Текст книги "Мифы воды. От кракена и «Летучего голландца» до реки Стикс и Атлантиды"

Автор книги: Наталия Осояну

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Бифос и Афрос. Рисунок Джани Феличе. Ок. 1800 г.

Смитсоновский музей американского искусства

Римский писатель и философ Клавдий Элиан в своем сочинении «О природе животных» упомянул и других существ с рыбьими хвостами, о которых знали в древние времена. Правда, водились они далеко от Греции, Рима и всего Средиземноморья.

Те [обитатели Тапробаны39], которые живут близ моря… посвящают себя ловле рыбы и морских чудовищ (ketea). Ибо утверждают они, что море, омывающее остров, порождает несчетное множество рыб и чудищ, среди коих встречаются имеющие головы львов и леопардов, волков и баранов и даже, что еще удивительнее, имеющие облик сатиров (satyroi) с женскими лицами, с шипами вместо волос. И о других, наделенных странной формой, рассказывают они: облик сих существ даже люди, искусные в живописи и соединении тел различных очертаний, этакие творцы диковинных зрелищ, не смогли бы изобразить в точности или представить на всеобщее обозрение, невзирая на все свое художественное мастерство; ибо у созданий, о которых идет речь, огромные витые хвосты, а вместо ног – когтистые лапы с плавниками. Я также узнал, что они земноводные: ночью пасутся на полях, поедая траву, как скот и грачи; им нравится поглощать спелые плоды финиковой пальмы целиком, посему трясут они деревья, обхватив мягкими и гибкими хвостами. И когда от сильного сотрясения проливается финиковый дождь, существа пируют. На исходе ночи, до того как воссияет солнце, создания погружаются в океан и исчезают вместе с первыми проблесками зари.

Водяные коровы и кони-оборотни

Как уже было отмечено ранее в этой главе, германские никсы умели превращаться в коней, и с конями же связан образ древнегреческого Посейдона. Надо признать, что водяные кони и быки встречаются во многих мифологиях, у разных народов. Даже в индуизме есть чудесная корова – Сурабхи, что значит «сладко пахнущая», – которая возникла во время пахтанья Молочного океана вместе со множеством других чудес. Египетская богиня Нут изображалась в образе Небесной коровы, связанной с космосом. А в скандинавской мифологии была Аудумла – корова, возникшая из инея вместе с великаном Имиром, который питался ее молоком. Сама Аудумла лизала соленые камни, покрытые инеем, и так появился на свет Бури, прародитель асов.

В мифологии народов Русского Севера, как отмечает Н. А. Криничная, встречаются былички и бывальщины, в которых из некоего водоема выходят коровы: большие, тучные, гладкие, очень сытые и непременно дойные, – что определяет их «как средоточие обилия и плодородия»40. Коровы дают волшебное молоко в больших количествах, а если крестьянину удается надолго оставить у себя корову или быка – то и прекрасное потомство. Владельцем удивительных существ выступает хозяин воды – водяной, либо хозяйка – водяниха-девка. Завидев случайных свидетелей того, как волшебные коровы пасутся на берегу, хозяин или хозяйка принимает меры, чтобы поскорее загнать их обратно в воду. Эти, казалось бы, непритязательные истории о странных происшествиях имеют глубокий смысл: «Для архаического мировосприятия нередко характерна обратная причинно-следственная связь. Водяная корова осмысляется как персонификация причины, порождающей появление земли / суши. А возникновение этой земли / суши представлено как следствие выхода водяной коровы из глубин, приравненных к первозданной водной стихии»41.

Водяная лошадь – келпи – необычайно популярный персонаж фольклора Британских островов. В каждом регионе Англии, Шотландии, Уэльса и Ирландии обитают, если верить преданиям, особые разновидности этих существ, а в былые времена говорили, что они живут попросту в каждом озере, лохе42, реке и на морском побережье. Иногда в зависимости от места обитания меняется и конкретное название существа.

Келпи – оборотень. В естественной форме это красивая кобыла или жеребец, обычно черного цвета, способные по желанию и при необходимости становиться человеком. В первом случае одна из типичных стратегий келпи – заманить, увлечь намеченную жертву, чтобы та сама возжелала на нем прокатиться, а затем прыгнуть в воду и где-нибудь на глубине без помех перекусить или хотя бы напиться крови (говорят, на следующий день на берегу находят печень – и больше ни следа от того бедолаги, которому заморочил голову водный демон). Такие келпи, скорее, лошадки, иногда и вовсе пони: симпатичные, ласковые, совершенно безобидные на вид. Но бывает и по-другому: водяной дух в облике коня даже не пытается казаться безопасным и, выбираясь из своего обиталища в озере или реке, хватает что попало, будь то человек или какое-нибудь животное, разрывает на части, после чего исчезает без следа. Так ведут себя, например, водяной конь кабилл-ушти с острова Мэн или эх-ушге (у которого еще и шкура становится клейкой, так что у жертвы почти не остается шансов спастись) с Шотландского высокогорья.

А еще водяной оборотень может охотиться на людей в человеческом облике: иногда так поступает упомянутый эх-ушге, а еще, к примеру, в фольклоре Оркнейских и Шетландских островов есть истории о танги. Это существо превращается в старика, покрытого водорослями, и пристает к одиноким путникам вблизи от своего лоха, а если удается затащить жертву в воду – пожирает. Помимо водорослей, прилипших к одежде, оборотня можно опознать также по песку в волосах; в некоторых историях у них в человеческом облике сохранялись копыта, но это может быть позднейшее влияние христианских мотивов, не оставляющих сомнений в демонической природе таких существ.

Водяной конь кевил-дур из валлийского фольклора умеет… летать. Логично, что свою жертву он способен не только утопить, но и сбросить с большой высоты. Мари Тревельян пересказывает истории о кевил-дуре, в которых это существо предстает в облике красивой лошадки белой или серой масти, которая привлекает путников, а потом носит их по горам, болотам, через заросли ежевики и прочие интересные места, пока несчастные не валятся без сил. Но есть и другая история: в ней кевил-дур, приняв облик всадника, едущего шагом и слабо светящегося, вывел странника из долины, которую той же ночью затопило, – иными словами, спас бедолаге жизнь. Таким образом, это существо не настолько кровожадно, как другие, но все-таки не стоит искать с ним встречи.

Есть и другие разновидности водяных лошадей, представляющие меньшую опасность: в частности, на Шетландских островах водятся шупилти или нугглы – они гораздо чаще устраивают жестокие розыгрыши или пугают, чем по-настоящему вредят людям. Они исключительно мужского пола; выглядят обычно как красивые жеребцы или симпатичные упитанные пони. Цвет шупилти – как исключение – не черный, а серый, от стального до очень светлого, почти белого. Обычно шупилти всем своим видом изображает покорность, побуждая случайного путника сесть ему на спину, а добившись своего, моментально прыгает в самое глубокое место озера или реки. И всё!

Пука из ирландского фольклора не связан с водной стихией, но тоже любит оборачиваться конем и, обманом приманив седока, носить его по горам и долам до полного изнеможения. Особенность ирландских преданий заключается в одном полезном совете: забавы пуки без труда прекратит тот, у кого на ногах шпоры. Впрочем, кто носит шпоры просто так? Особенно если речь о женщинах и детях, которых водяные кони частенько выбирают в качестве жертв…

Но даже опасные кабилл-ушти, не говоря уже о шутниках-нугглах, выглядят скромно на фоне подлинного демона Оркнейских островов – наклави, чье дыхание отравляет посевы и вызывает болезни домашнего скота. На Шетландских островах аналогичное существо зовется маккелеви. Вместе с тем этот демон – из тех, кого избегали называть по имени да и упоминать как-то иначе, чтобы ненароком не призвать его из морских глубин. Некий житель Оркнейских островов как-то заявил, что видел наклави собственными глазами и ему посчастливилось выжить после этой встречи. Согласно подробному описанию, которое дошло до нас благодаря фольклористу Уолтеру Трейлу Деннисону, наклави – химера без кожи, с обнаженными мышцами, жилами и сосудами, состоящая из торса мужчины на спине коня (у которого, по разным версиям, то есть голова, то нет – иными словами, наклави бывает и непохожим на привычного нам кентавра). Человеческие руки такие длинные, что касаются земли, а на лошадиных ногах – плавники. Если конская голова существует, то у нее разверстая пасть, источающая ядовитое зловоние, и единственный глаз, полыхающий красным пламенем.

Наклави – существо морское, и от него можно спастись, перейдя ручей с пресной водой. А если это не удалось, то помочь жертве демона способна лишь древняя Морская Мать, также живущая в глубинах (где, строго говоря, ей полагается держать наклави в заточении, но иногда он сбегает, чтобы сеять бедствия на островах).

Наклави преследует островитянина. Гравюра Джеймса Торранса.

Scottish Fairy and Folk Tales. London : Walter Scott, 1901

А вот водяные быки, как уже было сказано в начале раздела, гораздо менее опасны, чем водяные кони. Их куда сильнее интересуют стада, принадлежащие людям, чем сами люди, причем интерес этот обычно не гастрономический, а плотский. Корова в стаде может родить от такого быка, но лишь в некоторых случаях теленок оказывается жизнеспособным или хотя бы выглядит теленком. Случается, водяные быки даже помогают при столкновении с по-настоящему грозными потусторонними силами. В Шотландии такие волшебные существа называются крод мара, на острове Мэн – тару ушти.

Ирландское сверхъестественное существо под названием глаштин выбивается из классификации: его считают то водяным конем, то водяным быком, то гоблином, обитающим у воды и умеющим превращаться в человека. Однако в человеческом облике у него остаются длинные лошадиные уши, и по этой причине встречи с глаштином заканчиваются чаще комически, чем трагически. Например, угодившая в плен к глаштину девушка могла спастись, попросту отрезав или оторвав часть юбки, а также заставив петуха запеть раньше времени, – несомненно, келпи, кабилл-ушти или эх-ушге такие мелочи не остановили бы.

В бретонской легенде о гибели города Кер-Ис у его владыки, короля Градлона Великого, был конь Морварх. Градлон получил этого удивительного скакуна от жены, загадочной «королевы Севера» Малгвен, которую некоторые исследователи мифа называют феей. Морварх был черным, из его ноздрей вырывалось пламя; он мог передвигаться по воде, как будто летал над нею. Однако с Морвархом как мифической или легендарной фигурой есть серьезная проблема: у него отсутствует четкая «родословная», и нельзя исключать, что он представляет собой относительно недавнее добавление, основанное на кельтских преданиях (или, возможно, на образе коня Энбарра, принадлежавшего Мананнану Мак Лиру).

В «Авесте», старейшем памятнике древнеиранской литературы, описана космическая битва между божеством по имени Тиштрия, связанным с дождем и плодородием, и дэвом (демоном) засухи Апаошей. Первый во время этой битвы принял облик белого коня, второй – черного, плешивого, пугающе безобразного.

Глава 6. МОНСТРЫ

ПОРОЖДЕНИЯ ГЛУБИН

Высшие морские боги предпочитают обитать в ином мире, малые – в своих дворцах, расположенных где-то на самой границе реальности. Духи и демоны, как правило, живут бок о бок с людьми, потому-то с этими существами повстречаться проще всего. Еще одна категория сверхъестественных созданий, связанных с водой, включает обитающих в нашем мире (как правило, в отдаленных, труднодоступных уголках, которых в былые эпохи было гораздо больше, чем сейчас), а также за его пределами – и это монстры.

Морское чудовище. Миниатюра из манускрипта Закарии аль-Казвини (1203–1283) «Чудеса сотворенного и диковинки существующего».

Художественный музей Уолтерса, Балтимор

Мифические чудовища весьма разнообразны, среди них попадаются как всем известные, так и совершенно уникальные экземпляры. Однако бо́льшую часть этой пестрой орды все-таки можно разделить на несколько категорий: с одной стороны, конечно, можно учесть конкретное место обитания, и тогда монстры будут морскими, речными и озерными; с другой стороны, если опираться на форму тела и прочие особенности, то речь пойдет о драконах и змеях, гигантских китах и существах размером с остров, кракенах (как же без них!), а также о созданиях, не поддающихся классификации.

УДОЮ ВЫТАЩИТЬ ЛЕВИАФАНА

Неоднократно упомянутая богиня Тиамат, воплощение первобытного хаоса в шумерской мифологии, в эпосе «Энума элиш» поначалу не описана в подробностях – о ней говорится просто как о «женщине». Однако в битве с Мардуком она предстает в явно чудовищном облике («пасть Тиамат раскрыла – поглотить [Мардука] хочет»), а когда бог-победитель разделывает ее труп, создавая небо и землю, уже не остается сомнений в том, что речь не просто о великанше: «Загнул ее хвост, скрутил как веревку». На древних рельефах, посвященных битве Мардука и Тиамат, мы видим змею титанических размеров. Можно сделать вывод, что, по крайней мере, в некоторых случаях Праматерь богов – не человекоподобное существо, а змей или дракон.

Но Тиамат не первый морской змей / дракон, вступивший в поединок с богом-громовержцем; такой древний мотив встречается на Ближнем Востоке достаточно часто, чтобы многие исследователи называли его универсальным и интерпретировали как борьбу порядка и хаоса, показанную через их олицетворения. Существует, в частности, угаритский мифический цикл о боге бури Баале, связанном с плодородием, датируемый 1500–1300 годами до н. э. В цикл входит история о сражении Баала с богом моря Ямом, спутником которого был семиглавый змей Латану. В более ранней версии этого мифа зме́я, с которым приходится вступить в бой Баал-Хададу, называют Темтумом. Есть другие боги и другие змеи, чья вражда также представляет собой выражение упомянутого мифического мотива о борьбе порядка с хаосом, добра со злом, творения с энтропией.

Из той же когорты морских чудовищ и библейский Левиафан, удостоившийся столь подробного описания, что мы можем представить его себе вплоть до последней мелочи, – и картина получается весьма грозная.

Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро; земля полна произведений Твоих. Это – море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими; там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем.

Псалтирь, 103:24–26

Убийство Левиафана. Гравюра Гюстава Доре.

The Holy Bible: Containing the Old and New Testaments, According to the Authorized Version. With illustrations by Gustave Doré. London, Paris, New York & Melbourne : Cassell and Company, Limited, n.d., [1886]

20 Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?

21 Вденешь ли кольцо в ноздри его? Проколешь ли иглою челюсть его?

22 Будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко?

23 Сделает ли он договор с тобою и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?

24 Станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих?

25 Будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими купцами?

26 Можешь ли пронзить кожу его копьем и голову его – рыбачьею острогою?

27 Клади на него руку твою и помни о борьбе: вперед не будешь.

Иов, 40:20–27

1 Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?

2 Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем?

3 Кто предварил Меня, чтобы Мне воздавать ему? Под всем небом все Мое.

4 Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их.

5 Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его?

6 Кто может отворить двери лица его? Круг зубов его – ужас.

7 Крепкие щиты его – великолепие; они скреплены как бы твердою печатью.

8 Один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними.

9 Один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются.

10 От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари.

11 Из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры.

12 Из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла.

13 Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя.

14 На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас.

15 Мясистые части тела его сплочены между собою твердо, не дрогнут.

16 Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов.

17 Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса.

18 Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы.

19 Железо он считает за солому, медь – за гнилое дерево.

20 Дочь лука не обратит его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву.

21 Булава считается у него за соломину; свисту дротика он смеется.

22 Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи.

23 Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь.

24 Оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою.

25 Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным.

26 На все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости.

Иов, 41:1–26

Левиафан не единственное хтоническое морское чудище, которое появляется на страницах Библии. Внимательный читатель заметит, что в первой главе Книги Бытия упоминаются не только «рыбы морские», но и – в синодальном переводе – «рыбы большие». В других переводах они прямо именуются «морскими чудовищами», а в Септуагинте – драконами. В иудаизме они называются танинним: этим словом можно обозначить как существо с удлиненным телом, то есть змея или дракона, так и большую рыбу, то есть кита (в Библии короля Якова интересующие нас существа называются great whales, «великие киты»).

Карточка с созвездием Кита из набора «Зеркало Урании». 1824 г.

Библиотека Конгресса, США

Вы когда-нибудь задумывались о том, почему изображения, соответствующие древнему созвездию Кита, абсолютно непохожи на всем известное млекопитающее? Дело вовсе не в прихоти астрономов или художников. Cetus – Цет или Кет, он же древнегреческий κῆτος («морское чудовище») – большой монстр, с которым приходится сразиться Персею, чтобы спасти Андромеду. Кета изображали и описывали как змееподобную рыбу или химеру с головой пса и телом дельфина. Он фигурирует не только в контексте мифов о пожирании прекрасных девушек – верхом на кетах ездили нереиды.

Таким образом, называя кита китом, мы зовем его – буквально! – «чудовищем».

В скандинавской мифологии великий морской змей зовется Ёрмунганд. Он появился на свет от бога Локи и великанши Ангрбоды, и, согласно пророчеству, от всех троих детей этой пары следовало ждать великой беды (двумя другими были волк Фенрир и Хель, владычица царства мертвых). Всеотец Один бросил Ёрмунганда в Мировой океан, и змей, пребывая там, так вырос, что опоясал весь мир и укусил себя за хвост. В «Младшей Эдде» описано, как властитель замка Утгард предложил богу Тору поднять серую кошку: дескать, это всего лишь такая забава у великанов. Тор подхватил ее посреди брюха, но ничего не вышло: как ни старался бог грома, кошка лишь выгибала спину дугой. В конце концов, когда он приложил все силы, она оторвала от земли одну лапу. Это напугало всех присутствующих, ведь под видом кошки ему подсунули Ёрмунганда. «И едва достало [у змея] длины удержать на земле хвост и голову. И так высоко [Тор] поднял руку, что близко было до неба».

Вторая история, также содержащаяся в «Младшей Эдде», повествует о рыбалке Тора и великана Хюмира. Хюмир не хотел брать бога грома с собой в море, поскольку сомневался, что от такого маленького и молодого спутника будет хоть какой-то толк. В конце концов великан велел ему самостоятельно раздобыть приманку, и Тор с этой целью убил большого быка по имени Вспоровший Небеса из стада, принадлежавшего Хюмиру. Отплыв достаточно далеко – туда, где рыбачить, по словам великана, было опасно из-за Мирового Змея, – Тор насадил бычью голову на крюк с привязанной к нему крепкой лесой и закинул приманку за борт.

Мировой Змей заглотнул бычью голову, а крюк впился ему в нёбо. И когда Змей почувствовал это, он рванулся так яростно, что кулаки Тора ударились о борт. Разгневался тогда Тор, и возросла в нем сила аса. Он уперся, да так, что пробил ногами дно лодки и встал на морское дно, а Змея подтащил к самому борту. И можно смело сказать, тот не видал страшного зрелища, кому не довелось видеть, как Тор вперил глазищи в Змея, а Змей уставился на него, извергая яд43.

Испуганный Хюмир перерезал лесу Тора, и Ёрмунганд уплыл. Бог грома метнул ему вслед свой знаменитый молот, и – одни говорят – тот оторвал змею голову, а другие утверждают, что змей благополучно удрал и залег на океанском дне в ожидании реванша.

Третий мифический сюжет, в котором фигурирует Ёрмунганд, содержится в «Младшей Эдде», «Прорицании вёльвы» и некоторых других текстах. Он описывает Рагнарёк – Гибель Богов, во время которой море хлынет на сушу, поскольку Мировой Змей полезет на берег и извергнет так много яда, что им напитаются воздух и вода. В конце концов Ёрмунганд и Тор погибнут от рук друг друга.

В индуизме и ведизме грандиозных размеров змей, у которого тысяча голов (хотя на различных изображениях их может быть значительно меньше), зовется Шеша. Он представляет собой аватару бога Вишну, охранителя мироздания; в свою очередь, воплощениями Шеши считаются ряд мифических личностей, включая Лакшману, героя эпоса «Рамаяна», и легендарного мыслителя Патанджали. На головах Шеши покоятся все миры вселенной, а сам он обитает ниже Паталы – семи подземных миров, населенных существами демонической природы.

Шешу изображают, как правило, свернувшимся кольцами в водах Гарбходаки, причинного (мирового) океана в индуизме. На кольцах чудовища возлежат Вишну и Лакшми, его супруга. Другое имя этого существа – Ананташеша – подразумевает, что змей олицетворяет бесконечность.

ЧУДО-ЮДО РЫБА-КИТ

В средневековых бестиариях, а также в известном сборнике II века н. э. «Физиолог» встречается морской монстр аспидохелон, который своим обликом напоминает кита или черепаху настолько громадных размеров, что его можно перепутать с островом. Когда такое случается, моряки могут пристать к монстру, разбить лагерь и развести костры на его спине. В самый неподходящий момент аспидохелон нырнет, увлекая за собой всех бедолаг, которые поддались обману, а то и пришвартованные корабли. Схожее коварство этот монстр проявляет и в том, что касается питания: он источает аромат, почуяв который рыбы поменьше сами плывут ему в пасть. «Физиолог», будучи не столько справочником по зоологии, сколько нравоучительным произведением, типичным для своего времени, подводит итог: именно так и действует в нашем мире Сатана.

Аспидохелон. Миниатюра во фрацузском бестиарии. Ок. 1270 г.

Музей Гетти, Лос-Анджелес

Аналогичный постулат мы находим и в более позднем Эксетерском кодексе.

У кита есть еще одна хитрость: когда он голоден, он открывает рот, и оттуда исходит сладкий запах. Рыбу обманывает запах, и она заплывает ему в рот. Внезапно челюсти кита смыкаются. Точно так же любой человек, который позволит соблазнить себя сладким запахом и склонить к греху, попадет в ад, отверстый дьяволом, – ежели человек этот ублажал тело свое, а не дух. Когда дьявол приводит подобных людей в ад, с грохотом смыкает он челюсти свои, уста адовы. Никто не в силах выбраться из них, в точности как ни одна рыба не может вырваться из пасти кита.

Уста адовы. Миниатюра из манускрипта XIII в.

Музей Гетти, Лос-Анджелес

Интересное мнение на этот счет высказали София Кингсхилл и Дженнифер Уэствуд: «Представление могло быть основано на сладком запахе амбры, воскообразной субстанции, которую находят во внутренностях кашалотов и испокон веков ценят в качестве ингредиента духов, но каково бы ни было объяснение, аналогия очевидна. Кит символизирует искушение, посредством коего дьявол губит грешника, вследствие чего его разинутая пасть превращается в уста адовы»44. Третью и последнюю трактовку этой древней легенды мы приведем в следующем разделе, посвященном кракену.

С похожей рыбой – Ясконтием – столкнулся в море святой Брендан с братьями, сопровождавшими его в знаменитом путешествии. Все они едва не погибли и потеряли часть провианта, когда «остров» зашевелился и начал погружаться. Как позже сообщил Брендан, в видении ему открылась истина: они столкнулись с «самым большим из всех существ в Океане», которое вечно пытается достать носом до хвоста, но не может, ибо слишком уж велика его длина.

Еще один живой остров ждет нас в «Первом путешествии Синдбада-морехода» из «Тысячи и одной ночи». Он, по словам рассказчика, был подобен райскому саду, и никто из путешественников не заподозрил таящейся угрозы, не заметил, что на самом деле это большая рыба, на спине которой за много лет собрался песок и выросли деревья. «А когда вы зажгли на ней огонь, – прокричал им с борта корабля его хозяин, – она почувствовала жар и зашевелилась, и она опустится сейчас с вами в море, и вы все потонете. Спасайтесь же, не то погибнете…». Синдбад не называет это существо по имени, но по меньшей мере два арабских географа – аль-Джахиз и аль-Казвини – упоминают о нем как о саратане, то есть крабе немыслимых размеров. С гигантским крабом довелось столкнуться и Александру Македонскому (не настоящему, а персонажу средневекового «Романа об Александре»).

Плиний Старший в IX книге «Естественной истории» пишет о китах, чьи размеры составляют четыре югера, и некоей рыбе «пристис» длиной в двести локтей (в переводе Г. С. Литичевского эта рыба в одном случае стала «акулой», в другом – «рыбой-пилой»). Югер – древнеримская единица площади, равная 2519 м²; древнеримский локоть составляет 44,4 см. Нетрудно заметить, что оба существа получаются внушительных размеров, превосходящих все, что известно современной науке. Поскольку в «Естественной истории» реальные факты перемешаны с причудливым вымыслом, можно предположить, что в первом случае подразумеваются все те же «живые острова», а во втором – морские змеи (но не забудем отметить, что в настоящее время латинским словом pristis именуется род скатов, которых также называют пилорылами).

Не будем забывать и про существо из «Конька-горбунка», в честь которого назван этот подраздел. Про связь слова «кит» с древнегреческим чудищем кет уже было сказано раньше, а по сути Чудо-юдо – живой остров, ничем не уступающий аспидохелону и прочим вышеназванным.

Вот въезжают на поляну

Прямо к морю-окияну;

Поперек его лежит

Чудо-юдо Рыба-кит.

Все бока его изрыты,

Частоколы в ребра вбиты,

На хвосте сыр-бор шумит,

На спине село стоит;

Мужички на губе пашут,

Между глаз мальчишки пляшут,

А в дубраве, меж усов,

Ищут девушки грибов.

П. Ершов. «Конек-горбунок»

ВЫПУСКАЙТЕ КРАКЕНА!

Принято считать, что кракен – колоссальных размеров головоногое, кальмар или осьминог, способный без труда утащить на дно не только количество жертв, сообразное числу незадействованных щупалец, но и корабль целиком, причем достаточно большой! Популярность кракена не ослабевает с годами, и в наше время он, пожалуй, даже обходит конкурентов – Мирового Змея и Чудо-юдо рыбу-кита – во многом благодаря голливудскому кинематографу. Пару веков назад о нем писали и в газетах, причем не метафорически, а в самом прямом смысле.

Олаф Магнус. Ужасное чудовище, обитающее у побережья Норвегии.

Библиотека наследия биоразнообразия, США

У слова «кракен» скандинавское происхождение, этимологически его можно отследить до первоисточников в норвежском и шведском; так, krake – фрагмент разрубленного на части древесного ствола, имеющий кривые ветки или корни, а также любой предмет, сделанный из такого куска (в частности, примитивный якорь – нетрудно заметить, что он имеет некоторое внешнее сходство с монстром).

Первым кракена описал Эрик Понтоппидан, датский епископ XVIII века, но если говорить о самом факте упоминания, то у него были предшественники: во всяком случае, к их числу можно отнести итальянского путешественника Франческо Негри и норвежского миссионера Ханса Эгеде (о некоторых более ранних авторах скажем чуть позже: епископ не зря сетует, что они понятия не имели, о чем писали).

Кракен, каким его увидел и запечатлел на страницах своей «Естественной истории Норвегии» Понтоппидан, «бесспорно, крупнейшее морское чудовище в целом мире». Сам епископ ни разу в жизни кракена не встречал, но доверился рыбакам, которые поведали, что иной раз, особенно в жаркие летние дни, выходя на лодках туда, где глубина составляет, по их оценкам, от восьмидесяти до ста фатомов45, они обнаруживают, что расстояние до «дна» – всего-то двадцать – тридцать фатомов, а то и меньше, поскольку на самом деле это никакое не дно. Рыбаки, осознавая опасную близость кракена, все равно занимаются своим промыслом в подобных местах, поскольку там очень много рыбы.

Они следят за глубиной и удирают, бросив сети, если та внезапно начинает уменьшаться, то есть монстр начинает всплывать. Взрослый и по-настоящему крупный кракен никогда не поднимается на поверхность целиком, демонстрируя лишь фрагменты плоской спины общей площадью примерно полторы английские мили. Поначалу зрелище напоминает совокупность островков посреди чего-то вроде плавучих водорослей. Современный рациональный читатель может предположить, что это именно водоросли, принесенные течением, но епископ опровергает такой довод: далее он пишет, что вслед за «островами» появляются выросты, от острых кончиков до более широких частей, соперничая по высоте и толщине с мачтами судов среднего размера. Эти отростки Понтоппидан называет «руками» чудовища и допускает – теоретически! – что ими кракен мог бы утянуть на дно даже самый большой военный корабль. Гарантированная угроза состоит в том, что при погружении кракен создает водовороты, способные погубить рыбачью лодку.

Анализируя внешний вид монстра, епископ сравнивает его с полипом (осьминогом) и морской звездой. Далее он упоминает о «сильном и необычном запахе, который [кракен] периодически источает», – как и в случае кита, чья пасть превращается в уста адовы, такова причина, по которой вокруг чудовища бывает очень много одураченной рыбы. Еще одно необычное свойство кракена, если верить Понтоппидану, заключается в загадочном цикле пищеварения: на протяжении нескольких месяцев монстр только ест, а потом еще несколько месяцев только испражняется, отчего морская вода становится густой и мутной. В эти мутные завихрения прибывает новая рыба, привлеченная запахом, и цикл начинается заново.

В контексте интересных способов питания можно упомянуть еще одно морское чудовище, тоже норвежское. Хафгуфа – букв. «морское зловоние» – предположительно, обитает где-то в окрестностях Исландии. В сочинении XIII века, известном как «Королевское зерцало», сказано, что этот громаднейший монстр кормится следующим образом: путем отрыжки извергает из собственного желудка некоторое количество пищи, и рыбы, спеша полакомиться, собираются прямо у него в пасти. Хафгуфе остается лишь дождаться подходящего момента, чтобы сомкнуть челюсти.