Текст книги "Волшебный вкус любви (СИ)"
Автор книги: Ната Лакомка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
На этот раз это был лосось, а не палтус. Огромная туша – длиннее моей руки, а толстая – как моя нога. Я наточила нож, выпотрошила рыбу, отрезала ей голову и начала разрезать тушку вдоль хребта, но меня сразу же остановил гневный вопль Богосавеца.
– Номер Семь! – заорал он, и я чуть не уронила нож с перепугу. – Посмотри на меня!
– Да шеф! – отозвалась я, выбегая из-за разделочного стола.
Никто из персонала даже не поднял головы – только Дюймовочка быстро оглянулась через плечо.
– Ты что делаешь? – Богосавец почти оттолкнул меня, прошел к столу и поднял рыбу, разворачивая разрезом. – Ты что наделала?!
– Что? – тупо повторила я, не понимая, за что он меня ругает.
– Ты ее испортила! – он швырнул рыбу в таз, где лежали обрезанные головы и плавники. Ты представляешь, сколько она стоит? А ты распилила ее, как коровью тушу!
– Шеф… – забормотала я, но прикусила язык.
Признаться, что я первый раз разделываю целого лосося? Это значит – тут же быть уволенной.
– Смотри, – Богосавец схватил нож и достал со льда очередную рыбу. – Отрезаешь голову – держишь за голову. Отрезаешь не до конца, только до хребта. Поняла?
– Да шеф, – коротко ответила я, глядя, как он жонглирует ножом.
– Потом ведешь вдоль хребта, над хребтом, насквозь, – он провел ножом так легко, словно разрезал масло, и откинул на столешницу филе – гладкое, будто полированное, ярко-оранжевое, блестящее от жира. – Потом срезаешь хребет и отрезаешь голову до конца, – он срезал хребет, не отделяя его от головы, и бросил вместе с головой в таз, где лежала испорченная мною рыба.
Конечно, он был прав. Теперь лишь одного взгляда хватало, чтобы понять, что лосось, разделанный мною, никуда не годился. Моя рыба больше походила на добычу собак.
– Все запомнила?
– Да, шеф. Спасибо, что помогли, – я хотела подхватить нож, который он бросил на стол, но Богосавец больно ударил меня по руке.
– Никогда не подхватывай ножи, – сказал он, будто отчитывал меня за неправильно решенную задачку по математике. – Поранишься, – и добавил уже другим тоном – немного скучающе, немного устало: – Я бы тебе голову отрезал за испорченную рыбу. Можешь забрать ее себе на ужин, стоимость отработаешь.
Он отошел, оставив меня с красными от стыда ушами, и тут же накричал на Матвея, из-за того, что Матвей жарил баклажаны на слишком слабом огне, отчего они превратились в тряпку, а не в лакомство с хрустящей корочкой.
Досталось и Дюймовочке, и Алле, которая начала резать мясо слишком рано, и из него обильно потек сок.
– Б<…>ть, что же ты творишь? – говорил он, методично сбрасывая куски мяса в обрезки. – На моей кухне готовят блюда высшего класса, а не жеваное дерьмо! А ты сделала именно жеваное дерьмо! Ты же видишь, у Яна еще полная сковорода! Куда ты пилишь? Куда пилишь?!
Алла всхлипнула и пулей метнулась вон из кухни.
Богосавец забористо выругался, оглянулся, нашел меня взглядом и приказал:
– Верни ее немедленно! Истеричка… – он сам встал на разделку мяса, а я бросилась следом за Аллой.
Я нашла ее в подсобке – Алла плакала, уткнувшись лицом в фартук.
– Эй, успокаивайся, – сказала я, погладив ее по плечу. – Шеф зовет. Не плачь, с кем не бывает…
Но она сбросила мою руку, отняла фартук от лица и посмотрела на меня так злобно, словно это я обругала ее при всех.
– Забей, – сказала я дружелюбно. – Шеф на всех орет, не принимай близко к сердцу.
– А я и не принимаю, – сказала она зло, вытирая слезы рукавом. – Я все равно пройду эту стажировку, даже если надо будет порезать на филе тебя! Дура!
Она несколько раз глубоко вздохнула и вышла, а я так и осталась стоять с открытым ртом. Нет, этого мне было не понять. Работа мечты – конечно, здорово, но надо оставаться людьми. Даже если шеф ведет себя по-хамски.
Последнее блюдо было подано около четырех часов утра, но музыка еще звучала – тихо, приглушенно, играл саксофон, и официанты обносили гостей шоколадными трюфелями и коньяком, а наша работа была закончена.
Богосавец и су-шеф остались в ресторане, пока банкет не закончится, а повара и стажеры потянулись домой – все уставшие, словно провели три футбольных матча подряд против бразильского «Интернасьонала».
Мы с Еленой уходили последними, потому что я домывала посуду, а Елена подождала меня, чтобы запереть подсобку.
На улице было свежо и прохладно, и я жадно вдыхала свежий воздух – словно пила лучшее шампанское в мире.
– Убедилась? – спросила Елена.
– В чем? – переспросила я, лениво, говорить совсем не хотелось, даже думалось с трудом.
– Кухня – поле битвы. Не убьешь другого, убьют тебя.
Я посмотрела на нее с ужасом, и она рассмеялась.
– Это в переносном смысле, а не в буквальном, – сказала она, посмеиваясь. – Но настоящий повар должен быть воином – не сдаваться ни при каких обстоятельствах. Переживать любую трудность, падать и снова подниматься. Если тебе достался лимон…
– …сделай мясо по-грузински, – закончила я с невеселым смешком.
– Да, именно, – Елена кивнула. – Далеко живешь? Хочешь, подвезу?
Я не отказалась и с удовольствием откинула сиденье в ее «тойоте», где в салоне вкусно пахло ванилью.
– Мы с Душаном с самого начала, – рассказывала Елена, сворачивая на Садовую. – Он пришел к нам в ресторан после того, как его вышвырнули из футбола. И он был… как настоящий генерал! – глаза ее загорелись фанатичным огнем. – Когда он на кухне – он никому не дает поблажек, ни себе, ни другим. Но он создает, действительно, уникальные блюда! Он привнес в гастрономию новую философию. Приготовить что-то необычное из обычного – на такое мало кто способен. Большинство из нас могут только следовать рецепту, он может импровизировать.
– Но сам не любит, когда импровизируют другие, – заметила я.
– Потому что импровизация – это особый талант, – возразила Елена. – Нельзя просто смешивать ингредиенты. Должно быть понимание сущности блюда, его души. Так говорит Душан! – она засмеялась над каламбуром. – Не переживай, у тебя все получится. Ты молодец. Мне нравится, как ты держишься, и нравится, что ты добрая. Ты не ссоришься, не злишься, ты всегда спокойна. Приятно работать с такими людьми, как ты.
– Спасибо, – сказала я искренне. – Ты тоже очень добрая.
– Это я притворяюсь! – она подмигнула мне и свернула в переулок, где была квартира Антона. – Ну все, отдыхай. Завтра у стажеров выходной.
– Хорошо-то как! – обрадовалась я, и сил сразу прибавилось. Можно будет вечером сходить куда-нибудь с Антоном, поужинать в кафе или посмотреть кино…
– Приходите на работу к семи вечера, – закончила с улыбкой Елена. – А до семи – отсыпайся.
– Ну вот… – я всплеснула руками. Прощай ужин в кафе и кино!
Помахав Елене на прощанье, я поплелась к подъезду. Окно в нашей спальне горело – наверное, Антон ждал меня и уснул, позабыв выключить свет. Я постаралась не греметь ключами, чтобы не разбудить его, быстро приняла душ, погасила свет и блаженно вытянулась на постели.
Антон что-то забормотал во сне, повернулся и притянул меня поближе. Я поцеловала его в плечо и уснула сразу же, как будто меня кто-то выключил, нажав на кнопку.
После свадебного банкета уволили Аллу. По поводу ее увольнения Богосавец снизошел до нас, стажеров, соизволив прочитать небольшое внушение:
– Номер Три была уволена, – говорил он, хмуро оглядывая нас четверых, выстроившихся перед ним в шеренгу, – и я знаю, что некоторые не понимают причины, – он посмотрел на меня, а я покраснела, как вареный рак, потому что только накануне говорила Дюймовочке, что у Аллы – великолепная техника, и странно увольнять ее.
– Находясь в кухне, повар не имеет права на истерику, – Богосавец говорил четко, командирским голосом, и я вспомнила слова Елены – настоящий генерал.
Ага. Кухонный генерал.
Мне захотелось хихикнуть, и я с трудом сдержалась, потому что шеф все так же буравил меня взглядом.
– Техника – дело наживное, – продолжал он. – Сегодня у вас нет техники, а завтра она появится. Но главное – настоящий повар не позволяет себе никаких эмоций, когда он у плиты. Или… у разделочного стола. Допустив ошибку, он исправляет ее и идет дальше. Бегать и плакать будете дома. Всем ясно?
– Да, шеф! – отчеканили мы хором.
– Тогда по рабочим местам, – велел Богосавец.
После увольнения Аллы мы все были допущены к плите. Правда, были больше на подхвате – заколеровать лук, прокалить муку, но иногда поручались и более сложные дела – поджарить гребешки или отварить спаржу.
Я старалась изо всех сил – присматривалась к работе поваров, запоминала, в свободное время штурмовала интернет, чтобы добрать ту базу, которая была у остальных стажеров. Всем им приходилось бывать в ресторанах высокой кухни, а я могла похвастаться лишь готовкой в забегаловке. А то, что мое прежнее кафе было забегаловкой – я убеждалась все больше и больше. Даже обыкновенную яичницу-болтунью, которая звалась буржуйским словом «скрэмбл» надо было готовить по французской рецептуре – снимая с огня каждую минуту, чтобы сохранить яркий цвет желтков. А однажды Богосавец поручил мне сделать яичную смесь для японского омлета – томаго-яки, для очередного «випа», и под руководством шефа я взболтала четыре яйца и один желток, приправила мирином, соевым соусом, солью и сахаром, а потом несколько драгоценных минут смотрела, как Богосавец жарит на квадратной сковородке яичный рулет – сначала толстенький блинчик, потом сворачивает его трубочкой, подливает еще порцию взбитых яиц, опять сворачивает… Это было настоящее искусство – вкусное, радующее запахом и видом. Подобного я никогда не узнала бы, оставшись на прежнем месте работы… Пусть мне приходилось осваивать всё в процессе, я гордилась, что никогда не допускала одну и ту же ошибку дважды.
Через четыре дня вылетел Поклевский – он трижды пережарил стейк, пока Богосавец каждые двадцать секунд заглядывал в кухню, требуя заказ на восьмой столик.
Потом мы распрощались с Матвеем – он плохо очистил лук-порей от песка, и у клиента заскрипело на зубах.
К концу месяца остались только мы с Дюймовочкой, и мне заранее было страшно, потому что Дюймовочка казалась мне неуязвимой – как-то незаметно она от разделочного рыбного стола стала постоянной помощницей пуассонье, и я слышала, как Йован хвалил ее в разговоре с су-шефом.
Она и в самом деле всегда была собрана, сосредоточена, никогда не отвлекалась, никогда ничего не делала слишком медленно или слишком быстро. Она была идеальна, и это удручало.
Я старалась изо всех сил, но моих знаний было недостаточно, чтобы конкурировать с синеглазкой.
Оставалось четыре дня до конца испытательного срока, и меня даже по ночам преследовали кошмары – как Богосавец указывает на дверь, выгоняя меня из ресторана.
Когда мы с Дюймовочкой остались вдвоем, на кухне каким-то волшебным образом появились посудомойки и грузчики. Судя по насмешливому взгляду Елены, так и было задумано – еще одно испытание, о котором мы и не знали.
За день до конца стажировки, я была уже на пределе от ожидания результата. Может, Богосавец изменит правила и примет на работу нас обеих – меня и Дюймовочку?
В тот вечер снова явились «випы», Милан влетел в кухню, оглядел занятых поваров, и нашел меня взглядом:
– Номер Семь!
– Здесь! – тут же бросила я овощи, которые шинковала для того, чтобы добавить в тушеное мясо и выбежала из-за стола.
– Клиент заказал «томого-яки». Душан говорит, ты готовила его и знаешь рецепт. Справишься?
– Да, шеф! – крикнула я, а сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Вот он – мой шанс отличиться! Готовить для «випов»!
– Приступай, – велел Милан.
Ничего в этом омлете сложного. Я обязательно справлюсь. Тут главное – размешивать яйца деревянными палочками, а не взбивать вилкой. Вилка – это для европейских блюд. Азиатские блюда более деликатны.
Я прекрасно помнила всё, что делал Богосавец, когда жарил томого-яки – японский омлет. Я повторила всё точь-в-точь, добавила специи и жарила не до полной прожарки, а чтобы внутри яичный рулет оставался сочным.
– Заказ-«вип»! – гаркнул Милан, снова появляясь в кухне, а за ним важно вплыла официантка – в белой рубашке, гладко причесанная, свеже-воздушная, как врем из взбитых сливок. К этому времени повара больше походили на загнанных лошадей.
– Готово! – я нарезала омлет поперечными кусочками немного наискосок, добавила томатный соус и резаный зеленый лук.
Все выложено на черную лакированную тарелку, рядом – на простом блюдце порция на пробу.
Милан отпил из бокала воды, отрезал крохотный кусочек омлета, отправил в рот, прожевал…
– Ну как? – спросила я, волнуясь.
Су-шеф как-то странно взглянул на меня и сделал еще глоток из бокала.
– Попробуй сама, – предложил он.
В кухне было жарко, но я похолодела. Торопливо взяла кусок тамаго-яки с блюдца, откусила…
Пересолено.
Невозможно пересолено.
Дико пересолено!
– Как же так… – прошептала я. – Я ведь все сделала правильно…
– Петар! – скомандовал су-шеф. – Бросай салат, займись заказом-«вип». Пять минут!
– Да, шеф, проворчал Петар хмуро и заступил к плите, оттеснив меня в сторону.
Это был крах. Полнейший, безоговорочный. Я смотрела, как энтреметье взбалтывает яйца, тщательно отмеряет мирин и соевый соус, и понимала, что вижу это в последний раз. Больше меня не впустят даже на задний двор «Белых рубашек».
– Номер Семь! – строго окликнула меня Елена. – Овощная нарезка нужна через две минуты!
Я отмерла и бросилась шинковать овощи. Пусть даже вечером меня уволят, днем я – повар в ресторане Душана Богосавеца, и умирать попросту нет времени. Нашинковать, размешать, потушить, посолить… Работа отвлекала от тяжелых мыслей, и я решила забыть обо всем – пока я здесь, буду наслаждаться готовкой. А там – пусть будет, как будет.
И все же… Как я могла пересолить омлет?! Ведь я положила соли ровно столько, сколько нужно, и учла даже солоноватость соевого соуса… Я ведь пробовала смесь для омлета…
Стоп! Мысли мои метались, как ошпаренные, а нож методично нарубал зелень – чак-чак-чак! – четко, ровно, без задержек.
Я попробовала смесь, а потом… потом побежала за кисточкой, чтобы смазать сковородку. Две секунды до шкафа с кухонными принадлежностями, две секунды обратно. Четыре секунды – максимум. В это время чашка с омлетной смесью стоит без присмотра, у плиты. А рядом – солонка.
Мне захотелось расплакаться от бессильной злобы. Яснее ясного, что кто-то воспользовался моей раззявистостью. Если я расскажу об этом Богосавецу – поверит ли он мне? А если поверит – не скажет ли, что я сама виновата, и не надо было оставлять блюдо без присмотра…
После сомнений и метаний, я все же решила поговорить с шефом и объяснить, что не могла испортить блюдо. Это сделал кто-то за меня.
Еще один рабочий день подошел к концу, повара один за другим прощались и уходили, а я, переодевшись, стояла возле дверей во внутреннем дворе.
Богосавец никогда не ходил через черный ход, но здесь был гараж, в котором стояла его машина. Он обязательно появится.
Фонари уже зажглись, а я продолжала терпеливо стоять, подпирая стену.
Но вот скрипнула калитка, и долговязая фигура шефа на миг заслонила свет.
Я глубоко вздохнула, набираясь смелости, отлипла от стены, но не сделала ни шага, потому что следом за Богосавецем трусила Дюймовочка. Она уже сняла белоснежную бандану, и теперь светлые волосы рассыпались по плечам и спине идеальной волной. Рядом с двухметровым шефом Ирина выглядела особенно хрупкой и маленькой. Как там у Цветаевой? «Верзилы-то завсегда малюточек любят».
Они не заметили меня и прошли к гаражу. Богосавец нажал кнопку брелка, открывая ворота, а Дюймовочка, наконец-то, догнала его и теперь стояла перед шефом, что-то рассказывая.
Хорошенькая, маленькая, как фарфоровая куколка, она застенчиво посматривала на Богосавеца и робко улыбалась. Мне не было слышно, о чем она говорила, но шеф слушал ее внимательно, а потом улыбнулся.
Эта улыбка подбодрила Дюймовочку, потому что она сразу перестала смущаться, встала на цыпочки и поцеловала Богосавеца в щеку. Он никак не отреагировал на этот поцелуй, и Дюймовочка снова встала на цыпочки и снова поцеловала – прямо в губы.
Я наблюдала за ними, и мне казалось, что земля под ногами ходит ходуном. То, что я видела – это было… несправедливо. И больно. Если бы Богосавец целовался с Лилианой – мне не было бы так больно. Потому что ревновать к дочке магната, актрисе и просто красавице – это как ревновать к радуге. Но вот так… После всех разговоров про запреты романов на работе…
Я не стала любоваться ими дальше, и пошла на улицу. Молодец, Дюймовочка. Сразу было ясно, что она своего не упустит. Может, это она и насыпала соли в мой омлет. А что? Вполне могла. И кольцо Вероники в салат тоже могла она подбросить. А может, и то пятно апельсинового сока на моей рубашке появилось вовсе не случайно.
Дойдя до метро, я застыдилась своих мыслей.
Дашка, если ты сама боишься подойти к красивому мужчине и предпочитаешь обожать его издали – это не значит, что надо завидовать тем, кто смелее.
Осмелилась бы я вот так поцеловать Богосавеца?..
Поцеловать легенду.
Вздохнув, я вошла в вагон, села в уголочке и закрыла глаза, стараясь не думать ни о чем.
Завтра все решится.
Завтра.
Поэтому нечего умирать сегодня.
В этот вечер Антон не спал, когда я пришла домой. Он тоже только-только пришел, и как раз стягивал куртку в прихожей, когда я отперла двери.
– Привет, – сказал он, целуя меня. От него пахло пивом, и он был в игривом настроении. – Дашуня, а я соскучился…
– Антоха, ты просто выпил, – я мягко, но вывернулась из его рук. – Ты же знаешь, когда выпьешь – потом меня до утра мучаешь, а толку нет. А у меня завтра серьезный день. Завтра объявят результаты стажировки.
– Опять эта стажировка, – махнул рукой Антон. – У меня уже такое желание рвануть этот чертов ресторан!..
– Не сердись, это очень важно для меня, – я поцеловала его в щеку, забирая из шкафа полотенце и отправляясь в ванную.
Приняв душ и вымыв голову, я забралась в постель и прижалась к Антону, который уже засыпал.
– Кто-то специально насыпал соли в омлет, который я готовила, – сказала я, глядя в темноту, – а стажерка, которая осталась со мной вдвоем, целовалась с шефом. Боюсь, меня уволят завтра.
Я затаилась, дожидаясь ответа. Конечно, Антон ничем не мог мне помочь, но мне хотелось, чтобы он поддержал меня. Сказал что-то вроде: брось, Дашунь, ты и без этого ресторана не пропадешь, да с твоими талантами…
Но Антон только сонно хмыкнул:
– Очень на это надеюсь. Я бы сам с твоим Богосавецем поцеловался, лишь бы он тебя уволил.
Я не ожидала услышать такого – это было обидно, очень обидно. Но Антон уже отвернулся и сладко засопел.
Ночью я спала отвратительно и вскочила рано утром, еще до того, как проснулся Антон. После того, что он сказал вчера, мне не хотелось разговаривать с ним перед работой.
Сегодня ресторан был забронирован для проведения банкета по случаю юбилея какого-то журнала. Я прибежала одной из первых, распахнула свой шкафчик, чтобы переодеться, и…
Мне понадобилось секунды три, чтобы прийти в себя.
В шкафчике висела форменная рубашка повара этого ресторана.
Зашла Елена, а я даже не смогла говорить – только ткнула в шкафчик пальцем, вопросительно поднимая брови.
– Твоя новая форма, – с улыбкой ответила Елена. – Что ты так удивляешься? Стажировка закончена, шеф сказал, тебя зачислят в штат. Подойдешь вечером в бухгалтерию.
– А Дюймовочка?! – выдохнула я.
– Белову уволили, – ответила Елена. – Шеф был недоволен, как она работает со специями.
У меня дрожали руки, когда я надевала заветную рубашку.
Богосавецу не понравилось, как Дюймовочка работала со специями. Нет ли в этом другого смысла? Шеф видел, как она насыпала соли в омлет? Или все дело было во вчерашнем поцелуе? Готовясь к работе, я пришла к выводу, что Дюймовочку уволили именно из-за поцелуя. Перестаралась, красавица. Я позлорадствовала в душе, но тут же забыла о ней, потому что началась работа и думать о чем-то другом, кроме как о готовке, времени не было.
Меню для дамского банкета было легким и изысканным – палтус на пару, креветки на пару, коктейли, салаты. У меня образовалась мозоль на пальце от шинковки овощей. А еще гостьи постоянно требовали что-то, чего не было в меню – авокадо с лимонным соком, коктейль, теплый салат из запеченной свеклы с брынзой. Эти мелкие капризы посетителей были совсем не мелкими в исполнении на кухне, и я забегалась, постоянно летая в холодильник и кладовку за каким-нибудь очередным ингредиентом.
В свой перерыв я быстренько сжевала бутерброд, а потом позволила себе постоять десять минут у окошка, наблюдая, как Богосавец лично обслуживает гостей (вернее – гостий, потому что на банкете присутствовали исключительно женщины), наливает вино, интересуется, всё ли понравилось. Теперь это был тот же самый Душан, которого я видела по телевизору – с потрясающей улыбкой, веселый… Мечта, а не мужчина.
Я видела, что женщины бессовестно флиртовали с ним, а он с удовольствием им подыгрывал – шутил, смотрел прищурив глаза, галантно расстилал салфетку на коленях у какой-нибудь красавицы, похожей на утку из-за искусственно надутых губ.
Мне казалось, я ненавижу их всех – всех этих «уточек», у которых не только губы надутые, но и груди и еще кое-что. А Богосавец обращался с ними, как с богинями олимпийскими, снисходительно принимая их шуточки и капризы.
Одна из приглашенных особенно наседала на Богосавеца, капризничая на публику – то вино для нее было кисловато, то палтус недостаточно нежен. Она стреляла глазами и улыбалась так зазывно, что понятно было даже креветке, сто вину и палтус ни при чем.
Наверное, Богосавец тоже это понял, потому что разговаривал с дамой ровно, сдержанно улыбаясь, ничем не выказывая раздражения. Но когда дама аккуратно вложила в карман рубашки Богосавеца визитную карточку, он и глазом не моргнул, только улыбнулся обещающе, многозначительно.
5. Победа и поражение
Меня словно молнией ударило от этой улыбки.
– Что там? – Серчо, у которого начался перерыв, тоже подошел к окошку. – А, Душан тёлочек обольщает? Это называется – привлекать клиентуру, – он подмигнул мне, и в это время в кухню вернулся Богосавец.
– Горячая штучка, – сказал ему Серчо. – Я ее сразу узнал. Это Эльвира Равшанова. Часы свидания она тебе на визиточке не указала?
– Понятия не имею, кто это, – пожал плечами шеф, который едва переступив порог, превратился в холодного демона кухни – куда только пропала задушевная улыбка.
– Это моделька, – с удовольствием пояснил Серчо. – Сейчас они все называют себя моделями, – он, паясничая, жеманно повел плечами и покрутил бедрами, а потом хохотнул: – Пойдешь с ней?..
– Нет времени, – ответил шеф и, не глядя, отправил визитку в мусорницу.
Тут он заметил меня, и я пулей бросилась вон, чтобы не получить замечание, что отлыниваю от работы.
Банкет закончился в пять вечера, и повара, едва стоявшие на ногах, радостно зашумели, когда Богосавец принес бутылку шампанского.
– Благодарю за отличную работу! – объявил он, разливая вино по бокалам. – Ребята!.. И дамы, конечно, – он улыбнулся Елене, которая стояла рядом, – я вами горжусь. Вы – лучшие.
– Рад, что вы понимаете это, шеф! – отчеканил Серчо, и все весело рассмеялись.
Богосавец наполнил бокал и передал его Елене. Та чуть пригубила и стрельнула глазами в мою сторону. Я стояла за дальним разделочным столом, очищая ножи. Теперь я – одна из «белых рубашек», а значит, слова благодарности шефа относились и ко мне. Пусть он даже не посмотрел в мою сторону.
– Даша, шапманского, – услышала я голос Богосавеца, и едва не уронила нож, который протирала ветошкой.
Шеф стоял рядом, протягивая мне бокал, и сказал со своей экранной улыбкой:
– Котенок тоже заслужил. Ни разу не мяукнул.
Я взяла бокал, чувствуя себя, словно во сне, и сделала глоток, не сводя с Богосавеца глаз. Даша… Котенок… Теперь я не Номер Семь… Я почти не почувствовала вкуса вина, но оно обожгло меня, как солнце – мгновенно согрело изнутри, даря ощущение легкой эйфории, как во время солнечного теплого дня, когда сидишь в тени деревьев.
– Вкусно? – спросил Богосавец.
– Да, – только и смогла я пробормотать. Мне даже думалось с трудом, когда он вот так стоял рядом, улыбался, и рубашка была расстегнута на три верхних пуговицы.
– Можешь сегодня пораньше уйти с работы, – разрешил он. – Прямо сейчас. Считай, что у тебя выходной.
– Спасибо, – прошептала я, а Богосавец уже отошел от стола, перебрасываясь шутками с Миланом.
Выходной! Вот так подарок! Еще вчера я прыгала бы от счастья, что смогу провести спокойный вечер дома, но сегодня этот щедрый подарок меня огорчил. Мне показалось, что шеф избавился от меня, чтобы отпраздновать удачный день со своей семьей, в которой я, получается, была пока на правах падчерицы.
Переодевшись, я забросила на плечо сумку и пошла через черный ход.
Возле гаража стоял Богосавец и задумчиво смотрел на цветочную клумбу. Я хотела пройти мимо, но он окликнул меня.
– Хочешь, подвезу домой? – спросил шеф очень благожелательно. Но я сразу насторожилась.
– Нет, спасибо. Я на метро. Как раз книгу дочитаю…
– Что читаешь? – спросил он с интересом, и этот интерес насторожил и испугал меня еще больше.
– «Практические основы кулинарного искусства», Александровой-Игнатьевой, – ответила я сухо. – Очень интересно. Особенно когда грызешь сушку с маком.
Богосавец удивленно вскинул брови, а потом рассмеялся.
– Собственно, я тебя жду, – сказал он, сунув руки в карманы брюк. – Хотел кое-что тебе сказать. Раз не хочешь, чтобы я тебя подвозил, то пойдем, до метро провожу.
«Помните ли вы, где метро», – подумала я, но только передернула плечами – мол, запретить вам идти рядом со мной по улице я не могу.
Мы вышли на проспект и неторопливо пошли к остановке.
– Я рад, что ты прошла стажировку, – сказал Богосавец. – Я знал сразу, что именно ты останешься. Лёлик не ошибся. Он никогда не ошибается.
Я косилась на него, гадая, что сейчас услышу. Ведь в самом деле – не ради же комплиментов он пошел царскими ножками по улице.
– Мне нравится, как ты работаешь, – продолжал шеф. – Ребята тебя хвалят – ты все схватываешь на лету, не ноешь. Это важно, Даша. Так что теперь ты – повар на моей кухне, и тебе пора узнать третье правило.
– Третье правило? – навострила я уши, сразу вспомнив, о чем говорила нам Елена при первой встрече.
– Да, третье, – шеф остановился, и я остановилась тоже. – Третье правило – быть верным только «Белой рубашке». Ты у меня на особом контроле, потому что легко бросила свое прежнее место работы. Настоящий повар привязан к ресторану, он считает его своим домом. «Белая рубашка» – мой дом, и я хочу видеть здесь только членов своей семьи, а не захожан и прохожан.
– Кого? – переспросила я.
– Не тех, кто заходят и проодят, но не остаются. Есть такие, приходит ко мне за опытом и славой, а потом уходит туда, где больше платят, – сказал Богосавец громко и раздельно. – Таких тут не держат, и обратно не принимают.
– А что, кто-то просился обратно? – не удержалась я от вопроса, потому что сказано это было с таким апломбом, словно выше «Белой рубашки» был только «Гай Савой».
– Все, – ответил Богосавец равнодушно.
Я ехала домой под огромным впечатлением от этой короткой беседы, но уже подъезжая к своей остановке размечталась, как чудесно прведу вечер с Антоном – а то он все время жалуется, что я о нем позабыла, и что совсем перестала готовить дома.
Затарившись в местном супермаркете, я приступила к приготовлению пасты и особого соуса. Сегодня устрою Антону ужин, как в мишленовском ресторане. Ну, почти как в мишленовском, потому что раздобыть элитные продукты в «Ашане», конечно же, невозможно. За специалитетами надо ехать на Даниловский рынок, а главные продукты раскупают с самолета, по огромному блату. Но мы с Антоном не гордые, съедим, что попроще.
Соус был готов, и креветки, и я уже накрыла стол в комнате, расставив тарелки и свечи. Антон приходит к семи – вот тут и будет сюрприз. Мне останется только быстро отварить пасту, смешать салат и зажечь свечи.
Я погасила свет, чтобы устроить сюрприз, и когда Антон загремел ключами, тихонько пробежала в прихожую, встав у стены. Он сразу не заметит меня, и получится настоящий сюрприз.
Дверь открылась, и свет из подъезда косой линией упал на пол. Антон заходил как-то странно – спиной, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, а потом я услышала его низкий ласковый шепот, а потом… женский смех.
Я наотмашь ударила ладонью по выключателю, не веря тому, что происходит. Но сюрприз и в самом деле удался – Антон держал в объятиях хрупкую блондиночку и… целовался взасос.
Когда я включила свет, парочка шарахнулась, бестолково вытаращив на меня глаза.
– Приятного вечера, – сказала я.
– Дашунь? – растерянно спросил Антон. – А ты здесь откуда?..
– От верблюда, – ответила я зло. – Может, познакомишь со своей гостьей?
– Это Лера, – машинально представил Антон. – Наша бэк-вокалистка.
Блондинка Лера что-то невнятно пискнула и попятилась.
– А сейчас ты что делал? – кивнула я на блондинку. – Проверял, не испортились ли у нее голосовые связки?
Лера испарилась тут же – только дверь хлопнула. Антон проводил девицу растерянным взглядом и сразу же бросился ко мне.
– Даш, ты все не так поняла!
– В ход пошла классика, – кивнула я, отправляясь на кухню.
Зачем-то я поставила кастрюльку на плиту, налила кипятка и сунула туда спагетти.
– Даша, – Антон вслед за мной появился в кухне и встал на пороге, держась за косяки. – Я совсем не виноват, между прочим!
– Конечно, – подтвердила я, не глядя на него, и яростно размешивая спагетти. – Это она тебя целовала и ворвалась к нам в квартиру без твоего согласия.
– С моего, – Антон смутился, но потом воинственно встряхнул головой. – Но это ты виновата!
– Я?! Вот так новости! – отбросив спагетти, я вывалила их на блюдо и перемешала с соусом.
Наверное, все это помогало не свихнуться, потому что мне казалось, что мысли лезут из головы, пробуравливая черепную коробку. Как он мог? Как – он – мог?!
– Ты! – почти крикнул Антон, и я впервые поняла, что у него визгливый голос.
И поет он таким же визгливым голосом. Как тинейджер в период полового созревания.
– Ты обо мне совсем забыла! – обвиняюще заявил он. – У тебя все время работа! Ресторан этот грёбаный! Ты на мои выступления не ходишь, а я – человек творческий! Мне нужна поддержка!
– Я тоже творческий человек, – сказала я, забирая блюдо со спагетти, чтобы поставить его на стол. – Но ты ни разу даже не выслушал меня толком, когда я говорила про работу.
– Быть поварихой – это не творчество! – отрезал он. – Варить пельмени – это не искусство, это ремесло. В кастрюлях нет утонченности.
– Так ты изменил поварихе, потому что она недостаточно утонченная для тебя? – съязвила я.
