Текст книги "Мальвина на закуску (СИ)"

Автор книги: Наталья Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Я частный сыщик, – я опять вынула удостоверение, – мне

необходимо с вами побеседовать.

– Частный сыщик? – вытаращил глаза Алексей Петрович, – откуда в нашем городе частный сыщик?

– Я из Москвы, – поспешила уточнить я, и без приглашения опустилась на стул, отбив при этом пятую точку, таким он был жёстким. Но, на мой взгляд, на жёстком стуле сидеть удобнее, нежели на мягком.

– Чем же я привлёк внимание частного сыщика аж из Москвы? – удивился режиссёр, и постучал карандашом по столу.

– Когда-то... – начала я, – здесь работал человек по имени Зиновий. Мне необходимо поговорить о нём, он совершил серьёзное преступление, и мне необходимо найти его.

– Зиновий, – протянул Алексей Петрович, – не знаю такого, я здесь два года, как работаю. Сейчас позову нашу приму, она должна знать этого вашего Зиновия, если он здесь работал, – он снял телефонную трубку, и воскликнул, – Евгению Васильевну ко мне позовите. Да, прямо сейчас. Хорошо, – и он повесил трубку, – сейчас она будет, – и, едва он это сказал, дверь распахнулась, и вбежала женщина лет сорока, сорока пяти.

Моложавая, весьма приятная внешне, с модной причёской, а именно, мокрой химией на короткие волосы.

– Что случилось, Алексей Петрович? – прозвенела она, – у нас же через час генеральная.

– К нам частный сыщик из Москвы пожаловал, – сказал режиссёр, кивнув на меня, – интересуется каким-то Зиновием. У нас работал такой?

– Зенька-то? – вздёрнула тонкие, аккуратно выщипанные брови актриса, – помню его, а что случилось?

– Он человека убил, – сказала я, – и не одного. Расскажите, пожалуйста, всё, что о нём знаете.

– Знала я, всегда знала, что он на кривую дорожку встанет, – заявила Евгения Васильевна, дёрнув плечиком, – сволочь поганая.

– Он вам что-то сделал? – догадалась я.

– Я замуж за него в своё время летела, а он так со мной обошёлся! Чуть сама потом ниже плинтуса не скатилась.

Она плюхнулась на другой стул, вынула из кармана сигареты,

со вкусом закурила, и, выпустив несколько струек дыма, стала

рассказывать.

С Зиновием она знакома давно, она только-только окончила « щуку », вернулась из Москвы в родной город, и стала работать в местном ТЮЗе.

Зеня, как звали парня между собой, был интересен внешне, он был весельчак и балагур, душа любой компании. Как-то так получилось, но Евгения, Женя, сразу влюбилась в него. В Зиновие было что-то такое, у него был талант. Он мог бы стать замечательным пародистом, или характерным актёром. Смех его был заразительным, шутки остроумными, но не обидными. То, что в устах другого человека показалось бы пошлостью, он обставлял так, что все хохотали до колик в животе.

Ясное дело, поклонниц у него было, хоть отбавляй, но он почему-то выбрал её, Женю.

Тогда она не понимала, чем она заслужила такое счастье, быть рядом, и быть любимой таким красивым, обаятельным, и на редкость харизматичным молодым человеком.

Она плавилась от счастья, и только позже поняла, что была дурой. Правильно говорят, от любви и страсти дуреют, совершают глупые, подчас совершенно идиотские поступки.

Но... Если ты не совершаешь ошибок, тогда ты просто робот. Уж извините, если что не так, но кто-то же придумал русскую народную мудрость – если бы молодость знала, если бы старость могла.

Кто-то слишком умный, правда, сказал, что на собственных ошибках учатся только дураки. Да он сам идиот!

Так не бывает, чтобы человек по жизни не набил бы шишек, вот, если человек на конкретной ситуации несколько раз ошибся, то либо дурак, либо... либо...

Либо ему так хочется.

Хотя, я до сих пор не встречала людей, которым хотелось бы набить себе шишку.

А... Есть ещё когорта людей, которые могут ошибаться по

жизни на одном и том же. Это люди науки, учёные сыны, и, наконец, творческие люди.

Они настолько увлечены тем, чем они занимаются, что не видят порой, что твориться вокруг них.

Их мозг хочет творить, создавать, а мы называем их дураками,

и вертим пальцем у виска им вслед.

Не надо, очень вас прошу, не надо этого делать.

Кстати, вполне возможно, что их такое поведение уходит корнями глубоко в их детство. Их не замечали, учителя их игнорировали, ученики смеялись, а, когда они хоть на пять минут пытались высказать собственное мнение, их тут же затыкали, а одноклассники начинали глупо хихикать.

А почему бы вам, дорогие педагоги, не злиться от того, что ученик, младше вас, но лучше знает предмет, выслушать его, и попытаться разобрать эту тему.

Вот откуда подчастую берутся неуравновешенные личности, они забились в раковину, и бояться, что, если они высунут на секунду нос, им по нему, просите, вмажут каблуком.

Уж извините за грубость.

Мы всё-таки учим детей, так зачем же портить им психику? А вы, кстати, не задумывались над тем, что у вас тоже есть дети, они ходят в школу, и там такие же, как вы, учителя, и они так же относятся к вашим деткам, как вы к своим подопечным? Задумайтесь над этим, ей-богу, стоит.

Ой, что-то меня вообще унесло в другую сторону, и я стала с удвоенным вниманием слушать Евгению Васильевну.

Евгения была любимым и единственным ребёнком в семье, папа и мама её обожали, но, к сожалению, они рано умерли, погибли в автокатастрофе, и Евгения осталась одна.

От родителей ей достались три квартиры, одна в Нижнем, одна в Арзамасе, и одна здесь, в Меленце.

Уезжать в большие города она не хотела, осела в родном городе, а две трёшки сдала.

С Зиновием дело шло к свадьбе, но жильцы, которым она сдавала квартиры, не заплатили за последний месяц.

Решив всё выяснить, она позвонила им, и напоролась на грубость.

– Мы вам всё выплатили до копейки, – выдала собеседница, – квартира наша, и отстаньте.

– Что? – онемела Евгения, – я вам ничего не продавала! Подождите, это же не ваш голос!

– Ты там что, травы накурилась? – осведомилась женщина свистящим голосом.

– Убирайтесь из моей квартиры! – заорала Евгения, – что вы себе

позволяете? Я сейчас приеду, и в милицию заявлю. Вышвырну вас к чёртовой бабушке из квартиры!

С этими словами она швырнула трубку на рычаг, а сама, наскоро собравшись, рванула в Нижний.

Заехала в ближайшее отделение милиции, и с нарядом поехала в свою квартиру.

Теперь представьте шок женщины, когда ей сообщили, что квартира продана, и продана совершенно легально.

Не менее взбешённая хозяйка показала документы, а нотариус показал доверенность, которую Евгения якобы оформила на Зиновия, чтобы он мог продать квартиры. Да, да, вы не ослышались, он продал обе квартиры любовницы, и сгинул в неизвестном направлении.

Сначала она уверяла, что подпись поддельная, но графолог подтвердил иное, и тут Евгения вспомнила, что Зиновий приносил ей какую-то бумагу, и просил подписать.

Он сказал, что этот документ нужен работнице ЗАГСа, ему позвонили на работу, и попросили принести бумагу.

Евгения, обалдевшая, и ошалевшая от чувств, без слов подписала документ, даже не посмотрев, что ей подсунули.

В довершение всего выяснилось, что он украл все её деньги, которые она скопила, сдавая квартиры.

Милиция, конечно, пыталась его найти, но безрезультатно. Он просто сгинул.

– Вот ведь сволочь, – высказалась она сейчас, закуривая третью по счёту сигарету, – обманул меня, развёл, как не знаю кого. Но он это может, талантливо пудрит мозги людям, этого у него не отнимешь. Дал же Бог талант такому уроду. Ничего,

Господь долго терпит, но метко бьёт. Печёнкой чую, в этот раз ему не отвертеться. Наверное, какой-нибудь его предок был цыганом.

– Почему? – удивилась я.

– Потому, – рубанула с плеча Евгения Васильевна, – он словно

гипнозом каким обладал. Глянет, так обезоруживающе, и всё,

капец, сделаешь так, как он просит.

Что-то шевельнулось в моём воспалённом мозгу, так, тихонько, и тут же заглохло. Я так и не поняла, что меня так вдруг взбудоражило.

На улице опять стал моросить дождик, мы с Димой зашли в

близлежащее кафе, обоим дико хотелось есть, и заказали по салату.

– Гадость какая-то, – проговорил он, пробуя не слишком привлекательный на вид салат.

Я тоже попробовала, и была полностью с ним согласна. Поэтому мы покинули заведение, купили в ближайшем магазине хлеб и сыр, и, забравшись в машину, перекусили относительно нормальной едой.

– Где нам теперь искать этого Зиновия? – спросила я, потягивая кофе.

– Понятия не имею, – пожал плечами Дима, – но, думаю, если мы найдём Тимура, найдём и Зиновия. Они вдвоём действуют. – Кто же убил Веронику? – пробормотала я, вспомнив ещё

об одном насущном деле.

– Поехали завтра к этому твоему Эдуарду, – предложил Дима.

– Какому Эдуарду? – не дошло до меня.

– Эдуарду Федоровичу, заместителю Вероники.

– Ах, ты о нём, – протянула я, – ну, поехали. А при чём тут он?

– Хочу узнать, не было ли у Вероники любовника, лет эдак под пятьдесят.

– Так ты думаешь...? – я замолчала на полуслове.

– Только предполагаю, – ответил Дима, заводя мотор, – только предполагаю. Он один раз подставил любовницу. Думаю, он собирался повторить сей фокус ещё раз, что там произошло, не знаю. Но факт остаётся фактом, он решил по неведомым нам пока причинам убрать её.

Домой я прибыла поздно, скинула сапоги, и, едва волоча ноги, поплелась на кухню, откуда доносились вкусные запахи.

– Привет, – воскликнула я, но возглас получился слабый.

В кухне в этот момент ужинал Максим, Саша кормила малышей, а Октябрина Михайловна уговаривала Василинку съесть ложечку каши. Моя дочка уворачивалась от ненавистной ей манки, и хныкала.

– Привет, – поцеловал меня Макс, и я опустилась рядом с ним

за стол.

– Мама, мама, – забралась ко мне на колени Василинка, – скажи, чтоб меня не кормили кашей.

– А чем тебя кормить, детка? Мороженым? – улыбнулась я.

– Да.

– У тебя заболит горло, – я погладила её по синим волосам, – впрочем, сейчас мы кое-что соорудим. В детстве я это обожала, – я вынула из шкафа банку с вишнёвым вареньем, сгущёнку, и вишни.

Вишни были без косточек, Анфиса Сергеевна колупает их на пирог, я смешала с ними кашу, полила вареньем, сгущёнкой, и

Василинка стрескала всё, что у неё было в тарелке с прямо-таки крейсерской скоростью.

– Вкусно, – воскликнула она.

– Макс, ты чего такой молчаливый? – спросила я, впрочем, уже догадываясь, от чего он такой странный.

– Чёртовы старухи! – процедил он, потягивая кофе из чашки.

– Какие старухи? – улыбнулась Анфиса Сергеевна.

Максим дёрнулся, и, нервно закурив, начал рассказ.

У него день с утра не заладился, сначала отругало начальство, потом он в кафе, в которое они ходят, чтобы перекусить в обеденный перерыв, пролил себе на джинсы кетчуп. Собрался домой, чтобы переодеться. Но тут позвонил дежурный, и сообщил, что пришёл какой-то свидетель.

Пришлось срочно возвращаться в отделение, допрашивать свидетеля, тут он хотел поехать домой, но заявились две сумасшедшие старухи.

– Вот, – бросила одна из них какой-то пакет на стол.

– Ну, и что это? – осведомился Максим, глядя на пакет.

– Откройте, – потребовала одна из старух.

– Вы что тут, с ума посходили? – озверел Макс, – у вас там что, тринатрий толуол? Делать нечего на старости лет, решили поразвлечься столь своеобразным образом?

– Молодой человек, – склонила голову на бок старушка, – там нет никакой взрывчатки, всего лишь шкатулка.

– Твою мать, – выругался Максим, он находился на последней стадии бешенства, и вывалил содержимое пакета прямо на стол.

И на стол, на бумаги, из пакета вывалилась земля, а сверху

старинная шкатулка, вся в завитушках, но очень грязная.

– Что это? – заорал Максим, открывая шкатулку, и поперхнулся, увидев на чёрном бархате старый, пожелтевший от времени зуб, вернее, клык, – вы что тут, спятили? – осведомился Макс.

И тут старушки выдали историю, которую я ему с утра

поведала, отчего Максим побелел, как полотно, онемел, и выставил старух вон.

Но самое неприятное ждало его впереди, вечером, уже съездив домой, переодевшись, он опять зашёл в то кафе, хотел кое-что обсудить с Сатаневичем, и вдруг увидел, что в кофе, который он себе заказал, плавает зуб.

Максим поднял дикий скандал, поставил на уши всё кафе, но так и не выяснил, откуда в его чашке с кофе взялся зуб.

– Просто чёрт знает что такое, – злился он сейчас, – что это за хреновина?

– Ты что, веришь в эту ерунду? – улыбнулась Анфиса Сергеевна.

– Вообще-то, нет, – вздрогнул Макс, и внимательно посмотрел

на свой кофе, – но стало неприятно, очень неприятно.

– Вика, ты чего такая задумчивая? – спросила Октябрина Михайловна.

– Задумчивость – моя подруга от самых колыбельных дней, – усмехнулась я, – а чем так вкусно пахнет? Я умираю от голода, – и, когда Максим отвернулся, подкинула ему очередной клык в кофе.

– Это курник, – пояснила Анфиса Сергеевна, – будешь?

– Обожаю курник, – воскликнула я, и она отрезала мне огромный кусок.

Я не успела съесть ни кусочка, как Максим заорал не своим голосом:

– Это ещё что такое? Как это здесь оказалось? – он смахнул чашку со стола, разлил кофе по паркету, вскочил, и пулей вылетел из кухни.

– Что это было? – ошарашено спросила Анфиса Сергеевна, а Саша подняла с полу клык.

– Это что, было в его чашке? – спросила она дрожащим голоском, двумя пальчиками держа бутафорию.

Я едва сдержала истерический смех, так и рвущийся наружу, и

впилась зубами в кусок пирога. Проглотила его, выпила стакан

молока, и побежала в свою комнату.

Максим сидел за дубовым столом, и смотрел свои бумаги.

Я подкралась к нему сзади, обвила руками шею, и положила голову на плечо.

– Ты как, любимый? – промурлыкала я ему на ухо, и запустила

пальцы ему в волосы.

– Отвратительно, – воскликнул он сердито, и отшвырнул документы, – что всё это вообще значит? Я ничего не понимаю.

– Какая-то глупость, – пожала я плечами, – не переживай так.

– Постараюсь, – он обнял меня за талию, усадил на колени, и стал целовать.

Утром я опять подсунула ему в чашку клык, напугала до потери пульса, он вылетел из дома, как ошпаренный.

А я со вкусом позавтракала курником, разогретым в микроволновке, одела белую, короткую, кожаную юбку типа клёш, сетчатые чулки, и красные сапожки на тонком каблуке, розовый свитер, малиновый плащ, и поехала к Диме.

Оставила, как всегда, свою машину у него на стоянке, и мы

поехали на фабрику.

– Дим, сделай мне подарок, – воскликнула я, закинув ногу на ногу.

– Какой? – улыбнулся он.

– Платье, – сказала я.

– Платье? – удивился Дима.

– Платье, – кивнула я, – в этой фабрике делают платья из золота.

– Милая, это же, наверное, кольчуга.

– Тебе трудно сделать мне подарок? Денег жалко?

– Денег жалко? Ради прихоти любимой женщины? Да я тебе, если захочешь, замок в Копенгагене подарю.

– Замок в Копенгагене? – засмеялась я, сложив руки на груди, – но зачем мне замок в Копенгагене?

– Ну, платье из чистого золота ты же захотела, – улыбнулся он мне одними глазами.

– Ты несносный.

– А ты маленькая злючка и транжирка.

– Я? Транжирка? – возмутилась я.

– Ну, не я же.

– Ладно, малыш, не дуй губки, получишь кольчугу.

– Вот так держать, – козырнула я ему, чем только рассмешила.

Эдуард Федорович, увидев меня в компании Димы, побледнел, ему явно не понравилось, что в этот раз я не одна, а под надёжной охраной.

– Что случилось, Эвива? – спросил он, глядя на меня.

– Я ещё раз хочу поговорить с Таисией, – сказала я, – подругой

Вероники.

– Ты что, что-то узнала?

– У меня пока только одни предположения, – вздохнула я.

Он лишь кивнул, и привёл Таисию, которая удивилась, увидев меня вновь, зато с явным удовольствием взглянула на Диму.

– Чем я могу помочь? – спросила она.

– Вы ведь дружили с Вероникой? – начала я, – она вам ведь всё рассказывала?

– Практически всё. А что такое?

– Кто был женихом Вероники? Был ли у неё любовник, кроме жениха. И, если был, как его звали?

– Вам нужен отчёт о личной жизни Вероники, – скорее утвердительно, чем вопросительно, сказала она, и вздохнула, -

был у неё любовник. Она не назвала ни имени, ни фамилии, она замуж за него хотела. Влюбилась, как кошка, на неё словно затмение нашло. Она только и говорила, какой он умный, какой красивый. Вообщем, вела себя, как глупая, влюблённая дурочка. Хотя он старше её, намного старше. Она даже завещание хотела переделать...

– С этого момента поподробнее, – воскликнула я.

Короче говоря, Вероника влюбилась, и влюбилась до такой степени, что разум мигом улетучился. Она порхала, словно на крыльях, и однажды сказала Таисии, что собирается переделать завещание.

– На кого? – безмерно удивилась Тася, она знала, что та обожает Фриду, и вдруг такое решение.

– На мужа и детей, – радостно заявила Вероника, сияя от счастья, чем ввела в ступор подругу.

– У тебя же нет ни того, ни другого, – ошарашено проговорила

Тася.

– Будет, – воскликнула Ника, – в больнице мне сказали, что у меня была не внематочная, а выкидыш, и я беременна. Опять беременна и собираюсь родить.

– От Вадима или от любовника?

– От моего любимого, – потупила глаза Ника, – а Вадим? Между нами всё кончено.

– Но он так любит тебя.

– А я его нет, – воскликнула Ника, – я что, должна жить с нелюбимым?

Вообщем, Вероника собралась замуж, и однажды проговорилась, что её будущий муж актёр.

– Это всё, что я знаю, – пожала Таисия плечами, – я могу быть свободна?

Она ушла, мы попрощались с Эдуардом, и вышли на улицу. Дима закурил, и вдруг сказал.

– Кажется, я разгадал этот ребус.

– Ты это о чём? – удивилась я.

– Я знаю, кто убийца, – сказал Дима, а я вытаращила глаза.

– Но откуда?

– Догадался. Сложил все факты.

– Но кто это?

– Ты не поверишь, станешь визжать на всю улицу.

– Дим, быстро говори, – потребовала я, он улыбнулся, и вдруг так изменился в лице, что я вздрогнула.

– Дим, что случилось?

Больше он ни слова не сказал, просто повалил меня на землю.

– Ты что, спятил? – вскричала я, сталкивая его с себя, но тут до меня дошло, что что-то не так.

Что во всей этой сутолоке я слышала хлопок, коснулась руками Димы, лежащего без сознания, и не закричала только потому, что голосовые связки парализовало.

У меня на руках была кровь...

В меня стреляли! А Дима, Дима потому и повалил меня на землю, он закрыл меня собой!

Не знаю, как у меня хватило сил позвонить в больницу, а потом Максиму, но через час я сидела в приёмном покое

Склифосовского, и тупо смотрела на тикающие часы.

В больницу чуть позже ворвались мои родители с Глебом Никифоровичем, и бросились ко мне.

– Как он? – выкрикнул отец Димы, подбегая ко мне.

– Не знаю, – прошелестела я, – он в операционной.

– Господи! – воскликнул Глеб Никифорович, – как же это произошло?

Едва он это сказал, меня стали душить слёзы. Я не переживу, если с ним что-то случится. Не переживу.

– Вик, ты чего? – обнял меня за плечи мой бывший свёкр.

– Это я во всём виновата, – прорыдала я, положив голову ему на плечо.

– В чём ты виновата, детка?

– Стреляли не в него, а в меня, – зарыдала я, – он закрыл меня собой.

– О Боже! – прошептала мама, – ты опять ввязалась в расследование?

– Да, – всхлипнула я, – мы занимались расследованием вместе. Он, когда мы вышли от очередного свидетеля, сказал, что знает, кто убийца. Он хотел сказать, но вдруг переменился в лице, и кинулся на меня. Он, наверное, увидел точку от прицела у меня на лице, потому и закрыл собой.

– Господи! – повторил Глеб Никифорович, и тут в коридоре появился Макс.

– Так, господа хорошие, – процедил он, – Вика, ты офонарела?

Я от неожиданности поперхнулась, и ошалело уставилась на него.

– Макс, – пролепетала я.

– Ты у меня получишь! – заорал он, – мало тебе, всё равно полезла. Одна идиотка ввязалась, другой за компанию, и пулю словил.

– Макс!

Он хотел что-то ещё сказать, но в этот момент вышел врач, и устало сказал:

– Всё в порядке. Пулю мы извлекли, прошла в миллиметре от сердца, ни лёгкие, ни другие органы не задеты, в мягкие ткани пуля попала. Везучий парень, весь в ранениях, в рубашке родился.

У меня было ощущение, будто из меня весь воздух выкачали, я взяла свою сумочку, и стала ею нервно обмахиваться.

– Всё, Вика, хватит тут сидеть, – рявкнул Макс, – марш домой.

– А ты мной не командуй, – вспылила я, – с места не сдвинусь, пока не увижу, что он пришёл в себя.

– Девушка, он сейчас под наркозом, – воскликнул врач, – придёт в себя только завтра.

– Он мне жизнь спас, – всхлипнула я, а Максим обнял меня за

плечи.

– Малыш, успокойся, – сказал он, – сейчас ты поедешь домой, выспишься, придёшь в себя, и на трезвую голову приедешь к нему.

– Да, девушка, с ним полный порядок, – сказал доктор, – завтра

приедете к нему. Завтра он обязательно очнётся.

Они меня всё-таки уговорили, я вернулась домой, выпила снотворное, лошадиную дозу, и мгновенно уснула.

Проспала я двое суток, сказались выпитые три таблетки снотворного, и нервное напряжение.

Очнулась я через два дня, с гудящей головой, и, едва очухавшись, хотела было поехать к Диме, но Максим меня не пустил.

Я, конечно же, разозлилась, но он объяснил, что поставил у его палаты охрану, и никого туда не пускает.

Зачем это надо, я так и не поняла, но в больницу всё же съездила, но меня не пропустили.

Две недели я пребывала в неведении, злилась на всех и вся, и

регулярно подкидывала Максу в чашки с кофе зубы, только почему-то он на это спокойно реагировал. Молча вылавливал очередной зуб, вышвыривал его в помойное ведро, преспокойно допивал кофе, и уходил.

И вот в очередное утро, когда мы завтракали, Максим, доедая бутерброд, сказал:

– Приезжай ко мне к десяти часам.

– Зачем? – вздёрнула я брови.

– Буду держать перед тобой ответ, скажу, кто убийца, – подмигнул он мне, и уехал.

А я, выпив кофе, и надев любимую, красную юбку, поехала к нему. Как всегда, попала в пробку, и приехала к нему только в двенадцать.

Вошла, и чуть не упала, в его кабинете сидел... Дима.

– Привет, – улыбнулся он мне, как ни в чём не бывало.

– Димка, – бросилась я ему на шею, – с тобой всё в порядке?

– Со мной полный порядок, – засмеялся он, – ты чего какая напуганная?

– Почему меня к тебе не пускали?

– Это ты у своего мужа спроси, – кивнул он на улыбающегося Максима.

– Надо же было тебя как-то наказать, – прищурил глаза Макс, – ладно, ладно, не злись, вижу, хочешь здесь всё разнести. Сядь, и слушай.

Я села, и, не произнеся ни слова, впилась в него суровым взглядом, и он стал рассказывать.

Зиновий, как нам уже известно, был аферистом. Он обладал умением обаять любую женщину, даже самую закоренелую феминистку. В своё время он одурачил Евгению Васильевну, и уехал с деньгами в Москву.

Там он стал уважаемым человеком, занялся бизнесом, но тот бизнес, которым он занимался, приносил ему мало денег.

Во всяком случае, ему хотелось больше, и тут, надо же было такому случиться, судьба сталкивает его с Тимуром

Тимьяновым.

Зиновий Крайянов решил изменить внешность, он обратился в клинику пластической хирургии, ему срочно сделали операцию, и он подружился с врачом.

Дело в том, что Тимур делал не простые операции, и был

известен в криминальных кругах. Он делал операции желающим исчезнуть после совершённого преступления, доставал им по своим связям другие документы, и отправлял за границу.

Да, это был его бизнес, бизнес, приносящий огромный доход. Но денег, сколько бы их, не было, всегда мало, и, когда Зиновий пожелал изменить внешность, имя и фамилию, и он предложил Тимуру ещё один вид сомнительного бизнеса.

И они вместе стали прятать криминальные трупы.

Зиновий давно этим занимался, но попал в поле зрения милиции. Государство выделяет деньги на захоронение бомжей, и Зиновий ложил эти деньги себе в карман, бомжам Тимур

делал пластические операции, и умирал якобы бандит.

Преступник же, с новым лицом, с новым именем, и с новыми перспективами, и деньгами, он отправлялся за границу.

– Ты так и не догадалась, кто преступник? – спросил Макс, улыбаясь.

– Нет, – мотнула я головой.

– Хорошо, – кивнул Макс и продолжил рассказ.

Но судьба сыграла с Зиновием злую шутку.

Он без проблем влюблял в себя женщин, он источал какое-то

немыслимое обаяние, отчего женщины бросались к его ногам, и превращались от любви в глупых матрёшек.

Он никогда не знал слова любовь, считал, что чувство, когда смотришь на человека, и тонешь в его глазах, глупостью. Талантливый актёр, закоренелый преступник, для которого не

существовало морали, в котором не осталось ничего человеческого, он... влюбился.

Влюбился до сумасшествия, так, что земля уходила из-под ног, когда он видел эту девушку...

Эта девушка не ответила ему взаимностью, оттого было вдвойне обидней...

– Как ты думаешь, кто эта девушка? – осведомился Максим.

– Понятия не имею, – вздохнула я, – перестань говорить

загадками.

– Хорошо, давай прямо, с наскоку и в лоб. Это была ты.

– Что? – подскочила я на стуле, – я не знаю Зиновия, я с ним не знакома даже.

– Знакома, – рубанул с плеча Максим, – очень хорошо знакома.

Пойдём, – он встал с места, вывел нас из кабинета, запер его, и мы вдвоём подошли в двери комнаты допросов.

Максим подвёл меня к стеклу, а сам зашёл внутрь, Дима остался со мной.

– Зиновий... можно вас так называть? – спросил Максим, присаживаясь на край стола, – можно вопрос? Вам было не жалко Вику, когда вы в неё стреляли?

– Жалко, – раздался до боли знакомый голос, который эхом прозвучал у меня в ушах, – я рад, что не попал в неё. И рад, что застрелил эту сволочь, Северского. Всегда терпеть его не мог. Не понимаю, как вы всё это терпите. Чёрт возьми, она предпочла мне, талантливому человеку, какого-то бандита...

– Вы сами бандит, – воскликнул Макс.

– Она талантливая лицедейка, – вздохнул Зиновий, – красивейшая

женщина, почему я не смог воздействовать на неё? Они все

падали к моим ногам, а она нет.

Я молча смотрела на него, видела со спины, слышала голос, но я знала, кто этот человек. Я хорошо его знала.

В ушах зазвенело, и в памяти я унеслась в далёкое прошлое. Вот я, семнадцатилетняя первокурсница, уже год замужем за Димой, сижу в аудитории, и вдруг к нам заходит декан, и

высокий мужчина лет сорока.

– Здравствуйте, – сказал декан, и кивнул на своего спутника, – это режиссёр антрепризы, Табардеев Ян Владимирович.

– Добрый день, – воскликнул режиссёр, – друзья, я собираюсь

ставить « Ромео и Джульетту », и мне нужна девушка на роль

Джульетты. Я решил выбрать девушку из первокурсников...

Он ещё что-то говорил, я уже не помню, но именно я прошла пробы. Никто из учащихся на факультете, кроме меня, не знал Шекспира наизусть, все читали по книжке, и только я одна выделилась. Благодаря этому я и получила свою первую роль.

Но, сцену я никогда не любила, говорят, что, когда выходишь на сцену впервые, не видишь никого и ничего, а зрительский зал кажется чёрной ямой.

Не знаю, может, для тех, кто любит сцену, оно так и есть, но я безразлична к сцене, я играю, и при этом в душе холодна, как лёд. У меня было немало ролей, Ян Владимирович любил смотреть, как я играю. Он говорил, что я, как солнце в небе, освещаю всё своей красотой и талантом.

Да, я видела, я знала, что он влюблён в меня. Я догадалась об этом ещё до того, как он признался в своих чувствах.

Но я отвергла его, я не могу спать с человеком без любви. Я едва терпела Диму, и жила с ним, как кошка с собакой.

А потом я влюбилась в Диму, и не простила его за то, что он совершил. Но я и представить не могла, что Ян Владимирович преступник.

– Да, – вздохнул Ян Владимирович, он же Зиновий Крайянов, – она была хорошей артисткой, а этот упырь её гнобил. Представляете, он пришёл ко мне и заявил, что его жена – его собственность, и она не должна играть на сцене. Что она должна сидеть дома и рожать ему детей. Говорил, что на его жену любоваться может только он. По его наущению я лишил её ролей, мне было больно это делать. Но она, похоже, и не расстроилась. Она на сцену вышла, чтобы ему досадить. Но, похоже, я просчитался. Я думал, что завоюю её, но не смог. Но я рад, что убил его.

– Не радуйтесь раньше времени, – усмехнулся Максим, -

Северский жив. Вы его только ранили, только и всего.

– Жаль, – протянул Ян Владимирович, – а вы не боитесь, что она

уйдёт от вас к нему? Она любит его. А, кстати, он мне в

своё время предлагал наркотики спихнуть. Только я отказался, не хотел с этим связываться. Экстази всё-таки не афганский героин.

– Негодяй, – прошептала я сдавленно.

– Я или он? – осведомился Дима.

– Оба, – процедила я взбешённо, – но с тобой я потом разберусь.

– Ой, я уже боюсь, – хнычущим голосом проговорил Дима, а я пропустила его выпад мимо ушей, и бросилась в комнату допросов.

– Мерзавец! – вскричала я, и съездила Табардееву по лицу, – я тебе сейчас рожу к чёртовой матери располосую. Ты любил меня? Да, если бы ты испытывал ко мне какие-либо чувства, ты бы так не поступил! – и я опять съездила ему по лицу. Ещё, и ещё раз, приговаривая, – это за то, что чуть не угробил нас в лифте, это за то, что обманул меня, – и, выдохнувшись, напоследок заявила, – а это за то, что чуть не лишил мою дочь отца, – и, со всей силы, что во мне только есть, дала ему в нос.

Табардеев охнул, кровь хлынула у него носом, и он свалился со стула, а в меня словно бес вселился.

Я стала колошматить его ногами, Максим бросился ко мне, и с явным трудом оттащил меня от него, и выволок за дверь.

– Ничтожество, – всхлипнула я, и для острастки вонзила каблук Диме в ботинок.

– Твою мать, – воскликнул он, и перехватил меня из рук

Максима.

– Прекрати, маленькая безобразница, – он подхватил меня, перекинул через плечо, и втащил в кабинет Макса.

– Я чего-то такого ожидала, – прошипела я, – вернее, догадывалась, – я вынула сигареты, и закурила.

– Чего? – не понял Дима.

– Как ты мог?

– Ты это о чём говоришь?

– О том, что ты к нему с наркотиками подкатывал! – зарычала я, – как ты мог? И как ты мог требовать от него, чтобы он мне карьеру провалил? Чёртов собственник! И ещё вернуть меня после всего пытаешься!

– Ева...

– Не смей называть меня так, – закричала я, – я ВИКА! ВИКА!

И не смей называть меня Евой!

– Я Викой тебя называть никогда не буду, – холодно парировал Дима, сложив руки на груди, – и хватит бесчинствовать.

– Может, ты будешь слушать дальше? – прищурился Максим.

– Буду, – рявкнула я, – рассказывай, кто, кстати, такая эта Алиса? Тоже подельница Табардеева?

– Нет, Алиса, она, как и Вероника, его жертва...

Как мы уже знаем, у Зиновия не было проблем с женским полом, он познакомился с Вероникой Маковетовой, и она влюбилась в него без памяти, хотела родить ребёнка.

Но ему от неё нужны были только деньги, равно как и от Алисы. Всё, что рассказал он мне, когда сагитировал меня на идиотизм под названием – липовая смерть – абсолютная правда. Алиса действительно думала, что он хочет жить с ней за границей, и, когда мы с Максом уехали, он завёз Алису в лес, и задушил там.

Он хотел исчезнуть. Когда-то он исчез, как Зиновий, теперь он решил исчезнуть, как Табардеев.

– Это он, конечно, лихо придумал, исчезнуть с вашей помощью, – усмехнулся Дима, – преступник прячется от милиции