Текст книги "Давно, в Цагвери..."

Автор книги: Наталья Туманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Ах, горе, горе какое… – повторяла она. Встала, прошлась по комнате. – А где же Миранда? Я хотела спросить ее о мальчике…

– А она не живет больше у нас, – ответила Ольга Христофоровна, – Лео рассчитал ее, когда мы уехали в Цагвери…

Наконец Елена Георгиевна ушла, попросив держать ее в курсе дела, на прощанье сказав:

– Я, со своей стороны, тоже приму кое-какие попытки розыска Ли, у меня на этот счет богатый опыт.

А следом явилась та седая дама из музея, которая рассказывала Ольге Христофоровне и нам о ковре царя Дария, об убитом им олене.

Такая же важная и чопорная, она пробыла, однако, недолго: почувствовала, что всем не до нее.

Ольга Христофоровна послала меня на улицу привести фаэтон; всей семьей решили, что калбатоно Мзия увезет в музей ковер, который хотел купить Волшебник, – там готовились отправить его на экспертизу в Москву.

– Если Москва пожелает приобрести, что ж, я продам, – сказала Ольга Христофоровна. – Семья, подарившая мне его, живет бедно, и, какую бы сумму ни предложили, им не помешает. Я так думаю, калбатоно Мзия.

– О да, конечно! – величественно кивнула та.

Леон Георгиевич помог Тиграну спустить ковер вниз и уложить в фаэтон. Ах, если бы знать, что именно этот злосчастный старый ковер был причиной всех наших тогдашних волнений!..

А на следующее утро случилось вот что.

…Окно кабинета Леона Георгиевича выходило на внутренний балкон и почти всегда стояло распахнутым, оттуда-то утром и донеслись в нашу комнату громкие голоса. Я сразу узнал самоуверенный гортанный баритон Важи Гогоберидзе и бросился на балкон, прокрался к окну – не смог устоять перед искушением. Ведь если Важа приехал, он, вероятно, узнал что-то о Ли. Может, нашлась?!

Легкий ветер колыхал белую тюлевую занавеску, за ней смутно угадывались фигуры людей.

– Повторяю, батоно Леон, – с обычной важностью говорил в кабинете Важа, – на станции Хашури видели девочку с челкой и красным бантом в волосах. Ехала с красивой черноглазой женщиной в сторону Тифлиса. Взял их на заметку мой дружок, в Хашурском линейном отделении семь лет служит, глаз наметанный!

– В Хашури! В Хашури! – Леон Георгиевич повторял название станции. – Немедленно ехать, батоно Важа! Покажем вашему другу фотографию Ли и, если он опознает, продолжим поиски… Но кто та женщина? Неужели все-таки цыганка из табора? А?

Важа неопределенно пожал плечами.

– Кто знает, батоно Леон! По описанию похожа на цыганку, а кто, откуда – установить не удалось! Но мой друг, говорю, опытный представитель власти и, если напал на след…

– Да, след, след! – бормотал Леон Георгиевич, завязывая галстук и засовывая в карман пачку фотографий. – Едем, батоно Важа! И – спасибо вам…

Лианин отец благодарил милиционера, а я думал: мало ли девочек с челочками и красными бантами разгуливает по городам и селениям Грузии, мало ли похожих девочек ездит в поездах!

Я услышал, как хлопнула дверь кабинета, и бросился во внутренний коридор, Леон Георгиевич и Важа спускались по лестнице. Ах, как мне хотелось побежать за ними! Но мамы дома не было, а уехать без нее я не решился – она и так слишком волновалась, переживала за меня. Недавно пропала Ли, а теперь исчезну я… Нет, нельзя! И кроме того…

Еще ночью, на рассвете, мне пришла в голову любопытная, поразившая меня мысль. То и дело просыпаясь, ворочаясь на кровати, я вспоминал, каким странным взглядом посмотрел на Лиану Волшебник, как странно спросил: не хочет ли побывать она в дальних странах? Интересно, почему он спрашивал так? Не могло ли случиться, что именно его телохранители украли Ли? Может, ее собираются увезти за границу – в Афганистан, в Персию, в Турцию? Ведь в прежние времена в страны Востока нередко увозили славянских и кавказских полонянок. Наверно, Волшебник не стал бы спрашивать просто так, ни с того ни с сего!

Я не раз замечал, что Лиана нравилась очень многим; в том же Александровском саду и на проспекте Руставели ее частенько останавливали совсем незнакомые люди, заговаривали, спрашивали, как зовут, сколько лет, дарили какие-нибудь безделушки.

Помню, когда мы с Ли и бабушкой Татой поднимались на гору Давида к могиле Грибоедова, туда как раз подошла большая группа русских актеров – они той весной гастролировали в Тифлисе. Я сразу заметил, с каким любопытством всматривалась Мария Марковна в высокого, юношески стройного человека с умными и острыми глазами, в пенсне, совершенно седого, но с черными бровями.

«Смотрите и запоминайте, дети! – шепнула Тата. – Это – великий Станиславский! Как же я счастлива его видеть!»

Держа меня и Ли за руки, Мария Марковна направилась к группе актеров – они встречали нас чуть удивленными, но доброжелательными взглядами.

Мария Марковна почтительно поклонилась всем, потом отдельно Станиславскому и, извинившись, сказала, что она – давняя поклонница Художественного театра, влюблена в Книппер-Чехову, в Москвина и Качалова, во всех-всех и просит принять как должное дань ее искреннего восхищения.

Актеры слушали улыбаясь: каждому приятно, когда его хвалят, даже если он и не особенно честолюбив. А Станиславский расписался на визитной карточке и отдал ее Тате. Потом белокурая артистка с трагическим лицом, которое невозможно не запомнить, погладила Лиану по голове, поправила бант в растрепавшихся на ветру волосах.

«Ну что за прелесть эта грузиночка! – воскликнула она с нежностью. – Какие чудесные волосы, какие глаза!»

И все наперебой принялись восторгаться Ли.

И Волшебнику она понравилась с первого взгляда, это сразу было видно. «Хотела бы ты увидеть дальние страны?» – с каким-то скрытым значением и почему-то по-французски спросил он Ли. Он, верно, и не думал, что девочка поймет вопрос, и когда услышал ответ, у него стали безмерно удивленные глаза… Может, у него, как у той цыганки, тоже была дочка, похожая на Ли, и умерла и Волшебник вспоминает о ней и тоскует?..

Чем дольше думал я об этом, тем вероятнее представлялось мне, что именно у Волшебника нужно искать Ли.

Страстное нетерпение охватило меня, я выбежал на балкон, перегнулся через перила. Внизу, во дворе, Васька и Амалия помогали тетушке Аревхат выжимать и развешивать на веревках выстиранное белье.

Я негромко свистнул, и Васька, услышав, вскинул голову. Схватив флажок Ли, я помахал; Васька кивнул в ответ, но еще какое-то время вынужден был повозиться у корзины с бельем, знаками показывая: сейчас, дескать, управлюсь и приду.

Слоняясь в ожидании по балкону, я раздумывал: а следует ли посвящать в мои предположения и планы Амалию – девчонка, она девчонка и есть. Примется болтать во дворе, на улице, долетит слух до кого-нибудь из взрослых – и всё, помешают довести дело до конца. Хотя, несмотря на мою давнюю и труднообъяснимую неприязнь к Амалии, я не мог не признать, что она и смелая, и отчаянная, и в сообразительности не уступала любому мальчишке…

Минут через десять мы с Васькой, забившись в дальний угол балкона, шепотом обсуждали детали предстоящего похода. Васька с первых же слов уверовал в справедливость моей догадки, изо всей силы шлепнул себя ладонью по лбу и, вытаращив свои зеленые глаза, крикнул: «Само собой, он!»

Да, все казалось донельзя естественным: Волшебник и его телохранители похитили Лиану и, если еще не увезли куда-то, значит, держат взаперти, всячески ублажая, чтобы не тосковала, не просилась домой. Я представлял себе, что Волшебник, у которого огромная куча денег, накупил Ли всяческих самых дорогих игрушек и книг, а может, увез за город, катает там на фаэтонах, даже на автомобилях, выполняет все прихоти…

– Но не уехал ли он из Тифлиса? – высказал я Ваське свои сомнения. – Ведь мог уже уехать? А?

– Да нет! – весело замотал рыжей головой Васька. – Вчера я его опять на базаре видел! Шлялся по ряду, где чеканщики, знаешь? А фески за ним голую бронзовую тетку таскали… Пошли! Может, он и сегодня придет!

– Пошли!

К этому часу мама уже вернулась с рынка, и я отпросился «погулять».

На базаре, как и всегда в утренние часы, было шумно и людно. Мы быстренько пробрались через овощные ряды, где на прилавках зеленели остро пахнущая кинза и тархун, цицматы и реган, громоздились пирамиды гранатов и яблок. Затем мы миновали ряды торговцев рыбой и мясом, перебрались через нагромождения бараньих туш и бочек, пахнувших остро и терпко, и наконец оказались в ряду лавчонок, где торговали стариной.

Чего-чего не сыскать было в этих темных лавочках! Старинное оружие и серебряные рога и кубки, глиняные и бронзовые статуэтки, вазы и всевозможные блюда и кувшины…

А в ряду напротив, у порогов крошечных мастерских, сидели, согнувшись, чеканщики; они словно бы перезванивались крошечными молоточками, ударявшими по чеканам, и прямо на глазах у зрителя на серебре и меди возникали причудливые узоры, хвостатые птицы, скачущие всадники в остроплечих бурках на фоне величественных гор…

Бывая в той части базара, я мог часами простаивать перед чеканщиками, следя за рождением рисунка, за дробными ударами молоточка, за острием впивающегося в металл чекана. Но сейчас у нас не было времени любоваться искусством седобородых мастеров – мы искали Волшебника.

Прошли по ряду и раз, и другой и с огорчением убедились, что того, кто нам нужен, здесь нет. Лишь мельком взглядывали на множество выставленных на обозрение замечательных вещей – ларчики и блюда всевозможной величины, кувшинчики и подсвечники, какие-то подносы, женские украшения и рукоятки кинжалов, рога и наборные кавказские пояса. В другое время меня не просто было бы оторвать от созерцания подобных сокровищ. Но теперь… Ведь если Волшебник не уехал, он может уехать в любую минуту! А вдруг как раз сейчас он садится в поезд, отправляющийся за границу! Или уже добрался до Батуми, а там вот-вот погрузится на пароход и уплывет в Турцию или Грецию. Его, наверно, везде пускают, он – богатый!

– Что же делать? – спросил я в отчаянии.

Но Васька по привычке шлепнул себя ладонью по лбу.

– Придумал! У меня дома остались утренние газеты. Пойдем в гостиницу, где мы видели Волшебника. Наверно, он там и живет!

– Так не пустят же, Васо! Ты видел, какой там величественный швейцар?

– А газеты? Скажем – просил принести газеты. И пройдем к нему. И прямо спросим: где Ли?!

Во дворе к нам прицепилась Амалия. По нашим бегающим глазам она догадалась – мы что-то затеяли, и увязалась за нами, как мы ни старались от нее отделаться. В конце концов пришлось рассказать о наших планах, но со строжайшим уговором: Амалия не будет пытаться проникнуть с нами в гостиницу. Васька надел форменную фуражку с золотым галуном и надписью «Заря Востока», и мы отправились к гостинице «Орион», где останавливались иностранные туристы. По дороге забежали в типографию газеты «Заря Востока» за свежими дневными газетами, и там Васька расспросил своего приятеля Ладо, тоже «крикуна», в каком номере живет в «Орионе» Волшебник: мать Ладо работала в гостинице горничной и, уж конечно, о Волшебнике знала всё.

Надо ли объяснять, как бились наши мальчишеские сердца, когда мы подходили к «Ориону»! Я думал, что по моему лицу легко было угадать, что мы обманщики, что пытаемся проникнуть в гостиницу с тайными целями. Но Васька держался молодцом, его длинный нос, который он то и дело почесывал, торчал независимо и вызывающе. И с самым непринужденным видом Васька насвистывал дурацкую песенку о прекрасном городе Кобулетах.

Между зеркальными дверями тамбура нас действительно задержал швейцар – седой старик профессорского вида с великолепной холеной бородой, величественный, как Эльбрус.

– Куда? К кому? – строго спросил он, воздвигнув на нашем пути свой мощный торс, украшенный ливрейными позументами.

– Газеты приказано в двадцать пятый помер! – дерзко отбарабанил Васька. – Персиянец в зеленой чалме!

И хотя во взгляде швейцара мелькнуло недоверие, он посторонился, уступая дорогу.

– Проходите, крикуны! И сразу же назад! Не шляться по этажам!

– Да нет, батоно! Зачем нам?

Слева за распахнутыми дверями белели накрахмаленные скатерти ресторана, сверкал хрусталь, музыканты во фраках настраивали скрипки. Дамы, разодетые как в заграничных кинобоевиках, и мужчины, важные и толстые, восседали за столиками; бесшумно, как привидения, сновали официанты в белых куртках. Перед нашими глазами мелькнул кусочек немыслимо далекой, чужой жизни.

По устланной пушистым зеленым ковром мраморной лестнице мы поднялись на второй этаж, и в высоченных, до лепного потолка, зеркалах отразились две неказистые мальчишеские фигурки и внизу – швейцар, провожающий нас внимательным, стерегущим взглядом. Но, видимо, Волшебник почитался в «Орионе» важной птицей – швейцар не посмел ослушаться его приказания.

Мы шагали длинным коридором, куда с обеих сторон выходили обитые кожей двери, в позолоченных канделябрах пылали лампы, ковры заглушали шаги. Коридор был тихим, пустынным. Навстречу нам попался только толстый румяный старик в смешных кожаных трусах; он буркнул какое-то непонятное слово и на ходу сунул Ваське монетку, тот услужливо протянул толстяку пару газет.

И все же, приближаясь к нужному номеру, мы замедлили шаги: кто знает, как нас встретит Волшебник? Может, верные его слуги просто прогонят нас, даже не разрешив войти? Могло случиться и так.

Но, видимо, телохранители Волшебника обитали в номерах подешевле, где-то на четвертом-пятом этаже, – на наш робкий стук дверь открыл сам хозяин. Молча и недоумевая, рассматривал он нас спокойными, спрашивающими глазами. На сей раз он был без чалмы, она лежала на подзеркальнике в передней роскошного двухкомнатного номера.

В глубине просторной комнаты, на круглом столе, стояли бронзовые и мраморные статуэтки, лежали серебряные блюда и кувшины, кинжалы и ятаганы. Значит, и в самом деле Бэм говорил правду: Волшебник скупал, чтобы увезти за границу, предметы старины и искусства.

– Так-с! Чем могу быть полезен, молодые люди? – спросил Волшебник на чистейшем русском языке.

– А вот свежие газеты, батоно! «Заря Востока», центральная «Правда». Свежие! – привычной скороговоркой зачастил Васька. – Потрясающие новости! Чемберлен и лорд Керзон…

– Помолчи, пожалуйста!

Волшебник взял у Васьки пачку газет, а сам пристально всматривался в меня.

– Я знаю тебя, – спокойно сказал он, отступая в сторону и давая нам пройти. – Тебя прислала художница?

– Нет… Мы сами пришли, – ответил я.

Волшебник задумался на мгновение, окидывая нас оценивающим взглядом.

– Ну-с, проходите, молодые люди! А почему с вами пе пришла ваша милая подружка с такими чудными глазами?

Мы опешили, так и застыли на месте. Значит, Ли здесь нет и Волшебник не знает, где она? Иначе, зачем бы спрашивал? И все же, стоя на пороге, я жадно шарил глазами, надеясь отыскать хоть крошечный признак пребывания здесь Ли. Ведь Волшебник мог и солгать, я по прочитанным книгам знал, как коварны и лицемерны бывают люди Востока.

Номер был воистину роскошным, позднее такие стали называться номерами-люкс: с широченными высокими окнами, с дорогой, инкрустированной и позолоченной мебелью, с люстрами, бархатными шторами и зеркалами, – жить в нем, конечно, стоило огромных денег. Я с горечью подумал, что моя мама и за месяц не зарабатывает своими шляпками столько, сколько Волшебник проживает в один день.

Дверь в спальню была распахнута; виднелась устланная атласным одеялом широченная кровать, стопка старинных, в тисненных золотом переплетах книг на столе, свернутый рулоном ковер у двери на полу. Но Ли ни в первой, ни во второй комнате не было. И – никаких следов!..

Я посмотрел на Волшебника – он наблюдал за нами с ожиданием, тонкие губы едва заметно улыбались, и я подумал: видимо, он чрезвычайно умный или хитрый человек.

– Вы не ответили на мой вопрос, молодые люди, – напомнил он, поглаживая свою седую длинную бороду. – Почему вы не привели с собой девочку? Я хотел бы подарить ей на память какую-нибудь безделушку…

Нет, я не опускал глаз под его испытующим взглядом, во мне поднимались ненависть и возмущение. Неужели, если он имеет какое-то отношение к исчезновению Ли, он смеет так нагло и спокойно разговаривать с нами, делая вид, что ни в чем не виноват? Я чувствовал, что кровь бросилась мне в лицо, чувствовал, как горят щеки и уши. И я крикнул ему:

– Ли пропала! Она у вас!

Улыбка медленно сходила с холеного лица старика, губы плотно сжались, глаза стали строгими и холодными. Он что-то сказал на непонятном языке, но сейчас же заговорил снова по-русски:

– Как пропала? Что вы говорите? И почему – у меня?! Что за вздор?!

– Вы же спрашивали: не хочет ли она повидать дальние страны? Ведь спрашивали?! – нахально выкрикнул Васька.

Волшебник не удостоил его даже взглядом.

– Ее нет четвертый день! – сказал я, и на глаза у меня набежали слезы, все предметы в комнате и сам Волшебник затуманились, стали расплываться. – Четвертый день! – повторил я.

А Волшебник выглядел по-настоящему взволнованным, быстрыми шагами ходил по комнате и вполголоса говорил себе что-то непонятное на отрывистом и гортанном языке.

– Не хватает, чтобы вы впутали меня в какую-то историю, молодые люди! – сердито сказал он, останавливаясь. – Ну и что же такого, что я спросил про дальние страны? Старшие всегда спрашивают детей одно и то же: как звать, сколько лет? А я задал не такой обычный и скучный вопрос. И это вас насторожило? Да? Нет-нет, молодые люди, я с тех пор не видел вашу подружку. И меня огорчает, искренне огорчает случившееся с ней. Да, да… Вы заходите ко мне, приносите газеты, да, да, обязательно приносите. И скажете, когда найдется девочка. Ее зовут Ли?

– Да, Ли. Лиана!

– Грустно, очень грустно!..

Мы ушли от Волшебника, как говорится, с пустыми руками. Васька никак не хотел соглашаться со мной, что Волшебник не виноват в исчезновении Ли.

– Он просто спрятал ее где-то за городом, гад! – кричал Васька.

Что же, могло быть и так!

А Амалия ждала у подъезда «Ориона», щеки ее горели, глаза настороженно блестели. А что мы могли ей рассказать? Словно побитые, поплелись назад, на улицу Джорджиашвили, к своему дому. Но здесь нас ждала неожиданность.

Под аркой ворот стоял, опираясь на неизменную метлу, Тигран и задумчиво вертел в руках запечатанный конверт. Адреса на конверте не было, и Тигран смотрел то на конверт, то на сгорбленную старушонку в черном – она, похрамывая, уходила от дома и сейчас поворачивала на проспект Руставели.

– Ты домой? – спросил меня Тигран.

– Да. А что?

– Да вот Леону Георгиевичу передать. Незнакомая старуха принесла и ничего толком не объяснила. «Передай, говорит, защитнику». Должно быть, по судебному делу. Передашь?

– Да!

С непонятным мне самому волнением схватил я мятый конверт и бегом, прыгая через три ступеньки, взлетел на наш этаж. К счастью, Леон Георгиевич оказался дома, у себя в кабинете; я передал ему конверт с балкона, через распахнутое окно. Он взял письмо с брезгливым неудовольствием:

– Сколько просил обращаться только через юридическую контору. Никак люди не хотят считаться…

Я смотрел на Леона Георгиевича, когда он читал письмо, и снова поразился тому, как мгновенно может измениться у человека лицо. Он что-то вполголоса сказал и, словно обессилев, грузно сел в стоявшее у письменного стола кресло. Но сейчас же вскочил, схватил брошенную на стол записку и выбежал. Я побежал за ним, ворвался без спроса в столовую… Ольга Христофоровна и Маргарита Кирилловна стояли посреди комнаты, записка дрожала в тонкой руке тети Маргариты.

Я смотрел на них и был уверен: предчувствие не обмануло меня – записка касалась Ли. Через минуту и мне дали прочитать ее. Корявыми печатными буквами на листке, вырванном из конторской книги, было написано:

«Твая доч вернеца кагда паложиш кавер с аленем у рогатово камня на Черепашем озере. Палажи ночю завтра. Приезжай один. Девочка жива здорова. Кавер очен нужен».

Итак, Ли жива! Ли в руках мошенников, шантажистов! Значит, все, что случилось, – случилось из-за драного старого ковра, похожего, по словам Тиграна, на половую тряпку! Но кто же? Кто мог похитить Лиану? Ясно: только тот, кто знал истинную цену ковра. Но знали ее немногие, считанные люди: кроме жильцов нашей квартиры, Волшебник и его телохранители, Бэм, дядюшка Котэ, Тигран, который таскал ковер и отнимал его у воров памятной ночью.

Хотя нет – наверно, почти все жильцы дома знали: ведь о ночной попытке украсть ковер стало известно всем. Но нельзя же подозревать всех. Знала Миранда, но когда Леон Георгиевич уволил ее, она заявила, что уезжает из Тифлиса в Кутаис, там у нее дальние родственники… Да и вряд ли Миранда решилась бы на такую подлость по отношению к семье Ольги Христофоровны – они сделали ей столько добра.

Неужели все-таки похищение Ли – дело рук Волшебника и его слуг? Неужели умный и образованный человек мог опуститься до воровства и шантажа? Невероятно!

А может быть, в похищении Ли замешан Бэм? Я хорошо запомнил, какое ошеломляющее впечатление произвел на него рассказ Ольги Христофоровны о посещении Волшебника и о пачках денег, которые он выложил на стол. Ведь Бэм славится тем, что скупает и перепродает старинные вещи.

Обо всем этом и говорили в семье Ли после получения безграмотной записки. Меня послали за Марией Марковной, и она тоже приняла живое участие в обсуждении истории. К концу разговора пришел и друг Леона Георгиевича, дядя Серго, и после недолгих споров было решено взять из музея ковер и ночью отвезти в указанное место, лишь бы Ли осталась невредима и скорее вернулась домой. Правда, Леон Георгиевич сказал, что ему, и как юристу и как человеку, претит сделка с шайкой мошенников, но, по его выражению, «в данном случае обстоятельства сильнее нас».

В этой истории нашлось место и для меня: Леон Георгиевич попросил меня сбегать за фаэтоном. До музея можно было дойти и пешком, но было уже поздно, да и тащить ковер на плечах не под силу. А когда я привел фаэтон, мне не составило труда уговорить отца Ли взять с собой и меня.

Поехала и Ольга Христофоровна – хозяйка ковра: именно ей предстояло вести в музее не особенно приятный разговор.

– Ну, а если не отдадут?! – в отчаянии заметила Маргарита Кирилловна, стискивая руки. – Что будет с Ли? Боже, что будет?!

– Успокойся, Рита, – утешал дядя Серго. – Мы предложим мерзавцам столько денег, сколько сумеем собрать…

– Бедная Ли! Бедная моя девочка! Нет, я не вынесу! Моя Ли – в руках преступников! Ужас! Ужас!..

Музей был совсем недалеко от нашего дома, занимал старинное здание на проспекте Руставели. Но день клонился к вечеру, и мы едва успели к закрытию – из музея выпроваживали последних посетителей.

Я не раз и раньше бывал в музее, бывал и вместе с Ли и Марией Марковной, заходил и один. Мне правилась спокойная торжественность его залов, царившая здесь почтительная тишина, множество интересных и прекрасных вещей.

Но на сей раз, оставив фаэтон у подъезда, мы бегом пронеслись по залам, не обращая внимания на экспонаты, – боялись, что не застанем на месте директора и Мзию. Однако, на наше счастье, обе они еще были в кабинете.

– Ах, калбатоно Мзия! Какая удача, что мы вас застали! – вскричала Ольга Христофоровна. – Какое счастье!

– Что, что случилось, калбатоно Ольга?! – Мзия бросилась навстречу Ольге Христофоровне. – На вас прямо лица нет! Вы больны?! Садитесь, садитесь! Сейчас я налью вам воды!

И директор музея, и Мзия, нахмурясь, выслушали рассказ о пропаже Лианы. С отвращением подержали в руках записку похитителей и брезгливо возвратили ее Леону Георгиевичу.

– Какой разговор, генацвале?! Конечно, забирайте немедленно ковер!

Но вдруг Мзия в ужасе всплеснула руками:

– Боже мой! Да ведь мы вчера отправили его на вокзал!

Мзия растерянно смотрела на директора – пожилую даму в очках и в строгом темном костюме.

– Тот самый ковер? – спросила директор.

– Да, тот!

– Амиран!

В кабинет из соседней комнаты вошел молодой человек с энергичным бледным лицом.

– Я слушаю, Кэтевана Михайловна!

– Как хорошо, что вы не ушли, Амиран! – обрадовалась директор, роясь в ящике письменного стола. – Ага, вот она! Я прошу вас, поезжайте вместе с этими товарищами на вокзал. Надо изъять обратно ковер, который мы посылаем на экспертизу в Москву. Надеюсь, его не успели еще отправить.

Молодой человек с сомнением покачал головой:

– Вряд ли, калбатоно, мы сами настаивали на скорейшей отправке… Боюсь…

– И все равно надо попытаться! Речь идет о судьбе ребенка! Вот накладная на отправку. И – скорее, скорее! Поезд отправляется через полчаса!

– Вам, Ольга Христофоровна, не обязательно ехать на вокзал, вы и так переволновались. Возвращайтесь-ка домой и успокойте Риту, – бросил на ходу Леон Георгиевич, устремляясь за Амираном к выходу. – Гиви! Ты с нами?

– Да! Да!

В фаэтоне, который несся к вокзалу со всей доступной ему скоростью, Леон Георгиевич рассказал Амирану об исчезновении Ли, о посещении их дома Волшебником, о полученной сегодня записке. Тот прочитал записку и задумчиво покачал головой:

– Возможно, тут орудует целая шайка! Вам в вашей юридической практике встречались дела о контрабанде предметов искусства за границу?

– Конечно! – оживился Леон Георгиевич. – Каждый год в суды поступает несколько подобных дел. И бывшие буржуа, и перекупщики то и дело попадаются на границе с недозволенным грузом. А вы, Амиран, вероятно, знаете о декрете Ленина, запрещающем вывоз за границу предметов искусства и старины?

– Да.

– Декрет Совнаркома от 19 сентября 1918 года. Но несмотря на запрет, все же некую часть ценных произведений преступникам удается переправлять контрабандным путем!

– Безусловно!

Амиран задумался.

– А не кажется ли вам, батоно Леон, – заговорил он нерешительно, – что, если вы передадите ковер шантажистам, они смогут и его переправить за границу – в нарушение ленинского декрета? Если ковер действительно столь ценен, а это почти не подлежит сомнению, то не нарушим ли мы с вами закон? В какой-то степени будем способствовать преступлению? А?

Леон Георгиевич болезненно поморщился.

– Я уже думал и об этом! Но я поставил в известность Комиссариат внутренних дел, там обещали принять меры. Я сообщил и об этом Волшебнике, о том, что он скупает антиквариат и, видно, будет пытаться получить разрешение на вывоз.

– Или – отправит контрабандой, – усмехнулся Амиран.

– Да, да!.. Мне в комиссариате сообщили, что как раз сейчас ведется наблюдение за крупной шайкой контрабандистов, орудующей в Тифлисе и в Батуми. Но оснований для ареста пока маловато, да и боятся спугнуть главарей. Мелкая сошка попадет в сети, а вожаки затаятся, уйдут, как говорится, на дно…

Я слушал с предельным вниманием и радовался, что есть закон, запрещающий вывоз из нашей страны красивых и дорогих вещей. И так, наверно, буржуи, когда убегали от революции, увезли за границу много замечательных скульптур и картин, золота и серебра.

И Волшебник, может быть, не такой уж безобидный турист и путешественник, каким кажется. Купит прекрасные статуи и картины и изделия из бронзы и мрамора, переправит в Батуми, а там контрабандное судно незаметно подойдет ночью в непогоду к берегу и увезет. А может, у самого Волшебника есть яхта или даже пароход, который ждет где-то в море? А вдруг и сам Волшебник из бывших здешних буржуев – он ведь так чисто и правильно почему-то говорит по-русски!

За размышлениями я не заметил, как мы подкатили к вокзалу. Леон Георгиевич и Амиран выскочили из фаэтона и побежали в здание: до отхода московского поезда оставалось несколько минут.

– Жди здесь, Гиви! – распорядился, оглянувшись на ходу, Леон Георгиевич. – И не отпускай фаэтон! Понял, бичо?

Я с трепетом смотрел на циферблат вокзальных часов – стрелка неумолимо приближалась к восьмерке. Неужели не успеют? Неужели ковер так и увезут в Москву, а Ли останется в руках неизвестных бандитов?

Томительно тянулись минуты. А когда Леон Георгиевич и Амиран снова появились у подъезда вокзала, достаточно было беглого взгляда, чтобы понять: неудача!

– Да, Гиви, неудача! Ковер отправили в Москву еще вчера!

Домой ехали молча. Амиран попросил остановить фаэтон у моста, попрощался, пожелал Леону Георгиевичу успеха в поисках и отправился к себе домой, а мы поехали дальше, на улицу Джорджиашвили. Надо ли пояснять, с каким нетерпением нас там ждали…

И обе бабушки Ли, и тетя Маргарита стояли на площадке и молча смотрели, как мы невесело плетемся по лестнице. Дядя Серго сидел в столовой и без конца курил, – пепельница была набита окурками, под потолком клубились сизые облака дыма.

– Н-да, – протянул он, – так неудачно вышло, Лео! Ковер будет в Москве на пятый или шестой день, не раньше. Если даже телеграфировать, чтобы его сразу, без всякой экспертизы, выслали обратно, он попадет в Тифлис не раньше чем через две-три недели, ну через двенадцать дней… Нет, надо попытаться как-то договориться с похитителями. Придется собирать выкуп. Я завтра же попрошу в издательстве аванс под гонорар за свою книгу…

– Спасибо, Серго!

– Ах, что ты говоришь!

Несколько минут прошло в тягостном молчании.

– А что слышно в уголовном розыске? – спросил дядя Серго. – Удалось напасть на след женщины, что видели с Лианой в поезде?

– Пока нет. Крепко законспирировались негодяи! Завтра с утра пойду покажу записку. В практике угрозыска есть прецеденты, вдруг почерк преступника им знаком…

– А может, все-таки похищение – дело рук вашего драгоценного Бэма, а? – в раздумье продолжал дядя Серго. – Судя по рассказам Ольги Христофоровны, он весьма падок на дешевые денежки. Пытался же он перекупить ковер…

– Чуть не плакал – просил: продайте! – подтвердила Ольга Христофоровна.

– Думали и о Бэме, – вздохнул Леон Георгиевич, закуривая папиросу. – Нет, Бэм не осмелится на подобный риск. Похищение детей карается тюремным заключением до восьми лет. А Бэм весьма неплохо знает наш кодекс. Однажды я с ним разговорился и просто поражен был, как досконально разбирается он во всех статьях закона. Видимо, изучал в порядке, так сказать, профилактики… Нет, тут не Бэм!

– Но что делать дальше, Лео?! – в отчаянии воскликнула Маргарита Кирилловна. – Что?!

– Конечно, надо предложить деньги. Серго прав, – согласилась Мария Марковна. – Ведь ковер требуют лишь затем, чтобы продать, нажиться. А раз предложены деньги, разве им не все равно?

– Безусловно! – отозвалась и Ольга Христофоровна, вытирая покрасневшие глаза. – Но вопрос: сколько заломят? Денег, которые мы соберем, может не хватить. Тот факир с телохранителями вывалил на стол баснословную сумму. Даже не представляю, сколько было в тех пачках!

После долгих размышлений решили вместо ковра положить на указанное грабителями место записку с предложением выкупа.

– Да, так разумнее всего, – подытожил разговор Леон Георгиевич. – Но сейчас поздно, не добраться до Черепашьего, отправлюсь завтра с утра.