Текст книги "Давно, в Цагвери..."

Автор книги: Наталья Туманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Он бросил мгновенный взгляд на стенные часы – стрелки показывали без четверти три.

– Скоро рассвет, Гиви! – Леон Георгиевич оглянулся на дверь в столовую. – Пойдем, покажешь этот дом и ленту… Знаешь что – полезай-ка сюда, ко мне, не будем пока никого будить. А чуть рассветет – пойдем. Ну-ка, дай помогу…

Я перелез через подоконник в кабинет, и Леон Георгиевич уложил меня на широкой, пропахшей табачным дымом тахте. И сама комната тоже вся пахла табачным дымом, и синяя паутина висела под потолком. Леон Георгиевич укрыл меня пледом, а сам снова принялся ходить по комнате. Изредка останавливался и присаживался к столу, перелистывал разбросанные на столе бумаги. Я не заметил, как задремал…

Как и собирались, мы вышли из дома на рассвете, вышли бесшумно, будто воры: не хотелось никого тревожить. Но нашлись люди, проснувшиеся пораньше нас, – под аркой ворот, набивая на палку новую метлу, возился дворник Тигран. Он с удивлением оглядел нас своим единственным глазом.

– Куда вы, батоно Леон, в такую рань? – подозрительно спросил он. В качестве дворника Тигран считал себя вправе интересоваться всем, что происходило в доме.

Леон Георгиевич коротко рассказал о цели нашего похода.

– Э-э-э, – покрутил Тигран головой, – знаю я тот дом. Совсем развалина. Там лет пять никто не живет. А может, еще давно кто красную тряпку повесил и забыл… А?

– А вот мы с Гиви и хотим проверить. Мы должны использовать все возможности, Тигран!

– Так, так, – соглашался Тигран, думая о чем-то своем. И вдруг оживился: – А что? Не прихватить ли вам с собой и Тиграна, да и Важу не позвать ли на помощь? Милиция, власть! И – при оружии к тому же. А? Вдруг там у них и в самом деле притон? Милиция не помешает. Важа за вашу Лиану уй мэ как переживает! «На моем участке, говорит, пропала, я отвечаю». Пойду разбужу – он у меня как раз ночует. Подождите, батоно Леон!

– Да, пожалуй!

Минут через десять мы торопливо шагали по сонным, прохладным после ночи улицам.

Еще не грохотали возле рынка телеги с мясом, вином и овощами, не дребезжали трамваи, и лишь дворники яростно шаркали метлами, сметая обрывки вчерашних газет, увядшую зелень, всевозможный мусор. Тигран важно раскланивался со многими из них, те отвечали чуть удивленно, спрашивая глазами: куда так рано? Тигран никого не удостаивал разговором: Леон Георгиевич и Важа шли быстро, мы с Васькой бежали впереди, с нетерпением ожидая, когда покажется над Курой вчерашний дом.

В рассветный час было тихо и прохладно, Кура едва розовела, робко предсказывая скорый восход солнца.

Важа шагал рядом с Леоном Георгиевичем, важный и решительный, как никогда, ладонь его крепко лежала на кобуре. Он счел наши подозрения весьма основательными.

– А вы точно помните, что у Лианы была красная лента? – спросил он Леона Георгиевича.

– Да! Чаще всего она носила красные ленты.

Мы шли всматриваясь в противоположный берег. Нам предстояло перейти на другую сторону реки. Мысленно я обозвал себя идиотом: забыл взять бинокль! Тот берег Куры сквозь утренний туман неясно различим, и я боялся, что красная лента в форточке на той стороне не будет видна.

Но нет! Вон она! Краснеет, словно гвоздика, на сером камне стены! В утреннем безветрии она не развевалась, как вчера, а висела неподвижно, безжизненно. Безжизненность ее внезапной болью отозвалась в моем сердце.

Тигран и Важа прикидывали: какой же это дом, если подходить к нему по улице с противоположной стороны Куры? Наконец они договорились, и наша группа направилась на Воронцовский мост. Ага, вот и то место, где Ли и бабушка Ольга впервые увидели Миранду, – Ли как-то показывала мне, откуда Миранда собиралась прыгать. На ходу я глянул сквозь узор чугунных перил, и мне стало жутко: глубоко внизу катилась по камням река. Если прыгнуть с такой высоты – наверно, умрешь от страха прежде, чем долетишь до воды!

– Да, знаю я этот дом, знаю, – говорил Тигран. – Так и есть, пять лет никто не живет…

– В таких-то заброшенных углах и прячется всякая чертовщина! – многозначительно заметил Важа, поскрипывая всеми своими ремнями и портупеями. – Сколько воровских притонов в развалинах обнаружено!..

Перейдя мост, мы углубились в переулки, ведущие к домам, нависшим над Курой. Не так-то просто было отыскать здесь дом с красной лентой, вывешенной из форточки окна, выходящего на Куру, но Тигран шагал уверенно, словно его вел какой-то особенный дворнический инстинкт.

И вот Тигран остановился перед длинной каменной стеной, толкнул узенькую калитку, и мы оказались в глухом, заросшем крапивой дворе. Едва заметная тропинка вела к подъезду дома, все окна которого были заколочены старыми досками. Да, пожалуй, это тот самый дом!..

Мы подошли к покосившейся в косяках двери, и Важа, на правах представителя власти, первым взялся за ржавую дверную скобу. Дверь оказалась запертой изнутри на невидимые крюки и засовы. Важа и Тигран переглянулись: никто не живет?!

Важа властно постучал рукояткой нагана в дверь, но в доме царила тишина. Леон Георгиевич и Важа принялись вместе трясти дверь – она не поддавалась, только ржаво скрипели петли да железно громыхали внутри крюки.

– А ну давайте разом! – скомандовал Важа, упираясь плечом. – Петли проржавели, не выдержат…

Трое мужчин изо всех сил навалились плечами на створки двери. И – Важа оказался прав – петли, на которых висела перекосившаяся дверь, не выдержали: посыпалась ржавчина, филенки прогнулись внутрь.

– Еще! Еще! – командовал Важа.

– Давай, кацо! Дави, генацвале! – с веселой злостью покрикивал Тигран.

Через две минуты дверь с грохотом повалилась в коридор.

Первым, выставив в затхлую темноту наган, вошел Важа. Он был поистине великолепен в своей милицейской отваге: лицо пылало, усы топорщились воинственнее, чем всегда. А Леон Георгиевич, наоборот, стал бледен, как лист бумаги.

– Не входите! – приказал он мне и Ваське, обернувшись с порога. – Мы не знаем, сколько их. Вдруг вооружены!

И мы остановились у входа, хотя ноги рвались бежать туда, в глубь дома: мы уже не сомневались – там спрятана Ли!

Я ожидал услышать шум борьбы, выстрелы, но в доме было по-прежнему тихо, лишь приглушенный женский вскрик прозвучал в глубине. А может, это почудилось напряженному воображению, показалось?

И все же я ослушался приказа: не вытерпел, сорвался с места. Пробежал по грязному, запаутиненному коридору, махом взлетел по скрипучей лестнице. Васька топотал следом.

Мы миновали две или три пустые отсыревшие комнаты с полуоборванными обоями; всем видом комнаты говорили, что здесь давно не живут. Но в одной из них на подоконнике забитого досками окна стояли пустые бутылки из-под вина и миска с остатками еды, а на полу в углу лежали матрац и подушка.

В последней большой комнате с единственным окном, тоже заколоченным досками, я и увидел Ли… Она стояла посреди комнаты, судорожно обхватив руками Леона Георгиевича и прижавшись к нему лицом. А в углу, напротив дверей, Важа и Тигран держали Миранду, разъяренную, со сверкающими глазами, в разорванной на плече кофте.

– Спокойно, спокойно! – грозно приговаривал Важа, помахивая перед носом Миранды револьвером. – Не оказывай сопротивления власти! Отягчающее обстоятельство – учти!

А еще я увидел мальчишку, испуганно жавшегося в дальнем углу. Он был нашего с Васькой возраста, смуглый, худющий, одетый в старый и не по росту большой пиджак. Я сразу же догадался, что это Мирандин братишка, сбежавший из детского дома Елены Георгиевны. Значит, он жил здесь же, вместе с Ли.

Но я смотрел на мальчишку всего несколько секунд и снова перевел взгляд на Ли, на ее вздрагивавшие от рыданий плечи.

– Хорошо, все хорошо, девочка, ну успокойся… – повторял Леон Георгиевич, дрожащей рукой поглаживая голову Ли.

Обычно всегда аккуратно причесанная и одетая, Ли была растрепана, в помятом платье, со спутанной челкой и без банта в волосах. Я сразу обратил на это внимание – значит, действительно ее лента развевалась за окном как сигнал бедствия.

Каково же ей было в заброшенной, пустой, грязной комнате, где она провела несколько дней?! Стены с нечистыми, ободранными зелено-желтыми обоями, с пятнами раздавленных клопов; дощатый, давно не крашенный и немытый пол; колченогий стол, брошенный здесь, вероятно, из-за дряхлости. На столе кучей навалены разноцветные марципановые зайцы, шоколадные бомбы в серебряных обертках, конфеты, яблоки, виноград… А Ли стала худенькая, бледная, словно бы даже пониже ростом. Ага, догадался я, она, наверно, не хотела есть даже любимые марципаны, которыми ее ублажали похитители!

Я подошел к Ли, тронул за руку, и она обернулась и, увидев меня, улыбнулась сквозь слезы; ее словно уменьшившееся лицо сморщилось в гримаске боли. Как выяснилось потом, в довершение всех бед Ли простудилась в отсыревшем, давно нетопленном доме.

Увидев, что я рассматриваю красную ленту, едва различимую сквозь запыленное стекло, Ли спросила, через силу улыбаясь:

– Ты ее увидел, Гиви? Да? Ты догадался? Я так и знала, что ты догадаешься!

– Да, это он отыскал тебя здесь, Ли! – Леон Георгиевич потрепал меня по плечу. – Твой верный рыцарь – Гиви!

– А знаешь, кто вывесил ленту? – вытирая слезы, спросила Ли. – Вот он вывесил, Рафик!

Она показала глазами на мальчонку в углу, и тот ответил ей мгновенным, все еще испуганным взглядом. И я поразился: как же этот маленький беспризорник похож на Миранду – те же горячие черные глаза, тот же нос, те же волосы!

– Если бы не он… – продолжала Ли, всхлипывая. – Конечно, я и ему не объясняла, зачем она нужна, лента. Просто сказала – для красоты… Словно цветок за окном. – И она снова с силой и нежностью прижалась к Леону Георгиевичу. – Я знала, знала, па, что никуда ты не уезжал, и мама не уезжала, и бабуля! Миранда обманывала меня! Она говорила – все уехали в Ленинград хоронить какую-то тетю, а ее просили посмотреть за мной. Но я скоро догадалась – она врет!

Миранда не отвечала, исподлобья поглядывала на всех по очереди своими огненными глазами. И мне показалось – с особенной неприязнью глянула она на своего Рафика. Важа и Тигран по-прежнему зорко следили за каждым ее движением.

– Ну хорошо, хорошо, доченька! – уговаривал Леон Георгиевич. – Мы действительно никуда не уезжали, мы все время искали тебя. И вот – нашли. А теперь – домой, скорее домой! И бабушки, и мама истосковались по тебе!

Леон Георгиевич окинул сердитым и как бы запоминающим взглядом комнату, где Ли провела пять самых трудных дней своей жизни, и первым пошел к двери. Ли крепко прижималась к нему, а глаза ее, когда она смотрела на меня и на Ваську, светились приветливо, как и раньше.

Мы снова прошли по заброшенным комнатам и коридорам, спустились по скрипучей лестнице, вышли в заросший крапивой и бурьяном, уже залитый солнечным светом двор. Задержавшись на минутку, Ли с любопытством оглядела заколоченные окна, покосившийся забор высоко над Курой.

– А лента? – неожиданно вспомнила она. – Я хочу взять ленту, а, папа? На злую память!

Мы с Васькой вперегонки помчались назад, в дом, но Васька всегда бегал быстрее, ему первому удалось вскарабкаться на подоконник и схватить ленту. И так же, опрометью, мы спустились во двор, где нас ждали остальные.

– Возьми, Ли, – сказал Васька. И вдруг насупился, посмотрел с упреком: – А черепаху мою ты потеряла, да?

– Она вчера умерла… – вздохнула Ли. – Она все время была со мной, но ей было так скучно, так плохо без солнышка, как и мне… И она умерла, совсем умерла… Миранда выбросила ее в Куру! – И Ли посмотрела на Миранду с такой обидой и болью, что та отвела взгляд.

– Ничего, я поймаю тебе другую, – пообещал Васька.

– Ну пошли! – скомандовал Леон Георгиевич, направляясь к воротам. – Ах, жаль, в такую рань фаэтон поймать невозможно! Тебе тяжело идти, Ли? Ну, хочешь, я понесу тебя на руках?

– Нет-нет! Я сама…

Важа подтолкнул Миранду дулом нагана:

– А ну шагай! И не вздумай бежать: у Важа Гогоберидзе рука не дрогнет! Ишь ты, чего выдумала – детей красть!

Выбравшись из лабиринта переулков, мы очутились на Плехановской – в поисках нужного дома полчаса тому назад мы прошли по прилегающим к ней переулкам. Обычно оживленная днем, Плехановская была сейчас тиха и пустынна – только дворники, шаркающие метлами, глядя на нашу группу, застывали в немом изумлении.

Я шел рядом с Ли, держа ее за руку, за другую вел ее Леон Георгиевич. Бок о бок со мной шагал Васька. Шествие замыкали Тигран и Важа, между ними понуро брела Миранда, а за ней Рафик.

Оглядываясь на Миранду, на ее по-прежнему красивое, но сейчас откровенно недоброе, напряженное лицо, я думал: как мы все ошибались! Один Леон Георгиевич натренированным чутьем юриста угадывал в ней злое начало.

С афиш у кино «Астольфо» неподвижно смотрели огромные, как у Миранды, трагические глаза Веры Холодной, рука Мозжухина, протянутая к ней, сжимала рукоятку пистолета.

Я подмигнул Ваське: при взгляде со стороны наша группа, наверно, напоминала сцену из приключенческого фильма, где в роли красавицы злодейки выступала Миранда.

Вдали блеснула в лучах поднимавшегося солнца серебряная вывеска над кондитерской дядюшки Котэ. Он открывал ее пораньше, ожидая, что нетерпеливые, рано просыпающиеся сладкоежки вот-вот нагрянут. Имея в кармане пятачок или гривенник, разве устоишь перед горстью шоколадных конфет, мармелада, засахаренных орехов? Не у каждого малыша найдется для этого мужество.

И как раз в момент, когда мы подходили к лавочке, заспанный дядюшка Котэ вышел отпирать свое ароматное заведение. Еще без халата, в красных подтяжках, туго перехлестывавших пухлую спину, кондитер закреплял болтами раздвинутые ставни. Обернувшись на шум, он увидел нашу необычную процессию. И вдруг что-то неописуемое произошло с ним: розовое добродушное лицо с глазами-изюминками, всегда украшенное приветливой улыбкой, перекосилось, стало мучнисто-белым – оно выражало не только изумление, а и растерянность, и тайный страх. И особенно поразил меня взгляд, которым дядюшка Котэ как бы хлестнул не поднимавшую головы Миранду.

А Ли потянулась к кондитеру, вырвала из моей руки свою худенькую ручонку, принялась махать ею.

– Здравствуйте, дядюшка Котэ! Здравствуйте!

Он попятился, насильно улыбаясь сквозь меловую бледность, залепетал что-то, чего я не понял; Миранда метнула на него ненавидящий взгляд.

Но ни Леон Георгиевич, ни Тигран, ни тем более Важа Гогоберидзе не были знакомы с кондитером и поэтому, не обратив на него внимания, прошли мимо. Отойдя шагов двадцать, я оглянулся: дядюшка Котэ неподвижно, как изваяние, стоял у порога лавочки и смотрел нам вслед.

И снова мы перешли Воронцовский мост, миновали место, где Ольга Христофоровна удержала Миранду от последнего, трагического шага. Ли глянула на меня и показала глазами: здесь! – и мы, не сговариваясь, посмотрели на Миранду.

Но та шла низко опустив голову, закусив губу, растерянная, напуганная случившимся. Ведь за похищение Ли ее посадят в тюрьму, и она, наверно, как раз об этом и думает. А думать уже поздно: никуда нельзя убежать и изменить ничего невозможно!

Но вот мы свернули в улицу Джорджиашвили, – обе бабушки Ли и Маргарита Кирилловна стояли на балконе. Увидев издали девочку, Ольга Христофоровна и тетя Маргарита сорвались с места и скрылись в глубине дома. Через минуту они с криками бежали по улице нам навстречу. А бабушка Тата осталась на балконе, по обыкновению величественная, сложив на груди руки.

Мне трудно подобрать слова, чтобы описать сцену встречи Ли с родными, – я видел все будто сквозь дым. Захлебываясь радостными слезами, женщины обнимали и целовали Ли, и она тоже плакала, и блестящие, иссиня-черные глаза ее сверкали из-под растрепанной челки. Миранда в сопровождении Важи и Тиграна не подошла к дому – Важе предстояло отвести ее в милицию. Поэтому бабушка Ольга и Маргарита Кирилловна не сразу заметили похитительницу. А когда тетя Маргарита увидела Миранду, болезненная судорога прошла по ее лицу, она резко повернулась к Леону Георгиевичу:

– Все-таки это она натворила?!

Леон Георгиевич молча кивнул.

И Ольга Христофоровна оглянулась на Миранду, быстро подошла, схватила ее за концы наброшенной на плечи шали.

– Неужели ты, Миранда?! Ты?! Да как же ты… – Ольга Христофоровна задохнулась, не в силах продолжать.

Миранда криво, неестественно усмехнулась.

– Святые, все вы святые! – непонятно буркнула она и, выпрямившись, с неожиданной властностью повернулась к Важе: – Ну ты, представитель! Веди Миранду в твою милицию! Конец вольной Мирандиной жизни!

Мне показалось, что она вот-вот заплачет. Но она не заплакала, а резко обернулась к стоявшему чуть поодаль братишке:

– А ты… ты, Раф, сейчас же – слышишь? – сейчас же отправляйся в детский дом! И не смей оттуда бегать! Или я тебе больше не сестра! Понял?!

Рафик молча наклонил голову.

Глаза у Миранды подозрительно блеснули – видимо, ей все-таки хотелось заплакать. Однако она взяла себя в руки, повернулась и пошла впереди сопровождавших, странно гордая и вдруг успокоившаяся. За ней, помахивая наганом, зашагал Важа, а за ним и Тигран. И Леон Георгиевич заторопился следом.

– Ты уходишь, Лео? – изумилась Маргарита Кирилловна.

– Ненадолго, Рита! Необходимо дать показания. И сообщить – девочка найдена! Ведь поиски продолжаются… Я скоро!

Мы подходили к подъезду, когда из-под арки ворот выбежала заспанная, растрепанная Амалия.

– А может, я спю?! – завизжала она на всю улицу. – Может, спю?! Уй мэ! Вроде не спю! Нет, не спю! – И с грубоватой нежностью бросилась обнимать Ли.

Я стоял в стороне и прислушивался к тому, как во мне медленно и неодолимо разливается тихое умиротворение и покой: вон она стоит, Ли, живая, невредимая!

Так была раскрыта крупная шайка контрабандистов, вывозившая за границу предметы старины и искусства. Ко всеобщему удивлению, главарем банды оказался добродушнейший и милый кондитер, дядюшка Котэ, а его ближайшими помощниками – его сын Реваз, тот самый Мирандин жених в новеньких желтых ботинках, и пастух, брат Котэ, и еще десятка два проходимцев в Тифлисе, в Батуми и в пограничных с Турцией селениях на побережье Черного моря. Все были сурово осуждены, но Миранду осудили на самый краткий срок: это было ее первое правонарушение, на которое толкнула ее не злая воля, а любовь…