Текст книги "Роковое искушение (СИ)"

Автор книги: Натали Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 32

С того дня, как закончился суд, прошло пять месяцев. Пять месяцев жизни без тени моей матери, нависающей над нами. Мы с Энзо еще до суда знали, что наши чувства настоящие, что это не мимолетная интрижка или каприз. Когда вся правда о манипуляциях моей матери вышла наружу, мы перестали скрывать наши отношения. Энзо перевез меня в свой дом официально, в статусе своей женщины.

Конечно, было нелегко. Люди говорили разное – что я увела мужа у матери, что Энзо бросил жену ради юной любовницы, что все это было спланировано. Но мы знали правду. Знали, что наши чувства зародились задолго до того, как мы позволили себе их проявить.

Между нами была разница в возрасте, но она не имела значения. Я никогда не чувствовала, что Энзо относится ко мне как к ребенку или пытается контролировать мою жизнь. Наоборот, он всегда поддерживал мое стремление к независимости.

– Ты должна построить свою карьеру сама, – говорил он. – Я могу быть рядом, могу поддерживать тебя, но твои достижения должны быть твоими.

И я была благодарна ему за это. За то, что он позволял мне расти, развиваться, искать себя, даже когда мы жили под одной крышей и делили одну постель.

Моя работа в балетной школе стала первым шагом к профессиональному признанию. Когда школа открылась, моя роспись произвела фурор. Местные газеты писали о “юном даровании”, “новом таланте”, “свежем взгляде на классическое искусство”.

Профессор Альварес, заведующий нашей кафедрой, вызвал меня к себе в начале нового учебного года.

– Гарсия, вы явились, – проворчал он, когда я робко вошла в его кабинет. – Не стойте там, словно я собираюсь вас съесть.

Я невольно улыбнулась.

– Я видел вашу роспись в той балетной школе, – он постукивал карандашом по столу, не глядя на меня. – Признаться, был удивлен. Приятно удивлен.

– Спасибо, профессор, – я переминалась с ноги на ногу, все еще не понимая, зачем он меня вызвал.

– Вы понимаете, Гарсия, что это ваш шанс? – вдруг спросил он, резко поднимая на меня взгляд. – Шанс доказать, что вы нечто большее, чем главная героиня местных сплетен.

Я вздрогнула. Так вот в чем дело.

– Я… я стараюсь, профессор.

– Старания – это хорошо, – он поднялся, прошелся по кабинету. – Но мне нужен результат. В ноябре в Мадриде будет проходить выставка современного искусства. Там будут представлены работы как известных художников, так и начинающих талантов. Я хочу, чтобы вы участвовали.

Я замерла, уверенная, что ослышалась.

– Я? Но почему именно я? На курсе есть студенты гораздо талантливее…

– Не перебивайте, Гарсия, – он поднял руку. – Вы думаете, я не вижу насквозь все эти юные дарования? Они рисуют идеально с технической точки зрения и абсолютно безжизненно. А в вашей работе есть… – он замялся, подбирая слово, – …душа. И боль. Настоящее искусство всегда рождается из боли.

Я стояла, не зная, что сказать. Комплимент от Альвареса был подобен снегу в июле – редкое, почти невозможное явление.

– Так что готовьтесь, Родригес. Это ваш шанс заявить о себе.

Я вышла из его кабинета в состоянии транса. Выставка в Мадриде. Шанс показать свою работу настоящим профессионалам, критикам, коллекционерам. Это было больше, чем я могла мечтать.

Когда я рассказала об этом Энзо вечером, он подхватил меня на руки и закружил по комнате, словно я ничего не весила.

– Альварес наконец-то прозрел! – восклицал он, кружа меня. – Я всегда знал, что даже его каменное сердце не устоит перед твоим талантом!

– Энзо, поставь меня! – я смеялась, слегка задыхаясь от его напора. – Ты сейчас или уронишь меня, или врежешься в люстру!

– Пусть! – он поставил меня на ноги, но не отпустил, крепко обнимая. – Это стоит и сломанной люстры, и даже сломанной шеи! Моя Лара будет участвовать в выставке в Мадриде!

– Я еще ничего не нарисовала, – напомнила я, но его энтузиазм был заразителен. – И даже не знаю, что выбрать темой.

– Ты найдешь ее, – его глаза сверкали уверенностью. – Что-то, что затронет за живое не только тебя, но и всех, кто увидит твою работу.

И тогда, в его объятиях, глядя в окно на звездное небо, я поняла, что именно хочу нарисовать.

Следующие месяцы я жила в странном состоянии – между эйфорией от успехов в учебе и глубокой, почти болезненной сосредоточенностью на работе над картиной для выставки. Я выбрала непростую тему – портрет с фотографии, сделанной, когда мне было около трех лет. На ней мы с мамой были в парке, она держала меня на руках и смеялась, глядя в камеру. Это была, пожалуй, единственная фотография, где она выглядела действительно счастливой рядом со мной.

Я работала над портретом каждый день, часами, иногда до глубокой ночи. Это был не просто рисунок – это была попытка понять, что произошло с той женщиной на фотографии. Как она превратилась в холодную, расчетливую особу, готовую использовать всех вокруг, включая собственную дочь, ради достижения своих целей?

– Ты вообще спишь когда-нибудь? – спросил Диего, когда в очередной раз застал меня в студии в три часа ночи. – Или у художников есть какая-то секретная способность обходиться без сна?

Я оторвалась от холста, потирая уставшие глаза:

– А ты? Что ты делаешь в такое время на ногах?

– Спасаю голодных художников от голодной смерти, – он протянул мне сэндвич и кофе. – Отец беспокоится. Говорит, ты целый день не выходила отсюда.

Я виновато взяла еду:

– Я просто… застряла в этой работе. Чувствую, что почти поймала нужное настроение, но оно ускользает.

Диего подошел ближе, рассматривая недописанный портрет:

– Это твоя мать?

Я кивнула, отпивая кофе:

– Да, и я в детстве.

– Не понимаю, зачем ты мучаешь себя, – сказал он, присаживаясь на край стола. – После всего, что она сделала, я бы на твоем месте предпочел забыть о ее существовании.

Я отложила кисть, глядя на незаконченный портрет. Мамино лицо уже было почти готово – молодое, красивое, с искренней улыбкой. Я же на картине была лишь наброском, размытым силуэтом в ее руках.

– Я хочу понять, – ответила я тихо. – Хочу понять, в какой момент она перестала быть той женщиной с фотографии. Почему не могла любить меня просто так, без условий.

Диего задумчиво смотрел на картину.

– Знаешь, моя бабушка всегда говорила: “Некоторые люди похожи на пустые сосуды – как ни наполняй их любовью, все равно вытечет”. Может, твоя мать из таких.

Я посмотрела на него с удивлением. За последние месяцы наши отношения с Диего кардинально изменились. Из настороженного, даже враждебного парня он превратился в… друга? Да, пожалуй, это было правильное слово. Он стал мне другом, неожиданным союзником в нашем с Энзо доме.

– Твоя бабушка мудрая женщина, – улыбнулась я. – Но от этого не легче.

– Конечно, не легче, – он пожал плечами. – Но у тебя теперь есть мы – люди, которые действительно заботятся о тебе. И, кстати, один из них сейчас там, – он кивнул в сторону двери. – Не спит и волнуется, что ты заработаешься до обморока.

Я почувствовала укол совести.

– Скажи ему, что я скоро приду.

– Скажи сама, – Диего поднялся. – И съешь сэндвич! Эти артистические голодовки до добра не доведут.

Когда он ушел, я еще немного посидела перед холстом. “У тебя есть мы”. Энзо и Диего стали моей семьей – не по крови, но по выбору. И это было важнее любых родственных уз.

Я закончила картину за неделю до выставки. Она получилась… странной. Не совсем тем, что я планировала изначально. На переднем плане была та самая сцена с фотографии – молодая мать с ребенком на руках, смеющаяся, счастливая. Но фон… фон я сделала темным, тревожным, с размытыми силуэтами, намекающими на будущие события. И в глазах женщины, если присмотреться очень внимательно, уже читался холодный расчет, скрытый за маской материнской любви.

Я назвала картину “Маска”. Простое название для сложной работы, в которую я вложила всю свою боль, все разочарование, всю тоску по любви, которой никогда не было.

Когда я показала готовую работу Энзо, он долго молчал, просто глядя на нее. Его лицо было непроницаемым, и на мгновение я испугалась, что он разочарован.

– Ну? – не выдержала я. – Скажи что-нибудь!

Он перевел взгляд на меня, и я увидела в его глазах то, что никак не ожидала – слезы.

– Боже, Энзо, что такое? – я бросилась к нему, встревоженная. – Тебе не нравится?

Он обнял меня так крепко, что я на мгновение потеряла способность дышать.

– Не нравится? Лара, это… это невероятно. Это как заглянуть в твою душу. Я словно вижу весь путь, который ты прошла – от той маленькой девочки на руках у матери до женщины, которая стоит сейчас передо мной.

Я прильнула к нему, чувствуя, как его слова проникают глубоко внутрь, исцеляя старые раны.

– Ты правда так думаешь?

– Ты знаешь, что я сейчас чувствую? – он взял мои руки в свои. – Гордость. Такую сильную гордость за тебя, что кажется, я вот-вот взорвусь от этого чувства. Ты не просто создала прекрасную картину – ты превратила свою боль в искусство. Не каждый на это способен.

Я прижалась к нему, чувствуя, как бьется его сердце.

– Работая над ней, я поняла, что хочу отпустить это. Все обиды, всю боль. Я хочу двигаться дальше. С тобой.

– И мы будем, – он поцеловал меня в макушку. – Маленькими шажками, день за днем. Ты сильнее, чем думаешь, Лара Гарсия. И талантливее, чем можешь себе представить.

День выставки наступил внезапно, хотя я готовилась к нему месяцами. Утром я проснулась в объятиях Энзо с чувством, что сегодня изменится вся моя жизнь. Так оно и было, хотя совсем не так, как я ожидала.

Я выбрала для выставки красное платье – элегантное, но не кричащее, подчеркивающее фигуру, но не вульгарное. Волосы уложила в простую, но изящную прическу. Хотела выглядеть профессионально, серьезно. Взрослой.

Когда я вышла из спальни, Энзо, который ждал меня в гостиной, ронял челюсть настолько картинно, что я не смогла сдержать смех.

– Что? – я покрутилась перед ним. – Так плохо?

– Плохо? – он подошел ко мне, глядя так, словно я была видением из другого мира. – Лара, ты… ты потрясающая. Если бы меня сейчас попросили определить слово “красота”, я бы просто показал на тебя и сказал: “Вот. Это она и есть”.

Я почувствовала, как заливаюсь краской от его слов.

– Ты ужасный льстец, знаешь об этом?

– Я просто честный мужчина, – он поднял руки в притворной защите. – И сегодня я точно буду самым завидным мужчиной в Мадриде.

– А мне кажется, что это я буду самой завидной женщиной, – парировала я, окидывая его восхищенным взглядом.

В темно-синем костюме, с легкой щетиной на лице, с этими внимательными глазами – он был неотразим. И он был мой. Эта мысль до сих пор казалась мне нереальной, хотя мы жили вместе уже несколько месяцев.

– Что ж, видимо, мы просто созданы, чтобы вызывать зависть у всей Испании, – он подал мне руку. – Готова?

– Если честно, нет, – призналась я. – Но когда это останавливало художников?

– Идем покорять мир искусства, сеньорита Родригес. – он поцеловал меня легко, боясь размазать помаду.

Галерея, где проходила выставка, располагалась в историческом центре Мадрида. Старинное здание с высокими потолками и огромными окнами, залитое теплым светом сотен ламп. Когда мы вошли, там уже было полно людей – художники, критики, коллекционеры, просто любители искусства.

– Ну как, нервы на пределе? – спросил Энзо, когда мы проходили к основному залу.

– Сердце бьется так, что скоро пробьет дыру в этом платье, – призналась я, нервно сжимая его руку. – Это нормально?

– Абсолютно, – он улыбнулся с нежностью. – Я был бы обеспокоен, если бы ты была спокойна. Это значило бы, что тебе все равно.

– Мне точно не все равно, – я сделала глубокий вдох. – Просто не хочу выглядеть полной идиоткой перед всеми этими людьми.

– Невозможно, – он поцеловал мою руку. – Ты самая умная, талантливая и прекрасная женщина в этом зале. И даже если ты начнешь танцевать на столе с бокалом на голове, это будет воспринято как авангардный перформанс.

Я рассмеялась, чувствуя, как напряжение немного отпускает.

– Не давай мне идей. Я в отчаянном состоянии могу и не такое отчебучить.

Моя картина висела в центральном зале, на самом видном месте. Когда я увидела ее там, среди работ именитых художников, меня охватила странная смесь гордости и неверия. Неужели это действительно происходит? Неужели я, девчонка, которая еще год назад не могла и мечтать о таком, теперь стою здесь, в престижной галерее, и моя работа вызывает интерес у настоящих ценителей искусства?

– Сеньора Гарсия? – ко мне подошел седой мужчина в элегантном костюме. – Я Хавьер Мендес, куратор галереи. Ваша работа вызывает… определенный резонанс.

– Это хорошо или плохо? – я напряглась, готовясь к критике.

Он рассмеялся, качая головой.

– В мире искусства резонанс – это всегда хорошо, юная леди. Даже если половина зала считает ваше творение гениальным, а другая половина – отвратительным, это значит, что вы задели за живое. А это самое важное.

– И к какой половине относитесь вы? – спросила я, чувствуя, как ускоряется пульс.

– Я отношусь к той половине, которая видит в вас большое будущее, – он поклонился слегка. – Такая глубина чувств, такой контраст между внешней идиллией и внутренним напряжением… Впечатляет, особенно для художницы вашего возраста.

Я поблагодарила его, чувствуя, как краснею от похвалы. После куратора подходили другие люди – критики, журналисты, коллекционеры. Они задавали вопросы, высказывали свое мнение, фотографировали меня рядом с картиной. Это было опьяняюще и немного пугающе.

В какой-то момент я осталась одна. Энзо отошел поговорить с кем-то из своих знакомых, а я стояла перед своей картиной с бокалом вина, глядя на молодую женщину с ребенком на руках. На мою мать. На себя.

Глядя на это изображение, я вдруг почувствовала странное облегчение. Словно тяжесть, которую я носила в себе годами, наконец-то отпустила меня. Словно, выплеснув свою боль на холст, я освободила для нее место в своей душе.

– О чем так глубоко задумалась, художница? – шепнул Энзо, обнимая меня сзади. – Планируешь свою следующую великую работу?

– Думаю о том, как много всего изменилось за этот год, – ответила я, прильнув к нему. – Кто бы мог подумать, что я окажусь здесь, с тобой, с моей картиной на стене престижной галереи…

– Я мог, – просто сказал он, разворачивая меня к себе. – С того момента, как увидел твои первые наброски, я знал, что однажды весь мир будет знать твое имя.

– Ну вот, опять ты за свое, – я шутливо ткнула его в грудь. – Если продолжишь в том же духе, мне придется поверить в эту сказку.

– Это не сказка, Лара, – его глаза сияли такой искренностью, что у меня перехватило дыхание. – Это реальность. Ты безумно красива сегодня. И безумно талантлива. Это завораживает.

Я улыбнулась, чувствуя, как его слова согревают меня изнутри:

– Ты предвзят. И, кажется, слегка влюблен.

– “Слегка”? – он изобразил возмущение. – Я полностью, безоговорочно, до безумия влюблен в тебя, Лара Гарсия. И с каждым днем все сильнее.

– Тогда мы квиты, – я поцеловала его, не заботясь о том, что могут подумать окружающие. – Потому что я тоже безумно влюблена в тебя.

– Не хочешь сбежать отсюда ненадолго? – предложил он. – Во внутреннем дворике есть прекрасный сад.

Я кивнула, и он взял меня за руку, ведя через залы галереи к выходу в небольшой внутренний дворик. Там было тихо и прохладно. Фонтан тихо журчал в центре, розы благоухали в ночном воздухе, а над головой раскинулось звездное небо – такое ясное, какое бывает только в конце лета.

Мы шли по гравийной дорожке, наслаждаясь тишиной и уединением после шумной галереи.

– Знаешь, – сказал вдруг Энзо, останавливаясь у куста белых роз. – Когда я впервые понял, что влюбляюсь в тебя, я был в ужасе.

– Неужели я была настолько страшна? – я шутливо подняла бровь.

– Ты была настолько прекрасна, что это пугало, – он коснулся моей щеки. – Я думал, что это неправильно, что ты заслуживаешь кого-то своего возраста, своего круга. Кого-то без моего багажа и проблем.

– А сейчас? – я накрыла его руку своей, наслаждаясь теплом его прикосновения.

– А сейчас я понимаю, что был идиотом, – он рассмеялся. – Ты – женщина, которая каждый день удивляет и восхищает меня.

– Звучит как строчка из любовного романа, – поддразнила я, хотя его слова тронули меня до глубины души.

– Может быть, я его и пишу, – он подмигнул.

– С очень счастливым концом, надеюсь?

– Самым счастливым из всех возможных, – он притянул меня ближе. – Потанцуешь со мной?

Я удивленно моргнула.

– Здесь? Сейчас? Без музыки?

– А зачем нам музыка? – он начал медленно раскачиваться, увлекая меня за собой.

И мы начали танцевать – медленно, плавно, в такт только нам слышимой мелодии. Его рука на моей талии, моя рука на его плече, наши пальцы переплетены. Мы двигались среди роз и под звездами, и это было волшебно.

– Ты счастлива, Лара? – спросил он тихо, глядя мне в глаза с такой нежностью, что у меня перехватило дыхание.

– Более чем, – ответила я искренне. – А ты?

– Я чувствую себя так, словно выиграл в лотерею, о существовании которой даже не подозревал, – он улыбнулся, закружив меня в танце.

Когда он закончил поворот, я обнаружила, что он опустился на одно колено, держа в руке маленькую бархатную коробочку. Мое сердце, кажется, забыло, как биться.

– Лара, – его голос, обычно уверенный, слегка дрожал. – Я знаю, что мы уже вместе, знаю, что мы уже живем как семья. Но я хочу, чтобы весь мир знал, что ты – моя жизнь, моя любовь, моё всё. Что каждое утро я просыпаюсь с мыслью о том, как мне повезло, и каждый вечер засыпаю с благодарностью за то, что ты выбрала меня. Ты выйдешь за меня замуж?

Он открыл коробочку, и внутри сверкнуло кольцо – простое, элегантное, с одним большим бриллиантом, который, казалось, поймал все звезды неба в своей глубине.

– Это… Это действительно происходит? – прошептала я, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза.

– Если только ты не скажешь “нет”, – он нервно улыбнулся. – Тогда мы сделаем вид, что я просто уронил контактную линзу и искал ее.

Я рассмеялась сквозь слезы, чувствуя, как счастье переполняет меня до краев:

– Да! Да, конечно, да! Тысячу раз да!

Он надел кольцо мне на палец – оно подошло идеально, словно было создано для меня. А потом поднялся и крепко обнял меня, поднимая над землей и кружа среди цветов.

– Я люблю тебя, Лара, – прошептал он, когда наконец поставил меня на землю.

– И я люблю тебя, Энзо, – ответила я, прижимаясь к нему всем телом, всей душой. – Больше, чем могу выразить словами.

– Тогда выразишь красками, – он поцеловал меня, и в этом поцелуе было обещание целой жизни впереди. – У тебя теперь вечность для этого.

В этот момент, под звездным небом Мадрида, я знала, что наконец-то нашла свой дом. Не место, а человека. Моего человека. И впереди нас ждала целая жизнь – вместе.

Глава 33

Пять лет спустя

Солнце Марбелья заливало наш сад золотым светом, играя в густой зелени апельсиновых деревьев и рассыпаясь бликами на поверхности небольшого бассейна. Я стояла на террасе, наблюдая, как Энзо осторожно поправляет огромный розовый бант на голове нашей дочери. София, только что разменявшая свой третий год, терпеливо ждала, пока папа закончит со своим «шедевром», как он любил называть любую прическу, которую ей делал.

– Папа, я похожа на принцессу? – спросила она, запрокинув голову и глядя на него своими огромными карими глазами – точной копией его глаз.

– Ты похожа на самую красивую принцессу в мире, – ответил Энзо, целуя её в лоб. – Даже прекраснее, чем те, что живут в Диснейленде.

– Мамочка! – воскликнула она, заметив меня. – Смотри, что папа сделал!

Я подошла, восхищенно оглядывая её наряд и прическу.

– Вау! Ты выглядишь потрясающе, mi pequeña artista.

– Я не маленькая! Мне уже три! – возмутилась она, показывая три пальчика.

– Прошу прощения, мадам, – я присела в шуточном реверансе. – Вы абсолютно правы, три года – это почти взрослая жизнь.

Энзо подмигнул мне поверх головы дочери.

– Не думаю, что нам стоит торопить время. Пусть еще немного побудет маленькой, – в его глазах мелькнуло то особое выражение, которое появлялось в последнее время всё чаще. Намек был более чем прозрачным.

Я улыбнулась, качая головой. Разговор о втором ребенке возникал, между нами, всё чаще, особенно после того, как Карла, моя драгоценная подруга, объявила о своей беременности. Энзо был готов. А я… я всё еще думала. Не потому, что не хотела ещё детей, а потому что боялась потерять баланс, который мы с таким трудом построили – между семьей, моей галереей, его бизнесом.

– Мама, я могу пойти нарисовать до прихода гостей? – София дернула меня за платье.

– Конечно, только не испачкай свой наряд, ладно?

– Я буду осторожна, как настоящий художник! – торжественно пообещала она, убегая в свой маленький уголок на террасе, где у неё стоял миниатюрный мольберт – точная копия моего рабочего, только в детском масштабе.

Энзо обнял меня со спины, положив подбородок на моё плечо.

– Она так похожа на тебя, когда рисует. Такая же сосредоточенность, такой же огонь в глазах.

– А во всём остальном – твоя миниатюрная копия, – я повернулась в его объятиях. – Включая абсолютную уверенность в том, что весь мир должен крутиться вокруг неё.

– Это не от меня, – он сделал вид, что оскорблен. – Это всё гены Гарсия.

Я шутливо ударила его по плечу.

– Вот как? Значит, всё хорошее от тебя, а всё… проблемное от меня?

– Именно так, – он наклонился, целуя меня. – И именно поэтому я так сильно вас обеих люблю.

Звонок в дверь прервал наш момент.

– Гости прибывают, – я отстранилась, поправляя причёску. – Это, должно быть, Карла с Пабло. Она обещала прийти пораньше, чтобы помочь с последними приготовлениями.

– А я встречу Диего в аэропорту через час, – Энзо глянул на часы. – Он настоял, чтобы его не встречали, хотел взять такси, но я отказался оставлять сына на произвол судьбы в его первый день дома за полгода.

Я улыбнулась, вспоминая, как изменились их отношения за эти годы. После истории с моей матерью, после всего, что произошло, Энзо и Диего постепенно нашли общий язык. Не сразу, не без трудностей, но сейчас они работали вместе над грандиозным проектом в Мадриде – театральным комплексом, который мог стать визитной карточкой их архитектурного бюро.

– Передай ему, что я скучала, – сказала я, направляясь к двери. – И что София подготовила для него особый сюрприз.

– Ещё один рисунок с изображением “дяди Диего в виде супергероя”?

– На этот раз он космонавт, исследующий Марс, – я подмигнула. – С тремя глазами и щупальцами вместо рук.

– Боже, храни его психику, – рассмеялся Энзо, уходя переодеваться.

Открыв дверь, я сразу же попала в объятия Карлы. Её живот, уже довольно внушительный на седьмом месяце беременности, упирался в меня, но это не помешало ей стиснуть меня так, словно мы не виделись годами, а не три дня назад.

– Лара! – она отстранилась, оглядывая меня с ног до головы. – Это новое платье? Ты выглядишь сногсшибательно!

– Говорит женщина, светящаяся изнутри, как рождественская ёлка, – я улыбнулась, помогая ей зайти. – Как ты себя чувствуешь? Как маленький Алехандро?

– Пинается, как будущий футболист, – она положила руку на живот. – Пабло уже купил ему крошечную форму “Реала”. Представляешь?

– Ох уж эти мужчины и их спортивные амбиции.

Пабло, муж Карлы, шёл следом, нагруженный подарками и пакетами.

– Где я могу сложить этот склад игрушек? – спросил он, едва видя нас из-за коробок.

– На столике в гостиной, – я указала направление. – София ещё рисует на террасе, так что у тебя есть шанс незаметно проскользнуть мимо неё.

– Слава богу, – выдохнул он. – В прошлый раз она застала меня с подарком и устроила такой допрос, что я едва не выдал все секреты испанской разведки.

Мы с Карлой рассмеялись, направляясь на кухню, где уже был накрыт стол для взрослых. Детский стол, украшенный воздушными шарами и гирляндами, ждал на террасе. Мы ожидали около пятнадцати гостей – семьи коллег Энзо, моих друзей из мира искусства и, конечно, друзей Софии из детского сада.

– Где именинница? – спросила Карла, помогая мне расставлять закуски.

– Творит очередной шедевр, – я кивнула в сторону террасы. – В последнее время она только этим и занимается. Энзо уже оборудовал целую стену в её комнате под галерею.

– Яблоко от яблони, – улыбнулась Карла. – А как твоя собственная галерея? Я слышала, последняя выставка имела огромный успех.

Я не смогла сдержать гордую улыбку.

– Да, это было нечто! Знаешь, когда я ее открывала, переживала, что это будет просто мимолетное увлечение, которое быстро наскучит местной публике. Но оказалось, что в Марбелья и окрестностях полно талантливых художников, которым просто не хватало площадки. Теперь у нас очередь на полгода вперёд.

– И это, не считая твоих собственных работ, которые раскупают, как горячие пирожки, – подмигнула Карла.

Я смущенно пожала плечами.

– Мне повезло, что несколько работ заметили критики на той выставке в Мадриде. Это открыло много дверей.

Карла закатила глаза.

– “Повезло”? Лара, брось эту скромность! Ты талантлива, и это признают все. Кстати, Инес говорила, что один крупный журнал хочет сделать о тебе большой материал. Это правда?

– Да, мы встречаемся с журналистом на следующей неделе, – я разложила салфетки. – Хотя, честно говоря, я нервничаю. Одно дело выставлять картины, и совсем другое – говорить о себе и своём творчестве.

– Ты справишься, – Карла сжала мою руку. – И кстати об Инес – она не передумала насчёт летней свадьбы? Эта жара убьёт всех гостей.

– Нет, она настроена решительно. Говорит, что ждала этого предложения три года и не собирается ждать ещё полгода до осени, – я рассмеялась. – Ты знаешь Инес – когда она что-то решила, проще сдвинуть гору, чем переубедить её.

Звонок в дверь возвестил о прибытии новых гостей. К моему удивлению, на пороге стояла именно Инес, сияющая, с огромным подарком в руках.

– Сюрприз! – воскликнула она, обнимая меня. – Мы с Мигелем решили прийти пораньше. Он сейчас паркуется. Кстати, выглядишь потрясающе! Материнство тебе к лицу.

– Ты тоже светишься, – заметила я, пропуская её внутрь. – Это всё предсвадебное волнение или есть другие новости, которыми ты хочешь поделиться?

Инес загадочно улыбнулась.

– Может быть, и есть. Но сегодня день Софии, так что все мои новости подождут.

К полудню дом наполнился гостями, смехом и детскими голосами. София, окруженная вниманием и подарками, цвела, как маленький цветок под солнцем. Она с серьезным видом представляла каждому гостю свои последние рисунки, объясняя детали с таким энтузиазмом, что даже самые далекие от искусства люди внимательно слушали.

Диего приехал с Энзо около часа дня, и его появление вызвало настоящий фурор. София, увидев его, бросилась к нему с такой скоростью, что едва не сбила с ног.

– Дядя Диего! – она повисла на его шее, когда он подхватил её. – Я нарисовала тебя в космосе! С тремя глазами!

– Три глаза? – он сделал вид, что шокирован. – Но мне нравится иметь только два!

– Это потому, что ты был на Марсе, а там все такие, – серьезно объяснила она. – Я видела в книжке.

– А, ну тогда конечно, – так же серьезно кивнул Диего. – Научная точность превыше всего.

Энзо стоял рядом, наблюдая за их взаимодействием с таким теплом во взгляде, что у меня защемило сердце. Диего был постоянной частью нашей жизни, старшим братом, которого София обожала, и сыном, с которым Энзо наконец построил настоящие отношения.

– Как проект? – спросила я, когда Диего, освободившись от цепких ручек Софии, подошел поздороваться со мной.

– Движется, – он обнял меня. – Медленнее, чем хотелось бы, но мы с отцом научились находить компромиссы. Представляешь?

– С трудом, – я улыбнулась. – Учитывая, что вы оба самые упрямые люди, которых я знаю.

– Эй, я слышу клевету в свой адрес? – подошел Энзо, обнимая нас обоих за плечи. – Я самый покладистый человек в мире.

– Конечно, – хором ответили мы с Диего, переглянувшись с одинаковым скептицизмом.

– Предатели, – проворчал Энзо, но его глаза смеялись. – И это моя семья.

Семья. Это слово до сих пор вызывало во мне трепет. У меня была семья – настоящая, любящая, шумная и иногда сумасшедшая. Всё, о чём я когда-то могла только мечтать.

Когда пришло время задувать свечи на праздничном торте, все собрались вокруг Софии. Энзо держал камеру, снимая, как наша дочь, с серьезным лицом концентрируясь, готовилась совершить этот важный ритуал.

– Загадай желание, mi princesa, – подсказал он.

София на мгновение закрыла глаза, сосредотачиваясь, а затем с таким энтузиазмом дунула на свечи, что брызги крема полетели во все стороны, вызвав всеобщий смех.

– Я сделала это! – воскликнула она, поднимая руки в победном жесте.

– Что ты загадала? – спросил один из её друзей.

– Если я скажу, оно не сбудется, глупенький, – ответила София с таким взрослым выражением лица, что я не смогла сдержать улыбку.

Энзо подошел ко мне, положив руку на талию.

– Она точно моя дочь – уже в три года знает, как хранить секреты.

– И как добиваться своего, – добавила я, наблюдая, как София командует раздачей торта, чтобы самый большой кусок достался ей.

– Это всё твои гены, – шепнул он мне на ухо. – Ты тоже умеешь добиваться своего. Особенно когда дело касается меня.

Я повернулась к нему, приподняв бровь.

– Это комплимент или обвинение?

– Это признание в любви, – он поцеловал меня в висок. – К женщине, которая изменила мою жизнь и подарила мне самое прекрасное, что у меня есть.

Я прильнула к нему, чувствуя, как в груди разливается тепло.

– Я тоже тебя люблю. Больше, чем когда-либо думала, что смогу любить.

Когда последние гости разошлись, и дом погрузился в вечернюю тишину, я сидела на террасе, наблюдая, как Энзо укачивает уснувшую Софию в кресле-качалке. День был долгим, полным впечатлений и эмоций, и наша маленькая принцесса наконец сдалась усталости, устроившись на груди отца.

– Она совсем вымоталась, – тихо сказал Энзо, поглаживая её тёмные кудри. – Но, кажется, это был лучший день рождения в её жизни.

– Пока что у неё их было всего три, – я улыбнулась, подходя к ним. – Но да, думаю, этот запомнится надолго.

Я присела на подлокотник кресла, глядя на спящую дочь. В такие моменты меня всегда поражало, насколько она похожа на Энзо – те же черты лица, те же выразительные брови, тот же упрямый подбородок. Но глаза, когда они были открыты, выдавали мои гены – такие же голубые, с золотистыми крапинками.

– О чем думаешь? – спросил Энзо, заметив мой задумчивый взгляд.

– Знаешь, – сказала я, принимая решение, которое зрело во мне уже давно. – Я думаю, София была бы отличной старшей сестрой.

Глаза Энзо расширились, он посмотрел на меня с таким выражением надежды, что моё сердце на мгновение остановилось.

– Ты серьёзно? Ты готова?

Я кивнула.

– Более чем. Я хочу ещё одного ребёнка, Энзо. Хочу, чтобы наша семья росла, чтобы в этом доме было ещё больше смеха, ещё больше любви.