Текст книги "Я вернусь! Неудачные каникулы"

Автор книги: Наталья Парыгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

«Глупый ты, Алим»

Сегодня нам привезли деньги. Иван приехал, и с ним – белокурая девица в кудряшках, кассир. Она раскрыла маленький коричневый портфельчик, мы по очереди расписывались, и она нам выдавала деньги.

Первый раз в жизни я расписывался на серьёзном документе. До сих пор приходилось лишь на библиотечных формулярах да ещё, когда скучный урок, тренировался на промокашках, стараясь отработать непринуждённый росчерк. Теперь я втайне пожалел, что маловато тренировался – росчерк получился какой-то убогий.

Зарплату мне выдали тройками. Не очень много троек, но зато свои собственные. Я за эти тройки подымался чуть свет, и карабкался на горы по солнцепёку, и таскал образцы, и скучал на дежурстве… И вот теперь расписался и получил зарплату. Зарплату…

Часть заработанных денег уходит на питание. Ну, а остальные? Что делать с остальными? Не купить ли мне фотоаппарат? Необходимая вещь – фотоаппарат.

Неплохо бы ещё авторучку с золотым пером. Однажды я забыл дома авторучку, и математик дал мне свою, ленинградскую, с золотым пером. Отлично пишет! В девятом много придётся писать. Куплю, пожалуй, авторучку.

Да, надо бы что-нибудь купить матери. Косынку, что ли… Или чулки эластик. Она как-то говорила, что хорошие чулки, но дорогие. Куплю. Пусть форсит.

Вообще вещей, которые можно было бы купить на первую зарплату, оказалось довольно много. Мои запросы явно превышали возможности. В конце концов я решил отложить решение сложного вопроса до того времени, когда определится заработок за всё лето.

Однако первый расход собственных денег оказался бесплановым и непредвиденным.

В очередное дежурство, когда я, усевшись в тени палатки, сам с собой играл в карманные шахматы, по тропинке из лесу вышел Алим. Что-то он в этот раз был не такой, как всегда. Брёл еле-еле, как маленький старикан. И не насвистывал. Вот что было странно: он не насвистывал.

– Здравствуй, Григорий.

– Здравствуй, Алим. Садись.

– Спасибо, Григорий.

Он сел на выгоревшую траву. Я искоса поглядел на Алима. Нет, правда что-то у него случилось.

– Что новенького, Алим?

– Ничего, – сказал Алим и вздохнул.

– От друга нехорошо скрывать горе, – сказал я.

Алим ещё раз вздохнул.

– Ну-ну, – подбодрил я парнишку, – давай рассказывай.

Алим ещё помолчал, колеблясь, но всё же выложил мне свою неприятность.

– Деньги нужны.

– Тебе?

– Мне.

– Много?

– Много, – сказал Алим.

– Сколько же?

– Много, – повторил Алим. – У тебя нету.

Последние слова меня неприятно царапнули. «У тебя нету». Почему же нету? Человек получает зарплату. Что ему, сто рублей, что ли, нужно?

– Зачем тебе деньги, Алим?

– Долг отдать.

– Кому это ты задолжал?

– Свистуну задолжал.

– За что?

– Ни за что. В карты играл. Он выиграл, я проиграл. Надо платить.

Вот подлец! Это я про Свистуна подумал. Ну не подлец? Мальчишку обыграть! Играл бы с ровесниками, так нет. Жулик…

Свистуна я видел несколько раз, когда ходил в село смотреть кино. Обычно Вольфрам оставался в лагере, а мы с Витькой и Сашей ходили. Клуб в селе одноэтажный, деревянный, а перед клубом – волейбольная площадка. Иногда мы перед кино играли вместе с сельскими ребятами в волейбол.

Свистун в волейбол не играл. Он приходил в клуб с приятелями, вся компания останавливалась неподалёку от входа, и тут парни курили, гоготали и задирали девчат. Девчата старались обходить их подальше.

– Хочу просить Вольфрам – может, на работу возьмёт? Буду сидеть возле палатки, как ты. За водой сходить могу. Огонь делать могу. Кашу варить научусь.

– Не возьмёт тебя Вольфрам на работу, – сказал я.

– Почему не возьмёт?

– Маленький ты. И рабочих больше не надо.

– Плохо, – сказал Алим, понурившись. – Не знаю, где деньги искать. Свистун говорит; у матери кради. Я не согласен. Лучше сам в Урале утону, чем у матери украду. Свистун сказал: если нет денег платить долг, надо умирать. Он рассказ читал. Один проиграл, а денег нет. И застрелился.

– Сколько же ты проиграл?

– Двенадцать рублей.

– А где ты собирался взять эти деньги, когда сел играть?

– Нигде не собирался. Я думал – выиграю. Простая игра – кинг. Свистун научил. Когда без денег играли, я всегда выигрывал. А в деньги сразу проиграл.

– Глупый ты, Алим, – сказал я.

– А кто говорит – умный? Сам вижу: глупый. Дурак просто! Мамка реветь будет, если помру.

– Это ты брось! – строго сказал я. – Из-за какого-то Свистуна не хватало тебе умирать. Мы вот что сделаем… Мы вместе пойдём к Свистуну, и я ему набью морду.

Алим внимательно поглядел на меня своими чёрными, слегка раскосыми глазами, обдумывая предложенный вариант. Однако не одобрил.

– Ты, – сказал он, – лучше мне набей. Зачем сел играть, когда карман пустой?

Вообще-то, конечно, следовало Алима отлупить. Но он и без того маялся. А Свистуна я вполне мог вразумить кулачным способом. Свистун худущий и ростом чуть пониже меня. Вполне я с ним справлюсь. Подойду, размахнусь, как дам… С ног слетит.

– Морду я ему всё-таки набью…

– Зря я тебе сказал, – пожалел Алим. – Не хотел говорить, а сказал. Почему так получается? В карты тоже не хотел играть, а играл. Почему человек делает, как не хочет?

Честно говоря, со мной это тоже частенько случалось, и я не очень-то знал почему. Скорей всего потому, что слабая воля. Волевой человек сильнее самых отчаянных обстоятельств. Например, герой фильма «Парижские тайны». Или Маресьев… А такого пацана, как Алим, любой паразит обведёт вокруг пальца.

– Жизнь – сложная штука, Алим, – сказал я и похлопал его по плечу.

Алим тотчас со мной согласился:

– Сложная, Григорий.

Однако мои глубокомысленные соображения насчёт сложности жизни не указали Алиму выхода из мышеловки. Ему нужны были деньги. Деньги для Свистуна, который обыграл несмышлёного мальчишку и теперь ещё учил его красть у матери. Ах ты гад! Всё же мне очень хотелось его отдубасить.

Должно быть, воинственное настроение отразилось у меня на лице.

– Если ты его побьёшь, он меня зарежет, – сказал Алим. – У него финка есть. Он уже одного парня резал, тот в больнице лежал.

– А милиция?

– Сидел. Опять пришёл.

Поделиться моими первыми деньгами с каким-то бандитом! Чёрта с два он дождётся этого! Но что делать? Алима надо спасать. Дам денег Алиму, но попадут-то ведь они в карман Свистуна!

Задача была как будто и не такая уж сложная. А решения я не находил. Придётся, видно, дать Алиму денег.

– Ладно, пойдём, – сказал я и двинулся к палатке.

Алим не тронулся с места. Я вернулся, взял его за руку и повёл:

– Идём, идём…

Получка у меня лежала в рюкзаке. Первая, единственная пока в моей жизни получка. Если взять из неё двенадцать рублей, то стопка троек, и без того довольно тощая, заметно похудеет. Четыре трояка! Ах ты, чертёнок… Я злился на Алима. Мне жалко было эти четыре трояка. Но и парнишку жалко. Влип человек в историю. Хочешь не хочешь – надо выручать приятеля. А Свистуну я всё-таки набью морду.

Я отсчитал деньги, остальные положил обратно в рюкзак, под бельё. Встал перед Алимом.

– Дай мне честное слово, что больше никогда не будешь играть в карты.

«Ого! – подумал я. – Гарик Кузин выступает в роли воспитателя!» Оказывается, воспитателем быть намного приятнее, чем воспитуемым.

– Я уже себе дал слово, – сказал Алим. – И тебе даю. Не буду играть в карты. Никогда. Ни с кем.

Он говорил, а сам смотрел в землю, так что я видел только его круглую голову с короткими чёрными волосами, густыми, как щетина на зубной щётке.

– На! – сказал я и, взяв его руку, вложил ему деньги в ладошку.

– Я не могу тебе скоро вернуть долг, Григорий, – очень серьёзно и озабоченно проговорил Алим.

– Ничего, ничего…

Я вырос в собственном мнении от проявленного благородства, и даже денег мне теперь было почти не жаль.

– Я верну тебе долг, когда начну работать, – продолжал Алим. – Ты дай мне адрес. Дай, пожалуйста.

– Ладно.

Я оторвал узкую полоску от газеты и написал ему адрес. Алим спрятал его в карман вместе с деньгами и протянул мне руку.

– Спасибо, Григорий. Я тебе друг на всю жизнь.

Я смотрел ему вслед. Алим шёл по тропинке к берёзовому лесу и насвистывал уже знакомую мне башкирскую мелодию.

На пляже

– Здравствуй, солнце! – услышал я сквозь сон. – Здравствуй, небо! Здравствуйте, горы! Здравствуй, Урал!

Саша могла бы, конечно, и не так громко здороваться с небом и с Уралом. Но тогда бы я не услышал её языческого приветствия и Саше самой пришлось бы идти на Урал за водой. Раньше Витька спал очень чутко и в Сашино дежурство просыпался даже раньше самой дежурной. Но, с тех пор как мы с Сашей ночью догоняли забытую в машине полевую сумку, Витька что-то стал крепко спать по утрам.

Но я… Скажите, я-то с какой стати должен жертвовать ради неё своим отдыхом? Что мы, друзьями стали? Ни за что, ни про что толкнула меня так, что я чуть не пробил своей спиной борт машины! А теперь: «Здравствуй, солнце…»

Однако самое удивительное то, что я всё-таки выбираюсь из спального мешка. Вольфрам и Витька спят, а я встаю и выхожу из палатки. Солнце в самом деле уже висит над горой, словно огромный яичный желток. Под косогором на лугу ещё не сошла роса, и тысячи капель сверкали и искрились, как рассыпанные небрежной красавицей стеклянные бусы. А над рекой стоял туман. Он протягивал над берегами лохматые лапы, словно хотел спрятаться в прибрежных зарослях, но кусты стряхивали с себя белые клочья тумана, и он поднимался над лугом и таял, растворяясь в прозрачном чистом воздухе.

Саша стояла в своём полосатом сарафанчике, с растрепавшимися волосами и босая, щурилась, глядя на солнце, и беззаботно улыбалась. Она стояла боком ко мне и могла меня не видеть, а может быть, и видела краешком глаза, но не хотела замечать.

– Ты что раскричалась? – сказал я строго. – Если ты дежуришь, так другие спать не должны?

Лохматая Сашина голова медленно повернулась на тонкой шее, Саша насмешливо взглянула на меня.

– Кому надо – спят, – сказала она.

– Больше не кричи. Я тоже пойду спать.

– Ну, зачем, – испугалась Саша. – Лучше сбегай принеси воды.

– Тебе – лучше, а мне-то не лучше…

Но я поворчал только для куража. А сам тут же взял ведро и помчался по крутой тропинке, ощущая босыми ногами прохладу влажной земли.

Через луг я шёл не по тропинке, а прямо по траве, почти до колен вымочив росою ноги. У реки пожалел, что не взял плавки. Я зашёл за кустик, чтобы Саша с косогора не увидела меня голым, сбросил трусы и прыгнул в Урал.

– Ух, ты!

Долго купаться я не посмел – Саша ждала воды, могла из-за меня опоздать с завтраком. Окунувшись несколько раз, я взял ведро, забрёл поглубже, набрал воды и, держась за ивовый кустик, выбрался на крутой и скользкий берег.

Я с удовольствием шёл по кочкам с тяжёлым ведром, я нёс его, как драгоценность. Ну как бы она сейчас пыхтела с ведром, эта щуплая девчонка! А для меня это пустяки. Я могу принести сто вёдер подряд, тысячу вёдер, я могу натаскать для Саши целое озеро воды, и пусть она плавает по этому озеру в маленькой лодочке с белым парусом.

– Принёс? – равнодушно сказала Саша, когда я поставил ведро возле очага.

О неблагодарная!

– Нет, на верблюде привёз. Хоть бы спасибо сказала…

– Я потом сразу два скажу, когда ты рис помоешь.

Что ж, я пошёл и на эту жертву. Вымыл рис, а потом мы стали вместе варить полевую кашу. Когда двое выполняют какое-нибудь одно дело, то это всегда создаёт некоторую безответственность, поэтому каша у нас оказалась недосоленной и слегка подгорела, так что Вольфрам даже сказал что-то вроде:

– Пора бы уж научиться…

Но сказано это было негромко и не вполне конкретно – чему научиться, и Саша не приняла на свой счёт.

Впрочем, смаковать завтрак особенно не приходилось: сегодня мы переезжали в новый лагерь. Неизвестно, когда придёт машина. Вдруг через час уже заурчит за берёзами, а у нас ничего не готово. Поэтому в темпе съели кашу, выпили чай и принялись за сборы.

Вот упала с колышков главная палатка. Мы с Вольфрамом свёртываем огромный неподатливый брезент. Колышки неприкаянно торчат на месте нашего бывшего жилища. На примятой спальными мешками пожелтевшей траве валяется линялая голубая майка.

– Виктор, твоя майка?

– Я её целую неделю ищу! – обрадованно говорит Витька.

– Почаще надо кочевать, – говорит Вольфрам, – все пропажи найдутся.

Часа через два всё было готово. Свёрнутые палатки лежали рядышком, готовые к путешествию. Забитые ящики с образцами и с продуктами стояли тут же. Спальные мешки, перевязанные ремнями, умостились под берёзкой. Ведро. Чайник. Рюкзаки.

– Да где же машина? – беспокоилась Саша. – Пожалуй, тут и обедать придётся.

– Как бы не пришлось ночевать, – сказал Витька.

– Придёт, – успокоил Вольфрам. – У геологов каждый день на учёте, тут нельзя нарушать график, это не завод.

– Я вижу – ты здорово заводское производство представляешь, Вольфрам, – сказал я.

– Завод – под крышей, а мы – под открытым небом, – объяснил Вольфрам.

– Что, готовить обед? – со вздохом спросила Саша.

– Конечно, готовь, – распорядился Вольфрам.

Я опять сбегал за водой. Витька развёл огонь. Хорошо дежурить, когда у тебя столько добровольных слуг… Один Вольфрам лежал на траве, закинув за голову руки, и глядел на редкие мелкие облака, раскиданные по бледно-голубому небесному куполу.

Обед был сварен и съеден, а машина всё не появлялась. Саша собрала в ведро грязную посуду и вопросительно взглянула в мою сторону. И как раз в этот момент Вольфрам сказал:

– Пошли, ребята, на пляж, позагораем.

Я стоял в нерешительности. Чёрт побери, не ходит же она в моё дежурство со мной на Урал мыть посуду! Целый день таскал для неё воду, утром мыл рис, встал из-за неё на полтора часа раньше – ей всё мало. Первый раз за всё время можно днём полежать на песке, так нет, иди с ней мыть посуду. Не пойду!

– Брать твоё полотенце? – спросил Витька.

Вольфрам взглянул в мою сторону и сразу сообразил, в чём дело.

– Бери, – ответил он Витьке.

Я рассердился. Купание – это личное дело, с какой стати он распоряжается?

– Саша одна управится с посудой, – жёстко добавил Вольфрам, разгадав мой протест.

Саша подняла ведро и, ни на кого не глядя, пошла по крутой тропинке вниз. Чашки у неё в ведре сердито погромыхивали.

Она пошла налево, по открытому косогору, а мы – в противоположную сторону, через берёзовый лесок. Песчаный пляж находился не так уж близко от лагеря, но в пределах голосовой связи, если, конечно, не жалеть голоса.

Говорят, легко быть эгоистом. Ничего подобного! Я лежал на горячем песке, солнце гладило мою голую спину жгучими лучами, ветер ласкал мою кожу нежными дуновениями, а я не испытывал никакой радости. Потому что я был эгоист. Я тут валялся на песке, раскинув руки и прикрыв голову носовым платком, а Саша в это время одна на берегу тёрла песком закопчённое ведро и, возможно, плакала от обиды. Если бы не вмешался Вольфрам… За что он не любит Сашу?

– Вольфрам, за что ты не любишь Сашу?

– Я? Сашу?

– Заметно, – поддержал меня Витька.

Вольфрам пружинисто сел на песке, обхватил руками колени.

– Человек вовремя должен становиться взрослым, – сказал он. – Есть вещи, которыми нельзя играть.

По-моему, его соображения не имели никакого отношения к Саше. Вольфрам заметил, что я его не понял.

– Её ни на грош не интересует геология, – добавил он.

– Ты не любишь всех, кто не любит геологию? – запальчиво спросил я.

– Она не любит геологию, но собирается ей служить – вот в чём беда, – резко ответил Вольфрам. – Без любимого дела человек живёт нищим.

– Давайте искупаемся! – крикнул Витька и первым кинулся в воду.

Мы с Вольфрамом тоже пошли к Уралу.

Витька переплыл реку и лакомился смородиной. Вольфрам вернулся на свой берег. Мне хотелось ягод, но я боялся комаров, а в кустах их было множество, Витька то и дело шлёпал себя ладошкой по мокрому телу. Я выбрался на песок и сел рядом с Вольфрамом.

Мы молчали. Вольфрам смотрел на воду и думал о чём-то своём. Такое у него было лицо, будто он тут совсем один. Один или с кем-то, кого я не вижу, а видит только он.

– Где ты, Вольфрам? – тихо спросил я. – В Якутии?

Вольфрам взглянул на меня светлыми глазами, чуть приметно двинул уголками губ:

– В Якутии. В маленьком улусе на берегу большой реки. Якуты гостеприимный народ. Угощали нас рыбой и медвежатиной, а потом мы пили крепкий чай.

Вольфрам замолчал. Подкинуть ему наводящий вопрос?

– И она была там?

– Мария? Нет. Она пришла потом. Остановилась в дверях и спросила, кто тут самый главный геолог.

– Ты был главным?

– Я. Она хотела, чтобы я пришёл в школу и рассказал старшим ребятам о работе геолога. На ней было серое платье. Коса спускалась ниже подола. А сама тоненькая, как подросток.

– Красивая, – сказал я. – Я видел.

– Потом, когда я побеседовал с ребятами, мы с ней всю ночь сидели на берегу Лены. Она в Москве окончила педагогический институт. О Москве говорили. О Якутии. О школе. Очень интересная девушка… А ночи в Якутии летом короткие. Не хотелось расставаться, но утром наш отряд уходил. Я сказал ей, куда выйду через месяц. Точно число назвал и место на берегу речки. Она обещала приехать, встретить. В Якутии говорят: тысяча километров не расстояние. А тут было гораздо меньше тысячи.

Высоко в небе чуть в стороне от нашего пляжа парит коршун. Ровными кругами он ходит и ходит, выглядывая добычу, а может, выглядел уже и теперь прицеливается, как лучше ударить.

– Я опоздал к назначенному сроку, – негромко продолжал Вольфрам. – Мы заблудились, голодать пришлось. А товарищ у меня был некрепкий, язвенник – после ленинградской блокады. Совсем ослабел, идти не может. Наткнулись на охотников. Я оставил с ними товарища, один продолжал маршрут. Но, как ни бился, опоздал на три дня. Тут ещё дожди настигли…

Коршун уже исчез. Должно быть, настиг свою жертву и теперь терзает где-нибудь у гнезда. Витька плывёт к нам.

– Выхожу на берег речки к условленному месту, а речка вздулась от дождей, бурлит вовсю. Смотрю сквозь туман – шалаш виднеется. Конь пасётся. И у самой воды она стоит. Мария. Я как был в походном костюме, в сапогах с раструбами, так и побрёл. На середине реки сбило меня быстриной. Чувствую – конец приходит, воды нахлебался, встать не могу и плыть не могу. Вода в сапоги налилась, ноги – как свинцовые. Но Мария прыгнула с берега, подплыла ко мне. Спасла.

– Необыкновенно у вас началась любовь, – сказал я.

– Любовь всегда начинается необыкновенно, – подхватил выходивший из воды Витька.

Он в любом вопросе, не задумываясь, выступал знатоком.

– Машина гудит, – прислушиваясь, сказал Вольфрам.

Верно: гудела машина. И тут же мы услышали Сашин голос:

– Гари-ик! Воль-фра-ам! Витя-а! Ско-рей!

– Идё-ом! – крикнули мы с Витькой.

– Марков приехал, – сказал Вольфрам. – За нами.

Мы поспешно направились к лагерю. Тропинка вилась по косогору между берёз. Я шёл впереди. Комары гудели надо мной, я то и дело шлёпал себя по спине или по ногам мокрыми плавками, расправляясь с наглецами.

– Что, любят тебя комары? – смеялся Вольфрам. – Ты молодой, вкусный. А меня уже не едят.

– Они тебя на десерт берегут, – сказал шагавший позади всех Витька.

– Кто такой Марков? – спросил я.

– Это интересный человек, – сказал Вольфрам. – Молодой, а геолог сильный. Он и на Кубе бывал, и в Сирии два года провёл. Повидал много.

Берёзки тут росли густо, и солнцу редко где удавалось пробиться сквозь их листву и упасть на траву золотыми бликами. Но возле лагеря берёзки расступились, между ними чаще попадались солнечные полянки, а впереди за белыми стволами уже виднелся непривычно опустелый лагерь. Палаток не было. И стола не было. И два больших камня сиротливо торчали без накрывавшей их прежде плиты.

Грузовая машина с откинутыми бортами стояла посреди поляны. Просторный кузов машины был ещё пуст. На ящике с образцами Саша накрывала чай. Она поставила хлеб и стала резать колбасу. Иван откупоривал банку бобов в томате. Возле Ивана стоял кто-то незнакомый. «Марков», – подумал я.

Он был среднего роста, плотный, крепкий, загорелый, в белой рубашке с короткими рукавами и откинутым воротом, на тщательно разглаженных брюках чётко пролегли стрелочки, а чёрные ботинки блестели. Куда этот чудак собирался: в отряд геологов или в Большой театр?

Марков пошёл нам навстречу, протягивая руку:

– Здравствуй…

– Гарик, – подсказал я.

– Здравствуй, Гарик, – сказал франт и сжал мою руку.

Я близко увидел обнажённые в улыбке широкие белые зубы, синеватые после бритья щёки, высокий лоб и большие тёмно-карие глаза с необычным, чересчур внимательным взглядом. За мной подошёл Вольфрам.

– Здравствуйте, Сергей Михайлович, – сказал Вольфрам. – Письма привезли?

Марков усмехнулся:

– Ты что же, надеешься просто так получить письмо из Якутии?

– Из Якутии? – переспросил Вольфрам.

И вдруг сапоги Вольфрама мелькнули у меня перед глазами – Вольфрам стал на руки и прошёлся на руках от Маркова до машины.

– Ладно, ладно, – сказал Марков, – перевёртывайся обратно, дам тебе письмо.

Вольфрам мягко встал на ноги. Лицо у него покраснело, а глаза были озорные и счастливые. Марков подал ему голубой конверт.

– А мне? – спросил я.

– Кузин? Есть Кузину. И Подорожному есть. Плясать будете?

– Придётся, – сказал Витька.

Марков вынул из кармана расчёску, вставил между зубчиками тонкую бумажку и заиграл «барыню». Пришлось нам с Витькой отплясывать. Вольфрам куда-то исчез со своим конвертом, а Саша и Иван смотрели на нас и смеялись.

Наконец Марков сунул расчёску в карман и достал из планшета наши письма. Саше он отдал два письма без выкупа.