Текст книги "Песочный принц в каменном городе (СИ)"

Автор книги: Наталья Ручей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава № 22

Я смотрела на спящего Матвея и поверить не могла, что этот мужчина лежит в моей постели, после бурного секса, и секса со мной.

Господи, если для того, чтобы это случилось, нужно было забеременеть, жаль, что этого не произошло раньше. Он был ненасытен. Тот, кто говорил, что я не в его вкусе. А мне было мало. Того, кто говорил, что я не в его вкусе.

Мне хотелось вечность кончать от одного его взгляда. Хищного. Требовательного. Властного.

Мое тело стало гораздо чувствительней и рассыпалось искрами от малейшей ласки. Полагаю, будь я такой всегда, Артем бы не посмел сказать, что у нас нет будущего.

Я поморщилась. Мысли о бывшем любовнике удивили. Какая мне разница, что бы он сказал и сделал? Все к лучшему. Сейчас я с Матвеем, и счастлива.

Матвей открыл глаза, словно почувствовал взгляд. Я испугалась, что сейчас он спросит который час и начнет торопиться к жене, прижалась к нему, провела рукой по груди с темной порослью, вдохнула его запах, запоминая.

– Прости, – он приподнял мое лицо за подбородок.

Я напряглась, но заставила себя «играть в жалюзи». Я должна его отпустить, твердила себе, он женат, может быть, есть дети. Я смогу его отпустить. А потом украду снова.

– Я знаю, ты не переносишь сейчас даже запаха, – Матвей смущенно улыбнулся, – но я ужасно хочу кофе.

Мне хотелось смеяться, летать, петь, вдыхать ненавистный запах кофе. Он со мной! Не закрылся, не спрятался за вежливостью, не ушел к жене, бросив равнодушное «до завтра». Я потянулась за поцелуем. Жарким. Долгим. Поцелуем любимого человека.

– Я сейчас сделаю.

Но при попытке встать оказалась прижатой к постели.

– Я сам. Хочу, чтобы ты оставалась здесь.

Он прошел на кухню. Я слышала, как открывались и закрывались шкафчики, как зашипел газ, запахло кофе… Тошнота подступила к горлу и я понеслась в туалет. Даже двери на кухню прикрыть не успела, но в ту минуту мне было все равно – слышал Матвей позывы моего желудка или нет.

Почти все равно, потому что когда позывы прекратились, вернулось смущение.

Матвей стоял у двери с влажным полотенцем в руках. Протер мое лицо, приговаривая: «Все пройдет, пройдет, и это тоже». Я улыбнулась. Слова царя Соломона не звучали пафосно в устах Матвея. Разве что… Предупреждающе?

Но я тут же отбросила эти мысли.

– Все пройдет, – послушно повторила, прижимаясь к нему.

Концовку цитаты произнести отказалась – не хотелось, чтобы то, что возникло между нами, прошло.

– И все-таки, ты посягнула на мой авторитет и встала с постели, – шутя, упрекнул Матвей.

– Ты злишься?

– Пожалуй. И у тебя есть секунда, чтобы исправить ошибку.

Я рассмеялась и поспешила занять позиции лежа. Матвей навис надо мной, откидывая прядки со лба, дразня губы пальцами, шепча непристойности в ухо. Никогда не думала, что это может возбуждать, и так сильно.

Я чувствовала себя кошкой, которая дорвалась до миски сметаны и все его тело, без исключений, было моим лакомством. Мне нравилось быть свободной. Нравилось быть развратной. С ним. Для него.

Нравилось встречать утро, улавливая его запах – секса и мужественности, нравилось ощущать поцелуи на шее, чувствовать руки на теле, еще в полудреме, но прекрасно осознавая, кто подводит меня к очередному оргазму.

Нравилось биться в его руках и слышать:

– Еще раз, пожалуйста, уже вместе со мной.

И находить силы раскрываться снова. И впускать его снова. И летать, не боясь упасть, вместе с ним. Снова.

А потом приезжать в офис и, не замечая шепота вокруг, погружаться вместе в работу с жаром, как ночью – друг в друга.

Матвей оказался прав – тошнота вскоре сошла на нет и я спокойно переносила запах кофе, он мне даже опять начал нравиться. Живот больше – проблем меньше, хоть я думала, будет наоборот. Поначалу я сдерживала вернувшийся аппетит, но Матвей запретил, и я послушно толстела.

– Это нужно ребенку, – сказал он. – К тому же, мне нравятся все твои округлости.

Я все еще заливалась краской от его признаний. Он был открыт и без комплексов. Мы касались с легкостью любых тем, кроме его семьи. Я запрещала себе думать об этом, и нарушала запреты. Где-то есть женщина, с которой он связан. И которую любит? Возможно. А я – увлечение. Скорее всего.

Но, видимо, достаточно серьезное, потому что Матвей ко мне переехал.

– Мои белые брюки шепнули, что больше им ничего не угрожает, – сказал он, зайдя в квартиру с огромной сумкой на колесиках.

– Да, они в безопасности, в отличие ковролина, – парировала я.

– Кто придумал стелить ковролин в прихожей?

– Как могла появиться грязь на колесиках, если ты на машине?

Он улыбнулся.

– Иди ко мне.

Обнял и не отпускал, пока я не поклялась, что рада его переезду. Точнее, пока не доказала, насколько рада…

Тот, кто сказал, что жить вдвоем тяжело – врал. Ему просто человек неправильный попался. Матвей оберегал меня так, будто я не женщина, а стекло, исключениями были постель и работа. Там нагрузка была максимальной.

– Ты должна многому научиться, – говорил он. – Может сложиться – я не всегда буду рядом.

– Бросишь? – спрашивала со смехом, но смешно мне ни капли не было.

– Ты меня внимательно слушаешь?

С упреком, нажимом, возвратом разговора в прежнее русло. Не отвертишься. К тому же, никто не отменял отношений начальник – подчиненный. Но меня тяготило не это, а его длительные командировки. Вопреки обещанием, Матвей ездил один.

– Для тебя это слишком утомительно, – отвечал в ответ на просьбы, – к тому же, ты прикрываешь тылы в офисе.

– Кто-то дышит нам в спину?

– Возможно, и я пока не пойму кто.

Я делала вид, что верила, но считала, что Матвей просто не хочет показываться с беременным помощником в филиалах и есть очередную порцию сплетен. Хватит того, что киевские сотрудники полоскали наше белье языками, а некоторые даже пытались наставить на путь истинный под предлогом дружбы.

– У него жена и дети, – говорила новый офис-менеджер Людочка, – а он так непостоянен. У него ведь уже был помощник. Замечательная девушка, умница, ушла в декрет за неделю до твоего назначения.

Я взяла информацию о помощнике на заметку и сказала, что если она беременна, то какой бы умницей ни являлась, девушкой уже не была.

– Он хороший учитель, верно? – спрашивала маркетолог Оксаночка. – Такой… сильный, обстоятельный… Он всегда доминирует?

Я сказала, что он достаточно сильный и влиятельный, чтобы заставить некоторых держать язык за зубами.

– Теперь я понимаю, – с усмешкой, уже генеральный, – почему Матвею стукнуло в голову привозить вас в Киев, да еще в такой спешке.

И если от зависти и сплетен других я отбивалась, слова генерального оставили мутный осадок где-то в районе солнечного сплетения. Мне даже видеть его не хотелось, но сам он то ли не чувствовал неприязни, то ли она его забавляла, начал недвусмысленно клеиться. Едва застанет меня одну, обязательно сальная шутка:

– Как наш сладкий животик? Обласкан сегодня? Ему так нужны прикосновения.

Или:

– Беременность насытила вашу грудь жизнью, она тяжела на вид и просто просится в руки… – При этом движения пальцами. – Вы пьете много молока?

Или из последнего, когда Матвей только уехал в Донецк:

– Как спалось? Отдохнула? Да, вижу, уже нет кругов под глазами. Все-таки Матвею следует быть более… воздержанным.

По сравнению с генеральным и его отвратными намеками, предложение Леонида Михалыча переспать, выглядело невинным.

– Тебе нужно стать профессионалом, – сказал Матвей, когда я пожаловалась. – Это единственное, что защитит тебя от подобного отношения. Да, ты можешь уволиться, найти другую работу, сменить город, но можешь сделать так, что с тобой будут считаться. И шеф, и подчиненные, и город.

– У меня нет подчиненных.

– Ты не хочешь, чтобы они были.

– Матвей, ты не представляешь, что происходит в офисе. Мне кажется, меня все ненавидят.

– Не все, – он закурил сигарету, – но ты всегда можешь уволиться.

Его слова будто кислород перекрыли. Дождь, который тихо стучал в окна неделю, бил в барабаны, заглушая очередные наставления. Кто я ему? Зачем? Игрушка-матрешка? Бонус? Купил одну – получил две?

Я расплакалась. Говорят, у беременных – это норма, а я рыдала впервые, но досыта. Матвей отнес меня на кровать, лег рядом.

– Ты справишься, – утешал, утирая мои слезы. – Я в тебя верю.

– Я устала.

– Не плачь, ребенок волнуется.

Он положил руку на мой живот, подвинулся, прислонился к нему ухом.

– Малыш, – обратился к нему, – твоя мамочка справится. Вот увидишь.

Не судилось. Возможно, если бы я была сдержанней, если бы не донимала вопросами, если бы не была влюблена… Так много «если бы» и одна укороченная линия жизни.

Первым толчком послужили слова Оксаночки.

– Не думай, что хорошо устроилась, – сказала она, заглянув в кабинет, когда Матвей был на заседании у генерального. – Как только родишь, он тебя бросит.

– Что так?

– Импотент.

Я рассмеялась.

– Дура ты!

– У него же только на беременных и стоит, – выдала Оксаночка. – Что, не знала? Извращенец он.

– Ты уж как-то определись: импотент или извращенец.

– А мне что определяться? Не меня трахает. Спроси у него, если не веришь. Над тобой ведь не потому смеются, что с начальником спишь, а потому, что его не ты, а живот твой возбуждает. Больше живот – больше член, неужели не замечала?

Я выставила Оксаночку за дверь, выждала немного и когда она спускалась по лестнице, вылила на убитые перекисью волосы графин воды.

В этот же день ко мне зашла Людочка.

– Не поверила, значит? – Она снисходительно улыбнулась. – Спроси у него, а то как бы сюрприз не был: девять месяцев – жеребец и вдруг евнух.

– Зачем мне спрашивать? – я пожала плечами. – Вы же сказали, все равно бросит.

– Дура! – обиделась Людочка и хлопнула дверью.

Ей досталась вода из вазы с цветами. Вечером я не выдержала и спросила Матвея, что он думает о нашем будущем. Думает ли?

– Когда ты родишь, – ответил Матвей, закуривая, – я перееду.

Я выхватила у него сигарету, успела сделать затяжку, прежде чем он у меня ее отнял и выбросил в форточку.

– Ты навредишь ребенку.

– Тебя только это и волнует! – Меня понесло. – Ребенок! Ребенок! А мне – только учись, запоминай и работай! Кто я тебе? Зачем? Матвей, если ты меня бросишь…

– Бросить и переехать – не одно и то же.

– Я люблю тебя.

Он отвернулся к окну.

– Никогда больше не слушай сплетен, они тебя изматывают.

– Матвей… Скажи мне честно… Кто я тебе?

Он помедлил, не оборачиваясь, сказал:

– Сотрудник, – еще одна пауза, – моя любовница.

– Все?

– Уже недостаточно?

Мне стало дурно, захотелось глотнуть свежего воздуха, я вылетела из квартиры, побежала по лестнице… Мелькнула тень, светлые волосы… Неухоженные длинные волосы… Это последнее, что я заметила, падая и считая своим телом ступеньки.

Раз, два, три…

Мой малыш, терпи…

Три, четыре, пять…

Продолжай дышать…

Пять, шесть, семь…

Вот и нет проблем…

Восемь, девять, десять…

С Ангелами вместе…

Глава № 23

– Он не приедет?

– Не знаю.

– Тебе все равно?

– Нет.

– Он об этом знает?

– Мне все равно.

Злата замолчала, и я мысленно поблагодарила ее. Пусть это моя единственная подруга за прошедшие два года, но говорить о Матвее не было сил. Хотела ли я, чтобы он за мной приехал?

Да. Так же сильно, как хотела видеть его все эти дни, умоляя медсестер не впускать в палату. И как боялась, что он поступит по-своему и войдет, и пряталась за оконными жалюзи.

Он не вошел. Ни разу. Но я все равно видела его. Всегда. Пусть даже мысленно…

Короткий гудок. Он ставит машину на сигнализацию, несколько уверенных шагов – и останавливается. Поднимает голову вверх, ищет мое лицо в одном из тусклых окон, уставших от дождя, пыли и старых царапин. Солнце нежно прикасается к его ресницам. Он щурится, и в уголках глаз появляются маленькие лучики. Обычно так бывает, когда он улыбается.

Осенний ветер играет его челкой. Взъерошит и отбросит назад, снова отпустит на лоб, скрывая две глубокие линии, пересекающие его, хранящие мои поцелуи.

Переводит взгляд на цветы. Белые розы. Без золотой пыли, давящего целлофана, бумажных лент.

Медленно заходит в здание, предварительно посмотрев на часы. Стрелки послушно ускоряют ритм – с ним невозможно спорить. Поднимается по бесконечной лестнице, игнорируя трещины на стенах, отвратительный желтый цвет и боль пустых коридоров.

Чувствую его приближение, различаю шаги, даже запах. Чуть терпкий, с нотками сигаретного дыма, кофе и шоколада.

Его голос за дверью, глубокий, с дурманящей хрипотцой, которая заставляет звенеть душу, переливаться радугой, тянуться навстречу. Мне ужасно хочется распахнуть дверь и, обняв его, повторить:

– Я люблю тебя.

Но он ведь обязательно спросит:

– Вот как?

И добавит будничным тоном:

– У нас скопилось много работы. Когда приступим?

А я устала доказывать. Быть может, просто устала. От шепота за спиной, издевок коллег, недоверия, но главное – устала гореть в ответ на холодное безразличие.

Но плакать не стану.

Лети! Я тебя отпускаю!

– Хочешь, прочитаю тебе сказку? – спрашивает Злата, вторгаясь в мои мысли.

Только сказки и не хватало. Тянет ворчать, но молчу. Пусть читает. Быть может, смогу отвлечься и перестать о нем думать…

– Анаит была старшей и самой красивой дочерью купца Агофена, – голос Златы убаюкивал, усмирял бушующее раздражение. – Слава о ней разлетелась не только по миру наземному, но достигла ворот мира подводного. Одна из русалок, что слышала рассказ рыбаков, поведала о ней Посейдону. И не было покоя царю морей, все думы о деве прекрасной, никем не тронутой, что могла бы родить ему еще нескольких детей, развлекать ночами темными, ожидать днями длинными, целовать в сумраке.

– Какая правдивая сказка, – перебила я, – развлекать, ожидать, целовать. Эгоизм чистой воды.

– А сказки все из жизни берутся, – согласилась Злата. – Ты дальше слушай, говорят, сказка – ложь, да в ней намек; может, и тебе что пригодится.

– Моя сказка закончилась.

– Ага, – усмехнулась Злата и продолжила читать свою тетрадку. – … Но одно дело слышать – другое видеть. С месяц томился Посейдон в ожидании, не знал, как подступиться. Но та же русалка сказала, что приметила ее с подругами. Редко батюшка дочь на волю выпускает, а ежели позволение даст на прогулку, пару холопов обязательно приставит. Да только что Посейдону несколько душ загубить, если дева по нраву придется?

А не сойдет красотой – на корм рыбам пойдет за надежды разрушенные. Главное, чтобы на его вотчине оказалась.

– Капкан, – сказала я. Ситуация чем-то напоминала мою. Неужели повезло с Посейдоном встретиться? Заманил в чужой город и вот я у мели. И обратно дороги нет и вперед по острым камням идти страшно.

– И вот как-то раз, – Злата не стала комментировать мою реплику, – уговорила Анаит батюшку отпустить ее закатом морским полюбоваться, ракушек да голышей разноцветных собрать, водой с подругами поплескаться.

Хмурился Агофен, беду чуял, вместо двоих четырех холопов отправил, да не смотря на стыд положенный, приказал глаз с девок не спускать.

Но одно дело – наказ, другое – просьба.

– Отвернитесь, милые, – попросила Анаит стражников. – С подругами искупаться хотим, да мужским глазам не должно на девушек смотреть. Грех в том.

Подумали холопы, да согласились, достали махорку и подале отошли. Уж больно хорошо девица к ним относилась, завсегда добрым словом привечала, да о бедах-заботах спрашивала. А коль узнает о чем тяжком, не только посочувствует, но и поможет. Мала помощь, конечно, чай не парень, не наследник, но дорога. От души.

Батюшка ее не знал о том, сон его не ухудшился, так пусть и дальше отдыхает, забот не ведая.

Разделись девушки до рубашек, смеются, плещутся, Анаит зовут.

Посмотрела она на солнышко красное, набрала в грудь воздуха поболе, насладилась им, смакуя, словно запоминая, и вошла в воду.

– Если плохо закончилась, – предупредила я, – дальше не читай.

– Плохо – это как?

– Если ее Посейдон бросит.

– А, ну тогда слушай, – улыбнулась Злата и дальше читать начала. – Едва увидел Посейдон очи карие да лукавые, волосы, золотой короной уложенные, ноги белые да стройные…

– Про себя сказку придумала? – снова перебила я. Красивая Злата, прямо как из сказки. Только грустная очень. Когда я говорю ей об этом, она отшучивается, мол, давно в зеркало смотрелась? Близнецы, говорит, мы.

И когда говорит так, я верю, словно и правда родного человека встретила. И сейчас вот она лукавый взгляд на меня бросила и снова в тетрадку уткнулась. На душе потеплело.

Значит, не бросит ее Посейдон. Я приготовилась слушать.

– Едва увидел Посейдон очи карие да лукавые, волосы, золотой короной уложенные, ноги белые да стройные – направил волну, схватил в объятия и увез во дворец.

Колесница справно мчалась, вокруг твари расползались, разлетались, дорогу уступая, кланяясь, стараясь лучше наложницу рассмотреть. Раздавил Посейдон двух медуз любопытных, опоясал морского конька тиной крепкой, погрозил акуле трезубцем – враз свита успокоилась и делами занялась.

Только Нерей, ведающий тайнами будущего, решился вновь поперек колесницы выйти. Едва жив остался – на такой скорости царь морей во дворец несся, мечтая девой приглянувшейся усладиться.

– Не твоя это пара, – сказал старец. – И в дом беду не веди. Дочь моя, Амфитрита, мертвую деву акулам в дар принесет, ты нрав ее знаешь. Даже ласк изведать не успеешь.

– Ну, говори! – прогремел владыка морской. – Или все высказал? Где ж советы, которыми славишься?

– Не может она стать второй царицей, – продолжил старец. – Слаба и напугана, с ума сойдет от власти неземной. Посели ее у самой кромки, чтобы румянец к щекам вернулся, да радость глаза осветила, чтобы косы ее ветер расчесывал, да русалки песнями развлекали, чтобы вновь была как живая. Царицей не станет… Королевой прибоя звать вели. От Амфитриты далеко будет, а тебе едино – и там достанешь, когда дышать разучится.

Посмотрел Посейдон на Анаит. Глаза – пустые озера, грудь как прежде вздымается, сама на ногах едва держится и все губы синие до крови прокусить пытается. А ведь то, что мертва, знает.

– И мертвые дышать могут, – сказала я. – Иногда кажется, будто не живешь давно, только ногами передвигаешь и дышишь.

Злата рассмеялась. Удивляюсь ей. Столько всего пережила и смеется.

– Устала слушать?

– Нет, – сказала я, причем честно. Сказка мне начинала нравиться. Было в ней что-то горькое, знакомое. Не знаю как объяснить. Как будто приезжаешь в чужой город и чувствуешь – он твой, и ты здесь была. Вот Злата читает сказку – я знаю, она ее недавно придумала, сама, а мне кажется, будто она крупинки с меня счищает, душу обнажает.

Я поежилась, уткнулась в окно, делая вид, что интересуюсь пустынным пейзажем. Надоело молчание – обернулась.

– А дальше?

– Не догадываешься?

Я покачала головой.

– Хм, слушай. – Злата вновь побежала по синим строкам. Кто пишет от руки в век техники? Удивительный мой Близнец. Талантливый. – … Посмотрел Посейдон на Анаит. Глаза – пустые озера, грудь как прежде вздымается, сама на ногах едва держится и все губы синие до крови прокусить пытается. А ведь то, что мертва, знает.

Не время – вдруг осознал, и Амфитриту к вестям не подготовил.

– Пусть так. Морской королевой станет, владычицей прибоя.

И чтобы не поддаться искушению преждевременному, передал деву на попечение Нерея. Увел старец Анаит к камню огромному, забраться на него помог да рядом сел. Долго беседу вел, о батюшке, подругах расспрашивал, есть ли суженый, билось ли сердце быстрее при взгляде на добра молодца, выждать уговаривал.

– Смогу ли снова вернуться домой? – спросила Анаит, с тоской глядя на небо закатное.

Покачал головой Нерей:

– Коли придут сюда батюшка иль подруги твои – видеть будешь, а они тебя нет. Не пробуй, не рвись, только силы истратишь. А тебе копить их лучше, если вздумаешь Посейдону противиться. Лаской, хитростью да надеждами питай – может, чуть дольше в девках проходишь, а там и судьба вмешается. Проплаваешь в девках, – усмехнулся, поправив оговорку, и исчез.

Посейдон навещал королеву часто, слишком часто, чтобы Амфитрита не проведала. Когда узнала, разозлилась, разгневалась царица, стаю акулью направить к сопернице хотела, да отец вовремя подоспел.

– Чистый лист эта девушка. Ни любви не ведала, ни терзаний, а муж твой хоть и красив, да высокомерен и резок. Изничтожишь ее – не простит. Здесь ласка нужна, нежности капля, пара слов тихих, прикосновений неловких. Пошли к ней Песочного принца…

– Что? – я сначала подумала, что ослышалась. Не может быть, чтобы она сказала…

– Пошли к ней Песочного принца, – повторила Злата. – А что?

– Просто… Даже не знаю как сказать… – Почему-то было стыдно признаться, что свою вторую половинку я именно так и называю. Песочный принц. И что его я искала в Одессе, а нашла в Киеве. И что мой принц, кажется, прислушался к просьбам и исчез с моего горизонта. – Ничего. Что дальше?

Злата продолжила:

– … Пошли к ней Песочного принца. И гнева мужнего избежишь, и предсказание исполнится.

Не стала Амфитрита отца расспрашивать, усомнилась только:

– Не знаешь разве, что он с солнцем амуры водит?

– Пообещай расширить его владения, – подсказал Нерей. – Где можешь – уступи, чтобы больше солнечных прикосновений принц получил. Разомлеет от ласк любовницы опытной – согласится. Что ему флирт с мертвой? Песчинка из горсти похожих. Пока Посейдон на взаимность девы рассчитывает, дела государственной важности простаивают. Русалок рассудить надобно – нового утопленника между собой не поделят, нереиды в отпуск просятся, а тритоны давно в морские раковины дуют, что демон Ахти своими шутками дельфина до самоубийства довел, на берег выброситься заставил. Да и само царство пора ажуром украсить. Часто люди к морю приходят, все им дома не сидится – ажур еще больше тянуть их за душу станет.

Нерей один воспитал Песочного принца. Когда Чернозем от него отказался, когда Пыль к берегу принесла, достал извечную книгу со дна морского да имя свое проставил, как родителя крестного. Знал, что день, когда принц службу сослужит, близок.

И сам его к Анаит отправить мог, да времени не было разговоры разговаривать. Пока поджидал владыку морского, пятерых рыбешек за драку крестьянам в сеть отправил, злую медузу, что устрицу ужалить пыталась, устыдил да усовестил, часть мусора людям обратно отправил.

Освободился в аккурат к возвращению Посейдона. Не в духе царь приехал, так и норовил трезубцем о дно ударить, бурю поднять.

– Что невесел-то? – подступился Нерей. – Али дева неприветливо встретила? Али не расцеловала своего господаря? Али песен не пела о любви да о верности?

– Русалка на хвосте принесла: Анаит батюшку увидала да в воду кинулась. Только волны заговоренные плетью обожгли и на камень обратно вытолкали. Темница, шепчет, темница. Уж и ветер ей косы плетет, и солнце стороной обходит, красоту ее сохраняя, и месяц за облаком прячется, одиночество не нарушая, а она недовольная, все к берегу рвется.

– Подари ей сандалии кружевные, – посоветовал Нерей и поставил у трона волшебную пару. – По волнам гулять сможет, а на глубину не сойдет. Волю почувствует, да нить связующую не оборвет.

– Хорош подарок, – согласился Посейдон. – Но не морем, а сушей гулять просится.

– Верно, – поддакнул Нерей. – На то и королева прибоя, всевидящий. Не думай, дальше кромки уйти не сможет.

Неслась колесница владыки, усмехался он, представляя веселый огонь да ласку в глазах девицы, податливость с благодарности, но снова встречен был холодом.

Анаит сандалии приняла и к берегу кинулась.

Вздрогнул Посейдон, гнев подавляя, и тут же рассмеялся, увидев, что волны вытворили – к песку приблизили, улыбки на губах девы дождались да обратно владыке вернули.

Снова сбежала Анаит, и снова ее к ногам хозяина волны бросили.

– Угадал ли с размером? Не мал подарок?

Анаит только глазами в ответ сверкнула. Захотела снять сандалии, в лицо ненавистное бросить, но кружево к коже приклеилось.

– Вижу, что лаской да нежностью долго по воде круги разводить будем, – разозлился Посейдон. – Вернусь – с камня уведу на ложе тинное, там и продолжим.

Долго Анаит плакала, пока всех русалок в тоску не ввела и на глубину уплыть не заставила, пока ветер слезы не осушил. Так о судьбе своей горевала, что не сразу голос расслышала:

– Сырость разводишь – и то вотчина Посейдона. Тем паче к себе притягиваешь.

Посмотрела Анаит – добрый молодец по берегу бродит да в ее сторону поглядывает. Видит, стало быть?

– Кто ты?

– Песочный принц.

– А меня как знаешь?

– Каждый день, – усмехнулся принц, – на меня смотришь, как не знать? Не грусти, Анаит, не стоит. Люди говорят, бедой поделишься – половина ноши с плеч снимется. Давай пройдемся, звездами полюбуемся, а ты мне все и расскажешь.

Хорошо говорил, ласково, голос добрый да вкрадчивый. Доверилась Анаит и…

– Злата, – мне вдруг стало не по себе, захотелось, чтобы она замолчала. Прихоть? – Извини, продолжай.

– … Доверилась Анаит, – снова голос Златы, – и все как есть рассказала. О том, что украл ее владыка морской, в неволе удерживает, скоро в постель тинную уведет.

– А ты, значит, не хочешь? – спросил принц недоверчиво.

– Не люб он мне, да и не по закону, – ответила Анаит.

– А закон-то какой поминаешь, человеческий? Подожди, что-нибудь придумаем.

Несколько дней приходил Песочный принц к Анаит. То ракушку принесет, то стеклышко, что ребятня на песке забудет, то пуговичку. Подарками человеческими да нежностью сердце заставил дрогнуть. Только солнце заревом начнет прикрываться, она и ждет. Всегда в сумерках, обласканный заходящими лучами появляется.

Возьмутся за руки и идут – он вдоль берега, она – волнами. Прознало солнце, разгневалось, целый день нещадно море палило, духоту в царстве Посейдона наводило.

Вышел владыка для разговора.

– Ты почем воду мутишь?!

– Хорошо тебе, – припекло солнце, – прохладно на дне, тиной обмотался, и не видишь, что вокруг делается. Дева твоя новоприбывшая, что камень я ей согревала, с Песочным принцем в губы целуется, плечи его обнимает да кудри нежно перебирает. Блуд развела!

– Перегрелось ты, что ли? Грозы просишь? Тьмы?! Будь по-твоему!

Взмахнул трезубцем: грянул гром, тучи солнце укрыли. Рассмеялся Посейдон, победу празднуя. Не солнцу с ним тягаться. А слухи решил проверить.

Колесницу у дворца оставил, чтоб внимания не привлекать, на дельфине приплыл, за камнем спрятался.

Смотрит, весела девица, смех задиристый даже издали слышен, очи огнем пылают, щеки румянцем дышат, и не идет, а танцует в новых сандалиях, речам жарким внемлет. Песочный принц за талию обнимает, а она льнет к груди, губы нежности в ответ шепчут.

– Ну, здравствуй, девица милая! – взвилась волна, владыку над миром поднимая, в трон претворяясь. – Здравствуй, верная! И тебе не хворать, мразь ты пыльная!

Спряталась Анаит за спину принца, а он ее обратно к владыке подталкивает, себя выгораживает.

– Не губи, величайший. Сам знаешь, как очи девичьи сильнее тины опутают, речи камушками в сердце пробьются, обломки ракушек ступни исколют. Не нужна мне дева мертвая. Не по нраву. Забирай, владыка, не гневайся.

– Не по нраву, говоришь? Что ж так? Аль не дева уже, не девица?

Грозно Посейдон посматривает, зубы скрипят, а глаза молниям небесным вторят. Усмотрел душу мелкую принца, решил, что нечего такому свет марать да направил на него трезубец. Только Анаит успела собою принца прикрыть. Улыбнулась ему на прощание и растаяла, одни сандалии на воде остались, закружились воронкою да в пенное кружево обернулись.

Еще одна волна поднялась, лавиной на принца обрушилась. Сто раз о песок ударяла да обратно в море тянула, сто раз на колени ставила да покаяние выбивала. Сто раз пена лицо принца от боли оберегала, сто раз глаза его целовала. И единожды его слезы спрятала, когда понял принц, что сотворил, да поздно было.

– Посему повеление выслушай, – прогремел, удаляясь, царь морской. – Сколько бы тебя волны не омывали, ступни будут галькой да ракушками исколоты. Сколько бы пена не скрывала, глаза будут пылью овеяны. Сколько бы освободиться не желал, руки будут тиной обмотаны. Сколько бы очиститься не стремился, всегда будешь усеян отходами да мошками.

Так исполнилось предсказание древнее, мир и покой в царство морское возвращая. Так море в новый наряд обрядилось, а пена до сих пор Песочного принца не оставила.

Каждую секунду омывает его израненные ступни и охлаждает от лучей ревнивого солнца.

По сей день бродят по свету души Анаит и принца, пытаясь найти друг друга в искривленной реальности. По сей день между ними предательство и боль. По сей день – выбор. Даже если не узнают друг друга. И не простят.

Кому суждено, встретится, а любовь только на прощении да покаянии и держится. И Песочный принц счастья достоин, если за него королева попросит.

Голос Златы стих. Сказка закончилась.

– Александровская, – заглянула в палату медсестра, – к тебе жених. Пусть зайдет или как обычно?

– Жених?

Пока я в шоке молчала, дверь распахнулась и зашел Матвей.

– Я не услышал отказа, – сказал он. Подошел к окну, у которого я стояла, посмотрел внимательно, прижал к себе. – Здравствуй. Еще не собралась? Я тебя сегодня выписываю.

– Твоя сказка в твоих руках, – сказала Злата и деликатно отвернулась.

Сказка? Я крепче обняла Матвея.

– Нужно поторопиться, – шепнул он, – я уезжаю в командировку.

– Надолго?

– Возможно, на несколько месяцев. Новый филиал открываем в Днепропетровске и генеральный…

Не сказка. Моя реальность.

Мы вернулись домой. Матвей выпил чашку кофе, выкурил сигарету и уехал. Я осталась в квартире одна. Я думала, что самое тяжелое – это подняться по лестнице, с которой упала, и удивилась, что практически не возникло никаких эмоций.

Я спокойно поднялась на третий этаж, спокойно зашла в квартиру, спокойно сидела на кухне рядом с Матвеем, пока он рассказывал последние новости компании, спокойно восприняла новость о его переезде… А вот когда он уехал…

Меня вывернуло наружу. Я кричала, выла, била посуду, пила вино из горла, я хохотала сквозь слезы. Я оплакивала своего сына, голос которого уже никогда не услышу. Я – мать? Я – убийца.

Поставив отношения с Матвеем превыше всего, я лишилась того, кто любил бы меня просто так – потому что я есть, и потому, что я бы любила его. Я жила собой, сексом, работой – я практически не думала о ребенке.

А теперь его нет. Я свободна от живота, голода, преследовавшего последний месяц, ужасного белья, страха перед будущим, ответственности. Свободна!

Так почему же руки опускаются, будто на них кандалы? Почему кажется, будто на моих плечах сидит целый мир? Я сбрасываю чужие ноги, я пытаюсь идти прямо и падаю. Губы разбиты в кровь. Плевать! Мне некого целовать. Не хочу!

Я устала от этой сказки… Как же там говорится? Даже Песочный принц имеет право на счастье, если за него вступится королева…