355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наш Современник Журнал » Журнал Наш Современник №2 (2004) » Текст книги (страница 6)
Журнал Наш Современник №2 (2004)
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 02:28

Текст книги "Журнал Наш Современник №2 (2004)"


Автор книги: Наш Современник Журнал


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Миша... Репин! – пробормотал растроганно Костя, отвечая на крепкое рукопожатие своего давнего кратковременного знакомого. – Спасибо, друг, что вспомнил. Как видишь, я так и не сумел догнать своих. После нашей с тобой встречи много чего произошло, в конце концов, тоже пришлось батрачить. Познакомился вот с этими ребятами. Они тоже из военнопленных, прослышали, что в лесах действуют партизаны, решили податься к ним. И вот – встретились... Спасибо еще раз, друг, за выручку.

После обстоятельных объяснений каждого обо всем, что с ним произошло со дня побега из плена, и ответов на многочисленные вопросы все трое были зачислены в партизанский отряд, носящий имя его командира – Кузьмина. Константин был приставлен вторым пулеметчиком к Михаилу Репину. Цель партизан была одна – достичь линии фронта, пробиться к своим. Вооружение отряда оставляло желать лучшего, поэтому старались избегать больших боев с немцами, продвигались в основном ночами. Через некоторое время отряд Кузьмина встретился с другим, действовавшим также на территории Минской области соединением имени Никитина, и в октябре 1942 года объединенный партизанский отряд после изнурительного боя с фашистами вышел наконец-то в расположение наших войск.

После соответствующей проверки Косте и еще нескольким “никитинцам” было предложено вернуться обратно, за линию фронта. Считалось, что опыт партизанских действий у них уже имеется, теперь надо было довести это дело до совершенства. Одной из поставленных перед ними задач была – поднимать население оккупированных территорий на непримиримую борьбу с врагами, чтобы немецко-фашистские захватчики ни днем, ни ночью не знали покоя, чтобы, как говорится, земля у них горела под ногами. В течение двух месяцев партизан-новобранцев обучали искусству минирования, картографии и топографии, диверсионно-подрывным действиям – словом, всему тому, что должен знать разведчик, и в начале января 43-го года обеспеченная всем необходимым снаряжением группа партизан-профессионалов была направлена во вражеский тыл.

Первая попытка перехода через линию фронта не удалась – немцы обнаружили отряд, начали его преследование. Во второй раз решено было воспользоваться воздушным путем. Отряд разместили на трех планерах. Летели в ночь. Вверху бесстрастно мерцали звезды, внизу расстилался безбрежный заснеженный бор. Наконец на одной из лесных прогалин слабо засветились огоньки костров. Благополучно приземлился лишь один планер – как раз тот, в котором находился Константин. Два других потерпели аварию. В результате неудачного падения оказалось много пострадавших. Друг Михаил Репин получил переломы обеих ног. В дальнейшем все раненые были отправлены на “большую землю”, а пока высадившиеся уцелевшие бойцы, не мешкая, заняли круговую оборону, выставив вперед дозорных, без промедления направились, выполняя задание Белорусского штаба партизанского движения, на соединение с партизанской бригадой имени Героя Советского Союза Константина Заслонова, что действовала на территории Витебской области. Через занятые врагом населенные пункты пробивались с боями и спустя какое-то время достигли заданной цели.

Первое время Костя выполнял обязанности адъютанта комиссара и уполномоченного особого отдела в отряде Комлева бригады номер один имени Заслонова. Затем он был назначен заместителем командира этого же отряда по разведке, а вскоре – до конца своего пребывания в партизанах – стал заместителем командира бригады номер два имени Заслонова по разведке.

Одной из важных задач любого профессионального разведчика является налаживание прочных деловых контактов с проживающим на занятой врагом территории гражданским населением. Через этих незаметных патриотов – незаменимых помощников – поддерживается связь с агентурой, идет сбор важных сведений о дислокации частей противника, о продвижении его военной техники для организации так называемой “рельсовой войны”, осуществляется необходимая агитационная работа.

Косте удалось наладить хорошие, доверительные отношения со многими людьми из гражданского населения Белоруссии. Среди верных его помощников был один парнишка по имени Аркадий, чья судьба оставила неизгладимый след в жизни брата. Познакомился он с ним случайно. Однажды в отряд пришел сбежавший из нацистского плена советский солдат, некий Николай Пронин, весь увешанный трофейным оружием.

– Откуда это у вас? – удивленно спросил Костя, которому хорошо было известно, как трудно, почти невозможно, одинокому, скитающемуся в чужом, враждебном лесу человеку достать хоть какое-то оружие. А тут – новенький револьвер, пистолет, автомат с целой обоймой патронов, гранаты...

– Понимаете, товарищ командир, – объяснил Пронин, – какое-то время я скрывался в деревне Сенно, там встретил мальчика по имени Аркадий. Он и дал мне все это. Да еще показал свой тайник. Представляете, там у него целый арсенал собран. Немцы брали ту деревню несколько дней, вот Аркаша с другими мальчишками и шныряли по опустевшим окопам, подбирали все, что оставалось на поле боя. Сказал, что сохраняет оружие и боеприпасы для своих, уверен, что наши скоро вернутся... Если поговорить с ним, думаю, что партизанам он все отдаст.

На другой же день, вызнав через дозорных, что немцев в деревне Сенно нет, Костя поехал туда, разыскал Аркадия. Худенький, вихрастый мальчишка, облаченный в широкую, не по росту, подпоясанную бечевой потертую фуфайку, в выгоревшем почти добела треухе, из-под которого выбивались в разные стороны русые, давно не стриженные волосы, глядя снизу вверх, серьезно сказал: “Я все отдам вам, только возьмите меня в свой отряд”.

– Это невозможно, Аркаша, – Костя, шутя, сдвинул треух мальчугану на лоб. – Понимаешь, пока невозможно. Ты просто понятия не имеешь, какая в отряде напряженная жизнь – частые засады, облавы. Впрочем, ты можешь помогать нам здесь. Если захочешь. Ведь ты хорошо знаешь эту местность? Вот и будешь нашими “ушами” и “глазами”.

Так и получилось. Через назначенного связного мальчик стал передавать в партизанский отряд важные сведения о дислокации вражеских войск, о передвижении на дорогах транспорта и военной техники, о прибывающих на ближайшую железнодорожную станцию немецких эшелонах. Под видом потерявшего своих родителей сироты он ходил с котомкой за плечами по деревням и хуторам, собирая милостыню, прислушивался к разговорам, присматривался к тому, что где происходит.

Весной 43-го оккупационные власти принялись особенно активно угонять в неволю – в Германию – наиболее трудоспособное население. Одновременно они усиленно агитировали молодых парней поступать на службу в полицию. Иные шли туда охотно, большинство же ребят подчинялись приказу, просто не видя другого выхода, – чтобы избежать расстрела либо угона в неволю.

При очередной встрече Костя дал задание Аркадию переагитировать наиболее сомневающихся в своих поступках вновь испеченных полицаев – убедить их примкнуть к партизанам.

– Только действуй, Аркаша, очень осторожно, – предупредил его брат, – знай, что и среди друзей могут быть провокаторы. Для начала выбери одного, которого ты хорошо знаешь, скажи ему, словно бы ненароком, что тебе известна дорога к партизанам и что тот, кто придет в отряд с оружием, будет жить и воевать на равных правах со всеми. Если тот, с кем ты вел беседу, согласится – поставь перед ним условие: пусть и он, ни в коем случае не называя твоего имени, поговорит с другим человеком, которому тоже полностью доверяет. И тот, третий, должен действовать так же. Таким образом, в случае неожиданного провала не будет больших жертв... Подумай, Аркаша, – добавил Костя, – это задание очень сложное и опасное. Если почувствуешь, что не можешь – откажись.

Аркадий и не подумал отказываться. Первым для серьезного разговора наметил брата своего закадычного школьного приятеля, ставшего недавно полицаем. Вызнал, когда тот приходит домой, зашел к нему. “Ух ты, какая на тебе фрицевская форма! – сказал с нескрываемой насмешкой. – Ну и как? Хорошо тебе у немцев служится? Многих наших уже успел сдать им?”

“Не трепись! – сердито отмахнулся тот от мальчишки. – Не собираюсь никого сдавать! Это тебе, мальцу, пока ничего не грозит, а передо мной один был выбор – или расстрел за невыполнение приказа, или полиция... Здесь я хоть дома нахожусь, могу кому-то и помочь в случае чего”.

“Есть еще один выход, – тихо произнес Аркадий. – Давай выйдем из хаты, потолкуем”.

Так завязалась и потянулась от одного звена к другому хрупкая, готовая ежеминутно рассыпаться, цепочка вербовки служивших в немецкой полиции молодых парней в партизаны. В общей сложности в отряд народных мстителей перешли с оружием свыше десяти бывших полицаев, которые впоследствии честно, наравне со всеми, воевали с фашистами. С последней партией, разгромившей перед уходом в лес полицейский участок, ушел и Аркадий. Костя строго-настрого приказал ему через связного немедленно покинуть деревню, так как немцы уже заподозрили в шатающемся по округе оборванце опасного соглядатая, организовали за ним слежку.

Тогда, с приходом Аркадия в отряд, ему была вручена перед всем партизанским строем ценная награда – именной карабин. Сам прославленный партизанский комбриг пожал ему руку, много хороших слов произнес.

Все партизаны любили шустрого, непоседливого мальчишку, с добрыми улыбками слушали его спокойными вечерами, когда он, сидя у теплой, прогретой солнцем стены землянки и старательно начищая свой карабин, пел звонким голосом свою любимую песню: “Орленок, орленок, взлети выше солнца...”.

Мальчик пел и, конечно же, даже не предполагал, что все, о чем говорилось в песне, с лихвой повторится и в его жизни. Что, вопреки данному ему в отряде ласковому прозвищу “Орленок”, враги давно уже назвали его за храбрость и отвагу “Орлом”, что однажды он получит тяжелейшие ранения, но верные друзья чудом спасут его, и “жизнь возвратится” к нему.

Особенно доверительные отношения сложились у Аркадия с командиром по разведке. В затишье между боями они часто беседовали. Однажды Костя рассказал мальчику о своей морской службе на ледоколе “Ермак” и о спасении экспедиции папанинцев на Северном полюсе. У Аркадия восторженно блестели глаза, когда он слышал, с какими почестями тысячи собравшихся у причала ленинградцев встречали четверку отважных полярников, как гремела музыка, как люди, приветствуя каждого сходившего по трапу моряка, смеялись и плакали от радости, потому что все участники похода вернулись живыми и были в их глазах героями.

– Знаете, Константин Павлович, – доверительно поделился с Костей Аркадий, – я всегда мечтал быть разведчиком. Таким, как вы. А теперь... Теперь, мне кажется, – лучше стану моряком.

Увы, не довелось ему быть ни тем, ни другим... Очень не хотелось Косте посылать в тот день Аркадия в разведку. Томило какое-то дурное предчувствие, словно бы кошки скребли на душе. Но никому другому он не смог бы поручить то, что должен был сделать Аркадий. По сведениям агентуры, в окрестностях появился вооруженный до зубов отряд карателей, необходимо было собрать полные разведданные о его планах. Партизаны во что бы то ни стало первыми должны были нанести разгромный удар по врагу.

Они – Аркадий и его напарник Володя Шавранский – отправились в разведку на конях ранним утром. Держали путь на деревню Куповать, где недавно погиб, попав в засаду, легендарный комбриг Константин Заслонов. Внезапно Аркадий почувствовал слабый запах дыма – едва уловимый сладковатый аромат чужих сигарет. Засада! “Не мельтешись. Отходим к реке, – тихо сказал он Володе. – Там, в случае чего, отобьемся”. Разведчики не успели развернуть коней, как грянули выстрелы. Володя был убит сразу. Аркадий, спешившись, отстреливался из карабина до последнего патрона. Затем, зажав в руке гранату, поднялся во весь рост, крикнул окружающим его фашистам: “Подходите, гады! Ну, давайте!” Автоматная очередь прошила его в нескольких местах, с силой отбросила в сторону. Почти теряя сознание, он увидел подошедшего к нему офицера, направленное прямо в лоб черное дуло пистолета. В последний момент Аркадий, не выдержав, резко отвернул голову, сквозная пуля вошла ему в висок, выбила глаз...

В отряде услышали отзвуки дальних выстрелов, бросились на помощь. Засаду с ходу разгромили. Костя поднял на руки безвольное, залитое кровью тело мальчика, отнес к подъехавшей повозке, бережно уложил на разостланное сено. Он сам сопровождал Аркадия к вызванному с “большой земли” самолету, не скрывая слез, слушал невнятные восклицания метавшегося в бреду юного разведчика: “Мама... Карабин... Где мой карабин? Ма-ама...”. Косте не раз доводилось слышать, как даже у самых крепких, закаленных боями и невзгодами мужчин последней предсмертной фразой было короткое родное слово “мама”. А ведь отважному партизану Аркадию Барановскому всего-то исполнилось недавно тринадцать лет.

Между тем партизанская жизнь шла своим чередом. По-прежнему валились под откосы вражеские эшелоны, взлетали в воздух комендатуры, брались в плен немецкие генералы с их штабами. В мае 44-го Костя получил серьезное ранение в голень и был отправлен на лечение в один из подмосковных госпиталей. У него началась гангрена, но, к счастью, врачи сумели сохранить ногу, и через несколько месяцев он снова появился в своем отряде. Однако война уже шла к концу, близился долгожданный мир. После расформирования бригады Костя был направлен на хозяйственную работу в Выборг. Через несколько лет он с семьей (к счастью, его жена и дочь остались живы) вернулся на родину, в Стрельну, стал работать на местной электроподстанции диспетчером. Затем, получив квартиру в Ломоносове, долгие годы, до самого выхода на пенсию, продолжал трудиться в системе “Ленэнерго”.

И все это время брат никогда не забывал Аркадия. В те годы в Ломоносове существовала промартель, где работали слепые люди, изготовлявшие какие-то несложные бытовые предметы. Костя, встречая на улицах мужчин в черных очках, неуверенно простукивающих палками края тротуаров, внимательно присматривался к ним. А вдруг... А вдруг Аркадий все-таки выжил, и он узнает сейчас в ком-то из них знакомые черты.

А Аркадий действительно “всем смертям назло” остался жив, и пути двух народных мстителей пересеклись еще раз. Как-то в середине 70-х годов Константин неожиданно получил письмо из Белоруссии от пионеров дружины имени Бориса Петрова. Юные следопыты просили его рассказать о героических действиях партизанской бригады номер два и о его, заместителя командира бригады по разведке, личных подвигах. Брат ответил им, что рассказывать ему о себе нечего, – мол, воевал, как считал нужным, а посоветовал ребятам разыскать, если, конечно, тот жив, настоящего героя, в ту пору их сверстника, Аркадия Барановского. Каково же было его удивление, когда он читал полученное от следопытов второе письмо: “У нас большая радость. Мы отыскали героя, о котором вы нам писали”. К письму прилагался и адрес Аркадия.

Завязалась переписка. Вот что написал Аркадий Константину: “...Когда меня доставили в госпиталь, мне нужна была срочная операция, но врачи были в сомнении – вряд ли выживу и перенесу наркоз. Меня осмотрел хирург и сказал, что хотя я серьезно истощен кровью, зато сердце исключительно крепкое. Остатки правого глаза мне удалили сразу же... Через три недели сделали другую операцию, потом еще одну...”.

Строки из другого письма: “...Вы спрашиваете, какие я имею награды? Стыжусь я отвечать на этот вопрос. Я даже вам солгал, Константин Павлович, что у меня есть медаль партизана Великой Отечественной войны. Нет ее у меня. Но я за это не обижаюсь, потому что некогда было в то время этим заниматься...”.

Забегая вперед, надо сказать, что впоследствии Аркадий Филиппович Барановский получил не только причитающуюся ему партизанскую медаль, но и все положенные от государства льготы.

Весть о переписке двух бывших партизан и о том, как они нашли друг друга, достигла редакции газеты “Известия”. На ее страницах был опубликован большой очерк, вызвавший целый поток писем от читателей в адреса А. Ф. Барановского и К. П. Федорова. А вскоре они оба получили приглашение в Москву на Центральное телевидение, где предполагалось сделать о них передачу... Поднимаясь по лестнице в указанный в его пропуске павильон, Константин увидел сидящего на подоконнике невысокого, в темном костюме человека с черной повязкой на правом глазу. Внезапно больно кольнуло сердце. Аркадий? А тот уже по-мальчишески ловко соскочил с подоконника, стремительно подошел к нему: “Константин Павлович! Наконец-то...”

Они оба, вытирая покрасневшие глаза, делились друг с другом событиями прожитых лет, когда вышедшая из дверей павильона сердитая редакторша в досаде уставилась на них: “Господи, вы уже вместе?! Вы же все испортили! Мы планировали показать зрителям внезапную вашу встречу, ведь в этой-то внезапности – вся соль передачи!”

Ну, в чем там “соль” – судить телевизионщикам. Для них же обоих главным было – снова увидеться, поговорить о жизни, повспоминать, понимая друг друга с полуслова, о прошлом...

...Вторая мировая война. Или – Великая Отечественная... С того давнего памятного дня 22 июня, перевернувшего жизнь не только каждого человека, каждой нашей семьи, но и всей страны, даже в какой-то степени – мира в целом, прошло более шести десятилетий. Уверена – для многих людей, судьбы которых коснулась в той или иной мере война, день Победы над страшным фашизмом является самым светлым, самым большим и радостным праздником на земле. Таковым он был всегда, таким есть, таким останется для меня и для моих братьев, пока мы живы и пока память способна хранить все пережитое.

“Фронтовики, наденьте ордена”, – обращаюсь я словами песни в этот день к Константину и Ивану. И они послушно извлекают из шкафов, снимают с плечиков свои старомодные, с залоснившимися от времени лацканами пиджаки с рядами орденских планок и медалей на груди, пригладив на висках редкие седые волосы, усаживаются, торжественно-смущенные, за празднично накрытый стол. В последний раз мы собрались в доме Константина – сейчас он живет в Петродворце, – после неизбежных “военных” воспоминаний (в такой день они – обязательны!) решили снова послушать давнее “говорящее” письмо, присланное когда-то Косте Аркадием. На старый, извлеченный из кладовки, теперь уже тоже давно вышедший из моды магнитофон поставили пленку с записью. Бобины с тихим потрескиванием закрутились, раздался далекий, слегка измененный техникой голос: “Дорогой Константин Павлович...” После сердечных поздравлений с праздником Великой Победы и последующих затем пожеланий “жить и не тужить еще лет сто”, а также здоровья, счастья и успехов во всем и везде, – после этого голос Аркадия произнес: “А таперь (по-белорусски), таперь, дорогой Константин Павлович, мой старший внук сполнит для вас песню...” Громко, словно это было рядом, раздались звуки знакомой мелодии, и звонкий мальчишеский голос, мгновенно – в который уже раз! – заставив сжаться сердце, запел:

…Орленок, орленок, товарищ крылатый,

Ковыльные степи в огне...

К концу исполнения песни в мелодию часто и не очень впопад стали вдруг вплетаться посторонние – резкие, словно бы металлические звуки. Помню, при давнем, первом прослушивании мы подосадовали: испорчена пленка, что ли? Оказалось – нет. После завершения песни Аркадий Филиппович разъяснил ситуацию: “Извиняйте, дорогой Константин Павлович, за лишние шумы во время пения. Это мой младший внук пытался аккомпанировать брату – стучал молотком по тазу...”.

Жизнь продолжается.

Михаил Назаров • Россия накануне революции и февраль 1917 года (Наш современник N2 2004)

МИХАИЛ НАЗАРОВ

Россия

накануне революции

и Февраль 1917 года

Свержение российской монархии в феврале 1917 года и в западной, и в советской историографии принято оправдывать “вековой отсталостью” России и “тяжким гнетом царизма”, который довел “бесправный и голодный” народ до свержения “ненавистного режима”. Факты, однако, свидетельствуют и об ином облике России накануне революции, и об иных революционных силах – совсем не народных.

В частности, партия большевиков в антимонархической Февральской революции участия не приняла и даже не ожидала ее. Известно публичное заявление Ленина в январе 1917 года в Швейцарии, что он не рассчитывает дожить до грядущей революции, но что ее увидит молодежь*... Состоявшуюся вскоре революцию Ленин, знавший слабость подпольных революционных сил в столице, верно расценил как результат “заговора англо-французских империалистов” (в “Письме издалека” от 8.3.1917). И другой коммунистический вождь, Г. Зиновьев, писал в 1923 году, что большевистская партия “не сыграла решающей роли в Февральскую революцию, да и не могла сыграть, потому что рабочий класс был тогда настроен оборончески”**. По признанию того же Зиновьева на XI съезде РКП(б), численность партии к моменту Февральской революции составляла лишь около 5000 человек***, к тому же ее вожди находились в эмиграции.

Однако, прежде чем рассмотреть движущие силы Февраля, сначала покажем царскую Россию, “которую мы потеряли”, в тех же материальных социально-экономических категориях, в которых ее критикуют противники.

Социально-экономическое

развитие России накануне революции

Нередко для доказательства культурной, правовой и экономической “отсталости” дореволюционной России приводят примеры из середины, а то и начала XIX века. Действительно, в те времена было много неприглядного. Однако к началу XX века и тем более к 1913 году (последний год перед войной) в России произошли огромные изменения в сторону всесторонне развитого правового государства*.

Прежде всего отметим, что благодаря реформам Александра II и политике Александра III с 1890-х годов начался небывалый подъем российской экономики. Этому способствовали также введенные в 1891 году протекционистские таможенные тарифы, защищавшие отечественного производителя. Вместо притока импортных товаров это дало приток иностранных капиталов для организации производства на месте; к 1914 году они составили 1,8 млрд рублей. Даже “Большая советская энциклопедия” признала: “В России иностранный капитал функционировал принципиально иначе, чем в странах колониального и полуколониального типа. Основанные с участием иностранных капиталовладельцев крупные промышленные предприятия являлись неразрывной частью российской экономики, а не противостояли ей”**.

В 1897 году была введена устойчивая золотая валюта, покупная способность которой не поколебалась в дальнейшем даже в годы войны (один рубль все время равнялся 2,16 немецкой марки и 0,51 доллара США). До начала Мировой войны в обычном обороте имели хождение золотые и серебряные рубли, а более удобные бумажные деньги без ограничений разменивались на золото. В 1913 году золотой запас России более чем на 100% покрывал бумажные деньги (тогда как у главных военных противников, Германии и Австро-Венгрии, золотое покрытие составляло лишь около 50%). Важную роль дирижера для хозяйства страны играли кредиты Государственного банка, финансировавшего ключевые отрасли, важные для общего экономического роста, и кредиты также государственных – Крестьянского (с 1882 г.) и Дворянского (с 1885 г.) – банков.

Среднегодовые темпы роста российской экономики на протяжении целой четверти века превосходили  развитие всех других развитых стран, составив 8% в 1889—1899 гг. и 6,25% в 1900—1913 гг. (снижение темпа объясняется войной с Японией и попыткой “первой революции”). Причем успешно развивались не только производство металлов, нефти, леса и прочего сырья, но и самые передовые отрасли: химия, электротехника, машиностроение (например, с 1909-го по 1913 год производство двигателей внутреннего сгора-ния выросло на 283,5%), авиастроение (достаточно назвать самые мощные в мире самолеты “Витязь” и “Илья Муромец”, созданные в 1913—1914 годы конструктором И. И. Сикорским).

Резкое сокращение импорта в годы Первой мировой войны (были перерезаны главные пути ввоза через Черное и Балтийское моря) еще больше побуждало русских промышленников развивать отечественное машино-строение. Несмотря на войну, российская экономика продолжала расти: по сравнению с 1913 годом она составила в 1914 году 101,2%, в 1915 – 113,7%, в 1916 – 121,5%.

С 1880-го по 1917 год было построено 58 251 км железных дорог, ежегодный прирост составил 1 575 км. Количество перевозимых грузов ежегодно увеличивалось на 7%. Пароходный торговый флот за десять довоенных лет увеличился на 32,1%, его грузоподъемность на 41%. (Для сравнения: за такое же время при советской власти, с окончания гражданской войны до 1956 года, железных дорог было построено 36 250 км с ежегодным приростом в 955 км. Вообще из-за страшной разрухи в годы гражданской войны СССР достиг дореволюционного уровня экономики лишь к 1930-м годам.)

Сельское хозяйство накануне революции также показало заметный прирост: только за 1908—1912 годы (благодаря столыпинской реформе) в сравнении с предыдущим пятилетием производство пшеницы выросло на 37,5%, ячменя – на 62,2%, овса – на 20,9%, кукурузы – на 44,8%. Россия стала главным мировым экспортером зерновых: в годы хорошего урожая (например, в 1909—1910 годы) их вывоз составлял 40% мирового экспорта, в годы плохого урожая (1908 и 1912 годы) уменьшался до 11,5%; в 1913 году – 30% (8,1 млн тонн).

С 1900 по 1913 годы экспорт русских товаров возрос в 2 раза (хотя преобладала продукция сельского хозяйства), все эти годы значительно превышая ввоз. В 1913 году было вывезено товаров на сумму в 1,52 млрд рублей при ввозе на 1,37 млрд рублей (в предыдущие годы разница была еще больше). Вследствие положительного торгового баланса происходило постоянное увеличение золотого запаса страны (он составил 1,7 млрд рублей накануне Мировой войны – третий в мире).

Рост денежных вкладов в сберкассы и банки увеличился с 2,24 млрд рублей в 1900 году до 5,27 млрд в 1914 году – что свидетельствует об улучшении материального положения населения (заработная плата за это время возросла в 2—3 раза) и о лучших возможностях инвестиций из внутренних, а не иностранных средств. По данным английского историка Н. Стоуна, доля иностранных капиталовложений в России сократилась с 50% в 1904 году до 12,5% накануне Мировой войны*, потому что росло конкурентоспособное отечественное производство (хотя и финансисты, близкие к мировой закулисе, возможно, знали о предстоящей войне и ее главной цели, заблаговременно выведя свои капиталы).

Правда, общая (внешняя и внутренняя) государственная задолженность России выросла с 6,63 млрд рублей в 1902 году до 9,04 млрд в 1909 году – из-за дорогостоящей войны с Японией и долгосрочных кредитов на постройку железных дорог. Но в дальнейшем, до начала Мировой войны, она неуклонно уменьшалась и в количественном, и особенно в процентном отношении к объему государственного бюджета, ибо гораздо быстрее увеличивались доходы государства. В 1913 году государственный долг составлял 8,85 млрд рублей при расходах бюджета в 3,4 млрд (у Франции, например, государственный долг тогда составлял 12,2 млрд при гораздо меньшем бюджете в 2 млрд; у Германии долг был сравним с российским: 9,5 млрд рублей при бюджете в 4,5 млрд).

На обслуживание внешнего долга России в 1913 году уходило лишь 5,4% бюджетных расходов, на обслуживание внутреннего долга – 7,1%. Тогда как на производительные инвестиции в государственный сектор направлялось 32,7% бюджета (плюс 2,9% в частный сектор), на оборону 28,5%, на административный и полицейский аппарат 8,7%, на просвещение 4,3%. Доходы бюджета возросли с 1,7 млрд рублей в начале 1900-х годов до 3,4 млрд в 1913 году, причем госбюджет был бездефицитным.

Правда, даже в 1913 году основной отраслью российской экономики было сельское хозяйство (оно давало 55,7% дохода). По объему промышленного производства Россия занимала только пятое место в мире (США – 35,8%, Германия – 15,7%, Великобритания – 14%, Франция – 6,4%, Россия – 5,3%). Однако Россия постоянно увеличивала эту долю благодаря опережающим темпам развития, а по концентрации производства (доле крупных современных предприятий) вышла даже на первое место в мире**.

При этом Россия являла собой редкий в то время образец многоукладной экономики, когда частный сектор сочетался с кооперативным (к началу 1914 года было 30 тысяч кооперативов с числом членов свыше 10 млн человек) и с мощным государственным сектором хозяйства, который задавал тон (ему принадлежали две трети железных дорог, рудники, паровозостроение, военные заводы). Это значит, что национальный продукт в меньшей степени, чем на Западе, присваивался верхушечным частным капиталом, а служил всему государству и обществу. До 60% госбюджета составляли доходы государственного сектора экономики, затем – таможенные пошлиы и т. п.; прямые налоги (с земли, недвижимости и капиталов) составляли только 8%; прогрессивно-подоходный налог, в отличие от западных стран, отсутствовал.

Часто в доказательство “низкого уровня жизни” дореволюционной России сравнивают с Западом только социально-экономические показатели официальной статистики “на душу населения” (зарплату, потребление и т. п.). Но ведь уровень жизни зависел и от плохо учитываемого статистикой натурального хозяйства, очень распространенного в России, и от неучитываемой крестьянской торговли на базарах и ярмарках – то есть в действительности потребление было гораздо выше*. С другой стороны, в России уровень жизни определялся не только материальными критериями, но и русской нестяжательной культурой труда, довольствующейся необходимым для жизни достатком (тогда как на Западе важнее максимальная денежная прибыль), и тем, как народ распоряжается своим материальным достатком (русский центр всегда оказывал помощь окраинным народам, тогда как западные империи лишь извлекали прибыль из своих колоний). Разные народы могут считать для себя первоочередными разные потребности (биржу или церковь). Но можно ли, например, насельников монастыря считать отсталыми потому, что у них “нулевое душевое потребление” мяса?

Согласно рассматриваемой статистике, средние доходы населения в западных странах были в два-три раза выше, чем в России, но и средние цены на продовольствие, основные необходимые товары, квартиры – в два раза выше. Приведем сравнительную таблицу** нескольких специально рассчитанных показателей уровня жизни квалифицированного рабочего (исходя из средних зарплат и цен) в трех разных государствах, из которой можно видеть, что кое в чем дореволюционная Россия почти не уступала даже современным странам:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю