Текст книги "Великая игра"

Автор книги: Наталья Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 46 страниц)

– Вот чешуя у них крепкая, – нервно в предвкушении опасной схватки рассказывал Щербатый. Впрочем, все были в таком же настроении.

– У дракона в отличие от тебя есть мозги, – спокойно проговорил вожак, когда спор о способе убиения дракона малость повыдохся. Большинство предлагало выманить тварюгу, выкопать яму и снизу ему распороть брюхо. Рагнир раз десять с пеной у рта цитировал «Турина и Глаурунга», на что ему самому предложили засесть в яме и поиграть в Турина самолично. Рагнир мрачно замолк. В конце концов почти решили тянуть жребий. Оставалось только выслушать решение вожака, который сидел молча и с кислой миной слушал. И теперь он заговорил: – Мозги у него есть. А мозг легче всего поразить через глаз. Для этого нужны просто хорошая стрела и хороший стрелок. Ты вроде хорошо стреляешь, нуменорец?

Жребий выманивать дракона выпал Лису, и тот, едва удерживаясь от того, чтобы обмочить штаны, остановился перед логовом, вокруг которого уже засели остальные. Нуменорец и вожак затаились над входом, Щербатый с Каратом залегли в неглубокой низине, через которую переползал дракон. Вожак приказал там вбить колья, что и было сделано, хотя все и старались как можно меньше шуметь – вдруг тварь очнется?

– Эй! – хрипло проблеял Лис. – Эй! Эй!

Его голос одиноким эхом прокатился по холмам, внезапно став ужасно громким. Лис зажмурился. Но все было тихо.

– Иди внутрь! – крикнул вожак.

«Сам иди», – хотел было огрызнуться Лис, но вожака было лучше не сердить. Дракон может и не убить, но вожак точно убьет. Лис, трясясь и почти падая в обморок от ужаса, медленно пошел в пещеру.

Воняло там ужасно – мертвечиной и серой, воздуха почти не было, Лиса затошнило. Он осторожно, шаг за шагом продвигался вперед. Пока свет еще падал из прохода, что-то было видно, но становилось все темнее, хотя глаза постепенно привыкали к темноте.

Дракона он различил уже на грани видимости. Темная куча лежала в теплом смрадном мраке и тихо сопела. Осознав, что это и есть дракон, Лис внезапно почувствовал, как по ногам ползет что-то горячее, паника охватила его мгновенно, и, хуже того, это был тот самый ужас, остановить который просто невозможно. Он нарастал и нарастал, лишая сил и разума, и Тавдин, дико заорав, бросился прочь. Позади него послышался глухой рык…

Сначала с диким воплем вылетел Лис и побежал сломя голову куда ноги несут. Затем послышался глухой низкий рык, и из неровного проема пещеры показался дракон. Серо-черный, с зеленоватым отливом, он был бы похож на огромную ящерицу, если бы не шипастый гребень и не едкий дым, вырывавшийся из ноздрей. Он передвигался на кривых коротких лапах с огромными когтями, почти волоча брюхо по земле. Высотой с большого дикого быка, длиной с четырех, а то и с пятерых быков, был он, наверное, не слишком большим для дракона, но у четверых искателей сокровищ волосы дыбом встали, и никакого золота уже не хотелось. Скорее они готовы были бы отдать все золото мира за то, чтобы оказаться как можно дальше отсюда. Рагнир с трудом взял себя в руки. Наложив на тетиву стального нуменорского лука тяжелую стрелу, он прицелился, задержал дыхание и, когда тварь оказалась под удобным углом, послал стрелу.

Такого визга не ожидал никто. От него были готовы лопнуть перепонки, всполохнувшиеся птицы заметались над дальними холмами, и где-то далеко-далеко, наверное, в пограничном форту, тревожно запела труба. Вожак выругался сквозь зубы.

– Припрутся ведь, сволочи…

Стрела попала в цель. Но, видать, либо мозг у этого дракона был какой-то не такой, либо живучий попался, но вместо того чтобы скончаться в судорогах, тварь развернулась и злобным взглядом оставшегося красновато-желтого глаза стала выискивать обидчика.

– Не смотри ему в глаза, – еле успел выдавить Рагнир, когда язык чадного пламени хлестнул по камню рядом с ними. Нуменорец побледнел, но все же в руках он еще себя держал, а потому приготовил вторую стрелу. И тут вожак, не дожидаясь второго выстрела, прыгнул вниз. Рагнир зажмурился, но, когда открыл глаза, увидел вожака верхом на драконьей шее. Он держался за роговой выступ на его голове и с яростным криком бил и бил мечом в глаз. Дракон выл, визжал и метался, забрызгивая все вокруг едкой липкой черной кровью. Постепенно его движения становились все медленнее, дерганее, и еще до того, как вожак в полуобмороке скатился с шеи твари, дракон задрожал, лапы его подломились, и он с почти человеческим стоном упал на брюхо.

Рагнир выждал довольно долго, прежде чем спуститься.

Но ни дракон, ни вожак не шевелились. Удача, да какая! Оба мертвы!

Похоже, такая же мысль пришла в головы и всем остальным. Не сговариваясь, четверо, даже обмаравшийся в конце концов Лис, рванулись внутрь.

Дракон был не слишком стар, и его золотое ложе было не столь богатым, как мечталось. Все добро могло спокойно уместиться в двух мешках, и каких-то особенных сокровищ там не обнаружилось. Золотые чаши, украшения, немного нуменорского и харадского золота – и все. Однако, хорошенько порывшись в куче, Рагнир выковырял оттуда великолепный кубок с драгоценными камнями, явно эльфийской работы.

– На всех порубить! – мрачно набычился Щербатый.

– Еще чего. Тогда он ничего стоить не будет, – недобро усмехнулся в ответ Рагнир. – Я нашел, я и беру. А вы делите остальное. Кто-то против? – он обвел взглядом сотоварищей.

Никто не осмелился протестовать – после смерти вожака Рагнир становился старшим. А его они очень хорошо знали.

– Я против, – раздался хриплый голос из-под низкого входа.

Вожак стоял в проходе, пошатываясь. Половина его лица была сплошной раной, выеденной ядовитой кровью, но, видимо, кожаная одежда спасла его от больших ожогов. Он был в одной грязной рубахе и штанах – остальное пришлось сбросить.

– Без меня, значит, решили делить? – протянул он. – Значит, порубить на всех?

Хамдир стоял над четырьмя жестоко изуродованными трупами. Местный декурион из ближайшего форта назвал всех четверых по именам – оказалось, личности давно известные и усердно разыскиваемые. Даже за трупы была положена награда.

Волк был здесь. Совсем недавно был. Не далее как вчера, когда визг дракона достиг дальнего форта и отряд немедленно выступил сюда. Кровавый след был горяч, как никогда. Хамдир втянул смрадный, пахнущий смертью воздух.

Изгой, вожак банды, убийца дракона… Бедняга Дарион нашел бы тут одно только сходство с Турином. И не увидел бы другого – изнанки этого сходства, из-за которой один был героем, а другой – бандитом. Обманчивое и потому страшное сходство. И сколько народу, доброго или дурного, еще заплатит за это жизнью?

Из мрачной задумчивости его вывел старший декурион Пятого форта – здесь форты различались по номерам, не по названиям, как на севере. Бородатый коренастый мужик средних лет, с изрытым шрамами лицом. Старый вояка, видно.

– Надо бы зарыть падаль, – брезгливо пробормотал он своим хриплым баском. Хамдир уже знал, что декурион злоупотреблял галенасом – от того и голос хриплый. Ором на солдат так глотку не сорвешь, не та хрипота. – Уйти бы до вечера… – Это был и вопрос, и одновременно просьба о позволении покинуть это поганое место.

Хамдир на мгновение отрешенно подумал – ведь тут дракон, целый убитый дракон, и никто даже не ахнет! Его наполнила какая-то странная гордость за этих простых солдат, которые спокойно смотрят на тварь из древних жутких легенд и ведут себя словно ни в чем не бывало… Какие люди! Вот это настоящие герои.

Ему стало даже как-то не по себе – он был тут чужаком, лишней обузой. Бумаги наместника действовали волшебным образом – помощь ему оказывали беспрекословно, и Хамдиру было даже неуютно от этого.

– Я еще посмотрю следы, – сказал он. – Прикажите солдатам, чтобы время не тратить, снести трупы в пещеру, а дракона бы сжечь надо. Это лучше местным поручить. Оставить им малость золота – охотно сделают.

Декурион охотно кивнул и с симпатией посмотрел на сотника.

Хамдир сосредоточенно читал следы. Тут был в основном камень, но и на камне можно различить след, если уметь читать. И еще если уметь чуять так, как умел чуять Хамдир. И сейчас чутье говорило ему – иди. Не останавливайся, сейчас тебе выпала возможность закончить свою погоню.

И он шел. Следы же рассказывали повесть о раненом, обожженном, отравленном драконьей кровью человеке, невероятно сильном телом и духом человеке, который шел прочь, уходил от преследования, чуя погоню словно волк Он шел, падал, вставал, снова шел. Потом полз. Потом перестал ползти.

Хамдир стоял над ним. Золотоволосый могучий красавец лежал неподвижно, хрипло, тяжело дыша. Как когда-то Турин. Только этот изгой – не Турин, а просто убийца. Сильный, красивый, безжалостный убийца. Погоня закончена. Хамдир присел на корточки рядом с ним, посмотрел с какой-то брезгливой жалостью. Оборванный, похудевший, грязный. И все из-за чего? Из-за того, что счел себя сильнее закона. Дурак. Мог бы спокойно жить, править своей землей…

Нет, не стал бы он по-настоящему сильным лордом. Волки не бывают защитниками. Особенно одинокие волки, которых и стая не признает. Когда-нибудь волчья натура прорезалась бы… Неужто все же существует эта проклятая предопределенность, о которой нес ерунду чокнутый проповедник с юга?

Хамдир помотал головой. Не время размышлять. Он поднялся и быстро зашагал к логову. Уполз беглец довольно далеко, так что надо бы поторопиться, чтобы закончить до ночи…

Северное предзимье встретило его сырым тяжелым ветром и мокрым снегом. Снег этот долго не пролежит, растает поутру, но он – предвестье близкой зимы. Скоро мороз прихватит раскисшие от дождей дороги, утра станут звонкими, красно-розовыми и морозными, ледок затянет грязные лужи и озерца… Он вспомнил, как в детстве осторожно шел по тонкому прозрачному льду неглубокого озерка, прозрачного до самого песчаного дна, а по берегам ручья намерзшие на кончики трав ледяные капли звенели, как маленькие колокольцы…

Он улыбнулся, закутался поплотнее в тяжелый суконный плащ, прокопченный у сотен костров, а потому не поддающийся дождю. Говорят, пастухи диких горцев носят плащи из козьих и овечьих шкур и вода стекает с них, не вымачивая плаща. Завести бы такой – и тепло, и сухо, пусть и воняет козлом, когда дождь.

Добирался он с караваном, хотя дороги хорошо блюлись, патрулировались и содержали их в порядке. Просто одному не хотелось ехать. Теперь пути будут приводить в порядок весной, но и до весны по ним будут ходить и редкие караваны и военные отряды, и патрули, будут мчаться отважные королевские гонцы. А сейчас вязкая грязь сменилась щебенчатой насыпью, что означало, что до Форноста осталось всего ничего. И к вечеру они увидят его крепкие кряжистые стены. Убранные серые поля, огоньки ферм и усадеб, редкие замки по холмам… Родные края. Возрадуйся, Хамдир.

Не радовалось как-то. Долг был выполнен, он возвращался домой – но на душе было пусто и тяжело. Что-то было не так. Он не понимал, что именно, но от ощущения отделаться не мог.

Он устал. Он очень устал. Дело было даже не в усталости тела – устало сердце. Оно не радовалось окончанию погони, оно не радовалось возвращению домой. Хамдир лежал в комнатушке офицерской казармы, отмытый и накормленный, переодетый в сухое, и видел тяжелые сны. А во снах он видел не то черную тучу, не то черную волну, которая медленно застила небо, видел девять теней и слышал пронзающие душу ужасом и бессилием вопли, не то человеческие, не то птичьи. Видел, как рушатся в бездну и бурги, и крепкие стены Форноста, и какие-то дворцы, и непонятные здания, а потом его подняло ввысь, и он увидел равнину, освещенную ровным жутким оранжевым светом мертвого, приколоченного к такому же мертвому небу солнца, равнину, на которой рядами, уходя в бесконечность, стояли войска. И было жутко, и хотелось кричать – нет, не надо, я не хочу! Потому что это был конец всех концов, и он это знал. Он знал, что битва окончится победой, но это будет воистину битва битв, и страшнее ее нет и не было ничего – и потому не было страшно так, как должно быть. Он просто не мог вообразить себе грядущего ужаса. Понимал только, что этот ужас неминуем, его придется все равно пережить, чтобы увидеть грядущую Арду Исцеленную.

«Нельзя поддаваться страху. Верь и дерись. Иначе не выйдет», – словно бы проговорил кто-то.

И тут Хамдир проснулся.

И понял, что он не один.

И что комната не та.

– Ну вот, очнулся, – пробормотал кто-то в темноте. Горела свеча, и вокруг нее стоял размытый ореол. На молчаливый вопрос Хамдира последовал все такой же ворчливый ответ: – Да в доме наместника.

– А что я тут делаю?

– Болеете. Наместник вас велел забрать, батюшку вашего вызвал.

– Так сколько я тут лежу? – прошептал Хамдир, внезапно почувствовав жуткую жажду и одновременно снова ощутив присутствие .

Он с трудом сел, озираясь. Из темноты ему протянули пить. Рука была очень изящной и крепкой. Затем присутствие исчезло, а после глотка горячего незнакомого напитка снова потянуло в сон, но теперь он знал, что будет спать спокойно и встанет здоровым.

Наместник выслушал отчет молча, кивая головой.

– Ты честно выполнил свой долг. Судить его – уже не твое дело. – Хамдир не сразу понял, что наместник зовет его на «ты». Это означало доверие. Он коротко кивнул, перехватив вопросительный взгляд наместника.

– Я не хотел бы, чтобы ты возвращался в форт. Ты можешь сделать больше. И я прошу тебя взяться за гораздо более тяжелую задачу. Это задача на всю жизнь И это служба не только Нуменору – я имею в виду не один Остров, а все земли его Закона. Это служба гораздо большему, чем государство или народ. Не усмехайся, нахал, это высокие слова, но не всегда высокие слова пусты. Сейчас я говорю именно то, что говорю. – Хамдир молча выругал себя. – Помогли ли тебе те бумаги, что я дал тебе?

Сотник кивнул. Непонятные бумаги, которые он показывал совершенно непонятным людям, оказывали просто волшебное действие. И Хамдира опять же всегда при встрече с этими людьми не покидало ощущение . Такое же как сейчас.

– Скажите, – вдруг спросил Хамдир, – почему ваш род считается в Нуменоре вторым родом после к королевского? Разве у королей нет родни, кроме вас?

Наместник даже не удивился. Задумчиво посмотрел на ладонь, несколько раз сжал и разжал ее, словно пробуя руку после перелома на гибкость.

– У нас в отличие от остальных, – негромко проговорил он, – в роду передается от отца к сыну королевский Дар. От князя к его наследнику.

– У вас тоже? – удивляясь самому себе, спросил сотник.

– Да. Когда я стал совершеннолетним и отец нарек меня своим наследником, он открылся и во мне. Не спрашивай, не объясню. Так есть, и все тут.

Хамдир кивнул. Ощущение присутствия росло.

Он хотел было обернуться, но наместник коротко покачал головой. Улыбнулся кому-то за спиной у Хамдира и сказал:

– Хочу представить тебе нашего друга из Линдона. Он говорит, что из тебя выйдет славный Страж.

Раскаленный песок обжигал ноги. Раскаленное солнце пекло головы. Раскаленная животная ярость вопила сотнями голосов:

– У-бей! У-бей! У-бей!

Голые, если не считать повязок на бедрах, загорелые дочерна тощие горластые мальчишки ловко, словно мелководные рыбешки, проскальзывают среди потных, охваченных азартом людей на каменных скамьях, которым плевать и на беспощадное солнце, и на раскаленный воздух, и на ворье, что как мухи на дерьмо слетается к толпам. Много кто нынче недосчитается кошелька.

Но это все мелочи по сравнению с тем, что творится в белом песчаном кругу.

– У-бей! У-бей!

– Рви его, рви его, Волк!

– А-а-а-а!!! Давай! Змей, давай!

Кровь шипит, мгновенно высыхая на белом песке. Двое молча кружатся, выжидая. Один – чернокожий, гибкий, с плавно перекатывающимися под гладкой кожей мускулами. Другой – загоревший до красно-кирпичного цвета золотоволосый гигант. Оба только в кожаных набедренных повязках, подхваченных поясами с блестящими бляхами, в руках тяжелые кривые мечи.

– Двадцать полусолнц на Волка! Давай!

Быстрый чернявый человечек тут же подскочил к толстому купцу с крашенной в ярко-красный цвет и завитой бородой.

– Извольте деньги.

– Да бери, бери! Волк кого угодно загрызет, не прогадаю.

Сидевший рядом с ним худощавый человек в красном, с головой, прикрытой белым платком, отчего его лицо было плохо видно, посмотрел на чернявого, затем снова молча вернулся к зрелищу. Толпа взревела – Волк как раз достал своего противника, и на плече Змея открылся красный кровоточащий рот. Змей, оправдывая свое прозвание, начал быстро, гибко перемещаться, по ходу выкрикивая оскорбления, чтобы противник, забыв осторожность, поскорее набросился на него, чтобы не успеть ослабнуть от потери крови.

Змей был быстр и легок, его противник – тяжел, но страшная мощь искупала все.

Человек в красном молча следил за поединком. Казалось, Волк не хочет двигаться, предпочитая, чтобы нападали на него. Но взгляд опытного воина мгновенно оценил бы настороженность и скрытую мощь броска, спрятанную за кажущейся неповоротливостью и медлительностью Волка. Это его, пожалуй, стоило бы назвать Змеем. Да, он не плясун, как чернокожий боец, но змея достает добычу коротким смертоносным и внезапным броском… Как-то все об этом забыли.

Вот оно! Чернокожий на какое-то мгновение ослабил бдительность, и золотоволосый прыгнул вперед. Зрители взвыли от восторга, потом от разочарования – все кончилось слишком быстро. Чернокожий, конвульсивно содрогаясь, лежал на красном песке, рассеченный от плеча до середины груди одним страшной мощи и четкости ударом. Волк же снова стоял неподвижно, только теперь напряженности в нем не было. Дело сделано.

Человек в красном встал и незаметно покинул свое место на каменной скамье. Волка увели с круга. Сегодня ему уже не биться – и так восемь боев провел, восемь трупов оставил. Он славился тем, что после его ударов не приходилось спрашивать зрителей, добить ли противника. Он просто убивал. Убивал коротким, точным и страшным ударом, выгадав момент. Это было страшно и красиво, и ради этого момента народ давился у дверей Сангувары, хозяина храмовых бойцов, только бы увидеть бой Волка. И Сангувара набивал золотом сундуки.

Конечно, храмовый боец должен в конце концов умереть. Это рабы богов, смертники, жертвы. Но, похоже. Волк умирать не собирался. Значит, после годового круга побед – то есть после трех сотен и пятидесяти – придется его просто принести в жертву. Хотя это будет очень, очень огорчительно для Сангувары, поскольку золота в его сундуки Волк уже не принесет. Или откупить Волка у Солнца, чтобы он принадлежал теперь одному Сангуваре? Но сколько же придется дать прекрасного золота из этих сундуков жрецам… Кругом сплошное разорение…

– Привет тебе, почтенный, – послышалось сзади. Сангувара резко обернулся, потянувшись за булавой. Кто-то проник в его святая святых!

На пороге скудно освещенного масляной плошкой каменного подвала стоял худощавый человек в красной одеж де, по виду нездешний.

– Золото считаешь?

– Ты кто такой? – взял себя в руки Сангувара, лихорадочно думая, как бы половчее позвать слуг.

– Не надо никого звать, – глубоким голосом проговорил гость. Сейчас он был без платка, и Сангувара видел его горбоносое хищное лицо, красивое и пугающее. Одетый на манер северян, он держался с привычной небрежностью человека, обладающего властью. – Радуйся, тебе выпала большая радость. Я пришел купить твоего раба Волка.

Сангувара засмеялся не сразу – сначала издал какой-то писк, затем еще раз, потом мелко захихикал а потом уже расхохотался, утирая слезы.

– Почтеннейший, ты не перегрелся, а? Купить? Волка? Да с чего ты взял, что я его продам? А вот я позову сейчас слуг…

– Ты не просто продашь мне этого раба, а будешь еще ноги мне целовать, чтобы я его забрал, – спокойно ответил наглый незнакомец, доставая из рукава золотую пластинку королевского чиновника высокого ранга. – И будешь радоваться, что у тебя его купили, а не взяли просто так. – Он набрал в грудь воздуха и продолжил свою важную речь: – Государь справедлив. Он заплатит тебе за раба. За сколько ты его купил?

Сангувара лихорадочно соображал. Однако выхода не находилось – государю перечить, да кто он такой, чтобы даже помышлять об этом? На кол попадать как-то не хотелось. Он не то вздохнул, не то всхлипнул и, понурив голову, неохотно проговорил:

– Две сотни полновесных солнц.

Красный человек тонко усмехнулся.

– Эх, ну и народ у вас тут, в южных княжествах… Голову полой прикрыл, так, думаешь, и задницы уже не видно? Мне было любопытно, на сколько ты наврешь. Наврал ты аж на целых сто восемьдесят три солнца. А еще помнится мне, блаженной памяти государь Эрхеллен Объединитель запретил человеческие жертвы… и жертвенные бои тоже…

Колени Сангувары вдруг стали ватными, в животе что-то внезапно как-то ослабло… Он повалился в ноги красному, тихо подвывая.

Красный человек улыбнулся, тихонько пнул Сангувару носком сапога.

– Вставай. Получи свои семнадцать солнц и иди с миром. И больше не греши, Солнце все видит!

Волк в своей клетушке лежал, вытянувшись на жесткой койке, и смотрел в потолок. Тело, вымытое и растертое рабами-массажистами, расслабленно ныло. День выдался удачный, но тяжелый. Он убил сегодня восьмерых. И по привычке лежал сейчас в темноте, сытый и усталый, и который раз в мыслях убивал на белом окровавленном песке всех, кого внес в свой растущий список мести.

Этот страж, что выследил его, Хамдир.

Наместник.

Судья в Лонд Даэр.

Капитан галеры.

Волк довольно усмехнулся. Последнего уже не было в живых. Самолично сломал ему шею, когда напали пираты.

А хорошие были дни. Казалось, удача наконец пришла к нему – он жил так, как всегда хотел, по закону силы. Его боялись. Его слушались. Его доля добычи была второй после капитана их корабля «Касатки». Женщины на берегу в пиратских поселениях были ласковы к нему, а мужчины боялись его силы. А береговые жители в ужасе бежали от их кораблей с красными парусами – из шелка, крашенного царским пурпуром…

Харадские корабли не сравнишь с мораданскими, да и ходят харадрим по морю плохо. Что уж было у морэдайн к харэдрим, разбираться ему было лень, да и незачем. Что было у морэдайн к нуменорцам, было понятно – он сам их ненавидел. Хотя бы потому, что от нуменорских кораблей приходись удирать.

Он был первым среди бойцов «Касатки», а «Касатка» была лучшим кораблем пиратской флотилии. И ему, Волку-Борласу, дали почетное прозвание Сайта – так зовется вожак злых степных волков.

Но неудача ждала не в море, а на суше, когда драться пришлось не с моряками борт к борту, а с какими-то тощими, жилистыми и черными как уголь жителями рыбацкой деревушки, куда вышли посмотреть насчет баб. Набежали, как муравьи – с вилами, сетями, какой-то хренью, – и если треть его команды ушла на корабле, хорошо. Его самого просто забили бы насмерть, потому как рыбаки выгоды не искали – просто убивали «морских шакалов».

Да, ярость слабых – это кого угодно испугает. Эти не щадят.

Потом был невольничий рынок и Сангувара.

Следующий в списке.

Борлас тяжело повернулся на койке. Ночной ветерок, пробивавшийся сквозь решетку, приятно холодил кожу. Мошкары тут совсем не было.

Ночные тяжелые думы. Сон не шел.

Надо выбираться. Он достаточно поработал на хозяина, пора и платить по счетам. Со своей силой и удачей он уйдет, он был в этом уверен. Только бы вызнать, куда можно сбежать и где золото. А там – собрать свою дружину и снова воевать. С кем? А не все ли равно? Он знал только, что с удовольствием будет убивать нуменорцев – за все, что с ним сделали, и орков – потому, что он адан А так – где больше будет славы и золота, туда и подрядиться Такие люди, как он, всем и всегда нужны. Главное, чтобы опять – Вожаком. Сайтой.

За дверью загремели ключи. Борлас удивленно сел, даже не пытаясь прикрыть наготу. Плевать

На пороге показался незнакомый силуэт. Худощавый высокий харадец с буйной курчавой гривой черных волос. За ним суетится Сангувара, что-то пришепетывает, прихихикивает, словно гиена. Придушить бы… Ничего, успеется.

– Ты Сайта? Ты Волк? – красивым, густым голосом спрашивает незнакомый.

– Да отвечай! Отвечай же! – подпрыгивает Сангувара.

Борлас вместо ответа сложил на груди руки и медленно, неспешно кивнул.

Человек хмыкнул.

– Однако. Что ж, собирайся. Ты поедешь со мной. Государю такие, как ты, нужны. Получишь золото, славу, много чего еще. Большая удача для варвара и раба, а? – снова ядовито хохотнул пришелец. – Вставай. Едем сейчас, по холодку.

– Ты даже вообразить себе не можешь, варвар, как тебе повезло, – говорил красный человек с хищным лицом. – Многие свободные сами заплатили бы за то, чтобы стать королевским рабом. Да что там! Зарезали бы ближнего за такую честь.

Они ехали уже четвертую неделю, и вместо унылых высохших равнин с блеклой полоской гор на горизонте теперь крутом были каменистые холмы, поросшие цветущим кустарником, а в долинах стояла высокая весенняя трава, усыпанная пестрыми точками цветов. Воистину, глядя весной на долины королевского домена, понимаешь смысл слов «благословенная Ханатта». До грозного жаркого лета еще далеко. Но даже и тогда там, где есть вода, все будет цвести. А цвести будет, потому что в этих местах за каналами и колодцами следили и воду запасали, и многочисленные, хотя и небольшие речки пользовались чуть ли не священным почетом. Борлас уже успел узнать у своего лениво-хвастливого провожатого, что есть особые водяные законы и за их нарушение кары полагаются одни из самых суровых.

– Королевские рабы – это особые люди. Им дозволено то, чего не дозволено многим свободным.

– И что именно? – пошевелил затекшими плечами Борлас.

Красный человек расхохотался.

– Ты забавен, варвар. Хотя бы то, что ни один из моего отряда не осмелится говорить со мной так, как ты. Вон посмотри, каким взглядом сверлит тебя Харнан. Ему не дозволено так обращаться к чиновнику моего ранга, а для тебя рангов нет. Ты выше их. Точнее, ты вне их. Вот ты едешь, скованный, варвар, никто – а тебе уже завидуют.

Борлас хмыкнул.

– Было бы чему.

– Ты глупый варвар, – коротко ответил красный человек, лениво улыбаясь, и отъехал от повозки.

Борлас заполз в тень полотняного навеса и улегся подобнее. Вверху медленно плыло ярко-синее весеннее небо юга.

К лучшему или к худшему повернула судьба? Это, как странно, не особенно беспокоило его. Он был уверен, что сумеет добиться своего. А вот чего своего – это представлялось смутно. Какие-то обрывочные картинки.

Вот он въезжает в какой-то город, и все его славят и кланяются ему. Вот он в разгаре битвы, охваченный безумной радостью боя… Да, это сила, его великая сила требует боя победы, крови! И преклонения. Даже покорности. Да, этот красный сказал верное слово – «ты выше их». Может быть это как раз то, что ему нужно?

Но раб… мерзкое, гнилое слово… Он адан. Эдайн никогда не были рабами. И не будут.

Но что в слове, если по сути дела он будет свободнее свободных?

Надо подождать. Он волчьим своим чутьем ощущал скорую добычу.

«После ужасного убийства всеми любимого принца Денны собственными братьями на глазах у несчастного отца и потом убийства добрейшего, святого государя Наранны, а потом еще и чудесной, таинственной гибели братьев-убийц мужская линия Солнечного Дома пресеклась. И быть бы великой смуте, если бы не явление Пса Ханатты, который возвел на престол государя-отрока, внука государя Наранны и сына его дочери Аннахайри от мораданского князя. Сам князь ушел в закрытую, потаенную и грозную землю Мордор, землю огня, дабы найти силу в его гневе. Юный государь повторил клятву Солнцу, подтверждая Завет с ним. И через завет этот вошла в государя Сила, Дар королей, Дар Солнечной крови. И в стране воцарился покой ибо все увидели, что юный государь воистину Солнечной крови и по праву занимает престол.

И было дано отроку тронное имя Хайрисенна, и был он прекрасен, юн и мудр – ибо за троном стояла Тень, которая нашептывала юному владыке, и Тень эта была Псом, Стражем Ханатты.

И по совету Пса Ханатты приказал государь-отрок создать себе войско телохранителей из рабов, йитаннайн…»

Красивый угрюмый мальчик с затаенным страхом в глазах и надменным лицом восседал на слишком большом для него троне, жестко выпрямив спину и подняв голову, и громким, напряженным голосом вещал:

– Нам угодно, чтобы йитаннайн сопровождали нас в нашем паломничестве в Старый Храм.

Отец Мааран молча склонился, но простоял в согбенной позе чуть дольше, чем было положено, показывая, что ждет позволения заговорить. Отрок важно кивнул и проговорил:

– Дозволяю речи.

Отец Мааран склонился еще ниже.

– Государь, в Храм дозволено ступать лишь посвященным монахам да членам Солнечного рода, другие же оскверняют…

– Я сказал, что так хочу! Йитаннайн не люди, они не могут осквернить Храма. Ведь бродят же там псы и кошки? Ступай, я сказал.

Отец Мааран покорно склонился и, попятившись, удалился прочь.

Йитанна по прозванию Сайта – волчий вожак – усмехнулся вслед настоятелю одними глазами, сохраняя непроницаемое, надменное спокойствие. Только теперь он понял, что такое быть «над» и «вне». Это была сила. Настоящая сила. Молодой король отгородился от мира щитом людей, одновременно вычеркнутых из общества и поднятых над ним на недосягаемую высоту. Они стояли вне закона – и выше закона, потому как единственным законом для них была воля короля. А король не мог без них. Потому что король тоже выше общества и вне его. Тоже вне закона и над законом. Они нужны друг другу.

Только сейчас он начал понимать, насколько сильна власть его, сотника йитаннайн. Как и говорил красный человек Карранна, его слово было для остальных словом короля, король говорил через своих охранников даже со своими сановниками. Йитанна. «Не-человек».

Владыка боялся. Смертельно боялся. Мальчик, оторванный от матери, силой посаженный на этот кровавый трон, водворенный в этот дворец, полный смертей и древних теней, где нет ни одного родного, близкого человека… Он боялся.

Борласу не было жаль мальчика. Но служил он верно, потому что как только короля убьют, то и йитаннайн конец. Этого не хотелось. И потому рабы, которым завидовали свободные, решительно и жестоко подавляли все попытки мятежа.

Отец Мааран, молитвенно сложив руки и закрыв глаза погружался в молитву. Солнце отвернулось от Ханатты. Солнце разгневалось. Скоро лик Его станет черным, и прольется великая кровь…

Это все Тень, вставшая за троном. Это она нашептывает государю.

Но как такое может быть, ведь Зарок с Посланником был принят Денной. Он не может сделать дурного для Ханатты.

Но он убил отца и братьев, вернувшись из мертвых.

Он оградил юного короля от жрецов и мудрых. И тот нарушает древние обычаи на каждом шагу, подчиняясь только своему закону, который не понятен никому.