Текст книги "Адюльтер на трупе (СИ)"

Автор книги: Наталья Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

оленях ездил, пришла советская власть, глаза открыла, на ноги поставила.

Три ха-ха, я сейчас не далеко ушла от этого чукчи.

Какое-то время я с интересом разглядывала свою сине-зелёную физиономию, и размышляла над другим анекдотом, про фразу « поднимите мне веки » из знаменитого « Вия » Гоголя, типа сей гениальный фразеологизм пришёл ему в голову утром, после новогодней ночи, где-то в районе зеркала.

Класс! Интересно, что бы сказал милейший Николай Васильевич, если бы увидел меня сейчас?

Наверное, в мир вышла вторая часть « Вия », без сомнения, более жуткая.

Меня мучила жажда, и я, не особо сомневаясь, напилась прямо из-под крана. Умылась, и привела, насколько это вообще возможно, лицо в порядок.

Н – да, в таком виде точно на улицу не выйдешь. Пришлось вынимать косметику, и производить на лице текущий ремонт.

В столовую я спустилась, приведя в порядок лицо, в короткой,

ядовито-зелёной юбке, в полюбившимся мне красном пиджачке,

и села за стол.

– Что это за безобразие? – замогильным голосом, от которого мурашки бежали по коже, спросила маменька, – ты вчера, когда Дмитрий внёс тебя в дом, лыка не вязала.

– Подумаешь, выпила немного, – не подумав, ляпнула я.

– Что?! – у маман вылезли глаза из орбит, – немного выпила?! Да ты была пьяной вдребезги. Нет, это просто что-то немыслимое! Зачем ты напилась?

– Повод был, – туманно ответила я, беря блинчик, и щедро поливая его сгущёнкой.

– Эвива, прекрати издеваться над блинами, – сурово велела маман, – вон сметана стоит.

– Ты знаешь, что я не люблю блины со сметаной, – ответила я, откусывая от блинчика, – лучше сгущёнки только вишнёвое варенье, и абрикосовый ликёр, – и я замолчала, вспомнив свой медовый месяц с Димой в Париже.

Именно там я впервые попробовала крэп, вся облилась пресловутым « Гран Марнье », а Дима потом слизывал у меня шеи ликёр. Мурашки побежали по коже при воспоминании об этом инциденте.

И почему я вся дрожу при упоминании о бывшем муже?

Когда я вижу его, так и хочется вцепится коготками в красивую, самодовольную рожу, а он только смеётся, наглец.

Чтоб ему!

– Ау, Эвива, спустись на грешную землю, – пропела сладким голосом маман, – самые приятные моменты своего медового месяца позже посмакуешь.

Я почувствовала, что щёки горят, и удивлённо спросила:

– Что за глупость пришла тебе в голову?

– Да, конечно, глупость, – усмехнулась маман, – ты вспомнила про абрикосовый ликёр, я, когда вы отправлялись в Париж, посоветовала попробовать крэп, а ты сейчас по цвету сравнялась со своим пиджаком. Я просто делаю выводы, – она склонила голову на бок.

– Не хочу слушать твои выводы, – я решительно встала с места, – мне пора.

– Очень надеюсь увидеть тебя за обедом, – крикнула мне вслед маман, – трезвой.

– Это уж, как повезёт, – хихикнула я, и, заметив вытянувшееся

лицо матери, добавила, – шутка, – послала воздушный поцелуй, и скрылась за дверью.

Да, с ней надо держать уши востро. У маменьки пытливый ум, абсолютная логика, и хватка, как у бультерьера.

Поеду к Анюте, у меня на душе стая диких кошек когтистыми

лапками орудует, не обрету покой, пока не увижу подругу живую, и невредимую. Пока я стояла в пробке, позвонила Клара, и спросила, как дела.

– Ничего, – ответила я, и рассказала об Ане.

– Ты всерьёз думаешь, что на тебя покушается твой бывший? – с ужасом в голосе спросила Клара.

– Да мне продавщица из цветочного его описала точь-в-точь.

На другом конце провода повисло молчание.

– Клар, ты куда пропала? – воскликнула я.

– Я здесь. Просто не верится, что он мог на такое пойти. Он так любил тебя.

– Ага, любил, – фыркнула я, – только я понять не могу, зачем ему это?

– А у Ани есть мотив.

– Какой?

– Отбитая программа.

– Бред! Ну, разве нормальный человек станет из-за такой ерунды убивать?

– Нормальный, может, и не станет, только вот Аня не совсем нормальная, – зловещим голосом произнесла Клара.

– То есть? – ошалела я.

– Психиатрическая больница в Ботникове, съезди туда, поговори с Мартыновым Алексеем Васильевичем. Я наводила справки, Аня там лежала.

– Этого не может быть! – прошептала я, – ты ничего не напутала?

– К сожалению, нет. Я, посетив тебя в больнице, сразу рванула наводить справки об Ане, ведь вы тогда поругались, и я решила проверить её.

– И как? – тупо спросила я, и спохватилась, – Боже мой! А с каким диагнозом Аня лежала?

– Я не очень поняла, но ты съезди.

– Ладно, – горестно вздохнула я, – еду, – я бросила мобильный на

сиденье, и остановилась у ближайшего лотка, где купила карту Подмосковья, и рванула было в пресловутое Ботниково, но вспомнила, что Ася обещала мне удостоверение, и рванула к ней в контору.

Увидев меня, сестра пулей вылетела из кабинета, там были её

коллеги, не хватало только, чтобы они узнали о нашем

заговоре.

– Держи, – сунула она мне корочки, – нет, сестрёнка, ты определённо свихнулась. Пусть тех, кто на тебя покушается, ловят менты.

– Да кого они поймают? – скривилась я, – лучше я сама.

– По-моему, ты спятила. Сначала возомнила себя бизнес-леди, а потом сыщицей.

– Аккурат наоборот, – возразила я, – сначала сыщицей, а уж потом о бизнесе задумалась.

– Что с тобой происходит? – покачала головой Асюта, – сначала накупила себе тряпок вульгарных, потом ногти размером с лопату нарастила.

– Да ты сама мне в голову втолковывала, что я белая ворона, что я не модная, а теперь, когда я последовала твоему совету, ты говоришь, что я спятила. Нет, я отказываюсь понимать

тебя.

– Но такого я всё равно не хотела. Ты обалдела.

– Ладно, – отмахнулась я, – понимаю, что ты хочешь сказать. Ты хотела, чтобы я вернулась к жизни, но не хотела, чтобы я так распустилась.

– Вот именно, – поддакнула Ася, – и сними ты, наконец, это кожаное безобразие, – посмотрела она на мою юбку, – на тебя пялятся все встречные и поперечные.

– Мне нравится, когда на меня внимание обращают, – улыбнулась я.

– По-моему, в мужском внимании у тебя недостатка нет.

– Хочется ещё больше внимания, – я помахала рукой, и забралась в машину.

Долго я искала больницу, никто почему-то не хотел мне помочь. Древняя старушка, оглядев мою иномарку, презрительно поджала губы.

– Ишь, олигархи нашлись. Понакупили иномарок, – и пошла, шаркая ногами, – стёкла вам в машинах повыбивать надо.

Пока я раздумывала, что предпринять, в окошко постучали.

Я увидела молоденькую девчушку, и опустила стекло.

– Что-то случилось? – спросила я у неё.

– Вы дурку ищите? – спросила она.

– Что-что? – переспросила я, – а, да, психиатрическую больницу.

– За пятьсот рублей покажу.

Ничего себе! Да я бы в своё время на такое не решилась.

Впрочем, время было иное. Я с благодарностью вспоминаю свою пожилую учительницу по русскому языку. Она была доброй, но строгой и справедливой. Она всегда говорила, что по внешнему виду о человеке судить нельзя. Порой красив человек, галантен, а отвернётся, и матом на кого-нибудь. Наливное яблочко с червоточинкой.

Любила я её, хоть и побаивалась.

О времена, о нравы.

Да я бы не стала этого делать потому, что я жила в обеспеченной семье, а девчонка одета беднее некуда, да она и не надеется, что я ей такую сумму дам.

– Садись, – вздохнула я, и вынула из кошелька купюру, – будешь дорогу показывать.

Настороженное личико просияло, и девчонка юркнула ко мне в

машину.

– Вы, правда, дадите пятьсот рублей? – спросила она, подтвердив мою догадку.

– Правда, – кивнула я, – показывай, куда ехать.

Больница оказалась на окраине деревни, я затормозила, дала своей спутнице деньги, и вышла из машины.

– А почему у вас тут народ такой злой? – спросила я, – никто даже ответить не хочет.

– А то вы не понимаете, – склонила голову на бок девчонка, – вы тут на такой крутой машине. Кто ж станет с богатыми разговаривать?

– Да, к богатым всегда предвзятое отношение, – вздохнула я, и пошла в поликлинику.

Показала дежурному корочки, тот выписал пропуск, и даже показал, куда следует идти.

Откровенно говоря, мне было неуютно. Я шла, нервно поправляя накинутый на плечи халат; в психушке я оказалась впервые, и я вздрагивала, глядя на жавшихся по стенам

людей.

Дойдя до нужного кабинета, я перевела дух, и постучалась.

– Войдите, – раздалось из-за двери.

– Здравствуйте, – сказала я, входя в кабинет, – Эвива Миленич, адвокат, – я показала корочки.

– Слушаю вас, – врач стал протирать носовым платком очки.

Я бы дала ему лет около пятидесяти, лысыватый, с совершенно масляным взглядом, вообщем, неприятный тип.

– Дело в том, что моя подзащитная, по слухам, лежала в этой поликлинике, – начала я, и осеклась. Тьфу, какую бредятину несу! По слухам!

Адвокат не слухи собирает, а достоверные факты.

– Возможно ли узнать, с каким диагнозом она лежала? – задала я вопрос.

– Девушка, – вздохнул врач, – вам известно такое понятие, как врачебная этика?

– Я знаю, – кивнула я, – но в случае крайней необходимости врачебные тайны нарушаются.

Алексей Васильевич какое-то время смотрел на меня, потом вдруг встал, подошёл сзади, и прошептал:

– За хорошее поведение помогу, – и ухватил меня за пояс

юбки, – красивые у тебя ножки.

Ах, скотина! Да я скорее удавлюсь, чем стану спать с таким, тем более, за информацию. Я запустила руку в карман, куда я предусмотрительно насыпала перец, и швырнула приправу ему в лицо.

Врач схватился за глаза руками, а я, воспользовавшись его замешательством, выбежала из кабинета, и врезалась в какого-то мужчину.

Тот, не ожидая, что в него врежутся, отскочил, забился в угол, и стал биться головой о стену. Ой, мамочки.

– Что здесь творится? – выбежала из кабинета медсестра, увидела меня, сползающую по стенке, бьющегося в припадке больного...

– Ребята, – крикнула она, тут же материализовались двое санитаров, подхватили больного под белы ручки, и увели в только им одним известном направлении.

– Ну, как вы? – участливо спросила медсестра, подходя ко мне.

– Ничего, – прошептала я, – хуже психушки, пожалуй, ничего нет.

– И не говорите, – вздохнула медсестра, – я Тамара.

– Эвива, – дрожащим голосом представилась я, судорожно переводя дух.

– Пойдём, корвалола тебе налью, а то сидишь бледная, как полотно.

Я на подгибающихся ногах пошла за ней.

Мы вошли в маленький кабинет, Тамара усадила меня на стул, накапала корвалола, и протянула мне.

– Пей.

Я покорно выпила эту гадость, и поставила стакан на стол.

– Жуткая у вас работёнка, – вздохнула я.

– Да уж, с психами пообщаешься, сам свихнёшься, – поддакнула Тамара, – чаю хочешь?

– С удовольствием.

Она достала стаканы, налила в них кипяток, опустила пакетики с заваркой, и вдруг до неё дошло.

– А ты вообще кто? – задала она потрясающий вопрос.

Мне стало смешно.

– Адвокат, – улыбнулась я, – мне нужна информация об одной женщине, а ваш главный... – я замолчала.

– Под юбку полез? – Тамара вытащила пачку печенья.

– Прямо в яблочко, – кивнула я.

– Козёл! – высказалась Тамара, – все от этого кобеля плачут. А вы женщина молодая, красивая, неудивительно, что он к вам полез. Угощайтесь.

– Спасибо, – я откусила от печенья, и, понизив голос, спросила, – а вы мне помочь не можете? Я заплачу.

– Сколько? – деловито осведомилась Тамара.

– Двести долларов устроит?

– Триста.

– Хорошо. Мне нужна информация об Анне Бравинской.

– Сейчас, – Тамара встала из-за стола, – вы пейте чай, я быстро.

Обернулась она и в самом деле быстро.

– Держи, – она положила на стол папку с документами, – прячь скорей.

Я запихнула бумаги в сумку, и вынула деньги. Тамара схватила их и сунула их в карман.

– А зачем тебе эта Бравинская? – спросила она, – честно говоря,

ты там, в этих бумагах, ничего не найдёшь. Там одни

анализы, и прочая дребедень, в которой разберётся только

медик. Давай, я тебе всё расскажу. Я помню эту Бравинскую.

– Вы? – изумилась я, – да вы же, наверное, моя ровесница. Больше двадцати пяти не дашь.

– Отличный комплимент, – рассмеялась Тамара, – но мне тридцать пять. Хорошо сохранилась? Ладно, без китайских церемоний

обойдёмся, слушай.

Тамара была в моём возрасте, когда пришла работать в психиатрическую клинику, и Анечка была её первой клиенткой.

Вообще, Тамара не думала, что за её пациенткой, шестнадцатилетней девчонкой, числится что-то страшное. По документам, она пыталась покончить жизнь самоубийством, за что и была отправлена в клинику.

У неё была первая любовь, причём такая сильная, что, когда предмет её чувств отверг её, она попыталась вскрыть себе вены.

Анюта была тихой, лежала на кровати и не произносила ни слова. Тамара от всей души жалела глупышку, ведь та ещё совсем юная. По молодости и по глупости чего только не сделаешь.

Так она думала, пока не случился один инцидент.

Тамара и раньше замечала, что Аня несколько неадекватна, хотя, что я говорю, в психиатрическую больницу адекватного человека вообще не положат.

Но, Тамара была, хоть и молодым, но весьма толковым специалистом. И она быстро сообразила, что никаким психическим расстройством из-за любви и последующей попыткой суицида тут и не пахнет.

Аня была сумасшедшей. Причём по полной программе.

Аня вела себя тихо, видимо, делали своё дело таблетки, но однажды, когда Тамара принесла ей очередную порцию таблеток, Аня вдруг странным, каким-то неживым голосом произнесла:

– Убью!

Тамара отшатнулась, сделала несколько шагов назад, как вдруг, Аня вскочила с кровати, и вцепилась ей в горло.

В первую минуту Тамара оцепенела, и, в ужасе, попыталась отцепить от себя девчонку.

Откуда только в этом хрупком тельце взялось столько силы?!

Силы уже были на исходе, Тамара задыхалась, а глаза девчонки налились кровью. Женщина думала, что это конец, но вдруг у неё второе дыхание открылось, и она, что было силы, ударила больную коленом по животу.

Аня покатилась по полу, а Тамара пулей вылетела из палаты,

и бросилась за санитарами, которые скрутили девчонку, и отправили в отделение для буйных.

Позже, напившись успокоительного, и чуть-чуть придя в себя, она решилась на разговор с главврачом.

– Эта девочка – сумасшедшая, – решительно заявила Тамара, – вы что-то недоговариваете, её сюда положили не из-за попытки самоубийства.

Врач несколько минут молчал, перекладывал бумаги на столе, а потом с горечью произнёс:

– Да, она не самоубийца.

– Так я и знала, – выдохнула Тамара.

– Она не самоубийца, – повторил врач, – она убийца.

– Что?!!! – Тамара так и подскочила на месте, – и оставили убийцу просто так? Да она невменяемая! Если бы она меня убила? Вы что думаете, мне жить не хочется? Если не я,

тогда другой медработник. Как вы могли положить её, как самоубийцу? И лечили её от этого?

– Что вы, нет, конечно. Простите меня, я перед вами кругом виноват, надо было поставить вас в известность, и выдать электрошокёр.

– Да уж, электрошокёр мне бы не помешал, – пробормотала Тамара, потирая шею, – но вы не ответили на мой вопрос? Зачем всё это? Почему вы не положили её с истинным диагнозом?

– У меня есть один друг, – медленно произнёс врач, – он попросил меня полечить Аню...

– Полечить! – фыркнула Тамара.

– Всей правды он мне не рассказал, объяснил только одно, она убийца, причём психически больная, и совершенно неуравновешенная. С семи лет она говорила, что за ней следят, но этому не придали внимания. Мало ли что ребёнок навообразит. Но, боюсь, детским воображением тут и не пахнет. Она уже рождена больной.

– Шизофрения? – уточнила Тамара, – мания преследования?

– Прямо в яблочко. Он только сказал, что Аня чудовище, попросил подержать её в клинике с другим диагнозом. Он не хотел, чтобы дело получило огласку.

– Интересно, – сложила руки на груди Тамара, – он не хотел, чтобы дело получило огласку, но ведь вы сказали, что она убийца. Наверняка её судили, или суд был закрытым? Да даже если и закрытым, всё равно все бы знали, что произошло.

– Ох, боюсь, всё не так просто, – вздохнул врач, – я думаю, что он отмазал её от тюрьмы. Может, свалил всё на невиновного человека, а, может, просто, как там выражаются в милиции? Ага, « глухарь ». Вполне возможно, что дела и не было, а если и было, то его, как нераскрытое, отправили в архив.

– Боже мой! – Тамара прижала руки к щекам, – из всех сумасшедших в этом заведении вы самый больной! Вы положили убийцу в палату для тихих! Неужели вы думали, что она не захочет ещё кого-нибудь убить?

– Я пичкал её таблетками, она уже стала пассивной, не реагировала на окружающий мир. Я не думал, что она опять на кого-нибудь накинется.

– Господи! Вы же врач! Вы должны были понимать, что такое

излечить нельзя. У всех больных бывают обострения, болезнь можно только заглушить таблетками, но не вылечить. Это вам не больной зуб.

– Думаете, я этого не понимаю? Пошёл на поводу у Вадима, кто ж знал, что так всё обернётся? Хотя, что я говорю, я должен был предполагать. Какой я идиот!

Тамара была полностью с ним согласна, идиот, полный, но вслух, конечно же, этого не сказала.

А потом произошло то, чего и следовало ожидать. Аня сбежала из больницы.

Её долго искали, Тамара хорошо запомнила тот день, когда к ним ворвался высокий, хорошо одетый мужчина, и потребовал главврача. Тамара слышала, как Игнат Маркович, он тогда был главврачом, и этот мужчина о чём-то разговаривали в кабинете на повышенных тонах.

Потом мужчина, как ошпаренный, вылетел из кабинета, и более не появлялся...

– Какой кошмар! – прошептала я, – Анюта, значит, это всё-таки

она.

– Подождите-ка, – вдруг встрепенулась Тамара, – а почему вы называете её ласково – Анюта? Вы что, с ней столкнулись?

Я молчала. Надо же, а она всё ловит на лету.

– Ладно, – махнула я рукой, – так и быть, скажу. Я не адвокат.

– А кто тогда?

– Вы только выслушайте...

Когда я замолчала, Тамара смотрела на меня так, будто увидела привидение.

– Боже мой! – обрела она наконец голос, – и ваш муж её вытащил?

– Бывший муж, – уточнила я, – да, вытащил. Да я и сама ей поверила, когда она сцену в СИЗО закатила.

– Психически неуравновешенные люди очень хитры и умны. Но дурак и псих – вещи совершенно разные. Дурак запросто может адаптироваться в обществе, он, как правило не опасен, а вот псих... Это другое дело. Она разыграла перед вами комедию, тем более, вы говорите, что она актриса. Психи подчастую очень талантливы. Кстати, ярчайший пример, знаменитый « Крик » Мунка. Псих с образованием – страшное дело.

– Господи! Боже мой! Что же мне делать? Если она такая, как

вы говорите, то она ни перед чем не остановится.

– Я ничего не говорю, – покачала головой Тамара, – я не знаю, что она совершила.

– Мне бы поговорить с этим вашим Игнатом Марковичем, – воскликнула я.

– К сожалению, это невозможно. Он умер несколько лет назад. Под поезд попал.

– А тот мужчина, что приходил к нему? Может, вы заметили, что он в машину садился?

– Нет, ничего такого я не заметила. Да я и не думала, что будет нужно. Мой вам совет, идите в милицию, и пусть её арестовывают. Иначе она вас убьёт.

– Хорошо, – кивнула я, и встала с места.

– Кстати, – Тамара улыбнулась, – я правильно понимаю, что, когда вы вернёте Аню в тюрьму, расследование своё всё равно продолжите?

– Ну, – я замялась.

– В бумагах есть адрес Бравинской, начните с этого.

– Спасибо, до свидания, – вежливо попрощалась я, и выпала на

улицу.

Осень окончательно вступила в свои права, щедро поливая асфальт дождём. Сколько я стояла под ливнем, не помнила.

То, что на меня с неба льётся ледяная вода, я не чувствовала, и не реагировала на другие раздражители.

– Эй, – раздалось над ухом. Я подскочила, и увидела рядом с собой высокую, полную женщину.

– Ты чего? Выписалась? – кивнула она больницу.

– Нет, – пробормотала я.

– Ну, не скажи, – возразила женщина, – вышла-то оттуда.

– Ну, и что? – окончательно очухалась я, – я частный сыщик, по делу туда ходила.

– А чего стоишь под дождём с остекленевшим взглядом?

– Реакция на полученную информацию.

– Ясно. Пошли, вон, ко мне в кафе. Ты вся трясёшься.

Я, как послушная собачонка, пошла за ней.

Кафе оказалось забегаловкой, мне тут же предложили пельменей, и, не успела я отказаться, как на столе оказалась тарелка, наполненная чем угодно, но никак не пельменями.

Я оглядела какую-то мелкоту, плавающую в мутном бульоне, и

осторожно отправила кусочек в рот.

Рыбные! Никогда не слышала, что пельмени делают с рыбой.

Но, на удивление, пельмени оказались очень вкусными, я заказала ещё порцию, и даже кружку пива. Я так продрогла, стоя под дождём, так что пиво, это то, что сейчас нужно.

Потом выпила ещё белого вина, расплатилась, и бегом бросилась в свою машину.

Когда я выехала на дорогу, то с опозданием сообразила, что пьяная, как чушка. Вот уж не думала, что с кружки пива, и стакана вина можно опьянеть.

Но, чем дальше я ехала, тем сильнее звенело в ушах.

Только бы до дома добраться, и не врезаться никуда!

Последнее, что я видела, это стеклянная витрина магазина, и провал.

Я открыла глаза, и тут же закрыла.

Так, кажется, я была в клинике. Мне позвонила Клара, потом разговор с Тамарой, это я помню. Потом я, если память не изменяет, пила пиво, больше ничего не помню.

Я вновь открыла глаза, и мне вспомнился фильм « День

сурка ».

Рядом со мной, на кровати, сидела тётя Аля, и весь её вид излучал неодобрение.

– Молодец, Эвива, – услышала я голос матери, и обнаружила, что в моей комнате собралась вся семья.

Отец, мать, Ася, не хватало только её мужа и детей до кучи.

– Привет, – слабым голосом отозвалась я.

– Она ещё и издевается, – всплеснула руками маман.

– Мам, ну, ты чего? – воскликнула Ася, – ты что, не видишь, что ей плохо?

– Пить меньше надо, – вскричала маман, – совсем обалдела!

Второй день подряд!

– Я опохмелялась, – надо же, я ещё в состоянии шутить.

– Нет, вы послушайте её. Эвива, имей в виду, ещё одна выходка, и я не посмотрю, что ты взрослая, проучу тебя испытанным способом. Ремнём! Две недели сидеть не сможешь.

Я фыркнула, и забилась под одеяло.

Маман просто обожает доводить меня, и это у неё с блеском получается.

– Как там наша сыщица? – услышала я стук двери, а потом голос Димы.

– Кто? – хором воскликнули мои родные.

– А, так она не сказала? – услышав это, я откинула одеяло и свирепо уставилась на бывшего мужа.

– Тебя никто сюда не звал, – вспылила я, – убирайся из моей комнаты.

– Хорошо, – кивнул этот нахал, – только я сначала расскажу твоим родным, чем ты последнее время занимаешься.

– И чем же она последнее время занимается? – неожиданно ласковым голосом спросила маман.

Мне её тон не понравился, но, в конце концов, я уже взрослая девочка, и имею право заниматься, чем хочу.

Единственное, что мне не по душе, это перспектива скандала, а уж он-то непременно последует.

– Сыском, – хмыкнул Дима, – ну, радость моя, говори, что тебе сказал врач.

– И не подумаю, – я скрестила ноги, и подпёрла руками

подбородок, – а откуда ты знаешь, где я была? – дошло до меня

с опозданием.

– Солнце моё, ты, прежде чем вступить на тропу войны с преступниками, почитай детективов, и юридической литературы заодно.

– Да пошёл ты!

– Что?!!! – вытаращила глаза маман, – как ты выражаешься? Да я... Да ты... – она внезапно замолчала, и перевела взгляд на

Аську, – а ты знала, что она вытворяет?

– Ты это о чём? – дёрнулась моя сестра.

– О расследовании, – заорала маменька.

– Конечно, знала, – Дима и рта не дал Асе раскрыть, – и даже добыла Еве корочки адвоката. Радуйтесь, Марьяна Георгиевна, у вас два сыщика в доме.

Ни разу я не видела, чтобы Асюта выходила из себя, но сейчас в неё словно бес вселился. Она схватила стоящую у меня на столе вазу с хризантемами, и вылила её содержимое на голову Диме.

Маман, и папа рты раскрыли, словно синхронисты-любители, они не ожидали, что Ася так взбесится.

– А я ещё и не понимала, почему Вика с тобой развелась, -

визжала она, – выродок, – и она вылетела из моей комнаты.

– Мы, пожалуй, пойдём, – маман подхватила под одну руку папу, под другую тётю Алю, и они тоже исчезли за дверью.

– Стойте, – крикнула я, – предатели! – спрыгнула с кровати, и тоже рванула к двери.

Но у Димы реакция была быстрее, он подхватил меня на руки, и вернул на кровать.

– На, – швырнул он на одеяло какую-то папку.

– Что это? – я сложила руки на груди, – бомба в машине не сработала, и ты решил наверняка?

– У тебя, любовь моя, башка работает со сбоями в системе. Бомбы в папке хватит только на то, чтобы тебе мордашку попортить, но никак не убить.

– А, ну, да, ты же знаток, знаешь, сколько нужно взрывчатки, чтобы человека взорвать, а сколько хватит на то, чтобы покалечить.

– Колючка!

– Хам!

– Если бы я не знал, что ты натуральная брюнетка, решил бы

после общения с тобой, что крашеная.

– Ах ты наглец! – заорала я, и со всей силы заехала ему по лицу своими длинными, недавно наращенными ногтями.

– Спятила совсем? – взбесился Дима.

Ох, как я люблю его злить.

А он сейчас находится в крайней степени ярости, щёку пересекают две царапины, и стекает кровь.

– Дура! – вспылил он, шлёпнул меня по бедру, и вылетел из комнаты.

– Сам дурак! – крикнула я ему вслед, и плюхнулась на кровать.

Я уверена, что этот негодяй в сговоре с Аней. Только мне непонятно, что я ей такого сделала, что она на меня так ополчилась. Неужели из-за передачи?

Хотя, мало ли, вдруг в её воспалённом мозгу что-нибудь переклинило?

А причём тут Дима? Я никак не могу найти достойного мотива для него. Почему он решил меня убрать?

Деньги? Так он отдал мне круглую сумму при разводе. Или, может, он разорился? Нет, если он разорился, ему сначала нужно женится вновь на мне, а уж потом в расход пускать.

Ничего не понимаю.

Какая ему выгода от моей смерти?

Я сидела какое-то время в раздумье, потом надела широкие,

малиновые брюки-капри, ядовито-жёлтые сапоги, и ядовито – жёлтое пальто, и стала осторожно спускаться.

Не дай Бог, чтобы меня увидели. Ох, как же мне это надоело. Скорей бы уж милиция разрешила восстанавливать дом, а то опечатали землю, и близко подойти не дают.

Знали бы они, каково мне живётся с матерью.

– Эвива! – услышала я грозное, и чуть с лестницы не упала, – ты куда опять?

– Не волнуйся, не в кабак, – неожиданно для себя я показала зубы.

– Значит, очередного свидетеля опрашивать?

– А тебе какая разница?

– Мне? – вдруг тихо спросила маман, – как ты можешь так говорить? Ты моя дочь, и я переживаю. Ты моя младшенькая, моя любимица, я всю молодость отдала, чтобы вырастить тебя.

А ты, – она отвернулась, а мне вдруг стало стыдно.

Она так любит меня, а я в ответ только огрызаюсь.

Ну, не умеет она по-другому проявлять материнскую заботу, что ж тут сделаешь?

Я подошла к ней и обняла за плечи.

– Мам, не сердись, пожалуйста, – вздохнула я, – просто я

выросла, у меня своя жизнь. Но я всегда помню о тебе, ты ведь моя мама.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – она погладила меня по руке и улыбнулась, – иди уж, горе сыщица. Только осторожно.

Я поцеловала её, и бросилась на выход.

– Вика, стой, а завтрак, – крикнула она мне вслед.

– Я долго ничего не захочу, – ответила я, и удивилась.

Она никогда не называла меня Викой, только полным именем, и сердилась, когда его сокращали. Чудны дела твои, Господи.

Какое счастье, что им не пришло в голову отобрать у меня корочки.

Я запрыгнула в машину, и рванула по адресу, что обнаружила в документах. По дороге я перелистывала карточку Ани, но ничего интересного не нашла. Там были такие каракули, что без поллитры не разберёшься.

Никогда не понимала, почему они так неразборчиво пишут. Можно подумать, что диагноз представляет собой военную тайну. Хорошо, что хоть адрес разборчиво написали, и на том спасибо.

Оказалось, что Аня провела всё своё детство в Зеленограде, и я двинулась туда. Припарковала свою машину около « ракушек », и чинным шагом пошла по двору. Многоэтажный дом весь утопал в золотой листве, летом здесь, наверное, хорошо, прохладно.

Больше всего на свете я люблю золотую осень, и весну.

Зимой слишком холодно, и приходится надевать много одежды, которая сковывает движения, а летом душно, и достают комары.

У меня до сих пор свежи воспоминания, как я, десятилетняя девочка, убежала в десятиградусный мороз в из родительского дома в лёгкой курточке, и отправилась на речку, где по вечерам собирались ребята постарше.

Они там катались на коньках, и мне тоже очень хотелось.

Но маман даже думать мне о коньках запретила, а мне так хотелось хоть раз в жизни на них покататься.

И я, прихватив Аськины коньки, удрала из дома, и убежала на речку, упала, вывихнула щиколотку, и провалилась под лёд.

Меня оттуда выловили пришедшие вечером ребята, к счастью, я пошла туда поздно, и в ледяной воде пробултыхалась недолго. С тех пор у меня к зиме выработалась стойкая неприязнь.

Правда, зима красивое время года. Я очень люблю сидеть около окна, и наблюдать, как с неба летят крупные снежные хлопья. Рядом со мной моя Маняшка, мурлыкает, кивает своей мохнатой мордочкой, но на улицу мне в такую погоду не хочется.

Лучше посижу в тепле и уюте, в тёплой комнате, и понаблюдаю за снежинками.

Я в душе романтик, я люблю любовь, долгие прогулки под луной, нежные поцелуи, и красивые слова.

Сейчас, во времени техники, никто не читает книг, за исключением, наверное, компьютерных учебников, и всяческих тому подобных пособий. Когда я проверяю баланс в мобильном, там, вместе с остатком денег на счету вылетает и

реклама, предлагающая закачать поздравления к празднику, шаржи, и прочее. Я как-то заказала объяснения в любви, любопытно стало, и была ошарашена примитивностью предлагаемого.

Не к месту вспомнила, какие слова мне говорил Дима, когда маман оставила на одних в беседке. Специально оставила.

Я была глупой шестнадцатилетней девчонкой, и через три месяца мы с Димой должны были расписаться.

Я боялась его, сейчас я лишь злюсь, но тогда... Тогда Диме было около тридцати, и он говорил мне такие красивые слова, что я сомлела, и перепугалась до смерти, когда его рука оказалась у меня под юбкой.

Я отвесила ему пощёчину, и убежала, хотя, думаю, если не близость родителей, я бы легко от него тогда не отделалась.

Неусыпное око матери спасло меня от того, что могло бы произойти дальше, она то и дело выглядывала в окно, когда мы сидели в саду.

А теперь вот он хочет меня убить...

Интересно только, за что?

Во дворе, на скамейке, сидели две старушки. Вот их-то я сейчас и попробую расспросить. Лучший источник информации – это « сарафанное радио », старушкам тоска дома сидеть, и многие из них, за исключением тех, у которых есть внуки, наблюдают за жизнью соседей.

– Добрый день, – светски сказала я, подходя к ним, – разрешите представиться, Эвива Миленич, уголовный адвокат, – я показала удостоверение.

– Это что же уголовному адвокату нужно? – спросила старушка, щурясь на солнце.

– Можно присесть? – вежливо спросила я, и, подобрав полы пальто, присела на краешек, – скажите, вам знакомо имя – Анна

Бравинская?

– Анечка? – воскликнула одна из старушек, – как же, жила здесь такая. А почему вы спрашиваете?