Текст книги "Мифы воды. От кракена и «Летучего голландца» до реки Стикс и Атлантиды"

Автор книги: Наталия Осояну

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Но это еще не вся путаница! Два других словарных варианта – «сирена» и «наяда» – тоже нельзя назвать абсолютно верными в семантическом и историческом смысле, причем не только в русском языке. Дело в том, что сирены – персонажи древнегреческой мифологии, те самые, чье пение едва не погубило Одиссея со спутниками, – изначально были наполовину птицами. Этот мифологический факт подтверждается множеством вещественных доказательств, скульптур и рисунков на древних амфорах. И есть немало текстов, которые говорят о том же: к примеру, в «Описании Эллады» Павсания упоминается о том, что музы, одержав победу над сиренами в состязании по пению, ощипали их перья и сделали себе венки. Если придерживаться древнегреческой терминологии, то женщину-рыбу правильнее было бы именовать «тритонкой» (хотя это была бы русалка с двумя хвостами, которая встречается на старинных картах и европейских гербах).

Фигурка сирены. 330–332 гг. до н. э.

Национальный музей, Варшава

Примерно до VII–VIII веков сирена оставалась женщиной-птицей, а потом в каталоге удивительных существ Liber monstrorum de diversis generibus ее облик преобразился – и получилось именно то создание, которое мы привыкли называть «русалкой».

Что касается наяд, а также нереид и океанид, то все они относятся к водным нимфам, природным божествам, и отличаются как от сирен, которые ближе к демонам, так и друг от друга. Многочисленные наяды были локальными божествами, в чьем ведении находились, к примеру, источники, колодцы или ручьи; иногда в мифах говорится о них как о дочерях богов, в том числе речных: Скамандра, Гидаспа, Инаха и так далее. Наяда могла стать возлюбленной или женой как бога, так и смертного и родить ему детей. В средневековый период этот античный мифологический мотив был по-прежнему широко распространен в Европе, только прекрасные девы, так или иначе связанные с источниками и реками, назывались не наядами и даже не нимфами, а ундинами – к ним вернемся чуть позже, у их мифа есть одна важная особенность, касающаяся человеческой души. Нереиды, в отличие от наяд, были связаны с морем и считались дочерями морского старца Нерея и океаниды Дориды; эти красивые девушки, как уже было сказано, символизировали все благие свойства морских просторов и глубин. Океаниды – три тысячи дочерей двух титанов, Океана и Тефии, – были, как бы парадоксально это ни прозвучало, божествами рек. Напомним, сам Океан в контексте древнегреческой мифологической географии тоже река, опоясывающая плоский обитаемый мир.

В Греции есть легенда про Фессалонику, сестру Александра Македонского, которая от скорби после его гибели попыталась утопиться, но превратилась в морскую деву и поселилась в Эгейском море. Встретив какой-нибудь корабль, она обязательно спрашивает моряков: «Жив ли царь Александр?» Если ответить, что да, живет и здравствует, правит всем миром, то Фессалоника не причинит никому вреда. Но горе тому, кто скажет ей правду…

К легендам о морских девах (наядах, нереидах, ундинах и т. д.), с которыми у воды знакомится какой-нибудь герой, тесно примыкают истории о волшебных женах, лебединых девах – оборотнях, способных менять обличье, снимая и надевая шкуру с перьями или крылья (необязательно лебединые). Хадебурга и Зиглингда, вещие сестры из «Песни о Нибелунгах», – именно лебединые жены, которые «носясь, как птицы… едва касались волн». Типичный сюжет этой категории отталкивается от случайной встречи у воды, в результате которой герой крадет волшебный предмет, не давая деве улететь и вынуждая стать его женой. Позже она возвращает утраченное (конкретный способ и обстоятельства в разных мифах / легендах / сказках описаны по-разному), немедленно исчезает, и протагонист либо отправляется в далекое путешествие, чтобы попытаться ее вернуть, либо осознает всю бессмысленность таких попыток.

Но вернемся к привычным мифическим женщинам-рыбам и попробуем выяснить, откуда они взялись, раз уж сирены и прочие древнегреческие персонажи как будто ни при чем. Надо признать, первоисточник «морской девы» как популярнейшего образа не всегда ищут в легендах, преданиях и мифах того или иного региона. Довольно много сторонников у теории, согласно которой этот гибрид человека и животного возник (и мы об этом уже упоминали в главе, посвященной Мами Вате) в результате встречи с некоторыми морскими млекопитающими: дюгонями, ламантинами и тюленями. Плиний Старший, говоря о нереидах и морских людях, явно описывает животных, а не мифических существ: «Также верно все, что думают о нереидах, только у них чешуя топорщится даже на тех местах тела, где оно выглядит как человеческое. Действительно, такую видели на том же побережье, и даже местные жители слышали издалека ее печальную предсмертную песню; а Божественному Августу легат Галлии писал о том, что на побережье находят много бездыханных нереид. Я знаю выдающихся людей из сословия всадников, готовых подтвердить, что они видели в Гадитанском океане морского человека, все тело которого совершенно похоже на человеческое; что он забирается по ночам на корабли, и та сторона корабля, на которую он усядется, сразу же кренится и даже уходит под воду, если он останется подольше»33. Вероятно, «выдающиеся люди» узрели примерно то же самое, что и все мы на вирусном видео, снятом несколько лет назад в заливе Эльд в штате Вашингтон, где два огромных морских льва забрались на маленькую яхту без хозяина, чтобы полежать там в свое удовольствие.

СЕЛКИ

В фольклоре Исландии, Ирландии и Шотландии, а также острова Мэн, Оркнейских и Фарерских островов распространены предания о людях-тюленях: оборотнях, способных по желанию принимать любой из этих двух обликов. Они известны под множеством имен; мы остановимся на варианте селки.

Уолтер Трейл Деннисон, описывая связанные с селки верования, бытующие среди жителей Оркнейских островов, объясняет, что тюленей издавна делили на две категории: в первую входили Phoca vitulina (обыкновенный тюлень) и его более мелкие сородичи, во вторую – крупные разновидности (например, тюлень-хохлач и серый тюлень), которые, как считалось, могли оборачиваться людьми.

Деннисон пишет, что их называли падшими ангелами, не настолько грешными, чтобы угодить прямиком в преисподнюю, но тем не менее утратившими право на рай. Другая народная версия происхождения селки заключается в том, что они были когда-то людьми, но за некие тяжкие прегрешения утратили право на человеческий облик, и возможность его на время вернуть дарована им лишь на суше.

В наиболее общем виде предания и сказки про селки – это истории о том, как некий житель суши случайно видит превращение тюленя в красивую девушку и, спрятав тюленью шкуру, вынуждает ее выйти за себя замуж. Заметить селки на берегу было не так уж трудно: они частенько собирались группами, чтобы понежиться на солнышке во время отлива, и в целом этих существ воспринимали скорее как нелюдимых и загадочных соседей, чем как опасных чужаков. Итак, оставшись с земным мужчиной, женщина-селки становится примерной женой, ведет хозяйство и рожает ему детей. По прошествии времени обстоятельства складываются таким образом, что утраченная шкура возвращается к хозяйке (нередко это происходит благодаря детям), и селки бросает земную жизнь, стремясь обратно в море. Случается, все эти годы там ее ждет возлюбленный того же племени, а то и настоящий супруг.

Но селки мужского пола также могли вступать в отношения с земными женщинами, причем по доброй воле! Как и женщины-селки, они в человеческом облике были весьма хороши собой, очаровательны и неотразимы, вследствие чего иной раз могли навещать на суше даже замужних дам, утоляя с ними страсть и не задерживаясь надолго. Деннисон рассказывает историю о жительнице Оркнейских островов по имени Урсилла. В молодости эта Урсилла была красивой, но высокомерной девушкой, которая отвергла всех женихов, чтобы в конце концов выйти замуж за отцовского батрака. Согласно официальной семейной истории, жили они долго и счастливо, она родила ему детей и была хорошей женой… Только вот ходили слухи, что на самом деле муж из него вышел совсем не тот, о каком мечталось Урсилле.

И вот как-то раз, если верить преданиям и молве, она вышла на берег и уронила в воду ровно семь слез, вследствие чего явился огромный селки и спросил, чего ей надо. Когда Урсилла честно объяснила свою проблему, селки назначил дату свидания – дескать, он может принять человеческий облик лишь по определенным дням, – и так завязался их тайный роман. Дети Урсиллы, зачатые от связи с селки, родились с перепончатыми пальцами на ногах и руках. Перепонки эти резали снова и снова, пока они не переставали срастаться, превратившись в ороговевшие наросты. И наросты, по свидетельству Деннисона – который был лично знаком с потомками Урсиллы (!), – спустя поколения продолжали мучить членов семьи, даже если те отродясь не занимались физическим трудом. Если факты и впрямь были таковы, с современной точки зрения остается лишь предположить, что у потомков Урсиллы была какая-то генетическая аномалия, схожая с бородавчатой эпидермодисплазией (более известной широкой публике как болезнь, от которой страдают так называемые люди-деревья), но, очевидно, не такая тяжелая.

Вернемся еще раз в далекое прошлое, чтобы как следует разобраться в мифических корнях морских дев и морских мужей. Что касается первых, то чаще всего древнейшей женщиной-рыбой называют сирийскую богиню Атаргатис, или Деркето. Это ошибка, но все-таки расскажем сначала о ней. Диодор Сицилийский в «Исторической библиотеке» пишет о Деркето как о морской деве и пересказывает миф, бытующий в Аскалоне: согласно этому мифу, несчастная каким-то образом оскорбила Афродиту и под влиянием мстительной богини любви отдалась красивому сирийцу, от которого родила дочь, а потом, застыдившись греха, убила возлюбленного, отнесла ребенка в пустыню и бросилась в озеро – где и превратилась в рыбу. Ее дочь, спасенная благодаря птицам, впоследствии стала легендарной царицей Семирамидой.

Овидий пишет то же самое:

…То ль о тебе, Деркетия, дочь Вавилона,

Им рассказать, как тебя, чешуей заменив тебе кожу,

В вид превратили другой палестинские – будто бы – воды.

Или, пожалуй, о том, как дочь ее, став окрыленной,

Поздние годы свои провела в белокаменных башнях?34

И наконец, Лукиан Самосатский в произведении «О сирийской богине» рассказывает, что видел в Финикии изображение Деркето: нижняя часть ее тела представляла собой рыбий хвост. Но наряду со свидетельствами о химерном облике Деркето были и другие, изображавшие ее без рыбьего хвоста, поэтому богиню нельзя однозначно причислить к морским девам.

Альфонс Барб отследил родословную морских дев, нимф, ундин и прочих дам, обитающих у воды, до первозданного океана Абзу – точнее, до Тиамат, его соленой и темной части, плодящей демонов. К этому выводу его подтолкнул сравнительный анализ многочисленных заклинаний, призванных отгонять болезнетворных демонов женского пола, в первую очередь владычицу мигрени – Антауру, «явившуюся из моря». Визуальные отображения этих демонесс очень часто содержат характерные признаки, сближающие их с рыбами (хотя не всегда можно с уверенность утверждать, что хвост у того или иного существа именно рыбий, а не змеиный, – к тому же оно может быть еще и крылатым). Объяснение А. Барба заключается в том, что все они пришли из океана хаоса и изначально выглядели как подобает хтоническим существам, но в эпоху древних греков, славившихся своей любовью к красоте, почти все переродились, за исключением сирен, горгон и некоторых других созданий. Позже все в некотором смысле вернулось на круги своя, и водные нимфы опять стали хвостатыми. Интерпретация А. Барба, с одной стороны, позволяет сделать вывод, что морские девы, наяды, нереиды и даже лебединые жены – если не родные, то хотя бы двоюродные сестры; с другой стороны, она сближает их с суккубами и злыми духами вроде Ламии и Мормо. Не очень-то хорошо с точки зрения классификации: совокупность мифических и легендарных персонажей получается чересчур пестрой. И все же трудно отрицать, что между ними и впрямь существует некое сходство: безобидная Русалочка Ханса Кристиана Андерсена – не правило, а исключение среди существ, большей частью коварных и опасных.

Есть еще один шумерский мифический персонаж, о котором упоминают совсем редко, – некая женщина-рыба Кулианна, одно из чудовищ, над которыми одержал победу древний бог-воин Нинурта, прицепивший ее труп к своей славной колеснице35. Приблизительно в тот же период, когда было записано предание о Нинурте (XXII в. до н. э.), были созданы некоторые артефакты шумерской культуры, содержащие изображения людей-рыб: существа женского пола именуются кулилту, мужского – кулилу. Кроме того, в мифах упоминается рыбочеловек Кулулу, входивший в число одиннадцати помощников грозной Тиамат. Его изображения также сохранились до наших времен. Вероятно, именно кулилту – древнейшие мифические морские девы, известные на сегодня.

Если уж мы перешли к морским мужам, нельзя не упомянуть о том, что повествует вавилонский историк и астролог Берос. Еще до потопа, случившегося при царе Ксисутре, к людям, жившим «беспорядочно, как звери», из вод Красного моря пришла некая ужасная амфибия с рыбьим телом, человеческой головой (в дополнение к рыбьей) и человеческими ногами (в дополнение к хвосту). Звали этого гостя из глубин Оанн – и его можно назвать предшественником Тритона или Главка. Оанн провел с людьми год, не принимая никакой пищи и возвращаясь на ночь в морские глубины. Он научил на тот момент диких обитателей Вавилона «всему, что относится к культурной жизни»: грамоте, математике, включая геометрию, разным искусствам, строительству городов и храмов, законотворчеству; а еще поведал им предание о сотворении мира, известное как «Энума элиш». Позже, по словам Бероса, появились другие такие же существа. Оанн считается одним из апкаллу – Семи Мудрецов, полубогов, которых создал благоволивший людям бог Энки (кстати, его время от времени изображали чешуйчатым, поскольку он изначально был богом воды, но все же без хвоста). Апкаллу были его помощниками, и в период до потопа этих существ описывали как химер с крыльями или иными нечеловеческими признаками. В более поздних мифах апкаллу внешне не отличаются от людей.

Иногда помимо Оанна упоминается еще один морской муж – древний сирийский бог Дагон (или Даган), чей образ известен благодаря упоминанию в Библии, где он назван «богом филистимлян», и творческому переосмыслению в «Мифах Ктулху», литературной вселенной Говарда Филлипса Лавкрафта, где он стал одним из грозных и непостижимых Древних богов. Историк и археолог Итамар Зингер указал, что представление о Дагоне как об амфибии или химере основано на том, что древнееврейское слово «даг» в переводе означает «рыба». Однако это пример так называемой народной этимологии, не опирающейся на неоспоримые свидетельства. Библейский текст – в том числе в синодальном переводе – никоим образом не намекает на то, что Дагон был наполовину рыбой: «И встали они поутру на следующий день, и вот, Дагон лежит ниц на земле пред ковчегом Господним; голова Дагонова и обе руки его лежали отсеченные, каждая особо, на пороге, осталось только туловище Дагона» (1-я Царств, 5:4). Можно согласиться и с выводом Зингера относительно того, что на образ Дагона могли повлиять изображения ранее упомянутой Атаргатис / Деркето. Изображение морского мужа в характерном головном уборе, которое чаще всего связывают с Дагоном, скорее всего, месопотамский монстр Кулулу.

Традиционное изображение Дагона, или Кулулу.

Morphart Creation / Shutterstock.com

Порождения предвечного океана Абзу, древнегреческие женщины-птицы, реальные дюгони, ламантины и тюлени – это лишь истоки русалочьей мифологии, основа для мотива, который буйным цветом распустился в европейском фольклоре. Русалки – морские девы – под разными именами и названиями встречаются повсюду, о какой бы эпохе мы ни говорили. В средневековый период получила распространение – не в последнюю очередь благодаря Парацельсу – легенда о Мелюзине, которая в результате материнского проклятия обзавелась рыбьим (по другой версии – змеиным) хвостом. Знаменитый алхимик называл таких, как она, ундинами и считал духами воды. Внешне они совсем как люди; хвост Мелюзины – связанное с проклятием исключение, а вовсе не правило. В отличие от лебединых дев и людей-тюленей, ундины не чураются людей, а стремятся к ним: дело в том, что, поскольку эти прекрасные женщины не сотворены Господом, у них нет души, поэтому после смерти они обречены превратиться в прах – или, по версии Андерсена, в морскую пену.

Мы живем триста лет, зато, когда нам приходит конец, от нас остается одна пена морская, у нас нет даже могил близких нам. Нам не дано бессмертной души, и мы никогда уже не будем жить, мы – как тростник; раз срезанный, он не зазеленеет вновь! У людей, напротив, есть бессмертная душа, которая живет вечно, даже и после того, как тело превращается в прах; она улетает тогда в синее небо, туда, к ясным звездочкам! Как мы можем подняться со дна морского и увидать землю, где живут люди, так они могут подняться после смерти в неведомые блаженные страны, которых нам не видать никогда!

Х. К. Андерсен. «Русалочка»36

– Душа – это, должно быть, что-то очень милое, но и очень страшное. Боже правый! Не лучше ли, святой отец, и вовсе не иметь ее?

Фридрих де ла Мотт Фуке. «Ундина»37

Помимо Русалочки Андерсена и Ундины Фридриха де ла Мотт Фуке, существует еще одна довольно известная европейская водяная дева – Лорелея. Однако ее миф – совсем новый, литературный, придуманный в начале XIX века немецким автором Клеменсом Брентано и включенный в сборник Des Knaben Wunderhorn. Alte deutsche Lieder («Волшебный рог мальчика. Старинные немецкие песни»). Плод воображения Брентано оказался крайне живучим: история о Лорелее вдохновила Генриха Гейне на всемирно известное стихотворение, написанное в 1824 году, а затем породила и другие литературные и музыкальные произведения.

Миф о рейнской нимфе, несущей погибель судам, теснее соприкасается не с историями об ундинах и наядах, а с преданиями о никсах, германских водных духах (или даже демонах), у которых есть множество северных собратьев, а также кое-что общее со славянскими водяными.

В разных регионах Северной Европы никсы и аналогичные им духи могли быть мужского или женского пола (иногда соответственным образом менялось их наименование: например, водяной мужского пола – никс, женского – никса). Они обитали у воды и часто играли на скрипке или пели, заманивая прохожих – как правило, с целью их утопить, но бывали исключения. Норвежский фоссегрим и швейцарский стрёмкарл славились своей игрой, от которой пускались в пляс даже хромые, и могли обучить желающего, однако требовали жертвоприношения, чьи скрупулезно продуманные детали зависели от региона обитания существа (где-то был нужен белый козел, а где-то – черный ягненок). Впрочем, если соискатель ошибался, с ним ничего страшного не случалось: водяной мог в гневе сломать собственный инструмент или мстительно обучить человека только настройке, а не игре. В удачном случае фоссегрим или стрёмкарл брал ученика за руку и водил его пальцами по струнам до тех пор, пока те не начинали кровоточить. После такого непростого урока человек становился музыкантом, которому не было равных.

Теодор Киттельсен (1857–1914). Водяной.

Национальный музей Норвегии, Осло

Никсы и их многочисленные собратья могли менять облик: иногда они выглядели как мужчины или женщины, но порою становились животными (как правило, лошадьми, о которых подробнее рассказано в следующем разделе, а еще рыбами и змеями) или даже предметами, которые плавали на поверхности воды. В качестве предмета могли выступать красивый цветок или что-то драгоценное – иными словами, то, за чем очень хочется подойти поближе к реке и наклониться, протянуть руку… Что еще надо водяному?

В человеческом облике у никса есть какой-нибудь изъян: например, уши неправильной формы, заостренные, как у зверя, а у никсы с подола юбки капает вода. Заметив эти тревожные признаки, внимательный путник мог спастись бегством и остаться в живых.

Британские легенды и сказки о водяных отличаются от германских преданий о никсах тем, что нечисть в них, как правило, очень уродливая. Пег Паулер, Зеленозубая Дженни, Черная Аннис и жуткий гриндилоу – у всех этих существ пугающий внешний вид, что не мешало им заманивать людей, особенно детей, в омуты.

В Ирландии есть легенда, связанная с озером Лох-Ней, согласно которой оно возникло из-за того, что под домом некоего Эохайда, сына Майрида, короля Мюнстера, проснулся источник и воды затопили все вокруг. Выжила только дочь Эохайда, которую звали Либан: она провела год в комнате или пещере под озером, а потом превратилась в женщину-рыбу. Во времена святого Комгалла (VI–VII вв.) она попалась в рыбацкие сети, которые раскинул один монах, и согласилась выйти на сушу. Там приняла крещение, после чего умерла и, обретя христианскую душу, вознеслась на небо.

Интересно, что героиню этого предания зовут так же, как подругу Фанд, жены Мананнана Мак Лира из легенды, упомянутой в четвертой главе. Превращение в рыбу (пусть и наполовину) с последующим выходом в изменившийся, христианский мир отчасти напоминает легенду про Финтана, мужа Кесайр, о котором говорилось в третьей главе. И конечно, финал – с обретением души и вознесением – заставляет подумать о «Русалочке» Андерсена и о том материале, на котором она основана.

А вот на Пиренейском полуострове мы вновь встречаем красивых и уже не таких опасных духов источников, ручьев, фонтанов: в Португалии они называются моуры (заметим, эти духи могут обитать не только у воды, но и, например, в пещерах), в Астурии – ксаны, в Кантабрии – анханы, в Стране Басков – ламии. Все вышеперечисленные духи имеют облик красивых женщин, которых можно повстречать у воды расчесывающими свои прекрасные локоны. Такая встреча может привести к различным результатам, но все-таки, в отличие от германских никсов и английских водяных, пиренейские олицетворения водной стихии чаще доброжелательны к людям.

Симби (мн. ч. – бисимби) – природный, зачастую водяной дух в религии народа конго и в североафриканском магическом культе худу. Как и в случае с другими упомянутыми в этой книге сверхъестественными существами африканского происхождения, бисимби оказались в Америке из-за работорговли, и вера в них распространилась, в частности, в Южной Каролине. Там, как считали чернокожие рабы, трудившиеся на плантациях, в каждой достаточно большой карстовой воронке поселился симби, и все они отличались друг от друга размерами, внешним видом и привычками. Кто-то появлялся лишь на закате или на рассвете, кого-то можно было увидеть только ночью. Обычно их замечали сидящими на краю воронки или на перекинутой через нее доске, словно на мостике. Симби мог быть белокожим или чернокожим, а также красным, зеленым или пятнистым; он мог принять облик человека, змеи (как большой, так и маленькой), тыквы-горлянки, какого-нибудь деревянного или глиняного предмета, а также искры. Бисимби были духами места, способными влиять на благополучие тех, кто жил поблизости, и особенно на все, что связано с деторождением. В отличие от европейских ундин, бисимби не завидовали людям и не стремились попасть в их мир, хотя и могли время от времени принимать человеческий облик, особенно вид близнецов, которые у многих африканских народов считались магическими детьми.

Если же говорить о славянской демонологии, то водяной – очень известный персонаж. Водяные жили во всех прудах, реках и озерах. Называли их по-разному: водяные черти, водяные хозяева, водяные дедушки и так далее. Образ водяного явно очень древний, но уже в христианскую эпоху он слился с образом беса (то есть его, как лешего, домового и прочую нечисть, стали считать чертом или падшим ангелом).

Водяной, как пишет Е. Левкиевская, – это седобородый плешивый дед в грязи и тине, обнаженный или одетый в красную рубаху, нередко сине-зеленый, как утопленник, или радужный, как рыбья чешуя. Водяной может иметь звериные или рыбьи черты, вроде копыт, перепончатых гусиных лап или коровьего хвоста. Он, как и другие водные духи, описанные в этом разделе, оборотень и способен стать «невидимым или обернуться рыбой, зверем, птицей, сомом, щукой, карпом, большой черной рыбой или рыбой с крыльями, уткой, гусем, петухом»38. Живет водяной на дне омута или где-то под мельничным колесом, а то и на заброшенной водяной мельнице. В определенное время дня и в особые дни и ночи (например, в ночь на Ивана Купалу, в Ильин день) он наиболее опасен. Жена водяного зовется водянихой или водяницей, и ее образ со временем слился с образом русалки, хотя это, строго говоря, разные персонажи: олицетворение воды в первом случае и неупокоенный дух – во втором.

Водяной на иллюстрации Ивана Билибина.

Mythologie generale. Paris : Larousse, 1934

Водяной относится к людям враждебно, его следует остерегаться, поскольку он в своей стихии силен и вдобавок весьма коварен: способен притвориться утопающим с целью заманить человека в воду. Чтобы задобрить водяного, ему приносили жертвы и делали подношения (соль, табак, лапти). Неудивительно, что чаще других с водяными сталкивались рыбаки и мельники, но были еще пасечники, которые, как отмечает Е. Левкиевская, считали его покровителем пчел и не скупились на подарки.

Е. Левкиевская и Н. А. Криничная упоминают также циклы быличек о водяных-картежниках, которые соперничали друг с другом посредством той или иной азартной игры, и победа или поражение одного из духов влекли за собой стихийные, природные перемены: из озера уходила рыба, случалось наводнение и так далее.

Японский водяной называется каппа. Он небольшого роста, отчасти похож на лягушку с панцирем черепахи или гибрид лягушки и обезьяны. У него зеленая кожа, покрытая чешуей или слизью, перепончатые лапы и клюв. Важная деталь – углубление на макушке, в некотором смысле блюдце, которое должно быть всегда наполнено водой; таков секрет волшебной силы каппы и одновременно его уязвимость, поскольку водяной отличается необыкновенной вежливостью и всегда отвечает на поклон – то есть его можно хитростью заставить поклониться, чтобы вода вытекла (в этом случае он может не только утратить силу, но и умереть). Обитают эти существа в пресных водоемах.

Каппа. Нэцке XIX в.

Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Привычное поведение каппы варьирует от шалостей, вроде мелкого воровства и заглядывания женщинам под кимоно, до по-настоящему опасных вещей. Как и прочие водяные, описанные в этой главе, каппа способен утопить жертву (несмотря на свой малый рост – примерно с ребенка трех-четырех лет от роду, – в драке он сильный и довольно опасный противник). Каппа любит утаскивать под воду лошадей и коров. Но, пожалуй, самый причудливый миф о каппе тот, в котором водяной стремится вырвать у жертвы печень через задний проход, попутно добыв некий орган под названием сирикотама – шарик, расположенный у входа в анус и содержащий жизнь или душу человека. Его извлечение означает смерть; добытую драгоценность каппа в знак уважения дарит царю-дракону. Возможно, японский водяной – самое гротескное существо из всех, какие упоминаются в этой книге.

А вот если хитростью или силой добиться от каппы содействия, он может научить полезным штукам: в частности, каппы считаются знатоками единоборств, включая сумо, они знают толк в захватах, умеют выворачивать конечности и вправлять вывихи. Хорошие советчики для будущих бойцов и костоправов!

ТОПОТ НА БЕРЕГУ

Как уже было сказано, древнегреческий Посейдон, владыка моря, одновременно связан с лошадьми, причем эта связь возникла еще до того, как его стали считать богом морских просторов и штормов. Но любимые животные Посейдона вовсе не единственные кони в морской мифологии! Даже гиппокампами дело не ограничивается. Зачастую существа, принимающие лошадиный облик, тесно смыкаются с морскими девами и речными / озерными духами из предыдущего раздела: например, у них очень много общего с германскими никсами. При этом водяные кони гораздо ближе к демонам и обладают достаточным своеобразием, чтобы им уделить особое внимание.

Кроме того, бывают водяные коровы и быки. Иногда они ведут себя схожим образом с водяными лошадьми, но чаще отличаются более спокойным и даже добрым нравом. О них мы тоже расскажем в свой черед.

Слово «гиппокамп» по своему происхождению греческое, однако сами морские кони (химеры, у которых верхняя половина тела лошадиная, а нижняя – рыбья; с учетом того, как сильно извивается хвост, даже отчасти змеиная) встречаются и в мифологиях других народов. Например, на отчеканенных в IV веке до н. э. монетах из города Тир финикийский бог Мелькарт изображен верхом на гиппокампе.

Гиппокампы и козероги

Гиппокамп и другие морские чудища. Гравюра Николаса де Брёйне (1581–1656).

Рейксмузеум, Амстердам

Древнегреческие мифические персонажи – разумеется, связанные с морем, – тоже часто ездили на гиппокампах; эти существа, если верить многочисленным сохранившимся изображениям, считались излюбленными скакунами нереид. Что касается скакунов самого Посейдона, то в текстах их анатомия описана далеко не всегда, и все-таки можно с разумной уверенностью утверждать, что и он предпочитал запрягать в колесницу именно тех коней, которые уверенно чувствовали себя в воде.

В наше время гиппокамп – в первую очередь геральдический символ, а еще архитектурное или скульптурное украшение, как, например, и горгульи Нотр-Дама. В этом контексте, возможно, самые известные в мире гиппокампы составляют часть римского фонтана Треви.

Сохранились также изображения существ, которых называют ихтиокентаврами: верхняя часть тела у них человеческая, далее следуют лошадиный фрагмент с передними ногами и мощный рыбий хвост. Два таких «морских кентавра», Афрос и Бифос, олицетворяют соответственно морскую пену и морскую бездну. Мы можем их увидеть на мозаике, обнаруженной в турецком городе Зевгма и посвященной одному из самых распространенных сюжетов древнегреческой мифологии – рождению Афродиты.

Есть еще одна похожая химера, о которой знают все, – морской козел, козерог. Согласно интерпретации, основанной на древнегреческой мифологии, существо, которое мы так называем, – прообраз созвездия – либо коза Амалфея, выкормившая Зевса, либо претерпевший неудачную метаморфозу во время бегства от Тифона бог Пан. Следует отметить, что астрономического козерога не всегда изображают в виде химеры, он может быть и просто козлом.