355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наталья Парыгина » Я вернусь! Неудачные каникулы » Текст книги (страница 15)
Я вернусь! Неудачные каникулы
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 05:09

Текст книги "Я вернусь! Неудачные каникулы"


Автор книги: Наталья Парыгина


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

14

Самая короткая дорога к дому вела через пруд, но метель так уже разгулялась, что Юлька не решилась идти одна по безлюдному ледяному кругу, а направилась по кривой улице в обход.

Лай собак пробивался сквозь воющий ветер, и где-то далеко, должно быть увязнув и пытаясь выбраться из снежного намёта, гудела машина.

Никто не встретился Юльке на пути до самой больницы. Все окна в больнице были темны, только два – в кабинете доктора, – словно огненные глаза, смотрели в метельную ночь. Юлька задержалась перед окнами, но сквозь белые занавески, прикрывавшие окна до половины, ничего нельзя было разглядеть.

Медленно, с трудом вытаскивая валенки из снега, добралась Юлька до тётиного дома, поднялась на крыльцо. И тут остановилась, прислонясь к колоде.

Странно одинокой почувствовала себя Юлька под печальные всхлипы метели. Словно вдруг очутилась на необитаемой планете. Мама, отец, школа – всё было безмерно далеко, и село исчезло во мгле и снежной заверти, и тётин дом казался необитаем. Только два оранжевых окна докторского кабинета светили в ночи.

Юлька быстро, не думая о том, куда и зачем она идёт, сбежала по ступенькам крыльца. Снежный ветер шибанул её в грудь, словно пытаясь удержать, но Юлька пошла вперёд наперекор ветру. Вот и больница. Осторожно, стараясь не скрипнуть дверью, Юлька шагнула в приёмную. Обе двери – и в кабинет доктора, и в коридор – были закрыты. Юлька бесшумно прошла в своих заснеженных валенках через приёмную, приоткрыла дверь докторского кабинета. И увидала Андрея Ильича.

Он что-то писал. Истории болезней? Или письмо? Он писал, а Юлька на него смотрела, и ей хотелось долго стоять так и смотреть на сосредоточенное, грустное лицо доктора, на прикрывшие лоб волосы и белоснежный халат. Но доктор заметил Юльку.

– Это вы? Входите, – сказал он, отложив в сторону ручку.

Юлька подошла и остановилась напротив стола. Андрей Ильич смотрел на неё вопросительно и устало.

– Я зашла просто так, – сказала Юлька.

– Садитесь, – пригласил доктор. – Ко мне почти никто не заходит «просто так».

Юльке нравилось, что доктор обращается к ней на «вы». Она села, положив на колени завёрнутые в газетку туфли.

– Ходила на танцы. Вы не ходите?

– Некогда, – сказал доктор.

– А на лыжах?

– Редко.

Помолчали. Тишина стояла в больнице, даже завывание вьюги сквозь двойные рамы слышалось совсем глухо. Люстра ярко горела под потолком. А где-то рядом, в палатах, лежали больные, и, быть может, кто-то доживал последние дни.

– Вам бывает страшно? – спросила Юлька.

– Отчего?

– Ну… делать операцию. Или вообще… Когда умирают.

– Бывает, – просто сказал доктор. – Первую операцию никогда не забуду. Шофёра привезли после аварии…

Он не успел рассказать о своей первой операции – телефонный звонок так резко ворвался в тишину кабинета, что Юлька вздрогнула.

Звонил, Юлька поняла, фельдшер из Топольков. Там заболели двое ребят, надо их доставить в больницу. Андрей Ильич положил трубку и тут же снова поднял, вызывая директора совхоза.

– Степан Васильевич, двое ребят заболели в Топольках. Наш автобус не пройдёт в метель. Только «газик»… Нет, мне нужна не одна, а две машины.

Юльке нравилось, как спокойно и строго говорит Андрей Ильич. Директор совхоза сейчас же пришлёт машины. Что, привезут ребят сюда или Андрей Ильич сам поедет за ними? Сюда, должно быть. Одному ведь две машины ни к чему.

Доктор молчал, склонив голову к телефонной трубке, и в глазах его Юлька уловила незнакомую растерянность. И заговорил он теперь иначе – взволнованно и торопливо, словно боялся, что директор совхоза положит трубку, не дослушав его до конца.

– Подозрение на инфекцию, возможно – разные заболевания… Я должен везти их в разных машинах, я не имею права рисковать, один может заразиться от другого, поймите же!

Юлька не представляла, что Андрей Ильич может быть таким беспомощным. Ей сделалось и жаль его, и досадно, и ужасно захотелось помочь доктору. Если бы она могла помочь! Но как? Это Андрей Ильич всем помогает, а ему – никто. Ведь не для себя же он просит машины!

– Мне нужны обе машины… Я прошу вас помочь, Степан Васильевич! Жизнь детей в опасности.

Юлька внимательно глядела на трубку. Степан Васильевич… Степан Ивин, который в войну парнишкой партизанил с отцом, которого тётя волокла через лес в салазках… Юлька видела его. Низенький, широкий в плечах, лицо красное, полное…

– Дайте мне, – вдруг решительно проговорила Юлька, хватаясь за трубку.

Доктор ещё продолжал убеждать Ивина, но Юлька почти насильно отняла у него трубку.

– Степан Ивин! – громко сказала Юлька в микрофон. Она хотела свеличать директора совхоза, но от волнения назвала его так, как называла тётя: Степан Ивин. – Вы забыли, как тётя… как Анна Николаевна спасла вам жизнь?

В трубке было тихо, но Юлька чувствовала, что на том конце провода её услышали, тишина была живая, директор совхоза там, в своём доме, чуть слышно дышал в трубку и, может быть, думал.

– Немцы бы её тут же расстреляли, если бы узнали, что она вас спасла, – продолжала Юлька, выдержав порядочную паузу и немного успокоившись. – Дарья Никитична Тимошкина… Вы ведь всё знаете! А теперь, когда нужно спасти детей, нужны две машины, вы… Ведь Андрей Ильич не для себя…

Юлька всхлипнула, хотела ещё продолжать речь, но вдруг заплакала по-настоящему. Трубку она, однако, по-прежнему прижимала к уху, просто потому, что не догадывалась положить, и директор совхоза слышал её всхлипывания.

Андрей Ильич, с недоумением следивший за Юлькой из-за своего стола, протянул руку, чтобы взять трубку, но тут как раз послышалось:

– Кто вы?

И Юлька крепче сжала трубку и отступила на шаг от стола, чтобы доктор не мог её достать.

– Я – Юлька! – крикнула она. – Из Дубовска. Анна Николаевна – моя тётя. Я всё знаю, всё…

Юлька поискала в кармане пальто платок, не нашла, швыркнула носом, вытерла ладошками глаза.

– Вы должны дать машины, – стараясь не плакать, сказала она. – Должны, вот и всё! Две машины. Потому что инфекция…

– Ладно, – громко, начальническим, немного сердитым басом перебил директор совхоза. – Скажи доктору, что машины будут. Через десять минут.

И – щелчок.

– Спасибо, – сказала Юлька, не успев сообразить, что никто её уже не услышит.

Она отняла трубку от уха, пристально на неё поглядела, словно удивляясь, что та добросовестно передала всё куда надо, – Юлька впервые в жизни серьёзно говорила по телефону. Нет, с Мариной она раньше болтала из автомата, но только теперь поняла, что вовсе не для той девчоночьей болтовни служит хитрая техника.

– Через десять минут, – сказала Юлька неуверенно – она всё ещё не поняла до конца, что ей удалось добиться машин. – Две.

Андрей Ильич встал, взял у Юльки трубку, положил на рычаг.

– Вы просто молодец, – сказал он и направился к вешалке.

«Сам поедет», – подумала Юлька.

– Возьмите меня, – осмелев, попросила она доктора. – Пожалуйста!

– Куда взять? – не понял Андрей Ильич.

– В Топольки. За детьми.

Андрей Ильич привычным задумчивым жестом потёр лоб. Юлька ждала. Хотела ещё что-нибудь сказать, чтобы убедить доктора, но не знала – что.

– Нет, – твёрдо проговорил он. – Нельзя. Не могу.

Он подошёл к стоявшей в углу вешалке. Юлька смотрела, как он одевается. За окном послышался приглушённый рокот «газиков».

15

Андрей Ильич уехал. Сигнальные огоньки машин пропали в снежной замети. Юлька одна осталась среди метельной мглы. Она медленно шла к дому, то и дело оступаясь с тропинки в снег, и ветер подталкивал её в спину, словно торопил. Но Юлька всё равно шла медленно. Куда ей было торопиться? «Нельзя. Не могу». Не может! А кто добился, чтобы ему дали машины? Ни за что бы Ивин не дал ему машины, если бы не она. Что она, на прогулку, что ли, просилась? Она же хотела ему помочь! Взял с собой медсестру. Ведь в дороге не нужно лечить. Только держать на руках закутанного ребёнка. Чтобы ему было удобно. Удобно и тепло…

Он несправедлив, этот молодой доктор. Да разве только он несправедлив к Юльке? Ирина Игнатьевна считает её разболтанной, нерадивой ученицей. Олег решил, что она недостойна участвовать в лыжном походе. Марк её просто ненавидит. Мама думает, что она глупая, легкомысленная девчонка. Пашка Чёрный готов был столкнуть её с плота в воду…

И все они не понимали, не хотели и не пытались понять то большое, главное, что было в Юльке. Всё судили о ней по каким-то пустякам. Никто не хотел проверить её в настоящем, серьёзном деле.

Нет, никто не понимает Юльку Романову. Глупые люди. Смешные люди…

Юлька долго обметала на крыльце веником валенки и пальто, сняла тётин пуховой платок, стряхнула с него снег. В дом вошла угрюмая. Тётя автоматически была причислена к тем неразумным людям, которые не хотели оценить Юльку по достоинству. Чистит картошку. Собирается с вечера приготовить завтрак, чтобы утром только разогреть.

Юлька разделась, молча прошла в комнату. Села на диван. Сидела и слушала, как воет за окном вьюга.

– Ты чего невесёлая? – спросила тётя, остановившись в дверях комнаты и вытирая руки о передник.

– Ничего, – сказала Юлька.

– Погода не нравится?

– Погода.

Тётя могла бы удовлетвориться этим объяснением и заняться своей картошкой, но она медлила, не уходила.

– Замечаю я, Юлечка, что часто ты хмуришься. В твои-то годы надо бы весёлой да счастливой быть, а ты хмуришься. Или, может, злишься на кого? Нехорошо это.

– Да ни на кого я не злюсь! – раздражённо отозвалась Юлька.

– Бывает, что человек зло копит. Злобинку к злобинке собирает, ровно скряга копеечки. Накопит зла и становится ненавистником. Всех людей ненавидит, и правых, и виноватых. Весь белый свет ему чужой да неприветный. Боюсь я таких. Боюсь и жалею.

Тётя не дождалась, что́ ей ответит Юлька, медленно повернулась и ушла в кухню. А Юлька как раз хотела ей сказать… Ведь это же Пашка Чёрный! Про него говорила тётя. Становится ненавистником… Злобинку к злобинке собирает…

Да, вот в чём дело… Он копил зло. Всякую обиду, большую и маленькую, помнил и берег и думал, как бы отомстить. Главное – отомстить. Сделать зло. Тем, кто обидел. И просто так, кому придётся. А добро он забывал. Люди разные. Не все же относились к нему плохо. Он ненавидит людей. Бабку. Мачеху. Отца. Мальчишку, который не сделал ему ничего плохого, столкнул с плота в ледяную воду. Это была уже не игра. Не шутка. Даже не хулиганство. Сознательная подлость – вот что это такое. Подлость, которую нельзя простить.

Юлька сидела одна на диване и думала о Чёрном, словно ей очень важно было разобраться, почему он стал таким. Ведь она решила с ним больше не встречаться, зачем ей нужно думать о нём? А сама думала. Тётя как бы бросила ей ключик к чужой душе. Бросила и ушла, а Юлька теперь открыла заколдованный тайник и с любопытством разглядывала его.

Он ненавидит школу, в которой учился. Спилил яблони… Ведь никто же не хотел, чтобы Пашка стал хулиганом. В седьмом Алексей Иванович занимался с ним дополнительно по математике. Летом его бесплатно отправляли в пионерский лагерь. Ирина Игнатьевна сколько раз по-хорошему уговаривала Пашку взяться за учёбу. Он ничего этого не помнит. Запомнил, что какие-то дроби плохо ему объяснили. Сам же говорит, что не слушал… И этого воробья, когда выспорил ножик. В жизни всё время что-то случается. И какие-то случаи и события человек забывает, а другие хранит в памяти. И даже мысленно раздувает, как воздушные шарики. Ему же только шестнадцать лет. Вся жизнь впереди. Так говорят: вся жизнь впереди… Не совсем верно говорят… Шестнадцать лет позади. И за эти шестнадцать лет он накопил столько зла…

«А ты?»

Юльке показалось, что это не сама она себя спросила, а кто-то неизвестный прошептал у неё над ухом: «А ты?»

«Что – я?» – заносчиво сказала Юлька этому неизвестному.

«А то, – упрямо проговорил он, – то, что ты, как Пашка, видишь иногда одни свои обиды. Да, видишь обиды там, где тебя никто не собирался обижать».

«Неправда!» – сказала Юлька.

«Неправда? – ехидно осклабился невидимый Юлькин судья. – Неправда? Ведь ты же опоздала на контрольную. Тебе же за дело попало от Ирины Игнатьевны. А ты решила, что она к тебе придирается. Думала ведь, что придирается».

«Мало ли, что человек со зла подумает».

«Вот именно: со зла. Так это начинается. Маленькое зло и большая неблагодарность. Алексей Иванович остался с тобой после уроков, чтобы ты написала контрольную. Но ты ведь не сказала ему: «Спасибо». Ты забыла. Мы часто забываем благодарить за добро. А злиться не забываем. От зла ещё рождается зло. И потом человек становится таким, как Пашка Чёрный. В войну такие не были героями. В войну такие… Чтобы стать героем, надо любить людей. Как Данко. «Что сделаю я для людей?» И отдал людям своё сердце. Тысячи людей поступили, как Данко. В революцию. В Отечественную войну. И в мирное время тоже. Одни просто живут. А другие отдают своё сердце людям».

Неизвестный исчез, оставив у Юльки тревожное желание во всём разобраться. В жизни. В людях. В себе. Больше всего – в себе.

Юлька вдруг поняла, что не знает себя. Кто она? Романтик или пустая фантазёрка? Волевой человек или капризная девчонка? Широкая душа или мелкая эгоистка? Были вопросы, а ответов не было. И нельзя было поднять руку и спросить Ирину Игнатьевну. И ни в одном учебнике не было ответов. Самой предстояло Юльке ответить на эти вопросы. И не анкетным «да» или «нет». Всей жизнью предстояло ответить.

– Юлечка, ты читала сегодня газету? – спросила из кухни тётя.

Юлька вышла в кухню.

– Нет. А что?

– Про вашу электростанцию пишут. Вот здесь. Новый блок пустили.

Юлька взяла у тёти областную газету, прочла короткую информацию. «На Дубовской электростанции дал первый ток…» Юлька представила себе высокую кирпичную трубу, которая вчера ожила, задышала, задымила над белой степью, и ей вдруг захотелось немедленно увидеть этот сизый хвост дыма… Постоять на горе и посмотреть на дымящую трубу, а потом спуститься к проходной и дождаться отца и маму и идти рядом с ними домой по обросшим снегом ступеням крутой Красноармейской улицы.

– Тётя, я завтра домой поеду, – сказала Юлька.

– Да ведь ещё два дня собиралась пожить.

– Нет, поеду…

– С фронтовиками хотела поговорить, – с упрёком заметила тётя. – Что ж ты?

– Я поговорила, – сказала Юлька. – С тобой поговорила. Ты герой. Я о тебе расскажу в классе. И о Марье Захаровне расскажу, и о той школьной уборщице – о Тимошкиной Дарье Никитичне, и о Степане Ивине…

– Так мы ж не на фронте, – возразила тётя.

– Нет, – сказала Юлька, – вы все – герои. Я ещё не знаю, смогла бы я так или нет.

– Твои дела все впереди, – сказала тётя. – Так завтра поедешь?

– Завтра.

– Давай-ка я тогда калачиков в гостинцы испеку. Василий любил мои калачики. Да и мама твоя поест…

Автобус уходил утром. Анна Николаевна решила проводить Юльку до автобуса.

– Ты собирайся, – сказала она, – я сбегаю в больницу, отпрошусь на часок у старшей сестры.

– Пойдём вместе, – сказала Юлька.

В приёмной Юлька отстала от тёти. Как только Анна Николаевна ушла, она открыла дверь в кабинет главного врача.

Кабинет был пуст. Белый халат висел на вешалке. Белый стол стоял в углу. Какие-то бумаги лежали на столе. Наверное, со вчерашнего дня Андрей Ильич ещё не был в кабинете.

Юлька не слышала, как тётя вернулась в приёмную. Она подошла, положила Юльке на плечо руку.

– Ты что?

– Так, смотрю, – сказала Юлька. – Андрей Ильич ещё не приходил?

– Спит, – сказала тётя. – В пять утра вернулся – в областную больницу мальчика отвёз. Из Топольков мальчик. Девочку к нам привезли, а мальчика – в областную. Пойдём, что ли?

– Пойдём.

Они зашли домой, взяли вещи. Тётя несла кошёлку с калачами и с антоновкой, а Юлька – свой рюкзак и лыжи. Метель улеглась, и земля отдыхала после беспокойной ночи под свежим пушистым покровом.

– Ты бы летом ко мне приехала, – сказала тётя. – Летом у нас больно хорошо.

– Я приеду, – пообещала Юлька.

«Если бы не эта ночная поездка, Андрей Ильич пошёл бы меня проводить», – подумала Юлька. «Не выдумывай, – возразил ей тот вредный Неизвестный, с которым она спорила вчера. – Ни за что бы он не пошёл». Но Юлька стояла на своём: пошёл бы. И сама она не знала, зачем ей это нужно, чтобы доктор её провожал. А всё же хотелось верить: если бы не эта беспокойная ночь, проводил бы.

– Как бы не опоздать к автобусу, – беспокойно проговорила тётя.

Но они пришли как раз вовремя. Постояли минут пять – и показался на белом холме красный автобус. Издали он выглядел маленьким и катился вниз беззвучно, словно кто-то пустил с горы игрушечный вагончик.

Анна Николаевна стояла неподвижно и глядела на приближающийся автобус. А когда он остановился, тётя вдруг, спохватившись, поставила кошёлку на снег, обняла Юльку и заплакала.

– Тётя, ну что ты? Я ведь ещё приеду, – говорила Юлька торопливо.

– Едете, что ли? – крикнул водитель.

– Тётя!

– Садись, садись. Отпусти лыжи-то, я подам.

Свободные места были только на заднем сиденье. Когда автобус тронулся, Юлька обернулась и стала глядеть в широкое стекло. Тётя в своём старом, неуклюжем пальто стояла возле телеграфного столба. Юлька махала ей рукой. Чем дальше уходил автобус, тем меньше становилась одинокая женщина у столба. Потом она совсем растворилась в зимнем туманном воздухе.

Белое поле, словно огромный лист чистой бумаги, расстилалось вокруг. Автобус торопливо выписывал на этом листе ровную строчку.



    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю