Текст книги "Любовь зла или Как полюбить козла (СИ)"

Автор книги: Наталья Мусникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Тропка сестричка, уведи погоню в леса тёмные, болота топкие, сбей со следа, не дай меня настигнуть! Травами опутай, камнями ноги исколи, сором глаза запороши!

Колючая пыльная травка заколола ладони, камушки подкатились к самым пальцам и стали тереться о них, словно маленькие котята. Порядок, моя мольба услышана! Я поднялась на ноги и опять побежала, в очередной раз давая себе зарок всенепременно начать заниматься пробежками каждое утро. Вот прямо с завтрашнего утра непременно и начну. Права была наставница по пакостям: ведьме без умения бегать и прятаться долго не прожить, уж больно люди вокруг суровые и шуток не понимающие.

Глава 2

До дома я добралась грязная, усталая и как никогда похожая на злобную колдунью, призванную пугать маленьких детей. Кстати, как показывает практика, маленькие дети ни капли злобных колдуний не боятся, доводя их до белого каления бесконечными вопросами, а также попытками сожрать всё, что не приколочено и не убрано на недосягаемую высоту. Помню, попросила меня как-то ткачиха Марта посидеть с её двумя очаровательными детишками, пока она с мужем на ярмарку в соседний город съездит. В благодарность мне посулили отрез ткани на платье, да золотых ниток, вот я и согласилась. Ещё отказывалась, мол, дети у тебя хорошие, приглядеть за такими никакого труда не составит, а брать плату ни за что я не приучена, я же не начальник стражи. Марта тогда только рассмеялась, но объяснять ничего не стала, на телегу села, рукой помахала и уехала. Мы с детьми махали ей вслед до тех пор, пока телега за поворотом не скрылась, а потом домой пошли. Ко мне, разумеется, я же наивно предполагала, что от двух маленьких детей моей лавке никакого вреда не будет. Угу, как же! Малышка в первые же полчаса так затискала Черномора, что он от неё на улицу сбежал и дверь на засов задвинул, чтобы она за ним следом не увязалась. Мальчик же, как настоящий мужчина деловитый до невозможности, вместо хвороста в печь подкинул мои травы сушёные, мол, дверь не отворяется, хвороста не принести, а трава сухая тоже горит хорошо. Из печи вылетел клуб синего дыма, принявший форму жуткого волка, который с оскаленной пастью бросился на детей. Пока я лихорадочно соображала, что за травы сгорели и что мне теперь делать, волк был зацелован, зачёсан едва не до дыр и валялся кверху пузом, лениво дёргая лапой. На одном ухе у него красовался кривой бант, а туловище опоясывала перевязь с деревянным мечом. Мои попытки оторвать детей от волка были встречены таким оглушительным дружным рёвом, что я махнула рукой и отступилась, решив, что столь горластая парочка вполне заслужила право на самостоятельность. И как только Марта с ними справляется?

Как всегда, вспомнив про Марту и её детей, я рассмеялась, позабыв обо всех невзгодах. Право слово, есть о чём печалится, можно подумать, первый раз с начальником стражи лбами столкнулась! Конечно, так-то сильно мы раньше не бодались, ну так козёл, он и есть козёл, с какой стороны избы не привязывай, а дурной дух всё равно просочится. И вообще, Огнецвет теперь в болоте с лягушками, глядишь, присмотрит там себе какую-нибудь царевну, женится на ней, то-то смешная пара получится: лягушка с козлом! Интересно, а детки у них какие пойдут? Надеюсь, в матушку, лягушка-то хоть после поцелуя человеком становится, а Огнецвет безнадёжен. Посмеиваясь и насвистывая себе под нос бравурный мотивчик послушанный как-то у охотничков, а может, и разбойничков, поди разбери среди этих бородатых рож насколько они законопослушны, я быстро ополоснулась, запихнула испачканную одежду под печь и тихим стоном наслаждения растянулась на кровати. О, матушка природа, как же на самом деле мало надо для счастья, была бы еда да отдых натруженным ногам, а всё остальное суета, рождаемая глупостью да гордыней!

Черномор, дождавшийся когда я начну засыпать, прицельно прыгнул мне на живот, затем с громким блаженным мурчанием протоптался по ногам, после чего стал так яростно намываться, что меня едва из кровати не вытряхнуло.

– Морда, спи уже, – проворчала я, делая героическую попытку выдернуть себе хоть кусочек одеяла из-под кошачьей тушки. Угу, с тем же успехом я могла попытаться свернуть гору, нет, завтра же ограничу котяру в еде, пусть худеет!

Прикидывая, каким образом лучше будет закрывать горшки и миски со снедью, я сама не заметила, как уснула, а разбудил меня резкий грохот, прозвучавший, как мне показалось, прямо над ухом. Я резко села в кровати, испуганно вытаращившись в окружающую меня со всех сторон непроницаемую темноту. Сердце бешено билось где-то в горле, пальцы затекли, судорожно стиснув одеяло у груди. Праматерь-ведьма, что вообще происходит?! Неужели обещанный уже несколько лет назад конец света всё-таки наступил? Мрак, как же не вовремя!

Тишину ночи разорвал истерический грохот в дверь, сопровождавшийся сдавленными поскуливаниями и повизгиваниями. Не поняла, это что ещё за оборотень буйствует, неужели полнолуние наступило? При мысли о том, что я пропустила заветную ночь, во время которой можно пополнить запасы трав, меня прошиб холодный пот. Я резко спрыгнула с кровати, чуть не наступила на хвост сжавшемуся в комок Черномору и резко отдёрнула занавеску на окне, чуть не сорвав её. Уф-ф-ф, хвала праматери-ведьме, полнолуние ещё не наступила, не опоздала! Так, а раз это не взбесившийся оборотень ломится ко мне среди ночи в страстном желании сделать меня своей парой, значит, кому-то из соседей совсем худо.

Словно в подтверждении моим выводам из-за двери долетело приглушённое, чуть слышное за всхлипами:

– Отворите, господарыня ведьма, всеми богами молю, откройте!

Голос гончара Крабата я узнала без труда, а потому решительно, не теряя больше ни песчинки времени, распахнула дверь. Как оказалось, гончар был не один, к его боку жалась зарёванная конопатая дочка, ещё одна, чуть постарше, боязливо выглядывала из-под тятенькиной руки.

– Господарыня ведьма, – медведем попавшим в капкан взревел Крабат, с таким пылом грохаясь на колени, словно я его в благородные рыцари посвящать собиралась, – помогите! Любые деньги отдам, что пожелаете исполню, только спасите!

Я осторожно огляделась по сторонам, но никаких преследователей, от коих нужно было бы спасать почтенного отца семейства не заметила. Присутствия тёмных чар, каких-то проклятий или других признаков скорой и неминуемой кончины я также не увидела, а потому позволила себе чуть приподнять брови и строго спросить:

– И что случилось? Только говори прямо и кратко, да не ори, соседям о твоих бедах знать не обязательно, пусть и дальше спят.

Гончар всхлипнул, затёр массивным кулачищем скупую мужскую слезу (судя по заляпанности щеки отнюдь не первую) и, с трудом совладав с прыгающими губами, кое-как едва разборчиво прошептал:

– Жена у меня рожает.

Пфе, тоже мне новости! Да я супругу Крабата только в двух состояниях и видала: на сносях да сразу после родов, у них детишек в доме уже на целый полк наберётся. Одно плохо: лишь девки рождаются, не везёт гончару на сыновей, хоть ты плачь.

Я зябко передёрнула плечами, щелчком пальцев набросила себе на плечи платок и не сдержав зевка уточнила:

– И что? Насколько я помню, это далеко не первые роды у твоей жены.

– В этот раз сын будет, – Крабат довольно улыбнулся и тут же сник, с такой силой стиснув голову в ладонях, что я побоялась, как бы у него череп не треснул. – Только что-то не так пошло. Целитель сказал, робятёнок как-то не так лежит, выйти не может, Августа криком кричит, извелась уже вся, а толку мало.

Мда, тяжёлый случай, от таких родов мать с ребёнком и помереть могут. Я звучно хлопнула в ладоши, подхватывая прямо из воздуха корзинку, в которой держу запасы зелий, трав, чистых тряпиц, игл и прочих необходимых предметов для срочных и особо тяжёлых случаев, кивком приказала гончару и его дочкам следовать за мной и уже только на середине пути сообразила, что Крабат упоминал целителя.

– Крабат, я правильно понимаю, что у вас в доме целитель? – шаг я не замедляла но вся так и сжалась в ожидании ответа. Не нравится мне наш городской лекарь, вот что хотите со мной делайте, а он мне не нравится. Мерзавец он, почище начальника стражи. Тот просто глупый и избалованный козёл, а этот змей подколодный. Напрямую пакостить не станет, но за спиной любую подлость совершит и не поморщится.

Гончар устало махнул рукой, походя сунув за щёку устало захныкавшей дочери кусок сахару и потрепав по всклокоченным льняным кудрям другую:

– Да какое там… Как Августа рожать-то начала, так прибёг, мы его даже и не звали. Закомандовал сразу, весь дом на уши подал, полотенце ему самое лучшее да чистое принесите, воды нагрейте, ножницы приготовьте, а то мы, право слово, сами не знаем что да как! Чай не первенец у нас, опыт уже имеется.

Ну да, не зря ведь Августа самая наилучшая в городе повитуха, все бабы да молодые жёнки всегда к ней бегают советоваться что да как делать.

– Значит, целитель сейчас у вас?

Мне было крайне необходимо получит чёткий и внятный ответ, ведь от него зависело: надо мне ставить защиту на себя, или не стоит силы тратить, лучше целиком сосредоточиться на роженице и её младенце.

– Сбёг целитель, – авторитетно заявила конопатая девчушка, звучно шмыгнув носом. – Как мамынька шибко кричать стала, да кровь пошла, он побледнел весь, засуетился, мало Марту из зыбки не вывернул, да и сбёг. Ишшо полотенечко пушистое прихватил…

– Клара, – Крабат укоризненно покачал головой, – нельзя влезать в разговоры взрослых. И плохо говорить о господаре целителе тоже нельзя, некрасиво.

– Но я сама видела, как он полотенце в котомку свою сунул, – широко распахнула глаза вторая дочь. – Я аккурат Марту укачивала, она звонко так кричала.

Если бы меня кто-нибудь особенно талантливый попытался вывернуть на пол из висящей почти под потолком зыбки, я бы тоже орала. За звонкость, конечно, не поручусь, но вопила бы от души.

– Уже почти пришли, господарыня ведьма, – прошептал Крабат, прислушиваясь к царящей на улице тишине и с робкой надеждой добавил, – а можа, разродилась уже? Вон, как тихо вокруг, даже шепотка ветра не слышно…

– В любом случае, проверить нужно, – я поплотнее закуталась в платок, дав себе зарок одеваться в следующий раз потеплее, если ночью на улицу позовут.

Едва мы подошли к двери, как раздался такой оглушительный вопль, что земля ощутимо дрогнула у меня под ногами, а ручка двери, к которой я прикоснулась, испуганно сжалась, словно досадуя о том, что не может вырваться и убежать прочь от этих страшных криков.

– Мамынька, – дружно пискнули девчушки, размазывая по лицу слёзы – ой, мамынька родненькая-а-а!!!

– Да тише вы, – прицыкнула я на девчонок, – без вас в ушах звенит. Крабат, проследи, чтобы твои дочери мне мешали. Ну, чего глазами хлопаешь? Живо!

Я бросилась к извивающейся на скомканных мокрых простынях роженице, а гончар поспешно и бестолково, словно неопытная несушка, заприметившая коршуна, принялся собирать своё многочисленное семейство. Ой, матушка природа, как бы самую малую и правда из зыбки не вытряхнули, возись с ней потом.

– А ну, тихо всем! – рявкнула я, для пущего эффекта пуская из глаз пару колючих молний. – Девочки, берите папу и идите…куда-нибудь. Да, самая старшая пусть принесёт чистых тряпок и горячей воды.

Я склонилась над Августой, мягко ощупала вздувшийся словно каменный живот. Мда, худо дело, травы и простые заклинания тут уже не помогут, придётся резать. Я вздохнула, вытаскивая из корзинки острый серебряный нож.

– Пощадите, господарыня ведьма! – пронзительно взвизгнули у меня над ухом, я чуть нож не выронила от неожиданности. – Смилуйтесь, не убивайте мамыньку!

Да что же это такое, в самом деле, я кому сказала, чтобы все убирались?!

Я резко повернулась к старшей дочери кузнеца и грозно сверкнула на неё глазами:

– Пошла вон, дура, пока я тебя в жабу не превратила!

Девушка шмыгнула носом и тихо, но упрямо произнесла:

– Не уйду. Я мамыньку в обиду не дам.

Вот что мне с ней делать, идиоткой?! Я глубоко вздохнула и нежно проворковала:

– Пойми, девочка, твоей маме нужна помощь… – Августа слабо застонала, – твой братик сам выбраться не может, я должна ему помочь.

Девица набычилась, упрямо выдвинув вперёд подбородок:

– Я с вами останусь.

– Да ради всех богов земли, – я передёрнула плечами, вынимая склянку с едким, убивающим заразу, зельем. – Только от кровати отойди, когда тошнить станет.

Девица запыхтела как целое ежиное семейство, сердито посверкивая на меня глазами, но мне её неприязнь была как начальнику стражи проповеди о благородстве и милосердии. Я выудила из сумки флакончик с сонным зельем, щелчком пальцев переместила себе стоящую на столе щербатую глиняную кружку и чуть шевеля губами принялась отсчитывать капли. Зелье очень сильное. Одной каплей больше нальёшь и всё, Августа никогда не проснётся и никакие поцелуи самых распрекрасных принцев не смогут её разбудить, тем более, что Крабату вряд ли понравится, если его жену начнут целовать разные принцы. Отсчитав ровно двадцать девять капель, я долила воды, шепча заклинание, и когда зелье стало прозрачно-синего цвета, протянула чашку Августе.

– Выпей, это поможет заснуть.

Женщина слабо улыбнулась, протянула дрожащую руку, но удержать чашку не смогла, чуть не вывернув питьё на кровать.

– Тише, тише, – я мягко придержала руку Августе, – не спеши и не бойся, всё будет хорошо. Ничего с тобой и твоим сыном не случится.

Я продолжала тихонько ворковать разную успокаивающую чепуху, а сама внимательно наблюдала за женщиной, отсчитывая время. На пятнадцатой, самое большее, семнадцатой песчинке она должна уснуть. Десять… А если не уснёт? Да ну, бред, зелье многажды проверенное, оно не подведёт. Тринадцать… Ну же, хорош таращиться на меня, как на путеводную звезду, засыпай! Пятнадцать… Мрак и все его приспешники, не заснула! Неужели я перепутала флакон? Я взяла чашку, якобы для того, чтобы переставить её на другое место и принюхалось. Нет, запах правильный, значит с зельем я не ошиблась. Семнадцать… Ну же, давай, засыпай, иначе резать придётся по-живому, а это не только больно, но ещё и опасно!

Августа слабо улыбнулась, чуть заметно вздрогнула и застыла. Ну слава первой лесной ведунье, от которой, согласно легенде, и пошёл весь род людской!

– Мамынька, – всхлипнула старшая дочь Крабата, о которой я успела благополучно забыть, – мамынька, что с тобой?!

– Не ори, она спит, – прицыкнула я на девицу, решившую продемонстрировать мне всю силу и мощь своего голоса.

Сражённая, как птица, на самом взлёте своего вопля, девушка опять сердито засопела, пытаясь пробудить во мне то, что я оставила дома в тёплой постельке: мою совесть. Нет, я просто обалдеваю от этих людей: как сама лезет под руку и спорит с ведьмой, так ничего, а стоило мне только призвать её к порядку, тут же начинает обижаться и смотреть на меня как охотник на зайца, который вместо того, чтобы убегать, пренебрежительно повернулся спиной и дёрнул ухом. Вот сразу чувствуется, что старшая из детей, всех норовит повоспитывать!

Я зло дёрнула плечом и резко выдохнула через плотно стиснутые зубы, возвращая себе спокойное сосредоточение. Если я сейчас потеряю концентрацию, то могу угробить и мать, и не родившегося пока ещё сына, а он-то точно ни в чём не виноват. Я тщательно обработала нож, монотонно и размеренно, как того требовал ритуал, шепча заклинания. Лично мне всегда казалось, что этот монотонный речитатив призван не столько оберегать от зла и привлекать удачу, сколько успокаивать ведьму, по крайней мере меня он всегда вгонял в состояние транса, когда голова мыслит чётко и холодно, а чувства отсутствуют напрочь.

– Эритра, – выдохнула я последнее слово речитатива и полоснула Августу ножом по животу, отворяя врата в наш мир для нового человека.

Сопящая над ухом девица всхлипнула, зажала рот рукой и поспешно отпрыгнула в тёмный угол, откуда долетели характерные булькающие звуки. Ну вот, а я о чём, хорошо хоть, ума хватило в угол отбежать, а то мне для полного счастья тут только её, скажем так, выделений не хватало. Я бережно достала крупного большеголового младенца, чью шейку шнурком обвивала пуповина. Вот тебе и здрасьте, мало мне неправильного его положения, так тут ещё и удушье! Я поспешно освободила шейку, перевернула младенца вниз головой и шлёпнула по попке. Ну же, давай, дыши! Ты столько перенёс, столько вытерпел за сегодняшний день глупо сдаваться, когда все испытания остались позади! Комок тёмной слизи упал на пол, малыш открыл мутные круглые глаза, вращающиеся независимо друг от друга и запищал. Уф-ф-ф, хвала всем богам разом, я это сделала!

– Принимай братишку, – я протянула грязного скользкого младенца оправившейся, но всё ещё бледной до зелени старшей сестре, – что с ним делать, думаю, ты и без меня знаешь. А я пока с мамой закончу, тут немного осталось.

Девушка послушно (вот, давно бы так!) кивнула и выскочила из комнаты, что-то нежно сюсюкая плачущему и судя по нарастающему звуку уже входящему во вкус младенцу. Мда, судя по громкости плача, о здоровье младенца можно не волноваться. Я старательно намыла руки, протёрла их едким раствором, зашипев сквозь зубы, когда зелье попало на крошечную царапину, достала из корзины катушку ниток и иглу и основательно наполоскала их в зелье. Как говорила ведьма-наставница: первая профилактика любой болезни – это тщательное соблюдение чистоты рук и инструментов, которыми вы будете работать.

Закончив последний стежок, я устало выдохнула и вытерла рукавом пот со лба. Мрак, такое впечатление, словно я сама рожала, честное слово! Во рту пересохло, в носу щиплет от мерзкого металлического запаха крови, руки дрожат, поясница разламывается, а ноги гудят так, словно на мне вся королевская охота скакала без остановок. В таком состоянии я даже до дома не дойду, упаду от усталости в ближайшей канаве. Может, попроситься на ночлег, благодарный гончар всяко не откажет в такой малости, мне ведь много не надо, я, если что, и на сеновале поспать могу. Я присела на краешек кровати, прикусила губу, обдумывая, насколько разумно изменять своим же собственным правилам и хоть раз заночевать вне родного дома, и тут же ощутила, как сердце острой иголочкой кольнула тревога. Нет, здесь мне оставаться не стоит, нужно идти домой, причём срочно. Позабыв про усталость, я решительно поднялась, чуть поморщившись от боли в пояснице, и, проверив состояние Августы, бесшумно покинула комнату, плотно закрыв за собой дверь.

В коридоре топтался Крабат, который при виде меня грохнулся на колени и придушенным шёпотом возопил:

– Господарыня ведьма, да как же мне и благодарить-то вас?!

Я слабо улыбнулась, вяло махнула рукой:

– Кувшины мне для зелий сделайте, три штуки, и всё, больше ничего не надо.

Гончар с таким пылом бухнул лбом об пол, что даже гул пошёл:

– Сделаю самые наилучшие из заповедной звенящей глины и каждый золотом доверху наполню!

Угу, а то я не знаю, что даже для одного кувшина золота потребуется столько, что мастеру придётся месяц, не разгибая спины, за кругом гончарным сидеть, а всему его семейству корки сухие жевать и водой запивать! И это ещё сильно повезёт, если о накоплениях начальник стражи не пронюхает, уж он-то церемониться не будет, враз всё себе заграбастает!

– Не надо золота, – я перешла на таинственный шёпот, – мне, ведьме, его много вредно, дара могу лишиться. Чародейство уйдёт, коли я его на золото менять стану.

Это, конечно, ерунда полнейшая, но по-другому унять прямо-таки раздувающегося от благодарности Крабата у меня вряд ли получится.

– Ну, коли золота не надо, давайте я вас хоть до дома провожу, – гончар дёрнулся в угол, где висел его потрёпанный плащик, – по ночам гулять небезопасно, особенно такой красивой девушке.

Кхм, приятно, конечно, что меня красивой назвали, только я ведьма и нападать на меня вряд ли кто-то рискнёт, даже с очень большого задору или сильно пьяный. А вот многодетного папашу могут и обидеть, лихой народец почему-то свято убеждён, что гончары, как и кузнецы, в золоте буквально купаются. И если нападать на дюжих кузнецов всё-таки не рискуют, одинокий гончар может привлечь нехорошее внимание. Им, беззаконникам, не объяснишь ведь, что у мастера семеро по лавкам, и весь его доход на прокорм да содержание семьи уходит.

– Не надо меня провожать, – я легко повела рукой, наводя на Крабата сонливость, – я же ведьма, никто меня не обидит.

Гончар сладко зевнул, устало потёр глаза, но не отступился, упрямо пробурчал:

– А порядок быть должок. Квестка, а ну, слетай живой ногой за кожевником Карлом, пусть он господарыню ведьму Семицвету до дому сопроводит.

Отмахаться от провожатого в лице кожевника Карла я так и не смогла, поэтому всю дорогу до дома чувствовала себя арестантом, конвоируемым в тюрьму. Нет, сам по себе кожевник был очень даже неплохим соседом и отменным мастером, но при этом слыл самым большим угрюмцем в городе. От него никто и никогда не слышал больше трёх слов за встречу, правда, встречались счастливчики, утверждавшие, что смогли развести Карла на целых пять слов, помимо традиционных «здр», «ну», «пока» ещё и «ого», и «бр». Я к таким счастливчикам не относилась, в моём присутствии кожевник замокал намертво, не смея даже дышать излишне громко в компании господарыни ведьмы. Сначала меня это раздражало, потом смешило, а потом я привыкла и стала относиться к молчаливости Карла философски. Ну и что, что молчун, зато мастер самый лучший, и травы в мешочках из его кожи усиливают свои свойства в два раза. Правда, на тёмной улице, борясь со стремительно нарастающей паникой, причину которой я так и не смогла понять, молчание спутника усиливало беспокойство, заставляло всё убыстрять и убыстрять шаг. Последний грязный проулок до дома я вообще бежала, совершенно неприлично задрав юбку аж до колен. Да и ладно, кто меня в такой темноте увидит-то? Карл если только, так он на меня и не смотрит.

Я хватанула ртом воздух (нет, надо было всё-таки бегом заняться, ох, надо!) и закашлялась от дыма. Дыма?! Я замерла как замороженная, настороженно принюхиваясь и не замечая, что стою в луже, и вода просачивается в башмаки. Откуда запах дыма, кому это приспичило среди ночи печь топить? Сердце опять сжала ледяная рука близкой беды. Пахло отнюдь не терпким дымком печи, к нему всегда примешивается аромат свежего хлеба, печёной картошки или сбежавшего из чугунка варева. Этот дым был жирным, бесцеремонно щекочущим горло, выжигающим слёзы из глаз, дым неукротимого огня, вырвавшегося на свободу и теперь уничтожающего всё и всех на своём пути. Я заполошно всплеснула руками и припустила во весь дух к своему домику, отчаянно гоня мысли о том, что это именно он попался разгулявшейся огненной стихии. Быть такого не может, никакого открытого огня я не оставляла, у меня просто нечему гореть!

Едва я выскочила на родную улочку, как меня с радостным рёвом и гулом встретили языки пламени, отплясывающие какой-то дикий танец на крыше моего дома. Нет, этого не может быть, так нельзя, у меня же там Черномор! И зеркало! Я заслонилась рукавом от жара и бросилась к дому, но была перехвачена могучей соседкой, матерью Малийки.

– Куды, дикая, – прогудела баба, легко удерживая меня в своих поистине медвежьих объятиях, – не вишь, чё деется? Мужики пытались пламя погасить, да оно от воды только пуще разгулялось.

– Пусти, – я отчаянно рванулась, чувствуя себя бабочкой, попавшей в паучьи сети, – пусти, у меня же там кот! И зеркало!

– Котик ваш, господарыня ведьма, выбрался, я сама видела, – Малийка переплела пальцы на правой руке, подтверждая искренность своих слов.

– А зеркало чё, безделушка, – прогудела продолжающая меня удерживать мамаша, – из-за него жизней рисковать не стоит.

Из моих глаз, разъеденных дымом и опалённых жаром, помимо воли потекли слёзы. Я всхлипнула, утыкаясь в мягкое плечо как единственное спасение от всех бед и напастей этого мира:

– Вы не понимаете, это зеркало не простое, оно живое, волшебное.

– Ой, – Малийка испуганно прижала руки к щекам, – мамынька, милая, может, сказать мужикам, пусть попробуют…

– Спятила?! – могучий бабий рык заглушил даже рёв огня и треск начинающей оседать крыши. – Вон, крыша уже просела, скоро рухнет, за ней и стены посыплются, в такое пекло соваться, только смерти искать.

Грохот, сопровождавшийся роем колючих искр, подтвердил правоту женщины. Объятая пламенем крыша рухнула, погребая под собой последний призрачный шанс на спасение зеркала. Зеркало… Семейный артефакт, трепетно передаваемый из поколения в поколение от бабушки к самой сильной и талантливой внучке, мой защитник и советник, всегда готовый поддержать весёлой шуткой или взбодрить острым словом. Я зарыдала в голос, вспомнив ехидную старушку, с которой так часто спорила, которая сердила меня, не желая отвечать на глупые суетные вопросы, но при этом давала мудрые советы и щедро делилась накопленными поколениями предков рецептами.

– Ну, милая, не плачь, – прогудела соседка, тяжёлой рукой неуклюже гладя меня по голове, – дом мы тебе всем миром новый справим, травок ишшо насобираешь, лето-то, хвала богам, токо начинается. Да и посудин для твоих зелий мы быстро наберём, всем миром-то долго ли плошек да чашек найти.

Огонь наконец-то стал стихать, стоящая вокруг толпа зашевелилась, зашепталась, ревматически протяжно заскрипел колодезный ворот, заплескалась вода, сердито зашипело заливаемое ей пламя. Там и тут зазвучали грубые окрики стражников, призывающих разойтись по домам и не создавать толкучки. Нечего тут, мол, смотреть, спать надо идти.

– Глядите, в кои-то веки раз стража вовремя пожаловала, – Малийка удивлённо покачала головой, нервно теребя кое-где опалённую косу.

– Та они тут ишшо до пожару околачивались, – ехидно протянула сухонькая горбоносая старушка, первая сплетница города, от прищуренных маленьких глаз которой ничто и никто не мог укрыться. – Я вот думаю: а не они ли домишко подпалили?

На меня словно ведро ледяной воды выплеснули, слёзы моментально высохли, грудь стиснул шипастый обруч, чьи колючки достали до самого сердца. А ведь действительно, чего это стражнички, которых и не дозваться, когда они нужны, тут такое служебное рвение проявляют? С чего вдруг? Я обвела взглядом толпу и почти сразу встретилась с дымчато-серыми, в темноте кажущимися почти прозрачными, глазами начальника стражи. При виде моей несчастной, зарёванной физиономии Огнецвет победно усмехнулся, гордо выпячивая грудь. Это стало последней каплей в моей и так-то переполненной чаше терпения. Ладони обожгло рвущейся наружу силой, глаза на миг заволокло багровой пеленой, из горла вырвался придушенный рык, заставивший стоявших рядом соседок с испуганным квохтаньем шарахнуться в разные стороны. Что ж, тем лучше, значит, никто сторонний не пострадает.

Твёрдо чеканя шаг, я двинулась к Огнецвету, наблюдающему за мной со снисходительной усмешкой. Стражнички было дёрнулись мне наперерез, но по ленивому взмаху руки своего начальника замерли, перебрасываясь грубоватыми шутками и сально поблёскивая на меня глазками. Зря ты, Огнецвет, свою свору отозвал, ох, зря…

– Ты, – выдохнула я, остановившись прямо напротив начальника стражи, – это ты мой дом сжёг?!

Огнецвет окинул меня пренебрежительным взглядом с ног до головы, презрительно фыркнул в усы:

– А хоть бы и так, что с того? Что ты мне сделаешь, слабительным напоишь? Так твои помои на меня не действуют.

– Козёл, – выдохнула я, выпуская на волю всю боль, ненависть и обиду, бушевавшие у меня в душе, – козёл проклятый, ненавижу тебя! Будь ты проклят на веки веков, чтоб всё племя твоё поганое вымерло, чтоб даже следа твоего на земле не осталось!!!

Ядовито-зелёный магический смерч с угрожающим гулом двинулся на Огнецвета, стоящая вокруг толпа испуганно охнула и загомонила, стражники подскочили ко мне, выхватывая мечи и, старательно пряча страх, закричали:

– Развей чары, ведьма, иначе умрёшь!

Я зло отмахнулась от стражничков, и они закувыркались по земле, теряя оружие, истошно вопя и сквернословя. Смерч охватил Огнецвета, скрыв его от наших глаз.

– Го-господарыня ведьма Семицвета, а может, не стоит его убивать? – робко проблеял оказавшийся неподалёку от меня ювелир. – Конечно, начальник стражи – человек весьма своеобразный, а всё же живая душа, жалко его.

– Нет у него души, – припечатала я, силясь разобрать хоть что-нибудь в сполохах силы, – и не было никогда. Козлам душа не положена.

– Так-то оно так, – вздохнула молочница Анхелика, сама такая же белая и пышная, словно молочная пенка, – только ежели вас исказнят, кто нас лечить будет?

Что верно, то верно, отправляться на костёр мне не хотелось. И ладно бы отстаивала идеалы, как великие учёные или чародеи, даже в гуле пламени возвещавшие истины, в которые верили, а то из-за Огнецвета. Да он не то, что жизни моей, самой малюсенькой слезинки не достоин. Я вскинула руку, но не успела произнести впитывающее силу заклинание, как смерч с громким хлопком лопнул, бросив в лица мелкий мусор.

– Ах ты-ть едрить-колотить все енти чародейства, – закашлялся кто-то за моей спиной, но я даже не обернулась, во все глаза глядя на стоящего передо мной Огнецвета.

Начальник стражи был абсолютно целым и невредимым, даже щегольски повязанный шейный платок не измялся и не запачкался. Чётко очерченные губы Огнецвета дрогнули в насмешливой улыбке:

– Ну что, ведьма, я же говорил, что твоё шарлатанство на меня не действует.

Я растерянно посмотрела на свои ладони, на которых медленно таял чародейский узор. Нет, заклятие было совершено по всем правилам. Я выпустила силу души, так почему же она оказалась бессильна?

– Ты шарлатанка, – звучно отчеканил начальник стражи, явно наслаждаясь всем происходящим, – а за то, что ты посмела на меня напасть, ты будешь наказана плетьми. Эй, стража, всыпьте этой полоумной двадцать горячих, чтобы впредь думала, на кого ворожбу свою дурную напускает!

Ретивые приспешники, стремясь выслужиться перед хозяином, моментально заломили мне руки за спину и поволокли в сторону торговой площади, в центре которой стоял позорный столб.

– Да что же это?! – заголосила Анхелика, всплёскивая руками. – Бабы, милые, да что же енто деется-то? Огнецвет, родненький, да пожалей ты девчонку, она ить сама не своя, у неё дом сгорел, вот она маленько в уме-то и повредилась.

– И правда, Огнецвет, отпусти девчонку, – поддержал молочницу ювелир, – беда у неё, всё как есть погибло: и дом, и лавка. От такого любой осатанеет.

– А хочешь, мы её выкупим, – прощебетала Малийка, протискиваясь поближе ко мне и кокетливо посматривая на начальника стражи из-под длинных ресниц.