Текст книги "Я вернусь! Неудачные каникулы"

Автор книги: Наталья Парыгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

12

Юлька проснулась оттого, что в кухне звякнули дужки ведер, услышала тяжёлое тётино дыхание. Тётя принесла воды. От колодца надо подниматься в гору – запыхалась. Юлька встала, принялась одеваться.

– Выспалась? – заглянув в горницу, спросила Анна Николаевна. – Хочешь, в больницу сходим, покажу тебе нашу дальнюю палату, если уж ты военными делами интересуешься.

– Хочу, – сказала Юлька.

Когда, напившись чаю, они вышли из дому, было ещё темно. В предрассветном сумраке смутно виднелись дома и старые вётлы, раскинувшие над деревней свои голые ветви. В домах горели огни. И окна больницы сквозь белые занавески светились огнями.

– Андрей Ильич ещё дома, – сказала Анна Николаевна.

Юлька посмотрела вправо – туда, где на отлёте у самого леса одиноко стоял небольшой домик. В этом домике много лет жила Марья Захаровна, а теперь его занял Андрей Ильич. Через окно, до половины закрытое простыми белыми занавесками виднелась лампочка без абажура, подвешенная под самым потолком.

– Неустроенно живёт, – заметила Анна Николаевна. – Печку не каждый день топит, закрутится на работе – так и спит в холоде. Говорю: «Давайте приберу у вас, печку истоплю». – «Не надо, я сам». А сам ничего не умеет. Да и некогда.

– Наверно, в какой-нибудь профессорской семье вырос, – сказала Юлька. – Интеллигентный очень.

– В профессорской, – насмешливо подтвердила Анна Николаевна. – Отец кузнецом на заводе работает. А мать дома – девять ребят в семье. Андрей-то Ильич – восьмой.

– Вот бы не подумала! – сказала Юлька.

– Кузнецом, – повторила Анна Николаевна. – А профессор к нам тут один приезжал. Тоже при немцах в дальней палате раненый лежал. Студентом на фронт попал, из окружения чудом выбрался. После войны письма Марье Захаровне писал. А в пятьдесят шестом приехал. Собрались мы у Марьи Захаровны, посидели, вспомнили. Я про себя думаю: вот мы какого человека, для науки ценного, сберегли. Вслух, конечно, не сказала. Потому что всякий человек ценный, если по-хорошему для людей живёт.

Анна Николаевна отворила дверь и пропустила Юльку вперёд, в приёмную с двумя белыми диванами и слабым смешанным запахом лекарств.

– Ты раздевайся, – сказала она, – я сейчас халат принесу.

Юлька положила на диван пальто. Тётя вернулась уже в халате и для Юльки принесла халат. Он оказался длинен и широк. Юлька, запахнувшись, завязала пояс, подогнула рукава.

– Идём, – пригласила Анна Николаевна.

Через ту дверь, что была прямо напротив наружной, она привела Юльку в коридор. Здесь острее чувствовался запах лекарств. По обе стороны коридора виднелись двери, большей частью открытые. Юлька заглядывала в палаты. На кроватях, накрытые серыми одеялами, лежали больные.

Бледный старик в тёмном халате и в шлёпанцах шёл по коридору. Глаза у старика были тусклые и безразличные. Шустрая медсестра проскочила мимо, на ходу поздоровавшись с тётей.

– Вот здесь – операционная, – сказала тётя. – И тогда, при Марье Захаровне, здесь же была.

– Можно зайти? – робко спросила Юлька.

– Зайди – не убьют, – разрешила тётя.

Юлька осторожно вошла. За стёклами шкафа сверкали хирургические инструменты. Длинный узкий стол стоял посредине операционной. Большая лампа, похожая на опрокинутый прожектор, глядела с потолка на стол. «Значит, это здесь, – подумала Юлька, – Марья Захаровна делала операцию раненому красноармейцу, а тётя светила ей керосиновой лампой. А в Хмелёво входили немцы…»

– Пойдём. – Анна Николаевна тронула Юльку за рукав.

– И Андрей Ильич делает операции? – спросила Юлька.

– А как же! – сказала тётя. – Уж не одному жизнь спас.

Коридор повернул направо, и в открытую дверь Юлька увидала кроватки с высокими сетками – маленькие, точно птичьи клетки.

– Новые жители, – сказала тётя, и в голосе её Юлька почувствовала горделивые нотки, словно в том, что появились на свет эти новые жители, была и её заслуга. – Один вчера только родился, вон в той кроватке, в углу.

Юлька глянула сквозь сетку на маленький белый свёрток. «Неужели и я была такая маленькая?» – весело удивляясь, подумала Юлька.

– А вот и наша дальняя, – сказала тётя, подводя Юльку к просторной, светлой палате. – Тут и Степан лежал, и те два красноармейца, из-за которых мы не уехали, и профессор… Много. Страху натерпелись мы за них.

Теперь в палате лежали женщины. Молодая девушка сидела на постели и расчёсывала длинные волосы. Седая старушка пристально смотрела на Юльку.

– Что, – спросила она, – новая медсестра?

– Да нет, – ответила за Юльку Анна Николаевна, – племянница моя. Интересуется вот.

– Нюра, – окликнул кто-то из коридора, – беги скорей за Андреем Ильичом! Прохорову плохо.

– Бегу! – отозвалась Анна Николаевна, сразу словно бы позабыв о Юльке.

– Я сбегаю, – сказала Юлька.

И, прежде чем тётя успела что-либо ответить, Юлька на носочках помчалась по коридору, на ходу развязывая халат. В приёмной она бросила его на скамейку, схватила пальто и выскочила на улицу.

Она бежала по дороге изо всех сил и мысленно твердила: «Андрей Ильич, Прохорову плохо. Андрей Ильич, Прохорову плохо…» Поскользнулась и чуть не упала, но удержалась всё же и продолжала бежать так же быстро, словно от того лишь, как скоро она добежит до Андрея Ильича, зависела жизнь Прохорова.

С дороги к докторскому домику вела прорытая в снегу тропинка. Юлька, задыхаясь, пробежала эту тропинку и кулаком постучала в дверь. Уже постучавшись, заметила кнопку электрического звонка и нажала на неё.

– Что случилось?

Андрей Ильич в белой рубашке без галстука и без пиджака распахнул двери.

– Про… Прохорову пло-хо… – сказала Юлька, с трудом переводя дыхание.

Андрей Ильич вернулся в дом, и Юлька вошла за ним. Пока он надевал пиджак и пальто, она успела немножко разглядеть квартиру.

Обшарпанная высокая печь с вделанной в неё плитой бросилась Юльке в глаза. Давно не мытый пол. Стол, покрытый газетой, за которым, должно быть, только что завтракал доктор. Хлеб в тарелке и масло на блюдечке стояли на столе, сахарница и белая кружка. Пахло кофе.

– Идём, – сказал Андрей Ильич и вместе с Юлькой вышел из дому.

– Вы дверь не закрыли, – сказала Юлька.

– А, да… Закройте, пожалуйста. Ключ, должно быть, на столе.

– Ладно, – сказала Юлька и вернулась.

Она сразу увидала ключ – он лежал на столе возле тарелки с хлебом. Юлька взяла его и хотела выйти, но, повернувшись, наткнулась взглядом на полки с книгами, которые занимали почти всю стену.

Тут были очень старые толстые книги в массивных переплётах. И совсем новые, с чистыми свежими буквами на корешках. Внушительные тома медицинской энциклопедии. И стопки тоненьких брошюр. «Детская хирургия», – прочла Юлька на одном корешке. «Глазные болезни», «Медицинский справочник»…

Медицинские книги занимали несколько полок. Юлька разглядывала их с невольным внутренним почтением. Сколько ума, мыслей, знаний, опыта, успехов и ошибок многих и многих врачей и учёных мира собралось на этих полках в неприбранной квартире сельского врача! Когда успел он собрать столько книг? Хотя… Ну да, тётя тогда, в первый Юлькин приезд, как-то говорила за столом, что Марье Захаровне присылают много книг. Из Москвы, из Ленинграда, из Киева. Даже из-за границы, говорила тётя.

Значит, это её книги. Оставила Андрею Ильичу. Больницу оставила, свою работу и свои книги. Пушкин. Полное собрание сочинений Пушкина. Юлька сняла с полки первый том. «Моему сыну Андрею в день окончания института от отца…» Пушкина он привёз с собой. Подарок отца. Отец его работает кузнецом на заводе.

Юлька поставила томик на место и отошла от книжных полок. Она уже немного попривыкла к чужой квартире и не спешила уходить. Кровать аккуратно застелена шерстяным одеялом. В углу, на этажерке, книги, тетради в клеёнчатых переплётах… Фотография. Чья это фотография?

Из картонной рамочки на Юльку глядела смеющимися глазами девушка с высокой причёской. Полные, капризно изогнутые губы слегка разошлись в полуулыбке. Тонкая цепочка обрамляла открытую шею, спускалась на платье. Странная фигурка, что-то вроде чёрта, висела на цепочке. «Это она, – подумала Юлька. – Это его невеста…»

Юлька поставила рамочку на место. Потом взяла и из какого-то непонятного озорства повернула фотографию лицом к стене. И ещё сказала вслух:

– Вот так.

Она вспомнила о Прохорове. Что с ним? Сумеет ли Андрей Ильич ему помочь?

«Надо идти», – подумала Юлька.

А сама стояла у неприбранного, неуютного стола, зажав в руке ключ от квартиры. Потом положила ключ, взяла чашку с недопитым кофе и тарелку с хлебом и понесла в кухню. Поставив всё это на кухонный шкафчик возле выключенной электроплитки, Юлька решительно сняла пальто.

«Он не скоро придёт, – думала Юлька. – Что это за безобразие – живёт в таком беспорядке! Вот я сейчас тут всё переверну…» И, больше не размышляя, она принялась хозяйничать, точно в своей квартире.

На первых порах ей повезло: ящик возле печки был до половины наполнен углём. И дрова лежали тут же. Юлька растопила печь, спиной чувствуя пронизывающий холод, царивший в доме. За водой пришлось идти к колодцу – воды в ведре оказалось на донышке. Потом Юлька сбегала к тёте домой за котелком с извёсткой, решив выбелить печь, да заодно прихватила уж и хорошую мягкую тряпку, которой тётя мыла пол.

Юлька не отличалась особой застенчивостью, и небольшое ощущение неловкости, которое она вначале испытывала в чужом доме, скоро прошло. Протирая влажной тряпкой запылённые подоконники, Юлька даже вообразила себя той самой невестой доктора, чью фотографию она повернула лицом к стене. Она приехала, а Андрей ничего не знает. Придёт в чистую квартиру, увидит и опешит. «Юля! Ты…» Дальше Андрей Ильич подбегал к Юльке с раскрытыми руками, обнимал её и прижимал к своему чёрному пиджаку, как это делают герои кинофильмов.

Юлька успела навести порядок в комнате, и выбелить нагревшуюся печь, и прибрать посуду… Ей оставалось домыть пол в кухне, когда на крыльце послышался подозрительный скрип. Юлька вздрогнула и распрямилась, держа в руке мокрую тряпку. Дверь отворилась, и вошёл хозяин.

Он и не подумал подбежать к Юльке с раскрытыми руками и прижать её к своему чёрному пиджаку, как это сделал бы герой популярного кинофильма. Он стоял в распахнутом пальто и в сдвинутой на затылок пыжиковой шапке и смотрел на Юльку с таким недоумением, словно она была странным человеком, каких он никогда в жизни не встречал. Но Юлька, представив себя со стороны, ничего странного не обнаружила. Растрепавшиеся волосы спустились на лоб. С тряпки течёт на пол мутная струйка воды. Ну и что?

– Вы…

Андрей Ильич растерянно помолчал, и Юлька взяла на себя инициативу в затруднительном разговоре.

– Ну и что? – сказала она. – Что особенного? У меня каникулы, и я очень люблю мыть полы. Не нужно из этого делать трагедию.

Насчёт трагедии – это было папино выражение, и оно кстати (по её мнению) пришло Юльке на ум. На маму, по крайней мере, папин афоризм производил впечатление.

– Нет, это невозможно, – хмуро проговорил Андрей Ильич. – Я же вас не просил.

– Такой пустяк, – сказала Юлька. – Я сама сообразила.

Доктор вдруг весело рассмеялся.

– В школе достаётся, а? – лукаво прищурясь, спросил он.

– Кому? Мне?

– Нет. Учителям от вас.

Юлька сдержанно хохотнула.

– А всё же вы это бросьте, – попросил Андрей Ильич.

– Домою, – возразила Юлька. – Немного осталось.

Он больше ничего не сказал. Потопал у порога, стряхивая с ботинок подтаявший снег, и прошёл в комнату. Через минуту он вернулся с какой-то книгой в руке.

– Это Марья Захаровна оставила вам книги? – спросила Юлька.

– Она, – кивнул Андрей Ильич. – Я немного привёз. А в основном – её книги. Так вы…

– Я принесу вам ключ, – сказала Юлька.

– Не надо. Положите тут, над колодой. И… и спасибо вам! Очень хорошо стало. Я как-то не умею…

– Мужчины все беспомощные, – обобщила Юлька.

Андрей Ильич засмеялся и вышел. Юлька обмакнула тряпку в ведро, принялась выжимать. И вдруг вспомнила о Прохорове. «Что ж я не спросила?» – подумала она.

Распахнув дверь, Юлька выскочила на крыльцо:

– Андрей Ильич!

Он обернулся. По бокам тропинки поднимались снежные отвалы, и Андрей Ильич стоял словно бы в белой траншее.

– Прохоров… он… Ему лучше?

– Да. Пока удалось отстоять.

Он молчал. И Юлька молчала, стоя в одном платье на студёном зимнем ветру.

– Уходите! – крикнул Андрей Ильич. – Простудитесь!

– Не простужусь!

Юлька круто повернулась и убежала в дом. Домывая в кухне пол, она мурлыкала песенку.

13

Юлька всё-таки простудилась. К ночи у неё разболелась голова, появился жар. Анна Николаевна, заметив Юлькино разгоревшееся лицо, разволновалась.

– Да что ж это, Юлечка? Где ты простудилась? На лыжах, что ли, каталась?

– На лыжах, – сказала Юлька.

Она не рассказала тёте о своём воскреснике в квартире доктора. А на лыжах после обеда и в самом деле успела покататься. Выходило, что почти и не соврала.

Но сама-то Юлька знала, что простудилась она там, на крыльце, когда выскочила спросить о Прохорове. Она вспомнила доктора – аккуратного, подтянутого, в белой рубашке с галстуком и в незастёгнутом коротком пальто, как он обернулся на тропинке между снежными валами и смотрел на неё. И Юльке было ужасно досадно. Встрёпанная, она была и, наверное, смешная. Ей не то было досадно, что простудилась, а то, что Андрей Ильич застал её такую – с мокрыми руками и с выбившимися на лоб волосами. «Не мог прийти позже, – огорчалась Юлька, – когда бы я всё сделала! Всё бы сделала и ушла, как невидимка».

– Пойду я, Андрея Ильича позову, – сказала тётя. – Пусть посмотрит…

– Не надо! – резко проговорила Юлька.

– Как это – не надо, когда ты вся горишь? Расхвораешься – что мне отец с матерью скажут?

Тётя решительно двинулась в кухню. Юлька вскочила с дивана, выбежала за ней, рванула платок из рук Анны Николаевны.

– Не ходи! – беспокойным хрипловатым голосом сказала она. – Не ходи… Не хочу я твоего доктора. Я убегу… Ты уйдёшь, а я на улицу убегу. Дверь закроешь – в окошко выскочу! Слышишь?

– Вот дурная!.. – Анна Николаевна растерянно всплеснула руками. – Да что ж ты его боишься?

– Я не боюсь. Я не хочу… Не хочу, и всё!

Юлька чуть не плакала.

– Ну, поди, поди ляжь, – ласково, как привыкла говорить с больными, сказала Анна Николаевна. – Сама буду тебя лечить.

Юлька успокоилась. Покорно проглотила аспирин. Выпила два стакана малины. Малина ей нравилась. Дома, когда простужалась, мама тоже поила её малиной. Юльке вдруг захотелось, чтобы мама сейчас подошла к ней, встревоженно заглянула в лицо, пощупала лоб холодной рукой. Тётя пощупала Юлькин лоб, но у тёти рука была жёсткая и вообще совсем не такая, как у мамы.

Юлька чувствовала себя маленькой. Когда на неё наваливалась болезнь, она всегда словно бы сразу становилась на несколько лет младше. Делалась обидчивой и капризной. И ей хотелось, чтобы её ласкали и уговаривали.

Тётя об этом, конечно, не догадывалась. Тётя поместила Юльку на свою лежанку возле печи, накрыла её поверх одеяла шубой, а сама устроилась на диване и заснула. Юлька потела и потихоньку плакала, вытирая слёзы уголком простыни.

В окно заглядывала луна.

Юлька провалялась в постели три дня. Ела антоновку – у тёти за домом было несколько яблонь, и очень мягкая, душистая на них вызревала антоновка – и читала. Закончила «Тысячу душ». Тётя сходила в библиотеку, принесла ей «Госпожу Бовари». Юлька читала с утра до вечера. Тётя возмущалась:

– Что это от книжки тебя не оттащишь! Спать пора. Хворая ведь…

«Совсем как мама», – подумала Юлька. Она отложила книгу, выключила свет.

– Ноги гудут, – в темноте проговорила тётя. – Метель, видно, разгуляется.

«Тоже мне барометр!» – насмешливо подумала Юлька.

Слать ей не хотелось. Когда тётя начала похрапывать, Юлька взяла книгу, ушла в кухню и снова погрузилась в печальную историю госпожи Бовари. Закрыла последнюю страницу уже за полночь. И долго не могла заснуть, перебирая в памяти события чужой и странно близкой жизни.

Утром она почувствовала себя совсем здоровой. Накинув пальто, выбежала на крыльцо. Было тепло и сумрачно. «Позавтракаю – и на лыжи», – подумала Юлька.

Она ушла на лыжах в лес. Заснеженные деревья были тихи и неподвижны, словно заколдованы. Хмурый день походил на ранние сумерки.

Лес напомнил Юльке последнюю лыжную вылазку на остров, когда она встретилась с Чёрным. «Человеческая память устроена неудачно, – подумала Юлька. – Что-то нужное или интересное забываешь, а другое хочешь забыть, так назло тебе лезет в голову».

Сделав большой круг по лесу, Юлька вышла в поле. Здесь было светлее, тётино предсказание насчёт метели, кажется, качало сбываться. Ветер налетал порывами, вздымая снег, и клубящиеся белые облачка скользили над полем.

Юльке пришлось идти против ветра, и она устала, добираясь до села. По заснеженной улочке между огородами вышла к хмелёвскому клубу. Большая афиша на выщербленной стене клуба извещала, что вечером состоятся танцы под баян.

Юлька несколько раз перечитала афишу, соображая, с кем бы ей сходить на танцы. Одной не хотелось. Тётя в сопровождающие явно не годилась. Юлька стала припоминать девчонок, с которыми играла и бегала на пруд купаться в свой первый приезд в Хмелёво. И рассердилась на себя, что до сих пор не сходила к Маше Пчёлкиной и даже не спросила о ней у тёти.

Маша в то лето была толстая белобрысая девчонка с льняными волосами, заплетёнными в короткие косички. Она любила бродить по лесу и была очень удачлива на грибы – всегда набирала больше всех. Грибы словно бы сами высовывали из-под листьев ей навстречу свои круглые шляпки. Юлька пройдёт – нет грибов, а Маша следом за ней (нарочно, на спор шла следом) отыщет целый десяток.

До Машиного дома от клуба было недалеко, и Юлька решила навестить её тотчас же. Вскоре она остановилась перед длинным кирпичным домом, разделённым на две половины. У левой половины наличники окон были зелёные, у правой – голубые. Маша жила в правой.

Юлька, оставив лыжи на улице, вошла в просторные сени и постучалась. Ей открыла высокая сухая старуха в чёрном платье и в чёрном платке – Машина бабушка.

– Чего стучать-то? Заходи, – сказала она.

Юлька поздоровалась.

– Нездешняя, что ли? – спросила хозяйка.

– Из Дубовска. Я приезжала один раз летом, с Машей дружила. Вы не помните?

– Юля, что ли?

– Юля.

– Растёте, – протяжно проговорила Машина бабушка, – разве вас упомнишь. Кабы не росли, я бы помнила. А то, гляди, девками стали. Мария-то работает уже.

– Как – работает? – удивилась Юлька. – А школа?

– Сядь на лавку-то, чего ноги маешь, – сказала бабка и сама села за стол, точно бы настраиваясь на длительную беседу. – Работает… Восемь классов кончила, боле не захотела учиться. На ферму пошла. Дояркой. С лета работает. К Новому году премию дали – часы со звоном. Теперь по звонку встаёт.

– А где она сейчас? – спросила Юлька.

– Да там же, на ферме. На вторую дойку пошла. По часам доют, по науке. Хошь – пойди, погляди. Обрадуется Мария.

Юльке хотелось поглядеть. Она не представляла Машу дояркой. Видно, Маша стала совсем взрослой, недаром бабушка называла её полным именем… Но как же взрослой? Ведь они с Юлькой ровесницы. Юлька ни за что не смогла бы работать дояркой. А Маша даже премию получила. Значит, хорошо работает.

– Ты фермы-то наши знаешь? Вон, на взгорочке, отсюда видать. Прямо через поле, – объяснила бабка. – А не то погоди, пока придёт. Она скоро управится.

– Нет, я на ферму схожу, – сказала Юлька.

Идти на лыжах в гору было тяжело. К тому же Юлька уже устала, и недавняя болезнь давала себя знать.

Ферма была не огорожена. Три длинных коровника расположились в ряд. Юлька не знала, в котором работает Маша. Вошла наугад в ближние раскрытые двери. Две женщины в серых халатах стояли возле бидонов и разговаривали. Юлька подошла к ним:

– Вы не знаете, Маша Пчёлкина…

Вторая доярка, стоявшая спиной к Юльке, обернулась. Юлька увидала молодое лицо, обрамлённое цветастым платком, живые серые глаза, светлые брови. Пепельная прядка волос выбилась из-под платка. Что-то знакомое чудилось Юльке в лице доярки, но всё-таки взрослая эта девушка мало походила на белобрысую Машу.

– Юлька! – сказала доярка, удивлённо вскинув светлые брови.

Всё-таки это оказалась Маша.

– Какая ты стала! – удивлённо проговорила Юлька.

– А что? – спросила Маша. – Не узнать?

– Не узнать.

– Ну, идём, – сказала Маша, взяв Юльку за локоть. – Я уже кончила… Или нет, я тебе сначала своих коров покажу. Интересуешься?

– Интересуюсь, – кивнула Юлька.

Маша повела её в дальний угол коровника.

– Вот, – сказала, похлопав по ляжке толстую корову, – это Роза. Скоро телиться будет. Она молодец, в прошлом году двойняшек родила. Тут в прошлом году Нина Терехова работала, в техникум поступила, уехала, мне отдали её группу.

Все коровы были одной коричневато-серой масти и казались Юльке одинаковыми. Но Маша отлично их различала. Она называла их по имени и рассказывала о них, как о людях.

– Капризнице дали несправедливое имя, она на самом деле очень смирная и послушная, а Ракита во время дойки ужасно брыкается. А Злата ласковая. Вот, смотри…

Маша подошла к рогатой красавице, и Злата принялась облизывать ей плечи своим длинным языком. Маша погладила любимицу по морде и засмеялась.

– Видишь, какие? – гордо проговорила она. – Ты подожди меня здесь, я сейчас.

Она сбегала куда-то и вернулась уже не в халате, а в пальто. Вышли на улицу. Юлька вскинула лыжи на плечи, пошла рядом с Машей.

– Что ж ты школу не стала кончать? – спросила она.

– Да так, не стала, – неопределённо проговорила Маша.

– И нравится тебе дояркой?

– Нравится. Я ещё из школы всё бегала на ферму маме помогать. Мама тоже доит, она вон в том, во втором коровнике… И заработки хорошие. Я себе пальто справила, сапожки купила. А ты учишься?

– Учусь.

– В институт поедешь?

– Не знаю. Не решила ещё.

– Я, может, потом в техникум поеду, как Нина. Поработаю года два-три и поеду. А ты к тёте, погостить?

– Ну да, на каникулы.

– У нас сегодня танцы.

– Я видела.

– Пойдёшь?

– Конечно, – сказала Юлька.

– Ладно, я за тобой зайду. Я тебе своего парня покажу. А у тебя есть парень? Дружишь?

Юлька замялась. Пока соображала, стоит ли врать, стало уж поздно: пауза её выдала. Если есть друг, так не будешь раздумывать, что ответить.

– Нету, – сказала Юлька.

– А мы уже год дружим. Я ещё в школе училась…

– И он учился? – спросила Юлька.

– Нет, он старше меня. Тракторист…

К танцам Юлька готовилась тщательно. Выгладила платье, повесила на спинку стула. Долго возилась с волосами, сооружая высокую причёску. Досадовала, что у тёти маленькое зеркало – не посмотришься как следует.

Маша зашла за Юлькой поздно – пока управилась с вечерней дойкой, да переодевалась, да ещё к Витьке забежала, сказала, чтоб один шёл в клуб, её не ждал. Метель буйствовала во тьме. Без Маши Юлька, пожалуй, не нашла бы дорогу в этой снежной кутерьме.

На крыльце клуба лежал веник, и девушки обмели друг друга. Танцы уже начались. Скамьи были сдвинуты к стенам и составлены одна на одну, у края сцены сидел на стуле баянист и играл фокстрот.

– Вон, у окна, в сером костюме, – таинственно сказала Маша.

Юлька кивнула, поглядев на высокого парня, который стоял, не танцуя, в стороне. Маша пошла к нему, и парень, увидав её, улыбнулся открыто и радостно и двинулся ей навстречу. «Что ж это такое, – подумала Юлька, – у неё уже любовь… И работа, и свои деньги, и любовь, а я сижу над уроками, и мама устраивает мне скандал, если вечером пойду в кино…» Надо было немедленно и круто менять жизнь, но как это сделать, Юлька не успела обдумать: бойкий кудрявый паренёк подскочил к ней, приглашая на танец.

– Нет, – сказала Юлька. – Я пока… Нет.

Кудрявый с недоумением дёрнул плечами и отошёл. Через минуту он уже кружился с какой-то белобрысой девчонкой. Фокстрот как раз кончился, и баянист заиграл вальс.

Юлька любила вальс. Ей сделалось досадно, что она не пошла танцевать. Пришла на танцы, а сама подпирает стену. Глупо.

Кто-то высокий, в тёмном костюме вошёл в дверь. Юлька вздрогнула – издали, при скуповатом свете свисавших с потолка лампочек, ей показалось, что вошёл Андрей Ильич. Нет, не он. Совершенно незнакомый человек.

– Смотри: зоотехник, – услышала Юлька оживлённый голос.

Зоотехник оценивающим взглядом обвёл зал и вдруг направился в тот угол, где стояла Юлька. «Пригласит – пойду», – решила Юлька.

Он пригласил.

Танцевал зоотехник не блестяще. И пол в клубе был старый, неровный, так что приходилось следить, чтобы не споткнуться.

– Откуда ты, прекрасное дитя? – сказал зоотехник.

Юлькин взгляд упирался в красный, с серебряными блёстками галстук.

– Я москвичка.

– Это заметно, – сказал Юлькин кавалер. – Мы будем танцевать с тобой весь вечер.

«Ещё как я захочу», – подумала Юлька.

Пока баянист отдыхал, Юлька терпела болтовню зоотехника о духовном одиночестве и скуке деревенской жизни, а сама поглядывала на дверь, словно кого-то ожидая. Но когда начался следующий танец, Юлька отвела протянутую руку кавалера.

– Мне надо поговорить с подругой.

Она быстро отошла в сторону и в самом деле попыталась отыскать Машу. Маша танцевала. Тогда Юлька незаметно вдоль стенки проскользнула к выходу. Завернув туфли в газету, она сунула ноги в валенки, оделась и одна вышла из клуба в густой мрак деревенской, почти не разбавленной огнями ночи. Ветер метнул ей в лицо пригоршню колючих снежинок.