Текст книги "Мифы воды. От кракена и «Летучего голландца» до реки Стикс и Атлантиды"

Автор книги: Наталия Осояну

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Да, к судну нужно уметь приноровляться. Нужно заботливо вникать в тайны его женской натуры – и тогда оно будет вашим верным союзником в неустанной борьбе со стихиями, в борьбе, в которой поражение не позор. Отношения между капитаном и его судном – вопрос великой важности. Судно имеет свои права, так же как любое говорящее и дышащее существо. И, право же, бывают суда, которые, по матросскому выражению, «только разве говорить не умеют» и для настоящего капитана сделают все.

Дж. Конрад. «Зеркало морей»69

Еще один способ одушевления кораблей известен с древности и универсален, поскольку для его понимания вообще не нужен язык, однако в наше время он представляет собой исключение, а не правило. Это в каком-то смысле заключительный штрих, усиливающий абстрактное, но вполне отчетливое сходство судна с живым существом: глаза на носу! У древних греков этот элемент конструкции корабля пережил несколько эпох, при этом менялся его внешний вид (расположение, форма глаза, вид зрачка – последний мог быть звездообразным), но не роль. Он выполнял сразу несколько функций: в сверхъестественном смысле глаза, во-первых, давали кораблю возможность «самостоятельно» следить за происходящим в море; во-вторых, они были апотропеем (др.-греч. ἀποτρόπαιον, «отвращающий беду») – магическим предметом, защищающим от порчи. Еще глаза придавали кораблям не только живой, но и достаточно грозный вид, нацеленный на устрашение любых врагов, какие встретятся по пути.

У носовых изваяний, появившихся на европейских судах в XVI веке, роль была в большей степени декоративная. Прекрасные нимфы, русалки, ведьмы, грозные морские божества, воины в доспехах, мифические и реальные животные – эти и другие фигуры, как правило, несли определенную символическую нагрузку, связанную с названием корабля, подчеркивая и усиливая те или иные полезные качества. Но от сглаза они уже не оберегали (подобные суеверия, строго говоря, никуда не делись, просто их не афишировали) и не «смотрели» вместо судна: их нередко снимали после выхода в море, чтобы спрятать на время путешествия и тем самым уберечь от плохой погоды.

Итак, корабль спущен на воду и готов к отплытию – как уже было сказано раньше, только не тринадцатого числа и не в пятницу, поскольку в этот день распяли Христа! Еще плохими днями для выхода в море считались, например, первый понедельник апреля (день рождения Каина и день, когда он убил своего брата Авеля) и второй понедельник августа (день, когда погибли Содом и Гоморра). Лучший день в этом смысле – среда, поскольку ее покровитель, Один (Вотан – отсюда английское Wednesday), издавна был и покровителем мореплавателей. В России, как пишет В. Дыгало, роль несчастливого дня исстари отводилась понедельнику. Но поверья на этом, конечно, не заканчиваются: у моряков разных стран было и есть немало правил относительно того, кого и что можно брать на борт, а также того, что можно и чего нельзя делать.

Большинство примет связаны – что совершенно неудивительно – с погодой. Присутствие на борту женщины может вызвать шторм, и того же результата можно добиться, если свистеть при попутном ветре; в последнем случае есть риск разгневать бога ветров и «насвистеть» не просто другой, неблагоприятный, ветер, а полноценную бурю. Питер Джинс объясняет запрет на свист тем, что кто-то другой на борту мог перепутать его с сигналом боцманской дудки и выполнить совершенно ненужное действие – а это, разумеется, на борту парусника в открытом море чревато серьезными последствиями для всей команды. Свистеть можно было во время штиля, но не как попало, чтобы не усугубить ситуацию. Моряку также запрещалось стричь волосы и ногти при благоприятном ветре и шить – при неблагоприятном, чтобы ненароком не «пришить» его к кораблю. А еще дурным знаком считалось принести на борт… зонтик, поскольку он притягивает дождь.

Кроме плохих примет на тему погоды, были и такие, которые предвещали нечто дурное в целом: если женщина на корабле была угрозой шторма, то священник – чьей-то гибели; ту же самую опасность связывали с цветами, доносящимся с суши звоном колоколов и звоном бокалов в кают-компании. Даже черная сумка могла вызвать косые взгляды, поскольку черный цвет нередко ассоциировался с похоронами. Канат, оставленный нерадивым матросом болтаться просто так, означал виселицу. Собака на борту служила нехорошим предзнаменованием. Статус кошки был сложнее, чем кажется: с одной стороны, кошек любили и берегли, поскольку они боролись с крысами; с другой стороны, потрескивание статического электричества в кошачьей шерсти принимали за свидетельство того, что зверек притягивает грозу и прячет молнию в собственном хвосте.

Отдельная совокупность примет совершенно точно основана на вполне объективных наблюдениях за природой и отражает погодные закономерности. Они нередко имеют вид незамысловатых стишков, поскольку в рифмованной форме полезная информация запоминается лучше: «Небо красно поутру – моряку не по нутру», «Если солнце село в воду – жди хорошую погоду» и так далее.

Гюстав Доре. Иллюстрация к «Сказанию о старом мореходе».

Британская библиотека

Одна из самых дурных примет, увековеченная Сэмюэлом Тейлором Кольриджем в «Сказании о старом мореходе» (The Rime of the Ancient Mariner, 1797), – убийство альбатроса. Считалось, что в этих птиц вселяются души погибших моряков, поэтому даже просто отнестись к альбатросу непочтительно было чрезвычайно плохим деянием, не говоря уже о том, чтобы намеренно лишить его жизни. В известнейшей поэме Кольриджа описано, как подобный поступок одного из моряков – вынужденного теперь скитаться по свету, всем рассказывая свою страшную, но назидательную историю, – обрек на муки и гибель всю команду.

Огни святого Эльма на мачтах корабля в море. Иллюстрация из книги Г. Хартвига «Воздушный мир». 1886 г.

Фотографическая библиотека Национального управления океанических и атмосферных исследований

И наконец, завершим рассказ о морских приметах и суевериях хорошим знамением, которым считались огни святого Эльма (на английском они также называются witchfire, «ведьминым огнем»; древние греки называли их огнями Кастора и Поллукса): разряды в виде светящихся пучков, возникающие на концах высоко расположенных предметов при большой напряженности электрического поля в атмосфере. Явление часто упоминается в литературе, особенно приключенческой, но его можно увидеть и на суше при особом стечении обстоятельств, а также в ходе контролируемого эксперимента. Огни святого Эльма – феномен совершенно реальный и объяснимый без всякой мистики. Однако выглядит он причудливо, и потому связанные с ним суеверия возникали с давних времен. Святой Эльм – Эльмо, Эразм Антиохийский – был покровителем мореплавателей, и потому его огни во время бури давали надежду на благоприятный исход.

РУНДУК ДЕЙВИ ДЖОНСА И ФИДДЛЕРС-ГРИН

Жутковатый Дейви Джонс в исполнении Билла Найи вовсе не выдумка сценаристов голливудской франшизы «Пираты Карибского моря», а известный в прошлом персонаж англоязычного морского фольклора, существо с несколько туманным происхождением и грозной репутацией (и да, в том, что касается внешнего вида Джонса, сценаристы пустили в ход богатое воображение, поскольку однозначных представлений относительно его облика не существует).

Обычно его имя упоминается в контексте рундука Дейви Джонса – эвфемизма, обозначающего морскую бездну; то место, где навеки застревают души погибших в море. Можно сказать, это особый ад для моряков, а сам Джонс – морской дьявол.

Дейви Джонс встречается в великом романе Германа Мелвилла «Моби Дик» дважды, но оба раза в русском переводе его имя заменено упоминанием черта – с фактической точки зрения это верно, однако дьявол кроется в деталях. Во-первых, из текста пропала любопытная культурологическая особенность. Во-вторых, в том-то и проблема, что суеверный моряк былых времен никогда бы не помянул черта или дьявола вслух и без околичностей, чтобы не призвать их на свою голову!

Он до того боялся за свою ничтожную душу, что начал обходить и сторониться китов из опасения, как бы они не задели хвостом его вельбот и не пришлось бы ему отправиться к черту в пекло.

Ур-ра! Вот так чувствует себя матрос, когда катится черту в пекло, – один нескончаемый рывок вниз под уклон!70

Окутанное тайной происхождение эвфемизма послужило основой для ряда гипотез. Различные авторы пытались отследить имя «Дейви Джонс» до первоисточника, называя в качестве такового то драугов из скандинавской мифологии, то библейского пророка Иону (англ. Jonah, созвучное с Jones) – кстати говоря, Ионой англоязычные моряки считали человека, чье пребывание на борту могло навлечь на корабль серьезные неприятности.

Встречается, например, такое объяснение:

За долгие годы мореплавания я часто задумывался о происхождении этой фразы и пришел к выводу, что она взята из библейского рассказа о пророке Ионе. Слово «рундук» на корабле обычно означает место, где хранятся какие-либо вещи, например «хлебный рундук», «ружейный рундук», «цепной рундук» и так далее. В возвышенной оде во второй главе Книги пророка Ионы мы видим, как пророк, молясь об избавлении, описывает свое положение следующими словами: «В глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня… бездна заключила меня… земля своими запорами навек заградила меня». Таким образом, некий необразованный моряк не слишком погрешил против истины, назвав море «рундуком Ионы» – то есть тем местом, где Иона был заперт или заключен в тюрьму. Со временем, ввиду искажений, «рундук Ионы» без труда мог превратиться в «рундук Джонса», и очень распространенное валлийское имя «Дейви» прибавилось к столь же распространенной валлийской фамилии «Джонс», а истинное происхождение этой идиомы было забыто.

У. Пинкертон. «Заметки и вопросы»

Флетчер Бассет также считает, что «Джонс» равнозначен «Ионе», только вот имя «Дейви» связывает с персидскими дивами и индуистскими дэвами либо с латинским термином divus («божественный»), а то и напрямую со словом devil – «дьявол». Все эти умозаключения, к сожалению, недоказуемы.

Похожая история приключилась и с раем для моряков, который в англоязычном фольклоре именуется Фиддлерс-Грин. Герман Мелвилл о нем тоже упоминает, но не в «Моби Дике», а в романе «Билли Бадд, фор-марсовый матрос»: «Жизнь его была связана с морской стихией, и сушу он знал только как “берег”, то есть как ту часть земного шара, которую благое провидение предназначило для танцевальных заведений, портовых девок и кабаков – всего того, чем полон сказочный “Матросский рай”»71 (в оригинале – Fiddler’s Green).

Иными словами, Фиддлерс-Грин – некое место, где души моряков могут веселиться до конца времен, не страдая от недостатка развлечений и не боясь морских опасностей, оставшихся в мире живых. Своего рода отпуск на берегу, который длится целую вечность. Первое задокументированное упоминание термина относится к 1825 году и подразумевает посмертие, предназначенное для животных; второе мы находим в опубликованном в 1837 году романе Фредерика Марриета «Приключения собаки Снарлейиоу» (к сожалению, в единственном переводе романа на русский соответствующая часть главы IX «Жалобы, сожаления, песни и пляска» не переведена, а кратко пересказана, и Фиддлерс-Грин в этом пересказе даже не матросский, а обычный рай).

Перевод и буквальное истолкование идиомы сложнее, чем кажется на первый взгляд. Самый частый вариант – Поляна Скрипача или какие-то эквиваленты этого словосочетания – отталкивается от идеи, что fiddler – скрипач. Действительно, в тавернах и прочих заведениях, где издавна любили отдыхать моряки, не обойтись без музыки, при этом fiddle не просто скрипка, а ее народная, самая простая и дешевая разновидность. Есть и другие английские идиомы со словом fiddler, все они так или иначе связаны с жизнью музыкантов, выступающих перед публикой в тавернах и тому подобных заведениях.

Составители сборника британских и ирландских морских легенд The Fabled Coast («Легендарное побережье») вспоминают о существовании манящего краба или краба-скрипача (fiddler crab), названного так за характерные движения, которые он совершает своей сильно развитой правой клешней, как будто играя на скрипке. Крабы живут в норках на отмелях, и, таким образом, Фиддлерс-Грин превращается в Поляну Крабов.

Еще одну трактовку предлагает М. Назаренко в комментариях ко второму изданию комикса Нила Геймана «Песочный человек» на русском языке (один из второстепенных персонажей в комиксе именуется Fiddler’s Green и представляет собой место в Стране Сновидений, наделенное сознанием и способное принимать человеческий облик): в основе лежит слово fid, обозначающее такелажную свайку («которую используют, чтобы раздвигать пряди троса»72), и в этом случае верный перевод – Канатчиков Луг.

Итак, происхождение термина овеяно тайной… но, возможно, конкретные слова всего лишь результат случайности или даже чей-то вымысел, а подлинный смысл Фиддлерс-Грин в том, что это некая версия средневековой утопии, более известной под названием Страна Кокань (англ. The Land of Cockaigne; фр. Pays de Coquaigne). Таким образом, роль Фиддлерс-Грин состоит исключительно в том, чтобы подбодрить моряка и внушить, что даже в самом крайнем случае он будет вознагражден за свой, бесспорно, тяжелый и опасный труд. Просто, скорее всего, это случится в другом мире.

Страна Кокань – земной рай, где запрещено работать, а все мыслимые блага обеспечиваются естественным образом; в частности, еда растет на деревьях, в реках течет вино, да и сами дома съедобные. Погода в Кокане всегда хорошая, праздники случаются ежедневно, деньги появляются из ниоткуда, все без исключения красиво одеваются… А еще там царят крайне свободные нравы. На картине Питера Брейгеля «Страна лентяев» (Luilekkerland, 1567 г.) изображена нидерландская версия этого потребительского рая. В наше время миф неизвестен широкой публике.

Стоит уточнить, что Кокань и «кокаин» этимологически между собой не связаны.

Фрагмент картины Питера Брейгеля «Страна лентяев».

Музей «Старая пинакотека», Мюнхен (по лицензии CC BY-SA 4.0)

СПИСОК КОРАБЛЕЙ

«Летучий голландец»

Самый известный из всех кораблей-призраков, частый гость на страницах книг, а также больших и малых экранах – это, конечно, «Летучий голландец». Встретить его в открытом море, как предупреждает поверье, даже хуже, чем встретить дьявола собственной персоной! Если пересказать историю о «Летучем голландце» в самых общих чертах, она довольно проста: некий капитан попытался обогнуть мыс Горн – сложнейшее с навигационной точки зрения место, где даже попутные ветра «гонят вас пинками в зад и дубинками по шее, поливая к тому же тоннами ледяной воды», по меткому выражению Жоржа Блона, – но не смог и в сердцах помянул высшие силы, поклявшись, что преодолеет упрямую преграду или не знать ему покоя до конца времен.

Что и произошло.

У легенды есть вариации: меняются место (например, мыс Доброй Надежды вместо мыса Горн), имя капитана (чаще всего его зовут Ван дер Деккеном), мотив (согласно одной из версий, все случилось из-за того, что капитан погубил молодую супружескую пару – то ли из ревности, то ли в приступе гнева) и детали, – но финал всегда остается прежним. Вместе с капитаном-богохульником на корабле-призраке пребывают матросы, также согрешившие при жизни, и в результате «Летучий голландец» превращается в разновидность морского ада, существующую наряду с рундуком Дейви Джонса. Как пишет Флетчер Бассет, из питья у грешников только желчь, из еды – раскаленное докрасна железо, а вахта их длится целую вечность. Внешний вид корабля способен меняться. Иногда узники «Голландца» просят живых моряков со встреченного в море судна передать письма на берег близким. Эта почта, что неудивительно, также способна навлечь беду.

Иногда прототипом капитана «Летучего голландца» считают капитана Бернарда Фокке, который в XVII веке прославился поразительно быстрым прохождением маршрута, ведущего из Соединённых провинций на остров Ява. Ходили слухи, что за такую скорость он поплатился своей душой.

Еще одна легенда повествует о некоем капитане Фалькенберге, который где-то в Северном море играет в кости с самим дьяволом, и на кону стоит, понятное дело, душа. Этот мотив встречается, например, у Сэмюэла Тейлора Кольриджа в «Сказании о старом мореходе».

Флетчер Бассет также предполагает, что некоторые элементы легенды о «Летучем голландце» позаимствованы из исландского сказания о Фритьофе, которое легло в основу «Саги о Фритьофе» Эсайаса Тегнера. Речь идет о викинге Соте, который выкрал драгоценное запястье (браслет), выкованное самим богом-кузнецом Велундом, и обрек себя на вечные посмертные муки.

Словно храмовый свод или двор королевский, покрытый

Щебнем и дерном зеленым, курган возвышался на бреге.

Свет сиял изнутри: бойцы сквозь щель заглянули —

Викинга там просмоленный корабль стоял – с якорями,

Вытянув реи и мачты подняв; над кормой же высоко

Страшный призрак сидел; он в огненный плащ облачен был.

Мрачный сидел он, клинок вытирал, запятнанный кровью,

Вытереть пятен не мог; и сокровищ награбленных груды

Сложены были вокруг; на руке же сверкало запястье73.

Если говорить о литературных воплощениях «Летучего голландца», долгое время самым популярным из них оставался «Корабль-призрак» Фредерика Марриета: история, в которой сын проклятого капитана узнает о его судьбе от умирающей матери и берется за труднейшую миссию – доставить на борт священную реликвию, способную упокоить грешную душу отца. «Голландец» появляется и на страницах других произведений, в том числе стихотворных, иногда под другим названием: например, в цикл стихов Генри Лонгфелло «Рассказы придорожной гостиницы» входит The Ballad of Carmilhan («Баллада о “Кармилхане”»), завораживающее повествование о Корабле Мертвецов, который странствует по морям вовсе без кормчего и парусов, но с командой из призраков.

«Калеуче»

В Чили, а точнее, на архипелаге Чилоэ и особенно одноименном острове есть легенда о волшебном корабле «Калеуче», который приходит в тумане, сопровождаемый звуками музыки, как будто на борту что-то празднуют. Об этом странном судне рассказывают разное, но одна деталь у всех версий общая и бросается в глаза: хотя «Калеуче» – корабль-призрак, он не латиноамериканская реинкарнация «Летучего голландца», а нечто весьма самобытное и… странно привлекательное.

Само слово «калеуче» с трудом поддается истолкованию; некоторые авторы придерживаются варианта, согласно которому оно происходит от caleutun («изменять») и che («люди») на языке индейцев мапуче, то есть его смысл как-то связан с «преображением людей». Да, действительно: рассказывают, что команда «Калеуче» состоит из страшно изувеченных моряков, которые передвигаются на трех конечностях – одной ноге и двух руках; вторая нога растет у каждого такого существа из шеи, а голова повернута на 180 градусов. Они называются инвунче или имбунче, колдуны острова Чилоэ создают их из похищенных детей.

Впрочем, некоторые уверяют, что матросы «Калеуче» выглядят совсем как люди. Они и есть люди – утонувшие моряки, которым выпал второй шанс. Если верить легенде, один раз в году каждый воскрешенный утопленник имеет право навестить семью и даже помочь деньгами; конечно, застав жену в объятиях другого мужчины, он уже никогда не вернется. А еще команда иногда устраивает грандиозные попойки: как правило, дома у друзей (именно так объясняют на острове Чилоэ чью-то необыкновенную удачу – он, дескать, дружит с «Калеуче»!), но бывает и так, что праздник становится чьим-то наказанием. Собиратель фольклора Бернардо Кинтана Мансилья рассказывает вполне современную историю о некоем Хосе Хуале, жителе города Коньяб, который однажды использовал взрывчатку (!) для рыбной ловли. За это незадачливому браконьеру пришлось до конца своих дней тратиться на пирушки для матросов «Калеуче», что ввергло его в ужасную нищету.

Вместо офицеров на борту «Калеуче» колдуны, но и они, и воскрешенные утопленники, и инвунче подчиняются Мильялобо. Они могут, например, наказать того, кто причинит вред беспомощному зверю, или спасти лодку, терпящую бедствие, даже отбуксировать ее в безопасное место, действуя с поразительной скоростью. Вывод представляется однозначным: функция «Калеуче» совсем не такая, как у «Летучего голландца», даром что оба корабли-призраки; он – орудие божественного провидения, а не плавучий ад. Если европейская легенда и повлияла на чилийскую, то лишь в том смысле, что внешний вид «Калеуче» соответствует испанскому (или пиратскому) паруснику. Впрочем, зачастую у него вообще нет парусов: к чему они? Волшебный корабль не просто не зависит от ветра, а способен передвигаться под водой, как кит или дельфин.

«Калеуче» выглядит довольно зловеще, и, по правде говоря, с ним лучше не встречаться. Но при этом он по-своему красив и способен принести радость (в те моменты, когда не несет возмездие); возродиться на борту такого корабля – совсем не то, что угодить на «Летучий голландец». Нельзя не отметить, что помимо прочих тонкостей различие в мифических образах объясняется еще и разным отношением к смерти у европейских и латиноамериканских народов, но это тема для отдельной книги.

«Гигантский корабль»

В Нидерландах и Северной Германии, а также в ряде других стран есть довольно известная небылица о корабле воистину колоссальных размеров, знакомая русскоязычному читателю по одной из сказок братьев Гримм. В разных версиях фризских, самых старых, преданий у корабля может быть различное название, не всегда поддающееся переводу: Mannigfual, Het Grote Schip («Гигантский корабль»), Het Schip van Ternuten или Schip van Sinternuit (искаженное «Корабль святого Рейнута», ныне забытого карнавального персонажа – покровителя транжир, мошенников и прочих персонажей с сомнительной репутацией, капитана Корабля дураков), De Almacht («Всемогущество») и так далее. В Великобритании, во Франции и даже в США есть свои немыслимо большие мифические суда.

В небылице гигантский корабль описан во всех подробностях, которые могут различаться в зависимости от местности, где был записан тот или иной рассказ. Как правило, говорится о том, что для его постройки пришлось собирать древесину, руду и холст по всей Европе; паруса у него были такими громадными, что их путали с облаками; капитан перемещался по палубе верхом, тем же способом путешествовали гонцы, которым было поручено передать его указания кому бы то ни было из членов команды; матросы успевали состариться, спускаясь с мачт, которых было больше, чем деревьев в лесу (и потому моряки не спускались, а жили на мачтах); на нижних палубах можно было заблудиться; котел, в котором кок варил похлебку для матросов, был такой большой, что мешать ее приходилось веслами, сидя в лодке, а чтобы пересечь этот котел от края до края, понадобилось бы несколько дней. Иногда говорится о том, что капитан узнавал о происходящем на борту с помощью двух говорящих воронов, что весьма похоже на Хугина и Мунина, прислуживавших Одину. Капитанская каюта – или кают-компания – в некоторых вариантах байки описана как самый настоящий рай, где растут деревья и водятся слоны с тиграми.

Сюжеты, связанные с гигантским кораблем, так или иначе обыгрывают его величину. Например, однажды он намертво застрял в проливе между Дувром и Кале, но капитан не растерялся и приказал матросам сначала намылить борта, а потом изо всех сил оттолкнуться шестами от берега. Корабль благополучно выбрался из западни, а скалы в тех местах, где он о них терся, с той поры примечательного белого цвета из-за мыла (речь идет, конечно, о знаменитых меловых утесах Дувра; кстати, английская версия гигантского корабля зовется Merry Dun of Dover, то есть «Веселая дуврская кобылка» – и о ней рассказывают то же самое). Иногда даже говорили, что пролив самим своим существованием обязан гигантскому кораблю – дескать, тот пропахал борозду через перешеек, некогда соединявший Англию и Францию. Еще одна история, связанная с кораблем, объясняет происхождение острова Борнгольм: он представляет собой уголь и золу, выброшенные из камбуза. И наконец, более длинная сказка повествует о восьмилетнем мальчике, который сбежал из дома, разозлившись на маму из-за того, что она вечно готовила гороховый суп, и в итоге попал на борт колоссального судна, где вынужден был стать поваренком и размешивать все тот же суп, пока не случилось нападение пиратов, позволившее ему вернуться к маме.

Норрис Йейтс упоминает совсем недавние по историческим меркам (времен Второй мировой войны) морские байки о кораблях «Тускарора», – где помимо прочих чудес капитан ездил по палубе на пони, а офицеры передвигались на велосипедах и роликовых коньках, – и «Рысак» (Courser), которому также выпала честь «побелить» утесы Дувра.

Нетрудно заметить, что все вариации гигантского корабля совершенно непохожи на «Летучего голландца»: в одной из версий истории прямо говорится о том, что даже сравнивать их друг с другом оскорбительно. У гигантского корабля гораздо больше общего с байками про Фиддлерс-Грин (в сказке про поваренка кок объясняет главному герою, что матросы удивительного судна не могут вернуться домой на сушу, поскольку на самом деле все они утонули) и, соответственно, Страну Кокань.

Гигантский корабль размером с целый мир – еще одна утопия, еще один рай на земле.

В наши времена гигантские корабли – в основном круизные лайнеры – уже мало кого удивляют, а вот еще совсем недавно они могли порождать собственные легенды и мифы. Те, что связаны с «Титаником», довольно хорошо известны, но ими дело не ограничивается. Например, есть легенда о том, что при разборке печально известного британского парохода «Грейт Истерн» – крупнейшего корабля, построенного до XX века, – между внутренним и внешним корпусами нашли человеческие останки. Ни подтвердить, ни опровергнуть этот факт мы не можем. Двойной корпус «Грейт Истерна» был необыкновенным изобретением, которое впоследствии еще очень долго не применялось в кораблестроении: Изамбард Брюнель, автор проекта, во многом опередил свое время. Легенда подразумевала, что истлевший труп принадлежал клепальщику, которого замуровали еще до того, как корабль был спущен на воду. Кто-то стремился объяснить при помощи этой истории судьбу гигантского парохода, полную катастроф и неудач. В песне Стинга «Баллада о “Грейт Истерн”» есть довольно прозрачный намек на «контракт, подписанный в аду» – то есть на то, что Брюнель продал душу дьяволу, желая обеспечить кораблю прекрасное будущее.

Четырехпалубный «Грейт Истерн» был задуман для очень дальних путешествий в Азию и Австралию; он имел водоизмещение около тридцати двух тысяч тонн, вмещал пятнадцать тысяч тонн угля и столько пассажиров и груза, что в газетах его именовали «плавучим городом».

И впрямь «Гигантский корабль» – но, увы, с незавидной судьбой.

Строительство корабля «Грейт Истерн». Фотография Джозефа Канделла. 1855 г.

Национальный морской музей, Великобритания

«Арго»

«Арго» – возможно, самый известный корабль из древнегреческой мифологии – был назван в честь своего создателя Аргоса (Агрея), которому помогала Афина. Под ее мудрым руководством в корпус корабля был помещен кусочек священного дуба из рощи Зевса в Додоне, который в трудную минуту мог разговаривать с Ясоном, предводителем аргонавтов, подсказывая ему, как сделать так, чтобы путешествие за золотым руном продолжилось. «Арго» оказался настолько удачным «проектом», что его называли самым надежным кораблем из всех, какие только были построены.

«Такарабунэ»

«Такарабунэ», или «Корабль сокровищ», – мифическое судно, которое ведут по небесам Семь богов счастья, приносящих удачу в синтоизме. Происходит это в первые три дня нового года и представляет собой неотъемлемую часть соответствующего празднества. Сокровища, о которых идет речь, включают шапку-невидимку, волшебный молоток, счастливый плащ, мудрые книги, мешок удачи и прочие удивительные предметы.

Согласно поверью, если в праздничную ночь поместить под подушку изображение «Такарабунэ», приснится вещий сон. В случае если он пообещает неудачный год, картинку следует выбросить в ближайшую реку.

Скандинавские мифические корабли

В силу особой популярности мифа о Рагнарёке далеко за пределами Скандинавии в контексте кораблей одно конкретное судно притягивает всеобщее внимание, хотя на самом деле есть еще несколько довольно интересных и эффектных мифических кораблей, связанных с персонажами обеих «Эдд». Расскажем об этих судах, начав с самого известного – это, конечно, «Нагльфар» («корабль мертвых» или «корабль из ногтей мертвецов»74).

В «Младшей Эдде» он упоминается несколько раз. Прежде всего – в «Видении Гюльви», в главе 43 «О Скидбладнире», где он назван самым большим кораблем, которым владеет Муспель (он же Сурт), то есть ётун-великан, владыка Муспельхейма, огненного царства. Во время Рагнарёка он будет предводителем войска, противостоящего асам.

Второе упоминание относится к главе 51 «О Гибели Богов»: когда вырвется на свободу Фенрир Волк и море хлынет на сушу, потому что Мировой Змей в гневе полезет на берег, поплывет «Нагльфар», сделанный из ногтей мертвецов. Высокий предупреждает о том, что всякий, кого похоронят с неостриженными ногтями, прибавит материала для «Нагльфара» и тем самым ускорит наступление того времени, когда кораблю надлежит сыграть свою роковую роль, невзирая на желания людей и богов. Править «Нагльфаром» будет великан по имени Хрюм. В «Прорицании вёльвы» (то есть в «Старшей Эдде») указан другой кормчий корабля апокалипсиса – бог-трикстер Локи.

Второй мифический корабль – упомянутый чуть ранее «Скидбладнир» («построенный из дощечек»), лучший из кораблей. О нем говорится в «Старшей Эдде», «Младшей Эдде» и «Круге земном». Он был построен для Фрейра, бога мира, процветания, ясной погоды, славного урожая; одно из его имен – владетель «Скидбладнира». Ответственны за это «некие карлы, сыновья Ивальди» (см. «Видение Гюльви», глава 43) – те же самые мастера, что сделали золотые волосы богини Сив и копье Одина. Удивительная суть волшебного корабля такова, что его можно свернуть, как платок, и спрятать в кошель, но при этом в развернутом виде он достаточно большой, чтобы хватило места всем асам в доспехах и с оружием (но не больше, чем «Нагльфар»). Еще одна особенность «Скидбладнира» в том, что, когда его паруса подняты, в них при любых обстоятельствах дует попутный ветер.

Третий мифический корабль принадлежал богу Бальдру, назывался «Хрингхорни» («с кольцом на форштевне») и был «всех кораблей больше». В главе 49 «Видения Гюльви» говорится о том, как асы хотели на этом корабле разжечь погребальный костер для Бальдра, но не сумели сдвинуть его с места. Пришлось взывать к помощи великанши Хюрроккин, которой это удалось. Затем на корабль положили труп умершего бога вместе с телом его жены, которая скончалась от горя. Других упоминаний об этом судне нет.