355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наталья Некрасова » Великая игра » Текст книги (страница 27)
Великая игра
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 12:26

Текст книги "Великая игра"


Автор книги: Наталья Некрасова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 46 страниц)

– Ой ли? А мораданские пираты? Пока они не слишком развернулись, но ведь год от году все больше свирепствуют. Их явно подкармливают и поддерживают, кто знает, насколько они обнаглеют лет через пять-десять?

Комендант поджал губы.

– Ладно. Все равно сейчас по галере на воде не попадете даже из вашей замечательной машины. Поставим деревянную цель за стеной.

– Согласен. Заодно и посмотрим, как гореть будет.

– А надо?

– Надо, – зло отрезал Эрион и тут же извинился. Но комендант, похоже, даже не успел обидеться. – Понимаете, вы уже видели, как это зелье горит.

– И не очень мне это нравится, хотя штука явно полезная, – протянул комендант. – Нечестно это как-то. Мы и без этого огня неплохо справляемся… Впрочем, не мне судить, – вздохнул он. – Командование заинтересовано и в вашей машине, и в горючке. Значит, сделаем.

Эрион пропустил мимо ушей комментарии. Ветер снова навалился на стену палатки.

– Легко поджечь то, что уже полито жидким огнем. Легко пустить зажженную стрелу. Но вот метать горшки с уже горящим огнем мы не пробовали. Надо посмотреть, получится ли вообще такое.

– Много чего мы не пробовали, – проворчал комендант.

Действительно, машины для войны использовались нечасто. Просто не попадалось еще таких стен, которые надо было бы сокрушать при их помощи Такие стены были только у нуменорских поселений, не себя же штурмовать? По-настоящему сильными крепостями были только Умбар и Ондост, ныне снесенный до основания. Но кто знает, с кем и с чем предстоит столкнуться? Эрион внутренне горделиво улыбнулся – у Нуменора на любой вызов находился ответ. Вот пираты появились – на кораблях в ответ стали ставить карробаллисты. Когда встал вопрос о штурме Умбара появилось столько чертежей разных осадных машин, что сам выбор мог надолго замедлить штурм. Но обошлось без штурма. Так что кто знает, кто знает… Эрион сам довольно долго и усердно занимался разработками разных машин по преимуществу метательных, листы чертежей тоже лежали в заветном сундуке. Вот, пригодилось теперь. Новая катапульта стояла на башне над гаванью и ждала испытаний.

– Все равно придется переждать бурю. Мои кости говорят, что к вечеру утихнет. Так что если вы все же запасетесь терпением, – он в упор глянул на Эриона, – то вечером подстрелим вам пару-тройку старых лодок, которым уже все равно по морю не ходить.

Эрион сдался. Против погоды он ничего не мог сделать. Уговорить коменданта и наместника на испытания он сумел, хотя никому из нуменорцев такое средство войны не нравилось. Правда, несомненную практическую пользу видели оба. А Эриону просто необходимо было довести свое дело до конца, иначе неудовлетворенность и злость сведут с ума. Последнее время он раздражался все чаще и сильнее, по любому поводу. Даже визиты к Мериль уже не приносили удовольствия – надоела. Так что если не удастся в ближайшее время завершить испытания, то будет плохо. Очень плохо. Всем, кто под руку попадется.

К вечеру ветер и правда утих, небо прояснело. Несмотря на быстрые и темные сумерки, никто с мыса не ушел. На сторожевой башне нацеливали катапульту, мишень уже установили за стеной. Было еще достаточно светло, света вполне хватало для испытаний. Эрион был уверен, что все кончится быстро и успешно, но только бы сейчас, сегодня, не завтра, иначе он просто с ума сойдет от нетерпения.

Внизу, где-то в трех сотнях рангар99
  ранга (мн.ч. рангар) – нуменорская мера длины, примерно 96, 5 см


[Закрыть]
от башни полусотня гарнизонных солдат оцепила мишень, чтобы городские или предместные зеваки, часом, не помешали или не попалили под выстрел. На башне рядом с катапультой стоял Эрион, обслуживали машину четверо солдат.

В ковш уже поместили горшок с зажженной горючей смесью. Снизу дали сигнал – «давай». Эрион махнул рукой, старший катапультного расчета дал знак, и горшок полетел, прочертив в небе ярко-желтую дугу, и упал совсем рядом со старой лодкой, обрызгав деревянный мокрый бок горящей тягучей жидкостью.

– Неплохо, – пробормотал Эрион.

Внизу что-то закричали, побежали люди.

– Что там? – глянул через парапет Эрион.

– Да ничего, смотрят, – отозвался молодой солдат, стоявший у катапульты.

– Надо чуть усилить натяг, – сказал Эрион.

Старший приказал, и солдаты снова заработали с воротом.

Снизу снова заорали.

– Давай второй, – распорядился лекарь.

Еще одна желтая комета черкнула по дуге в черном небе, но погасла на полпути.

Эрион, напряженно наблюдавший за полетом, ругнулся.

– Не пойдет, – зло прошептал он. – Надо, чтобы было наверняка, чтобы каждый раз…

Внезапно внизу сверкнула желтая вспышка, раздался многоголосый отчаянный крик. Эрион со старшим расчета мгновенно бросились к парапету. Внизу горело, из огня что-то выло. Оба, оцепенев от невероятности происходящего и ужаса, смотрели, как внизу мечутся несколько пылающих фигур. Они кричали, выли, падали и катались по земле, но жидкий огонь гас гораздо хуже простого.

– При ударе, – прошептал Эрион, не отрывая завороженного взгляда от страшного зрелища. – При ударе…

– Что? – трясущимися губами спросил солдат.

– Ничего. Заряжай еще один.

– Что?!

– Ты глухой? Или идиот? Заряжай!

– Н-не могу… вы ч-что?

– Это приказ!

Солдат замотал головой и попятился, попятился. Споткнулся о крышку люка на лестницу, все так же, не сводя взгляда с Эриона, открыл ее и побежал вниз. Эрион выругался, снова обернулся к катапульте. Оставшиеся трое смотрели на него, как мыши на змею. Стрелять. Хрен с ним. Все равно, куда попадет. Главное, чтобы ударилось обо что-то, тогда станет понятно, от чего она, проклятая, загорается. Взрывается при сильном ударе, это же выход! Это же… Внутри у него все пело, он даже не слышал криков.

– Заряжай! – рявкнул он.

На сей раз огненной полосы не было. Казалось что черный снаряд просто исчез в совсем уже сгустившихся сумерках, упал в бездонный колодец и вечность теперь будет беззвучно лететь. Воплей внизу он просто не слышал. Он ничего не слышал. Для него была тишина, чернота и вдруг растянувшиеся до бесконечности мгновения. А потом внизу, в стороне от цели, на камнях расцвел ярко-оранжевый цветок, и ночь снова обрушилась звуками – криками страха изумления, боли, гнева. И он тоже заорал – от радости. Решение было найдено.

Чуть поутихнув, он деловито глянул вниз и пошел к лестнице. Там наверняка раненые, надо ими заняться. Если те, с ожогами, еще живы, то с ними надо будет поработать особо – возможно, ожоги от жидкого огня отличаются от обычных. Надо посмотреть.

Когда он спустился, было уже совсем темно.

Внизу нервно рвали ночь на клочья факелы. Догорала горючка на камнях, догорала мишень, воняло чадом и горелым мясом, все суматошно носились из стороны в сторону, ругались. Кто-то высоко и тонко подвывал, порой захлебываясь.

Эрион огляделся по сторонам. Глаза привыкли к пляшущему пламени. Увидел раненых, быстро подошел, растолкав остальных. Люди молча уступали дорогу – но непонятно было, от почтения или отвращения. Что-то неприятное было в том, как они торопливо отступали, словно бы им противно было притронуться к нему. Он опустился на колени возле раненых. Один был без сознания, хотя не так уж сильно обгорел. Судя по росту и сложению, полукровка или местным бесплановый харадец. Двое других обгорели сильнее, но сознания не теряли. Один стиснув оскаленные белые зубы, терпел, второй тонко подвывал. Кто-то рванул его за плечо. Эрион резко обернулся.

Над ним, тяжело дыша, стоял комендант, весь в копоти, потный, задыхающийся и злой.

– Сволочь, – почти беззвучно выдохнул он.

Эрион встал. Дернул плечом.

– Несите в лазарет, я иду.

Уже третью неделю Эрион жил фактически под арестом. Комендант не говорил высокопарных слов, вроде «если они умрут, я тебя повешу», но это было и так очевидно. Наместник отправивший донесение по начальству о происшедшем – вместе с результатами испытаний горючей смеси и новой катапульты, ждал большого нагоняя. Он тоже понимал что ему, как всегда, отвечать за всех и вся, раз он тут сидит в главных. Он не роптал, но подготавливал себя понемногу к самому дурному. То есть к смещению с должности.

А городской герой, прославленный лекарь, жил в лазарете, и оттуда его не выпускали. Дахарва оставался при господине. Ухаживал за ним, помогал ухаживать за ранеными, приносил городские новости и записочки от соскучившихся дам, а то и изысканно вкусные подарки от них. Эрион заглатывал еду, не особенно вникая во все изыски, потому как выздоровление раненых сейчас интересовало его прежде всего. Ожоги оказались не столько обширными, сколько глубокими. Харадец умирал, и все усилия Эриона сводились к тому, чтобы умер он по возможности безболезненно. Но хотя его милосерднее было прикончить сразу, отследить очередной раз все стадии умирания было интересно и полезно. Нуменорцы потихоньку выздоравливали. Шрамы у них будут, но какой мужчина без шрамов? А с лица не воду пить.

– Вот, Дахарва, – с сожалением смотрел на умирающего харадца Эрион. – Молодое тело, все на месте, и руки, и ноги, и сердце сильное, иначе давно бы умер. И все это пропадет, как только жизнь уйдет. Зачем ему сейчас сердце? Оно больше бы пригодилось тебе, но как я смогу его вынуть и вставить? Как пойму, когда человек еще жив, а когда – нет? Когда будет поздно? Если бы и правда существовала душа, можно было бы понять, когда она ушла, когда кончилась жизнь. Чем больше смотрю вот на этого несчастного, тем больше мне кажется, что он уже мертв. Он ведь уже давно не ощущает ничего. А тело еще живо, сердце еще бьется… Как понять?

Дахарва сидел, молча глядя на умирающего голодными до жизни глазами.

– Душа есть, только пока мы живы, Дахарва, – тихо проговорил Эрион. – Надо жить. Проживать до конца каждый день, каждое мгновение. Даже если ты уже не можешь ходить, не можешь видеть, но твой разум еще жив, пока ты можешь думать и ощущать себя живым – живи.

– Зачем? – тихо отозвался Дахарва. – Зачем жить и думать, когда мысли все такие, что и жить не хочется? – Он поднялся. – Если души нет, то зачем все это? В чем смысл?

Эрион помолчал.

– В чем? Да в том, что мы – игрушки, развлечение для Творца. Для Отца-Солнца, как вы говорите. Больше мы ни за чем не нужны. И никому не нужны наши мысли, подвиги… Все забудется. Все умрет.

Дахарва обернулся к нему. Большие черные глаза в полумраке тихо и влажно блеснули.

– Ты и правда можешь вставить мне новое сердце? Я хочу жить. Я готов рискнуть.

Эрион испугался.

Зимние бури ушли, а громы над головой Эриона так и не разразились. Горючка кому-то наверху показалась ценным изобретением, раненые выжили, в гавань пришли первые корабли, и жизнь заиграла новыми красками. Можно было счесть благосклонностью судьбы и грядущую смену наместника. Шли слухи, что на его место будет поставлен родич государя, высокородный Халантур. О нем ничего толком не знали, кроме того, что он был из тех, кого принято именовать принцами. Поговаривали, что его просто убирают с глаз долой, ибо сей принц имел весьма неприятную натуру. Он был одним из тех, кто считает, что принадлежность к королевской семье дает право на что угодно. Наверное, именно из-за таких слово «принц» уже сотни три лет считалось чуть ли не презрительным прозвищем. Один лишь Эльдарион, погибший жестокой смертью еще во времена прежнего государя, считался в памяти людской истинным принцем. Потому и ходили слухи, что государь серьезно намерен принять закон о королевских родственниках, коим ограничен будет круг ближайших родичей и определены законы для них. Остальные будут теперь подвластны общему Закону, как простые смертные. Конечно, это много кому было не по вкусу. Особенно старой аристократии. Но как иначе? Тогда любой на Острове, в ком есть хотя бы капля королевской крови, а таких пруд пруди, будет считать себя чем-то особенным? Нет, даже такая причастность к королевской крови уже высокая честь, но это должно обязывать, а не давать привилегии. Такой позиции придерживались правители Андуниэ, и их-то как раз и считали главными застрельщиками в этом деле.

Эриона это не слишком волновало. Он к царственному ролу ни с какой стороны не принадлежал. Его больше заботила навязчивая мысль о новом сердце для Дахарвы. Он любил своего слугу, как любят привычное. Как любят верных собак и коней. И терять его Эрион не хотел – а жить парню оставалось не так-то много. Эрион это понимал. И Дахарва тоже.

После торжественных проводов одного наместника и встречи нового город занялся обычными своими делами. Приходили и уходили корабли, через город проходили новые военные отряды для новой цепи пограничных крепостей, шныряли на своих вертких лодочках контрабандисты, местная флотилия гоняла пиратов, успешно применяя орудия Эрионовой разработки.

Наступала жара, и женщины носили все более откровенные и яркие платья, а ночи становились все желаннее. А в «Трех орлах» подавали только что доставленное с Острова вино.

В раскрытые окна тихо вливался ветерок с моря, под стеной чуть шептались темные деревья, а вдалеке на воде гавани колыхалась лунная дорожка. Луна только что выплыла из-за маяка и бледно-зеленым глазом уставилась вниз.

– Вот мы и встретились, как я и обещал! – Радостный голос раздался слишком неожиданно, и Эрион даже вздрогнул.

– Ах, так это вы! – расплылся он в улыбке, увидев своего прошлогоднего знакомого.

– Это я! Как раз вовремя, не так ли? Новое вино!

– А у вас что нового? Нашли заказанное?

– Конечно, – аккуратно и неспешно опустился на деревянный стул собеседник. Эрион опять как и в прошлый раз, мимолетно подумал – а как зовут-то его? – но эта мысль сразу выскользнула у него из головы. Говорили они как добрые знакомые. – Добыл. На севере много чего осталось с прошлых времен. Вы даже и не представляете, с каких давних.

– Я не большой любитель замшелых древностей, – отмахнулся Эрион.

– Я тоже, – заговорщически улыбнулся собеседник. Эрион с удовольствием смотрел на него. Это был редкий экземпляр красивого мужчины. Не смазливый красавчик и не красивый самец, а именно красивый мужчина. Он даже и не воспринимался как мужчина, скорее как образец породы, на который просто приятно смотреть, как на произведение искусства. Такой экземпляр – и всего лишь простой торговец.

– А много платят за ваши поиски?

– Когда как, – покачал он головой – А вы?

– Что – я?

– Ваши поиски души?

Эрион неопределенно дернул плечом.

– Все больше убеждаюсь, что ее у нас нет. Мы умираем раз и навсегда. Остается только искать способ сделаться бессмертным.

– Осчастливить человечество?

– Нет. Если бы мне удалось прожить ровно столько, чтобы сделать все, что задумал, я умер бы спокойно. Может, тогда я действительно нашел бы способ осчастливить всех.

Сосед помолчал, покачивая головой.

– Вон, посмотрите, – кивнул он куда-то в зал. – Вон там здоровенный тупой детина, у которого на морде ни единой мысли. Он тоже должен жить вечно?

– Его бы я осчастливливать не стал. Есть те, кто и правда способен принести человечеству пользу. Такие люди достойны бессмертия. А вот эти, – он мотнул головой в ту сторону, – это быдло. Они нужны лишь для тупой работы. И чтобы рожать детей. Они ведь тоже могут достойными оказаться.

Собеседник склонил голову набок.

– А решать, значит, будете вы?

Эрион усмехнулся.

– Одно дело говорить. Болтать я могу что угодно, но, когда доходит до дела, все меняется.

Появился слуга с большим блюдом разных сыров и коринкой фруктов. Второй нес вино и кубки. Оба – и Эрион, и сосед – молчали, пока слуги не ушли с вежливыми поклонами.

– Мне приходилось слышать, – поднес к губам кубок собеседник, – о бессмертных. О тех, кто носит кольца. Те, эрегионские, – он почти шептал.

Эрион нахмурился. Слухи-то ходили, и самые невероятные. Но все это воспринималось как сказочки. Мало ли что выдумают.

– Вы, видать, много знаете.

– Я много странствую, – вздернул подбородок собеседник. – Я на одном месте не сижу. А дорога на север идет через развалины Эрегиона. Знаете, – наклонился он через стол и впился в лицо Эриона своими черными глазами, – там не мертвая тишина. Там ходят. Я не знаю кто, но там ходят. Кто-то что-то ищет. Опасное место. – Он снова выпрямился. – На свете много тайн, – сказал он словно самому себе. – И куда пропали бесценные знания тех, кто делал кольца?

– Вы в это верите? – усмехнулся Эрион, хотя в душе тоже верил в эти сказки. Эльфы – настоящие ученые, и все чудеса, которые им приписываются, явно не столько чудеса, сколько мощная наука, которой они почему-то не желают делиться с людьми. А уж что говорить о Сауроне? Уж эльфы и Саурон точно существовали – и существуют, это история и реальность. Древний майя наверняка еще больше умеет, чем эльфы.

Правда, никто толком не знал, были ли эти волшебные кольца на самом деле, а если были – то в чем их волшебство. И сколько их было, тоже никто толком не знает…

– Верю, – истово кивнул собеседник, отправляя в рот кусочек сыра. – Я много во что верю. Повидаете с мое, поверите. Вот, кстати, – махнул он своей замечательной вилочкой, – последний заказ. Так называемая Черная Книга. Это сборник легенд, записанных на неизвестном языке, с переводом на синдарин. Причем перевод недавний. А легенды – это нечто! Представляете, – он снова склонился к лицу Эриона, – это легенды Первой Эпохи, но не эдайнские. Легенды людей, сражавшихся на стороне Врага, легенды о Враге, о его соратниках.

– Любопытно, но, думаю, это лучше к историкам и знатокам языков. Я же лекарь. Что я в этом понимаю?

– Я могу дать вам ради интереса посмотреть мой личный список. Я не удержался – сделал себе копию синдаринского перевода. Хотите?

– Почему нет? – улыбнулся Эрион.

Книжка поначалу оказалась любопытной, потом стала нагонять скуку и даже раздражать. Когда пришло время возвращать, Эрион уже был рад от нее отделаться.

– Верится, что это не подделка, – сказал он, возвращая томик. – Моргот на себя похож – поимел всех, кто ему верил, во все дырки. А те и не подозревали. И дурак он полный в военном смысле. Кстати, как я понял, Тху в этом отношении виделся этим людям, – он похлопал по переплету, – куда мудрее своего хозяина.

Собеседник рассмеялся.

– И мне тоже так показалось. Но любопытная штука, да?

– Любопытная – но не более того. Нового там нет ничего. Были люди, воевавшие за него? Были. А уж обгадить своих противников в легендах – для этого много ума не надо. Только Моргот от этого краше не стал.

– А Тху?

– Тоже не краше. Но что умнее – точно. Верится в сказку про колечки.

– А если бы вам предложили колечко бессмертия? Как тем, про кого слухи ходят? Взяли бы?

– Боюсь, дорого оно мне обошлось бы. Просто так такие штуки не дают. Да и кто я такой?

– Вы? – Собеседник тихо рассмеялся и вздохнул. – Вы либо притворяетесь, либо вас и правда не интересует, что про вас говорят.

– А что?

– Одни считают вас гениальным ученым и лекарем. Другие – чародеем. Третьи – вообще не человеком. Замаскированным майя, – засмеялся сосед. – Такие много кому нужны.

Эрион изумленно вздернул брови, раскрыв рот, а затем от души расхохотался.

– Нет, – задыхался он, – ну, дают! Ладно, пусть мне сначала такое колечко предложат – а там поговорим о цене!

Беседа перешла в непринужденное русло, и снова они пили новое вино, вкушали сыр, и фрукты, и рыбу.

После таких откровений мир стал намного прекраснее. И проще. Решения приходили как-то сами собой, и все казалось возможным. Магия? Да та же наука, и если этим всем заняться как следует, то и люди наверняка смогут творить чудеса! Да все можно познать, все можно сделать! И человека наверняка можно сделать бессмертным. Собственно, кто сказал, что все должно быть так, как есть? Что в конце концов только Дагор Дагорат и что будет это именно так, как говорится в старинных преданиях? А предки верно ли их поняли? Дикому и грубому, голодающему, неграмотному, вшивому человечеству былых времен все казалось простым, и вообразить себе что-то иное они просто не могли.

А что, если Дагор Дагорат уже идет? И это – та самая борьба с голодом и смертями, с тупостью и темнотой? И в конце концов достойные обретут то, что было потеряно, – бессмертие.

Эрион шел в госпиталь – ноги сами несли туда.

«И будут отделены достойные от недостойных… Но если бессмертие будет достигнуто, к примеру, через меня, то кто будет определять этих достойных, если не я? И не мне ли тогда решать, каким должен быть человек?»

Эрион резко остановился, словно споткнувшись, – странно и неприятно, казалось, слова эти звучат как бы со стороны, что это не совсем его мысли.

– Перебрал, – хмыкнул он и быстро пошел дальше. Размышления иногда приводят к чему-то не тому. Он раньше замечал, что как только его заносит куда-то, то он обязательно либо споткнется, либо в момент самых горделивых мечтаний птица на голову нагадит, телега проходящая обрызгает грязью, и волей-неволей вернешься в обыденность, к смирению… А вот нынче как-то прекратилось это. Что-то изменилось? Или мысли его стали правильными?

– К балрогам, – пробормотал он снова. – Этак и вправду уверуешь, что ты не безразличен Эру.

Госпожа Мериль была отнюдь не такой дурой, какой считал ее лекарь Эрион. Он и сам не замечал, что она держится при нем – или он при ней? – куда дольше, чем любая из предыдущих женщин. Причем они так и не добрались до постели. Эта женщина хотела держать его при себе – он это понимал, но вырваться не удавалось при всем желании. Что-то было в ней. Как только она начинала ему надоедать, Мериль придумывала что-то новое, и вот этой своей непредсказуемостью она удерживала его при себе прочнее цепей. Все начинали говорить, что городская знаменитость скоро таки свяжет себя узами брака и утихомирится. И станет он тогда обычным человеком, как все, хотя и утратит ореол тайны и превосходства, который всегда окутывает людей необыкновенных. Ему слишком много позволено сейчас, потому что он выше обыденности. А вот станет семейным человеком – и будет обычным. Понятным.

Он не ожидал встретить ее в лазарете. Совершенно новая – с волосами, убранными под белый плат, без украшений, в простом закрытом платье, скромная и до ужаса обольстительная в своем смирении. Эрион внутренне восхитился и с удовольствием принял игру.

– И чем я обязан такой радости?

– Не чем, а кому, господин наш спаситель. – Она коротко и в то же время плавно склонила голову – так изящно двигаться могут только красивые молодые кобылицы. С такой же природной силой, изяществом и дерзостью. – Мой брат, – в голосе промелькнула нотка покровительственного сочувствия и сожаления, – решил поискать своего пути в жизни. Наконец-то, – добавила она чуть ли не злорадно, но даже это звучало мило. – Он восхищается вами – а кто не восхищается? Я решила привести его, дабы он воочию узрел, как возвышен и велик ваш труд и из какой крови и грязи возрастает слава. А то он уж очень наивен и страдает избытком воображения. – Она снова улыбнулась.

Эрион тоже не мог удержаться от усмешки. Многие увлекались естествознанием, многие еще на Острове посещали вольнослушателями Академию. Сейчас Нуменор стал прочной ногой на берегах Сирых Земель, и Закон Нуменора стал постепенно пускать корни и здесь; и Правда Королей осенила своим крылом эти края, в заморских землях установился мир, и земля стала лучше родить, и брат не возводил хулу на брата, и сильный не угнетал, а защищал слабого. И теперь, когда благоденствие все возрастало, у людей – особенно из сословий, не столь обремененных заботами о хлебе насущном, – снова находилось время для наук и искусств. К Эриону в лазарет часто приходили и будущие лекари (школу, что ли, открыть? пора, видать), и живописцы, и прочие интересующиеся. Даже дамы. А некоторые взяли за моду ухаживать за страждущими, хотя долго в сиделках еще ни одна знатная дама не продержалась. Вот дочери военных, простолюдинки, полукровки – эти трудились искренне. Попросту. Одну девушку он даже допустил помогать себе при операции. Вот после этого Мериль и явилась в госпиталь.

Работы было не так уж много. Зараза в городе благодаря трудам Эриона уже давно не плодилась, завезенные в город и прирученные здоровенные харадские пустынные коты исправно жрали крыс и сами регулировали свою численность во время свирепых ночных драк. В гарнизоне тоже больных было немного, нижний город блюли три приюта, в которых делом заведовали ученики Эриона – два нуменорца и один очень способный ханаттаннаи из городских. А жители верхнего города предпочитали болеть по домам, среди родичей и слуг. Да и таких в эту пору было немного. Так что в лазарете сейчас пребывал только один неудачливый рабочий, с которым все и носились. Комендант подновлял внешние укрепления, бедняга угодил под перевернувшуюся подводу с камнем. Нога была раздроблена так, что оставался только один выход – резать, пока гангрена не началась. Обыденная работа. С этим справился бы и его помощник Нардухиль. Собственно, он и должен был это делать, но сейчас Эрион, на глазах у Мериль и ее разинувшего рот от восхищения братца, а также еще нескольких восторженно внимающих зрителей, решил взять дело в свои руки. Нардухиль даже с каким-то облегчением уступил ему место у стола.

Раненый, крепкий мужик с явной примесью харадской крови, ругался и скулил, предчувствуя боль, клял свою горькую судьбину и умолял Эриона чуть ли не новую ногу ему пришить.

– Вы же можете, все говорят – вы все можете! – со слезами на глазах вопил он. – Как я без ноги? Как работать буду?

– Как все, – уже почти отрешенно ответил Эрион, моя руки. – Мозгами. Или пойди к мастерам, сделают тебе деревянную ногу, получше настоящей, они это могут. Не вой, не самая страшная на свете боль.

– Хорошо вам говорить! – злобно всхлипывал раненый. – Вы-то сами целы и здоровы! И больно вам так не было!

Эрион молча начал закипать, как еще в ту, военную пору, когда на стол попадался вот такой не кровопиец, а просто вопиец. Этих надо затыкать. Они умеют себя накручивать со вселенскими своими скорбями и страданиями своими бесценными. Он молча повернулся к раненому и рывком задрал свою рубаху, обнажив два страшненьких шрама.

– Этот, – спокойно сказал он, показывая на нижний, на животе, – мне оставил один мораданской ублюдок. Из здешних смертников. Я его собирался зашивать, так он сделал дырку во мне. Вот этот, – он показал на правый бок, – оставило харадское рубящее копье, когда они налетели на наши лазаретные палатки. И зашивал меня в обоих случаях не Эрион, а военный костоправ. Он говорил – раненого жалеть нельзя, иначе дожалкуешься до того, что помрет он у тебя. Влил мне в глотку крепкого пойла и прямо так и зашивал. А тебе сейчас, – он опустил рубаху; опять руки мыть придется – дадут сонного снадобья, а потом Нардухиль приготовит такого, что боль притупляет, и заживет все у тебя в лучшем виде.

Раненый перестал вопить сразу же, как увидел гневный огонек в глазах лекаря. Потом он только шмыгал носом. А вот глаза юного брата Мериль стали огромными и влажными, и в них было восхищение и сострадание. И что-то еще, очень приятное для самолюбия лекаря, но пока непонятное.

Ненужные остатки плоти полетели в чан, со стола смыта кровь, пациент, спокойный и умиротворенный из-за сонного отвара, отупевший от болеутоляющего, мутно поводит глазами, едва осознавая происходящее. Теперь его перенесут в палату, где ему и пребывать, пока культя не заживет. А пока заботами господина Эбора, купца почтенного и просвещенного, ему соорудят ногу по чертежам господина лекаря.

Эрион с усталой удовлетворенной улыбкой обвел взглядом круг зрителей. Кто-то медленно захлопал в ладоши, к нему несмело, потом все с большим воодушевлением присоединились остальные. Неприятное зрелище трудам и искусством Эриона превратилось чуть ли не в изысканное представление. Эрион уловил настроение и подхватил нить игры, отвесив вдохновенный поклон артиста. На губах его играла горделивая и в то же время насмешливая улыбка – мы ведь все тут играем, это же так понятно. Мериль смотрела на него с восхищением хозяйки, чей конь пришел к столбу первым. А вот ее брат сидел неподвижно, и в глазах его стояли слезы. Эрион видел такое выражение лица у истово молящихся раненых, которые страшно не хотели умирать.

А позади, почти у выхода, с дружеским участием и радостью на него взирал трактирный его знакомец. Когда только прийти успел? Эрион еще раз поклонился и подмигнул, получив в ответ столь же лукавую усмешку. Оба поняли, что нынче ввечеру встречи им не миновать.

– Вот и увидел своими глазами. Надо сказать, я считал речи о вас обычными байками. Но тут вынужден признаться и извиниться.

– Да ну вас. Операция была плевая.

– О, дело не в плевости. Мастер виден во всем. Даже в самом простом. Вы уже переступили ту грань, за которой ремесло становится искусством.

Эрион помолчал. Знал бы этот как-его-бишь там, как ему хочется большего, насколько ему не хватает знаний, умений, а главное – времени и простора. Но это все несбыточные мечты. И если поддаться им, еще горше будет пробуждение. Понимать, что можешь достигнуть последнего предела в познании, что способен сделать все, что только может сделать человек, – и ничего не мочь из-за такой глупости, как обычный недостаток времени. Из-за дурацкой штуки по имени смерть. Из-за этого самого Дара Илуватара. Эрион помотал головой, отгоняя эти мысли.

– Я бы хотел большего, но, увы, не выйдет.

– А зачем?

Эрион усмехнулся.

– Зачем… Если я знаю, что могу что-то сделать, то это ведь не просто так? Наверняка уж Эру это предвидел в своей Музыке, так что я должен это свершить, ибо все ко славе Его, – с мрачной насмешкой проговорил он. – Но чем больше думаю, тем более циничной шуткой Творца считаю всю нашу жизнь. Дар Смерти – нужен он лишь для того, чтобы человек не стал ему равен. Было бы время – я бы действительно мог достигнуть всего. Вообще всего.

Собеседник с каким-то благоговейным ужасом смотрел на него.

– Вы полагаете, что смогли бы…

– Почему нет? Я уверен, что дай Он нам время, мы могли бы исправить человека. Дать каждому совершенное тело, способное жить бесконечно, не подвергаясь старости и болезням. Дай Он нам время, мы сделали бы то, чего не смог Он.

– А чего Он не смог?

– Сделать человека совершенным не только телом.

– Но вы же не верите и душу!

– Не верю. Но верю в то, что есть чувства, инстинкты поступки. Что все это заложено где-то в нашем теле и если только найти эти точечки, то можно выстроить человека беспорочного. И не надо будет ни запретов, ни правил, ни дурацких сказок о воздаянии, потому как человек просто не совершит ничего, за что потребуется кара.

Собеседник задумчиво молчал, глядя куда-то в пространство.

– Страшновато вас слушать. Получается, что те, кто умрет до создания вашего совершенного человека, – мусор? Отбросы природы? Им-то уже ничего не светит.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю