Текст книги "Волшебный вкус любви (СИ)"
Автор книги: Ната Лакомка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
– Номер Семь! Быстро подобрать и перемыть!
Я вернулась к своему рабочему месту на подгибающихся ногах. Только что вымытые и натертые до блеска вилки для рыбы, десертные ложки и ножи валялись на полу, перемешавшись и весело поблескивая, словно издеваясь надо мной.
Как же так?!.
– Быстро! – последовал новый окрик Милана, и я встала на колени, торопливо подбирая и фасуя столовые предметы.
Как они могли упасть? Наверное, кто-то пробегал мимо и впопыхах задел ящики. Задел все три ящика?
Но раздумывать над этим не было времени, как и не было больше времени глазеть по сторонам. Рядом с космической скоростью перемывала тарелки Вероника, и я, встав у второй раковины, принялась перемывать ложки, стараясь не отставать в скорости.
Работа в кухне не прекращалась ни на секунду. Нам, стажерам, предоставили по два перерыва на двадцать минут – немного отдохнуть и поесть. Уходить на обед полагалось не всем сразу, а по графику, и мне выпало обедать с Матвеем.
Устроившись в поварской столовой, мы достали из холодильника сыр, нарезали хлеб и быстро вскипятили чай, после чего рухнули на стулья, давая отдых ногам. Жуя бутерброд, я похвалила умения Матвея, и он довольно промычал в ответ.
– А где ты научился обрабатывать опунцию? – полюбопытствовала я.
– Раньше стажировался в ресторане «Дикари», – рассказал он, – там ее часто готовили. Богосавец меня там увидел. И переманил. Да я сам рад был сюда уйти. Молекулярная кухня – это все-таки не мое. Заумь какая-то, – он взял еще ломоть хлеба и положил на него щедрый кусок сыра. – А тут – классика. Но в «Дикарях» я посмотрел, как работать с разными ингредиентами. Даже туну смогу приготовить.
Я промолчала, не зная, что такое туна.
– А ты где стажировалась? – спросил он.
– Я не стажировалась, работала в кафе, поваром.
– В каком кафе?
– В «Пышке», которая на юго-западном.
– А-а, – протянул Матвей с таким разочарованием, что я почувствовала себя дилетантом на кухне.
К восьми вечера посетители начали усиленно заказывать палтуса. Пуассонье Йован чуть не довел Дюймовочку до слез, требуя рыбное филе – и немедленно. Милан велел мне бросить мытье тарелок и перейти к Дюймовочке, помогать резать стейки.
– Каждое филе режешь на четыре части, – показала мне Дюймовочка, потому что я никогда не работала с такой рыбой. – Стараешься, чтобы куски были одинаковой величины, ножом ведешь плавно, не измочаль рыбу. Поняла?
– Да, – ответила я, вооружаясь ножом.
Резать рыбу – это уже повышение! И я собиралась показать, что у меня есть определенные навыки. Правда, раньше мне приходилось разделывать на филе минтая и ледяную рыбу…
Филе палтуса обваливалось в пряностях и жарилось на раскаленной сковороде по три минуты с каждой стороны. Я сверяла время и могла только восхититься, как он безошибочно пуассонье отмерял по три минуты, даже не глядя на часы.
Покончив с палтусом, я была переставлена на чистку креветок.
Полупрозрачные рачки, пересыпанные льдом, так и норовили выскользнуть из рук. Пальцы скоро окоченели, но я дышала на них и не смела остановиться ни на секунду. Дюймовочка работала, как конвейр – методично отрубала креветкам головы, взрезала спинки, вынимая кишечную вену, бросала тушки в таз со льдом. Креветки вылетали из ее рук, как пули из пулемета.
Богосавец влетел в кухню, словно смерч, но никто не оторвался от работы, хотя все сразу подобрались. Я выпрямилась, расправляя плечи, чтобы шеф не заметил, что я устала, и занялась креветками с удвоенным усердием.
– Йован! – крикнул Богосавец, заглушая шум миксеров, шипение масла и стук ножей.
– Да, шеф! – Йован тут же бросил палтуса, которого обваливал в пряностях, и с готовностью подбежал к шефу, вытирая руки полотенцем, заправленным за пояс фартука.
– Рыба порезана слишком тонко! – Богосавец был вне себя и тыкал пальцем Йовану в грудь. – Кто резал эту ё<…>ю рыбу?!
Дюймовочка испуганно уронила нож и посмотрела на меня, а я посмотрела на Богосавеца, пискнув:
– Номер Семь… я резала…
Я уже собиралась начать оправдываться, но Богосавец не дал мне этого сделать, напустившись на Йована.
– Рыба порезана неправильно! – от звука его голоса у меня заложило уши, хотя кричал он сейчас не на меня. – Ты видел это?
– Да, шеф, – коротко ответил повар.
– Тогда ты должен был швырнуть ей эту рыбу в лицо! Второй раз она бы резала, как надо! Вырви ей руки и к заднице приставь! Иначе я их тебе вырву и в задницу запихну!..
Я задохнулась от возмущения, и Богосавец обратил свое драгоценное внимание на меня:
– Хотите что-то сказать?! – он посмотрел на меня в упор.
Глаза были холодные, полные неприязни. Да какая там неприязнь! Я чувствовала, что сейчас он ненавидит меня. Но за что…
– Не слышу ответа! – взорвался Богосавец.
Я отрицательно покачала головой.
– Йован! – Богосавец немного остыл и повернулся к рыбному мастеру, машинально поправляя ворот рубашки.
– Да, шеф?
– Еще что-то подобное – и я тебя вышвырну вместе с ней! – он ткнул пальцем в мою сторону, а потом широким шагом вышел вон.
Я ждала взбучки от Йована, но тот вернулся к плите, даже не посмотрев в мою сторону.
– Не останавливайся! – недовольно поторопила меня Дюймовочка. Она уже подняла нож и готова была продолжать рубить головы креветкам, но я замешкалась.
Всего-то пара минут, но вот уже Йован орет, что нужны креветки, су-шеф требует поторопиться, официанты отпускают язвительные шутки по поводу медлительных поваров, а заказы все валятся и валятся! И все требуют рыбу, рыбу, рыбу!..
А какая рыба, если меня только что обругали ни за что, да еще чуть не уволили!
Руки дрожали, и я никак не могла схватить креветку.
– Быстрее! – взвизгнула Дюймовочка.
Надо успокоиться, Даша! Успокоиться!
Креветка схвачена, панцирь снят… вторая… третья… десятая…
Теперь ясно, что кумир домохозяек – не сладкий круассанчик. Он орет и матерится. Во время готовки!.. Я еле слышно фыркнула – вот тебе и душевная кухня – с матерками!
До конца смены мы доработали без происшествий.
– Последний заказ! – объявил су-шеф, и все восторженно замычали, в предвкушении окончания рабочего дня.
Рубашки у всех были мокрыми, стажеры вычистили ножи, убрали разделочные доски и вымыли столы, а я, закончив, наконец, с бесконечными креветками, отправилась домывать посуду, которая лежала в раковине, дожидаясь меня.
Вероника уже вытирала свою раковину насухо, потом сняла перчатки и пошла в сторону раздевалки, постанывая и разминая шею. Стажеры потянулись следом – молча, разговаривать никому не хотелось.
Повара тоже чистили ножи, протирали столы и тихо переговаривались.
Я старалась мыть посуду быстро и не слишком греметь тарелками. Чтобы никто не заметил, что я здесь. Не хватало еще снова нарваться на шефа, чтобы он отчитал меня за нерасторопность.
Словно в ответ на мои страхи дверь в кухню со стороны ресторанного зала распахнулась, и вошел Богосавец. Повара замолчали, уставившись на него. Лицо у шефа было усталым, но он улыбался. Верхняя пуговица рубашки была расстегнута, рукава подвернуты, а в руках он держал бутылку из зеленоватого стекла.
– Милан! – скомандовал он. – Штопор! И бокалы!
Сразу же зазвучали смех, шутки, зазвенел хрусталь, и Богосавец самолично открыл бутылку и разлил белое вино.
Я смотрела, как он пожимает руки поварам, целует в щеку Елену, а она вся красная, смущена и улыбается.
– По какому поводу вино? – спросил Йован, делая глоток из бокала и довольно прижмуривая глаза.
– Сегодня здесь был Боровиков, – ответил Богосавец, отпивая из своего бокала.
Все дружно ахнули, а я даже не знала – кто такой Боровиков. Елена испуганно схватилась за лицо, и су-шеф Милан мягко перехватил ее руки. Она совсем смутилась, и не стала пить вино – отставила свой бокал в сторону, едва пригубив.
– Ему все понравилось, – продолжал шеф. – Особенно рыба! – он хлопнул Йована по спине, и тот довольно захохотал.
– А ведь Боровик рыбу терпеть не может! – объявил он. – В прошлой статье он написал, что палтус – самая мерзкая рыба, которую только можно вообразить! Кошмар для повара!
– Съел все, – заверил его Богосавец, – до последнего кусочка.
– Почему не сказали, шеф? – спросил Серчо, возбужденно тараща глаза.
– Зачем? – весело ответил Богосавец и улыбнулся знакомой мне теплой и добродушной улыбкой – так он улыбался телезрителям с экрана. – Чтобы вы занервничали? Критик – такой же посетитель, как и остальные.
Критик… я забыла про посуду, опустив тарелку. Значит, сегодня в зал приходил критик… Надо будет погуглить про этого Боровикова, что за личность. Судя по всему – хам еще почище шефа, если позволяет себе назвать палтуса «мерзкой рыбой».
– Такой же посетитель? – недовольно хмыкнул Петар. – С этим можно и поспорить.
– Все хорошо, не ворчи, – Богосавец обнялся с ним, и они выпили, звонко чокнувшись бокалами.
– И все-таки лучше бы вы предупредили, шеф, – заметил Милан. – Это серьезное дело.
– Лучше не будем спорить, – перебил его Богосавец, обвел всех взглядом и сказал: – Спасибо ребята. Отличная работа. Вместе мы – сила!
– Сила! – подхватили повара, поднимая бокалы.
Ругань во время готовки была забыта. Теперь я видела не шефа и подчиненных, а соратников, друзей. Они были… настоящей семьей.
Мое раздражение от тяжелого дня сменилось завистью и восторгом.
Неужели мне и в самом деле выпал шанс попасть в эту семью? Справлюсь ли я? Примут ли они меня когда-нибудь? Как бы я хотела оказаться достойной носить белую рубашку не стажером, а поваром…
Богосавец вдруг оглянулся на меня, нахмурился, кивнув на мойку, и я поспешила схватить следующую тарелку, чтобы не вызвать еще большего недовольства.
3. Вип-посетители
Второй день работы, как и третий, оказался ничуть не легче. Я приходила домой, похожая на выжатый лимон, бросала рубашки в стиральную машинку, принимала душ и падала в постель, сонно бормоча, что устала, когда Антон пристраивался рядом. Он был недоволен, но я и в самом деле больше походила на труп, чем на женщину, способную к сексуальным забавам.
– Что ты там делаешь? – заворчал он, когда я отказала ему в очередной раз. – На шесте, что ли, крутишься? Я думал, ты нашла работу своей мечты!..
– Так и есть, – ответила я, не открывая глаз и поудобнее устраиваясь на подушке. – Работа мечты, Антоша. Но оказалось, что там – настоящий ад.
– Так бросай такую работу!
– Это мечта, мечта… – ответила я, уже засыпая.
Антон психовал и уходил смотреть телевизор, а я проваливалась в благословенный сон – безо всяких сновидений.
Мысленно я утешала себя, считая, что привыкну к бешеным нагрузкам. Ведь остальные работают – значит, и я смогу.
Я прикупила дюжину рубашек и теперь считала себя вооруженной до зубов. Теперь мне не придется краснеть, а у шефа не будет повода меня отчитывать меня. Я выстирала и выгладила рубашку Елены и отнесла ей с благодарностями.
Она смешливо сморщила нос:
– Да брось ты! Мы же тут все как родня. Помогаем друг другу.
Пятый день стажировки ознаменовался первым увольнением.
– Номер Четыре свободен! – объявила Елена, когда мы выстроились в шеренгу, ожидая приезда шефа.
– Что?! – воскликнул Трясогузов, высунувшись из шеренги.
– Вы свободны, – повторила Елена невозмутимо. – Шефу не нравится, как вы разделываете мясо. От посетителей были жалобы, что кости каре недостаточно хорошо очищены.
– Я хорошо их чищу! – возмутился Трясогузов. – Да меня сюда отец устроил!
– Мы знаем, кто ваш отец, – спокойно ответила Елена. – Передавайте ему привет. Надеюсь, вы уделите больше внимания технике работы с ножом, а не технике электронной.
– Вообще, беспредел… – буркнул Трясогузов и покинул шеренгу, громко хлопнув дверью на прощание.
Мы все смотрели ему вслед, а я ощущала холодок по позвоночнику – вот так просто вышвырнули? Недостаточно хорошо чистишь кости? Разве это причина для увольнения?
В положенное время появился Богосавец, придирчиво осмотрел нас, допустил к работе, и мы снова окунулись в кухонный ад.
– Вип-клиенты! – объявил около пяти вечера Милан. – Суп из осетрины с лимоном и маслинами, мясо на вертеле, мятный чай, вегетарианский салат и авокадо, политое лимонным соком.
Обычно су-шеф не работал на раздаче, но в этот раз сам встал к плите, помогая Елене. Я знала, что подобных блюд нет в меню, и гадала, что за важные лица пришли в «Белую рубашку». Может, опять критики?..
Кстати, через интернет я навела справки обо всех известных критиках и была неприятно поражена цинизмом, с каким они, порой, распекали тот или иной ресторан. Казалось, у них было соревнование – кто напишет больше гадостей. Обоснованы или нет были эти гадости, я не знала, но о «Белой рубашке» не нашла ни одного отрицательного отзыва. Похоже, критики любили кухню шефа Богосавеца так же, как жители нашей страны любили его телепрограммы.
Мне велели принести приборы из особого сервиза – германского, в нежных голубоватых разводах. Расставляя тарелки, я успела заглянуть в узкое окошко, ведущее в зал.
Круглые столики, покрытые белоснежными скатертями, яркий, но не слепящий свет – в зале все соответствовало бренду ресторана с мишленовскими звездами. И публика тоже соответствовала.
Богосавец стоял возле столика, за которым сидел маленький, полный мужчина, лысоватый, с черной щеточкой усов. Он с завидным аппетитом поглощал закуску из морских гребешков, а напротив него расположилась красивая девушка, увешанная бриллиантами, в которой я сразу же узнала невесту Богосавеца – Лилиану Калмыкову. Она смотрела на шефа, загадочно прищуривая глаза, а тот сам развернул салфетку и положил ей на колени.
«Невеста и будущий тесть», – догадалась я.
Суп и салат были готовы, и официанты торжественно понесли «випам» угощение. Мне некогда было любоваться на них, меня ждала мойка, но даже над чередой грязный тарелок, сковородок и противней эта картина – Богосавец и модельная красавица, нежно влюбленные друг в друга – стояла перед моими глазами. Испытывала ли я зависть к прекрасной Лилиане? Да. И отрицать это было бы глупым лицемерием. Ей досталось в жизни всё – красота, богатство, любовь. Как можно было не позавидовать?
Совершая очередной забег по кухне, чтобы подобрать грязную посуду, я не удержалась и снова заглянула в окошко. Богосавец уже сидел за столиком «випов», разговаривая с невестой и ее отцом. Калмыков кисло кивал, с чем-то соглашаясь, но когда принесли мясо, заметно оживился. Лилиана смеялась и то и дело клала руку на плечо Богосавецу, как будто желала показать всем, что этот мужчина принадлежит ей. Шеф рассеянно отвечал, потягивая воду из бокала.
Потом он и Лилиана встали из-за стола и прошли в фойе, к лестнице, я уже знала, что там находился кабинет шефа. Наверное, решили пообщаться в приватной обстановке.
Я вздохнула и забрала сковороду с пригоревшими остатками мяса. Придется потрудиться, чтобы это отчистить. Но не успела я пустить из крана воду и вооружиться металлической мочалкой, как Милан крикнул, заглядывая в кухню:
– Номер Семь! Апельсиновый сок в кабинет шефа! Лед не надо, и порежь тонко лимон! Быстро! Лилиана не любит ждать!
Бросив недомытую посуду, я метнулась за соковыжималкой и апельсинами, и через несколько минут уже поднималась по лестнице, осторожно держа поднос со стаканом сока и блюдцем, на котором лежали веером тончайшие ломтики лимона.
На втором этаже я не была ни разу, и медленно пошла по коридору, оглядываясь по сторонам. В отличие от первого этажа, полного света, второй был погружен в полумрак. Тяжелые пунцовые шторы были приспущены до середины окон, не давая солнцу заглянуть.
На паркетном полу лежал темно-красный ковер, заглушавший шум шагов.
Где же кабинет шефа?
Как ответ на мой вопрос, из-за одной двери тут же послышался голос Лилианы:
– Глупо отказываться от участия!
Говорила она громко и была явно недовольна. Я затопталась возле дверей, не зная – можно ли войти, потому что голосок госпожи Калмыковой звучал все громче и резче.
– Что за капризы, Душан?! Я тебя совсем не понимаю! Это – шикарная реклама для ресторана!
– Только в случае победы, – услышала я спокойный голос шефа. – Я считаю, что рисковать не стоит. Дела и так идут неплохо.
– Ты не уверен в своих силах? С каких это пор? Что это с тобой случилось?
– Просто мне не хочется участвовать.
– Что за бред? – горячилась Лилиана. – Я уже сообщила в интервью «Лоску и блеску», что ты будешь участвовать!
– Сообщишь в другом интервью, что ошиблась.
– Ошиблась? Ты будешь участвовать в этом конкурсе!
– Неужели? Заставишь меня силой?
Градус беседы между женихом и невестой нарастал.
Я совсем растерялась, потому что стоять здесь у меня не было времени, но и входить сейчас, когда за дверью все искрит и шипит, было страшновато…
– Не забывай, что все мы – совладельцы ресторана, – услышала я голос Лилианы – она произнесла это почти с угрозой. – Я соберу совет директоров, и мы потребуем, чтобы ты участвовал.
– А если я откажусь, меня уволят? – с иронией поинтересовался Богосавец.
– Ты бесишь!.. – резко распахнув двери, Лилиана вылетела в коридор, едва не столкнувшись со мной.
Я отшатнулась, немного сока выплеснулось из бокала на поднос.
– Еще бы завтра пришла! – вспылила Лилиана и помчалась к лестнице настолько быстро, насколько позволяли огромные каблуки.
Сок оказался никому не нужным, и я уныло посмотрела на стакан с соломинкой. Наверное, мне лучше уйти…
Я на цыпочках попыталась пройти мимо кабинета, но на пороге уже стоял Богосавец. Сначала я решила, что он собирается бежать следом за невестой, но он устало потер лицо ладонью, глядя на меня.
– Апельсиновый сок? Давай сюда, – он взял стакан, вынул соломинку, бросил ее на поднос, залпом выпил сок до дна и бросил в рот дольку лимона, съев его, даже не поморщившись, а потом неожиданно спросил: – Как тебе на новом месте?
– Все очень интересно, – ответила я, дожидаясь, пока он вернет стакан на поднос, но Богосавец не спешил этого делать. Тогда я робко сказала: – Простите, я пойду, там много работы.
– Подожди, – Богосавец поманил меня пальцем. – Зайди-ка на минутку.
Я несмело сделала шаг, второй и оказалась в небольшом кабинете, где у окна стоял стол, заваленный бумагами, а возле стены – небольшой диванчик, на котором валялась смятая подушка. Стены были завешаны фотографиями футбольных команд и команд поваров.
– Да, кухня – то же футбольное поле, – сказал Богосавец, подходя к столу и усаживаясь в кресло. Он все еще держал стакан и задумчиво крутил его, ловя гранями солнечный свет. – Без хорошей команды не выиграть. Я хочу, чтобы ты играла в моей команде.
– А… я… – у меня пропал дар речи от такого заявления.
Играть в команде Богосавеца!.. Это же… это же… мечта!..
А шеф продолжал:
– Алексей говорит, что попробовал, как ты приготовила говядину по моему рецепту. Но почему ты добавила красный лук вместо белого?
Мне пришлось собраться с мыслями, чтобы сообразить, о чем он говорил – так огорошили меня слова о работе в его команде.
Красный лук вместо белого…
Конечно, говядина в слоеном тесте…
Блюдо, которое совладелец ресторана «Белая рубашка» попробовал в кафе, где я раньше работала, было копией блюда Богосавеца из его передачи «Душевная кухня» – говядина в слоеном тесте.
Красный лук…
Глубоко вздохнув, я сказала, напомнив себе, что даже шеф Богосавец – всего лишь человек, и не надо замирать перед ним в благоговейном восторге.
– Красный лук более сладкий, – сказала я, – а говядина была фермерская. Корова была выращена на натуральных травяных кормах, поэтому вкус у мяса более пряный. Нельзя было забивать этот вкус резким вкусом белого лука, тут требовалось что-то более сладкое – красный крымский лук и немного сахара, чтобы получилась карамель.
Взгляд шефа затуманился, а я боялась дышать, глядя на него во все глаза.
– Да, пожалуй, – кивнул Богосавец, подумав. – Но только на моей кухне ничего подобного быть не может. Никакой импровизации – только рецепт. Поняла?
– Меня еще не допустили к плите, я еще ничего не готовила, – торопливо сказала я.
– Рыба, – напомнил он.
Кровь бросилась мне в лицо, и под испытующим взглядом шефа я почувствовала себя маленькой девочкой, отвечающей у доски, когда урок не выучен.
– Ты порезала рыбу тоньше, чем требовалось в рецепте.
– Да, тоньше, – признала я. – Но филе этого палтуса было гораздо плотнее, чем у остальных. Если бы я порезала кусками обычной толщины, внутри они бы остались сырыми. Ведь все куски жарятся вместе и одинаковое время.
– Никакой импровизации, – повторил Богосавец и поставил стакан на стол.
– Да, шеф, – тут же ответила я и забрала стакан
– Можешь идти, – сказал Богосавец.
– Да, шеф, – я попятилась, посчитав, что сразу поворачиваться к нему спиной – это невежливо.
Именно поэтому я не заметила, как в кабинет кто-то зашел, и налетела на этого кого-то, едва не уронив поднос.
– Осторожнее, осторожнее! – сказал человек со смехом. – А, это Дарья Иванова? Уже на особых поручениях?
– Просто принесла сок, Алексей Аркадьевич, – ответила я, узнав совладельца ресторана, и бочком продвигаясь к двери.
В самом деле, Лёлик – это ему подходило больше, чем помпезное – Алексей Аркадьевич. Он был маленький, плотный, с хорошо наметившимся брюшком, и одевался, как Карлсон – в смешные клетчатые брюки, пиджак и еще нацепил для креативности красную бабочку.
– Считай, это знак особого доверия! – подмигнул он. – Душан, ты уже проэкзаменовал ее? У девочки огромный потенциал…
– Она моет посуду, – отрезал Богосавец.
Лицо Лёлика вытянулось.
Я выскользнула из кабинета, закрыла дверь, но позволила себе задержаться еще на пару минут, потому что мужчины говорили обо мне.
– Душан, зачем посуда? – спросил Лёлик недоуменно. – Девчонка готовит, как Дюкас! Я пробовал! Отвечаю!
Сердце мое сладко забилось после этих слов.
– А я отвечаю за кухню, – раздался равнодушный голос Богосавеца. – Ты забыл, что этот пункт предусмотрен в договоре? И никто из вас не смеет соваться и обсуждать мои решения. Если я сказал, что Дюкас на моей кухне будет мыть посуду, значит, б<…>ть, Дюкас будет мыть посуду. Все ясно?
Последовала пауза, а потом Лёлик рассмеялся.
– Ну ты и сухарь! – сказал он весело. – Ладно, поговорим о другом…
Я отошла от двери на цыпочках, хотя ковер все равно глушил шум моих шагов. Было обидно и грустно, но я не позволила себе думать о резких словах шефа. В конце концов, это и правда его ресторан, а если я хочу стать поваром в его ресторане – мне надо следовать его правилам.
И все равно мысли о Богосавеце не отпускали меня – до тех самых пор, пока я не открыла двери кухни и не услышала, как Йован орет по-сербски:
– Номер Семь! Где сковородка? Где сковородка?! Где этот Номер Семь?!
– Две минуты! – крикнула я в ответ, составляя в мойку стакан и поднос, и бросаясь к сковородке.
4. Поле битвы и солдаты
Все это совсем не походило на «душевную кухню с Душаном». Это был сущий ад. Утром в семь часов сорок пять минут мы все собирались в холле, выстраиваясь навытяжку перед Богосавецом, и он придирчиво осматривал наши рубашки.
Потом были горы тарелок, сковородок, кастрюль, лука, а еще – горы картофеля, горы креветок, горы салата.
Вскоре я поняла, что не все стажеры играли честно. Это стало ясно после того, как вымытые мною ложки перевернулись в третий раз. Поймать злоумышленника я не могла, потому что не всегда находилась в кухне – приходилось бегать в кладовые или на второй этаж с поручениями. К тому же, разборки в кухне «Белой рубашки» гасились на корню, и правило было только одно – чья работа испорчена, тот и виноват, независимо от причин и предпосылок. Немедленно переделать – не возмущаться, не обсуждать, не подозревать коллег. А потом мне и вовсе стало не до вычисления пакостника – я осталась возле мойки одна, потому что Веронику повысили, и теперь она помогала Матвею чистить овощи.
Это была откровенная пощечина моим кулинарным талантам и старанию, но пришлось стиснуть зубы и трудиться дальше, потому что Богосавец проходил мимо, не удостаивая меня даже полувзглядом, а я так мечтала, чтобы он посмотрел, чтобы оценил, чтобы поверил в меня…
Но я мыла посуду. Каждый день.
Елена говорила, что работников по кухне распределяет только Богосавец, да я и сама успела в этом убедиться. Значит, он считал, что я недостаточно хороша, чтобы чистить картошку.
В один из обеденных перерывов нам выпало отдыхать вместе с Вероникой, и пока я разогревала в микроволновке бутерброды с сыром, Номер Два делилась со мной своей первой победой.
– Если меня примут сюда, – говорила Вероника, мечтательно глядя в потолок, пока я заваривала чай, – то года через два я смогу уехать во Францию, в какой-нибудь настоящий ресторан.
– А здесь – не настоящий? – спросила я удивленно.
Она презрительно фыркнула:
– Тут болото, живите сами в своем «совке», – она взяла чашку и бутерброд. – Нет, отсюда надо валить при первой же возможности. Что я в Рашке не видела?
Мне показалось, что входная дверь тихо стукнула, но когда я оглянулась – в подсобке никого кроме нас с Вероникой не было.
Я не стала с ней спорить. Уехать во Францию? Да я о таком даже не думала. Я живу здесь, здесь мои родные, здесь Антон, я мечтала работать именно с Богосавецом, к тому же – не знаю французского языка… И, собственно, английского толком не знаю… Но даже если бы и знала…
Мысленно я снова увидела залитую солнцем кухню, Душана Богосавеца у плиты, его улыбку, услышала его голос: готовить с душой. Всегда готовить с душой.
Как я буду готовить с душой во Франции, если моя душа здесь? В этом городе, на этих улицах, под этим небом, которое редко бывает синим – чаще серым и хмурым. Но все здесь было моим, родным, знакомым…
– Уснула, что ли? – толкнула меня в плечо Вероника. – Перерыв закончился. Пошли.
– Уснула, – я улыбнулась бросила в рот последний кусочек бутерброда.
Мы с Вероникой вернулись в кухню, где все уже шипело, жарилось, варилось и шинковалось, и я уже закончила мыть кастрюли от мясного бульона, когда появился Богосавец, и лицо его не предвещало ничего хорошего.
Мы все подобрались, с тревогой ожидая, на кого сейчас обратится гнев шефа. Он держал блюдце, прикрытое белой салфеткой, и даже повара бросили работу. Если не удалось какое-то блюдо…
– Овощная нарезка, – позвал Богосавец. – Номер Два.
Вероника от неожиданности икнула и чуть не подавилась жвачкой.
– Номер два! – повысил голос Богосавец.
– Да, шеф, – испуганно отозвалась Вероника.
– Салат смешивали вы?
– Да, шеф.
– Потрудитесь объяснить, как вот это попало в тарелку клиенту? – Богосавец приподнял салфетку и показал всем серебряное кольцо-печатку.
– Это не мое! – крикнула Вероника.
Но всем и так было ясно, что ее. Я даже узнала это кольцо – на щитке была гравировка змейки.
– Напоминаю всем, – заговорил Богосавец ровным голосом, будто читал лекцию, – что недопустимо оставлять в блюде посторонние предметы.
– Я всегда оставляю кольца вот здесь, – Вероника метнулась к окну, где на подоконнике грудой лежали ее кольца и браслеты. – Я не могла!.. Точно не могла!..
– Вы уволены, оставьте мою кухню, – Богосавец широким шагом подошел к Веронике и сунул ей в руки блюдце с кольцом, а потом обернулся к поварам. – Где палтус на третий столик? Клиенты ждут уже пятнадцать минут.
Кухня вновь закипела в привычном безумном темпе. Уже никто не обращал внимания на Веронику, которая, постояв у окна, сгребла в горсть все свои украшения, и вышла из кухни.
Я поймала взгляд Матвея – тот округлил глаза и сделал выразительный жест ребром ладони поперек горла. Я кивнула, возвращаясь к мойке.
В тот же вечер, после окончания работы, я рассказала о своих подозрениях Елене.
– Не думаю, что это Вероника потеряла кольцо, – сказала я, когда мы переодевались. – Кто-то бросил его специально, чтобы ее уволили. Надо сказать шефу, это несправедливо…
– Кольцо – ерунда, – отмахнулась Елена, бросая в сумку белую рубашку, в которой провела день у плиты, воротничок со внутренней стороны был черным, как будто второй ротиссёр работала в шахте, – Душан сразу сказал, что она у нас не задержится.
– Почему? – я выглянула из-за дверцы, и Елена сразу же отвернулась – она была в одном только лифчике.
– Нет задоринки, все выполняет на «отвяжись», – сказала она, торопливо натягивая футболку. – Понимаешь, готовка должна быть от сердца.
– С душой! – язвительно подхватила я.
– Ничего смешного, – Елена обернулась, глядя на меня пристально, изучающее, и мне стало не по себе от такого взгляда. – Мы все здесь выкладываем на тарелку не мясо или рыбу, а самих себя. А Вероника этого не понимала. К тому же, она не хотела работать здесь. Для нее «Белая рубашка» – всего лишь старт. Душану не нужны такие, кто хочет залезть к нему на колени, чтобы потом встать на голову и забраться повыше.
«Если меня примут… – вспомнила я слова Вероники, – через два года я уеду… Оставайтесь в своем болоте… надо валить…».
Неужели, тогда дверь хлопнула совсем не случайно?
Я замерла, стоя в расстегнутой рубашке.
Кто-то подслушал наш с Вероникой разговор и донес Богосавецу. А может, и сам Богосавец подслушал… С него станется… Превратил ресторан в тюрьму…
– Болтать надо поменьше, – сказал Елена, словно в ответ на мои мысли. – Мы здесь для того, чтобы работать, а не болтать.
Мне ужасно хотелось спросить, о чем это она – о том, что я слишком много болтаю, надоедая ей, или речь шла о Веронике. Но, поразмыслив, я решила, что безопаснее и благоразумнее оставить управление рестораном его шефу и не вмешиваться в кадровую работу. Я мечтаю стать поваром, и именно на это надо направить все усилия.
– В пятницу у нас заказ, будет свадьба, – сказал мне Елена на прощанье. – Готовься выложиться по полной. Скорее всего, работать будем до утра.
Она была права, и ночь с пятницы на субботу оказалась особым адом – адом в квадрате.
Пришлось позабыть о походах в туалет, не то что о перекусах. Страшно хотелось пить, было жарко, и нервы были – как натянутые струны. Мы успевали только хлебнуть воды на бегу. Иногда официанты забывали поставить нам бутылки с холодной водой, и тогда кто-то из поваров разражался руганью на сербском, требуя воды и немедленно.
Сто человек гостей, шесть перемен блюд, плюс сладкое.
Все надо делать быстро, по плану, но без спешки.
Нельзя запороть продукты – переделка, это лишнее время. Лишнее время – это задержка блюда. Задержка блюда – недовольство гостей. Или – что страшнее – недовольство Богосавеца.
К работе привлекли всех стажеров, и я, помимо того, что мыла посуду, снова чистила креветок, перебирала салат, носилась в кладовую и обратно, собирала грязную посуду в кухне. Остальным стажерам тоже пришлось выполнять работу, не входящую в их обязанности – Матвея допустили жарить овощи, Стас и Алла подготавливали каре и обваливали его в специях, готовя на жарку, а Дюймовочку поставили у плиты – следить, как готовится осетрина. Поэтому мне пришлось бросить посуду и заняться разделкой рыбы.
