355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наш Современник Журнал » Журнал Наш Современник №2 (2004) » Текст книги (страница 17)
Журнал Наш Современник №2 (2004)
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 02:28

Текст книги "Журнал Наш Современник №2 (2004)"


Автор книги: Наш Современник Журнал


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Имеется ли здесь хоть какое-то основание обвинять Шолохова в “чуждости казачеству” и “непонимании кипевшей вокруг борьбы”?

А теперь по существу вопроса о “белых” и “красных”. Его трактовка Макаровыми свидетельствует о “непонимании” как раз ими “кипевшей вокруг борьбы”.

Если иметь в виду участников Вешенского восстания, то они, как нами уже указывалось, и в самом деле не называли и не считали себя “белыми”, сохранив даже обращение друг к другу “товарищ”.

Что же касается Донской армии, то она, вопреки утверждениям Макаровых, без сомнения была “белой” и считала себя таковой. Донская армия защищала от большевиков не только “родной край – Всевеликое Войско Донское”, но великую и неделимую, причем белую, а не красную Россию.

Макаровы представляют дело так, будто Донская армия воевала с красными во главе “донского атамана, избранного Войсковым Кругом”. В действительности уже 26 декабря 1918 года Деникин объявил в приказе: “По соглашению с атаманами Всевеликого Войска Донского и Кубанского, сего числа я вступил в командование всеми сухопутными и морскими силами, действующими на Юге России”. И он оставался главнокомандующим всех белогвардейских сил Юга России, включая Донскую армию, до трагедии их исхода из Новороссийска в марте 1920 года.

Цели совместной борьбы “донцов” и “добровольцев” изложил в своей книге “Борьба с большевизмом и участие в борьбе донского казачества” (Прага, 1921) начальник разведывательного и оперативного отделений штаба Донской армии генерал Добрынин: “В этой борьбе на казаков легла главная тяжесть напряжения, и вместе с добровольцами они приняли на себя обязанности авангарда России и всей Европы, как некогда являлись таким же авангардом против натиска азиатских орд”.

Куда же отнесут Макаровы в свете этих слов Донскую армию и начальника ее разведки полковника Добрынина – к “зеленым”?..

Далее Макаровы “уличают” Шолохова еще в одной “неграмотности”: в упоминании “офицерских штурмовых отрядов”, сражавшихся с красными на Дону. Они приводят следующую выдержку из романа:

“...красные удерживают Усть-Медведицкую... С нашей стороны, кроме дивизии генерала Фицхелаурова и двух штурмовых офицерских отрядов, подошла целиком шестая бригада Богатырева и наша первая дивизия” (VII. 9. 535); “Наутро Усть-Медведицкую с боем заняли части 5-й дивизии генерала Фицхелаурова...” (VII. 11. 545).

Макаровы утверждают, будто эти слова – вымысел Шолохова, который как в капле воды отражает его “незнание и непонимание происходивших событий, тенденциозность и использование расхожих идеологических штампов советской пропаганды в качестве источника своих представлений и образов”. Почему? Да потому, – утверждают Макаровы, – что “в Донской армии никаких офицерских отрядов не было! Шолохов путает с Добровольческой армией...”.

Суровый вердикт! Разнос в традициях худших образцов советской идеологической пропаганды. Но основан он на неверном исходном посыле. Внимательное прочтение процитированного Макаровыми отрывка свидетельствует, что Усть-Медведицкую штурмовали одновременно 5-я дивизия Донской армии, штурмовые офицерские отряды, которые не входили в состав 5-й дивизии генерала Фицхелаурова, шестая повстанческая бригада Пономарева и 1-я повстанческая дивизия Мелехова, да кроме того, как явствует из последующего текста, еще и “английская батарея”, принадлежавшая “кадетам” – деникинцам, запряженная в шестерную упряжку мулов.

“Пока мы с вами на равных правах, – резонно заявляет Фицхелаурову Григорий Мелехов, – вы командуете дивизией, и я тоже” (4, 97). Из текста романа очевидно, что не только 1-я дивизия Григория Мелехова, но и “офицерские штурмовые отряды”, и “английская батарея” на мулах не входили в 5-ю дивизию Донской армии генерала Фицхелаурова, который координировал наступление на Усть-Медведицкую, но сражались рядом, как самостоятельные боевые единицы.

Макаровы приписали Шолохову включение офицерских штурмовых отрядов в 5-ю Донскую дивизию генерала Фицхелаурова, заявив, что “в Донской армии никаких офицерских отрядов не было”, после чего обрушились на него с очередными обвинениями в “безграмотности” и “невежестве”.

Кто же на самом деле проявляет безграмотность и невежество, применяет антинаучные методы исследования и полемики, основанные на искажении фактов?

Продолжая атаку на Шолохова, выставляя его “безграмотным невеждой”, Макаровы в главке “Белые” и “красные” выдвигают еще одно обвинение против писателя, который будто бы “плохо представлял само устройство казачества с его выборным атаманом, Донским правительством, Донской армией. Устами Пантелея Прокофьевича Шолохов называет Краснова наказным (то есть назначенным) генералом... В точности такую же ошибку мы встречаем в словах Кудинова… и в авторской речи Шолохова...

Та же ошибка с “наказным” атаманом, отмеченная еще Медведевым, встречается у Шолохова в “Донских рассказах”.

Можно указать на книгу Антонова-Овсеенко как на возможный источник этой ошибки в романе: “2-го декабря, при избрании наказного атамана, Каледин получил почти 90% всех голосов...”.

Действительно, в “Тихом Доне” генералы Каледин, Назаров и Краснов именуются “войсковыми наказными атаманами”.

Что это – и в самом деле “невежество” Шолохова, незнание того, что Петр I отменил выборность войсковых атаманов, возглавлявших Войско Донское, и сделал их “наказными”, назначенными царем, а в 1917 году Войсковой Круг Войска Донского получил право своих атаманов выбирать?

Но в примечании к слову “атаман” уже в первой части романа подробно излагается история вопроса:

Атаман – у казаков в царской России так назывался выборный начальник всех степеней. Во главе Донского войска стоял войсковой атаман , во главе станиц – станичные атаманы , при выступлении Казацкого отряда в поход выбирался особый, походный атаман. В широком смысле это слово значило – старшина. С окончательной утратой самостоятельности донского казачества звание атамана всех казачьих войск было присвоено наследнику престола; фактически казачьими войсками управляли наказные (то есть назначенные) атаманы ” (1, 39), что было отменено после февральской революции 1917 года”.

И тем не менее на страницах “Тихого Дона”, да и “Донских рассказов”, самые разные персонажи, да и сам автор, продолжают называть избираемых на Войсковом Круге атаманов “наказными”.

Что это – ошибка или, возможно, что-то другое?

В большинстве случаев название войскового атамана “наказной” сочетается в романе с информацией о том, что он тем не менее был выборным . “Двадцать девятого января съехавшимися на Круг делегатами он (генерал Назаров. – Ф. К. ) был избран войсковым наказным атаманом” (2, 301). Африкан Богаевский в “Тихом Доне” называется “вновь избранным войсковым наказным атаманом” (3, 366).

Но вслушаемся в слова Пантелея Прокофьевича, который весной 1918 года был делегатом Войскового Круга и выбирал в войсковые атаманы Всевеликого Войска Донского генерала Краснова. Макаровы ссылаются на них как на самую вопиющую ошибку Шолохова:

“– Я, братец ты мой, когда был на Войсковом Кругу, так я с самим наказным атаманом чай внакладку... – начал было Пантелей Прокофьевич и умолк” (4, 115).

Как прикажете старому казаку, самолично избиравшему генерала Краснова вождем Всевеликого Войска Донского, его именовать: “выборным атаманом”? – не звучит, а потому не привилось, не вошло в язык. “Войсковым атаманом”? – маловато для Краснова, тем более что рядом с ним – “войсковой походный атаман” Попов.

Вот и называет Пантелей Прокофьевич Краснова по традиции и по привычке “наказным” атаманом, подчеркивая этим, что он – самый главный, главная власть. Вот почему для Пантелея Прокофьевича и дворец, где он пил чай с Красновым, – дворец “наказного” атамана, и сам Краснов, в выборах которого он принимал участие, невзирая на всю его очевидную выборность, оставался атаманом “наказным”.

Такова тайна народного языка – стихии консервативной, трудно поддающейся изменениям. По справедливому наблюдению В. Васильева, дед Гришака все еще величает турков “янычарами”, хотя янычарское войско перестало существовать в Турции еще в 1826 году.

Так что не у Антонова-Овсеенко заимствовал Шолохов выражение “наказной атаман” применительно к избиравшимся в 1917 – 1919 годах войсковым атаманам, а у народа. И не ошибка это Шолохова, не проявление его “невежества”, а свидетельство его удивительного языкового чутья, глубочайшего знания родного языка.

Войсковых атаманов на Дону выбирали так недолго, что язык не успел выработать соответствующее лексическое обозначение для этой процедуры.

К пониманию существа этой мнимой “ошибки” Шолохова, которая на самом деле свидетельствовала о точности его языкового слуха и знании народной речи, наиболее близко подошел Г. Ермолаев. Он справедливо подчеркивал, что пример этот имеет прямое отношение к проблеме авторства: “Не может быть вопроса, знал ли Крюков, будучи секретарем Войскового Круга, что означает выражение “наказной атаман”. Автор “Тихого Дона” попросту связал слово “наказной” с понятием “главный”.

Где расположен хутор Татарский?

Целенаправленный интерес Макаровых к “заимствованиям”, а следом – “неточностям” и “ошибкам” Шолохова с последующим негативным комментированием этих, часто ими же придуманных, “ошибок” отнюдь не случаен. Он входит, как наиважнейшая составная часть, в разрабатываемую ими концепцию авторства “Тихого Дона”, которую они предлагают как дополнительную к версии И. Н. Медведевой-Томашевской и Р. Медведева.

Макаровы, как им представляется, нашли решение одной из самых трудных проблем “антишолоховедения”: если автор “Тихого Дона” Крюков, то как объяснить присутствие в романе столь широкого круга письменных источников, опубликованных уже после его смерти? По предложенной ими схеме, “Тихий Дон” расчленяется, условно говоря, не по горизонтали, а по вертикали. Если по гипотезе Медведевой-Томашевской все (вспомним слова Р. Медведева) “хорошие” главы писал Крюков, а “плохие” – Шолохов, если, по версии самого Р. Медведева, – всё, что за “белых”, в романе написано Крюковым, а всё, что за “красных” – Шолоховым, то, по концепции Макаровых, “соавтор” (Шолохов) написал в “Тихом Доне” лишь хроникальные главы, связующие в романе, где как раз и были использованы опубликованные после смерти Крюкова источники. А весь остальной массив текста был написан Крюковым. Таким путем они пришли к выводу “о существовании в тексте “Тихого Дона” двух в корне отличающихся друг от друга слоев. Первый из них можно условно назвать “казачьими” главами “Тихого Дона” (поскольку на их страницах разворачивается трагическая судьба донского казачества), а второй – “вставными” главами, связками, которые выполняют вспомогательную роль и заметно выделяются из общего повествования. Эти части текста различаются по генезису, действующим лицам, по роли, которую они играют в реализации замысла автора “Тихого Дона”. “Именно во “вставных” главах, – утверждают Макаровы, – сосредоточено большинство грубых фактологических и хронологических ошибок”.

Таким образом, они механически расчленили роман на две неравные части: “хроникальную”, состоящую из информационных “связок”, и “казачью”, воспроизводящую “художественный мир эпопеи”, отдав первую Шолохову, а вторую Крюкову. Различие в художественных особенностях этих двух слоев романа и в самом деле очевидно, но для филолога оно элементарно объяснимо. Историко-хроникальные эпизоды в романе, являющемся по жанру историко-эпической хроникой, решают свою художественную задачу, а главы “казачьи”, повествующие о глубочайших психологических драмах, о трагических столкновениях человеческих характеров, – свою. Комплексность художественных задач, а также многообразие жизненного материала в романе и определяют наличие нескольких стилистических слоев. Главы, где описывается жизнь хутора Татарского, драматические взаимоотношения Григория и Аксиньи, по стилю, конечно же, отличны от глав, где рассказывается о военных действиях, или от глав, посвященных деятельности Бунчука, и уж тем более от “письма” студента-вольноопределяющегося Тимофея. Однако эти различия ни в коей мере не означают, что эти столь различные по манере письма художественные слои романа были написаны разными авторами. В противном случае нам пришлось бы искать для “Войны и мира” какого-то, неизвестного пока миру, автора “философских” глав.

Макаровы пытаются доказать, будто Шолохов вообще не мог написать основную – художественную часть “Тихого Дона”. Только если, с точки зрения “литературоведа Д*” или Р. Медведева, Шолохов не мог написать “Тихий Дон” по причине политических “продкомиссаровских” позиций, то, по мнению Макаровых, он не мог написать “Тихий Дон” в силу “безграмотности и невежества”. Вот почему Макаровы с таким упорством выискивают на страницах романа примеры, которые подтвердили бы его “безграмотность и невежество”. Однако факты свидетельствуют о невежестве Макаровых, а не Шолохова. Проверив, с опорой на источники, обвинения Шолохова в “безграмотности и невежестве”, выдвинутые ими, мы убедились, что эти “ошибки” сводятся к давно известной в шолоховедении описке с Гундоровским Георгиевским полком да неточной дате секретевского прорыва.

Это не значит, что в огромной по масштабам и размаху действия эпопее Шолохова нет погрешностей, неточностей и ошибок. Ермолаев выявил в романе немало фактических погрешностей и разногласий с новейшими данными исторической науки, мимо которых, кстати, прошли Макаровы, – особенно в главах, посвященных Вешенскому восстанию.

Однако проблема так называемых “ошибок” Шолохова в “Тихом Доне” не имеет никакого отношения к проблеме авторства. “Ошибки” Шолохова, подлинные или мнимые, никак не могут служить доказательством того, что этот роман написал Крюков.

В качестве доказательства того, что его основная “казачья” часть написана Крюковым, Макаровы представляют не факты, но все ту же, правда, несколько модифицированную, гипотезу о наличии будто бы двух редакций “Тихого Дона”, двух версий романа, которые, правда, никто никогда в глаза не видел. Первая, ранняя версия романа была якобы привязана к родному для Крюкова Усть-Медведицкому округу, а поздняя – к Вешенскому, что связано с тем, что в марте 1919 года началось Вешенское восстание. Тогда-то автор, то есть сам Крюков, а не какой-то там Громославский, как утверждал Мезенцев, и поменял географию в романе. Так, на взгляд Макаровых, снимается вопрос о топографии и топонимике “Тихого Дона”, об их привязанности к Вешенскому юрту. “Внесенные изменения в “географические координаты” художественного пространства привели к тому, что основные казачьи персонажи “Тихого Дона”, фокус описываемых автором событий гражданской войны на Дону переместились в эпицентр героического восстания казаков на верхнем Дону весной 1919 года. ...Начало восстания повлекло за собой переработку автором текста “Тихого Дона” , такую, что автор романа перенес свое повествование и поместил его в эпицентр восстания (выделено Макаровыми. – Ф. К. ). Такая эволюция в работе над текстом возможна в единственном случае – когда автор создает свое произведение параллельно, синхронно с событиями, которые он описывает”.

В книге Макаровых не приведено ни одного свидетельства, ни одного документального подтверждения, что такого рода операция – написание Крюковым текста на материале Усть-Медведицкого округа с последующей переработкой его в текст, где действие происходит в эпицентре Вешенского восстания – в станице Вешенской и близлежащих к ней хуторах и станицах, имела место. Все это – досужий вымысел, ничем не подтвержденный. “…Когда создавалась ранняя редакция “Тихого Дона”, – фантазируют Макаровы, – автор еще не знал о том, что в конце зимы 1919 года разразится Вешенское восстание, и поэтому поместил своих персонажей в иные места сообразно со своим первоначальным замыслом. Если бы автор начал свой труд над казачьей эпопеей во времена, когда восстание уже состоялось и вошло в историю донского казачества, то у него не было бы ровным счетом никаких причин для первоначального помещения своих героев в Усть-Медведицкий округ, а в дальнейшем, с помощью трудоемкой и объемной переделки текста, перемещения географии романа на новое место, в Верхне-Донской округ”.

Выдвигая столь “смелую” гипотезу, Макаровы не позаботились об ответах на огромное количество возникающих вопросов. По этой гипотезе получается, что именно в Усть-Медведицком округе надо искать прототипы основных героев и персонажей “Тихого Дона” – таких, как Григорий и Петр Мелеховы, купец Мохов и отец Виссарион, Иван Алексеевич Котляров и Валет, братья Шамили-Ковалевы и Лукашка-косая; жителями Усть-Медведицкой или даже Глазуновской были Харлампий Ермаков и Павел Кудинов. Что именно Крюкову Харлампий Ермаков поведал свою “служивскую” биографию, хотя Крюков – и это доказано документально – даже не подозревал о существовании Ермакова. Что Крюков, находившийся за пределами огненного кольца восставших, не имея к ним никакого доступа до их воссоединения с Донской армией, писал хронику восстания – параллельно, синхронно с событиями, о которых идет речь в романе. Что после прорыва фронта и воссоединения Донской армии и Армии повстанцев он продолжил эту “параллельную хронику”, одновременно осуществляя “трудоемкую и объемную переделку текста”, перемещая географию своего романа из Усть-Медведицкого в Верхне-Донской округ, доведя повествование до отступления в Новороссийск.

У Макаровых хватило разума “отдать” Шолохову хотя бы главы, действие которых развивается после смерти Крюкова, правда, оговорившись, что эта проза якобы иного, конечно же, худшего качества.

В главах, посвященных обстоятельствам Вешенского восстания, Харлампию Ермакову и Павлу Кудинову, мы документально показали, что какой бы то ни было “сторонний летописец”, который “синхронно с событиями” описывал бы ход восстания, находившегося в огненном кольце красных войск, был исключен. Он просто не мог бы туда попасть. И уж тем более таким летописцем во время восстания не мог быть Крюков, все эти месяцы находившийся в Новочеркасске, выше головы загруженный политической и журналистской работой.

Не существует никаких следов того, что после воссоединения повстанцев с Донской армией Крюков побывал в Вешенском округе, что он встречался или хотя бы был знаком с Харлампием Ермаковым или с каким-то другим участником восстания. В его дневниках, записных книжках, корреспонденциях нет и следов интереса к Вешенскому восстанию (за пределами того, что диктовала его работа в газете).

Почти сразу после прорыва и воссоединения повстанцев с белой армией в августе 1919 года, когда красные вновь начали наступление, Крюков, как мы помним, вообще расстается со “штатской” жизнью, записавшись добровольцем в действующую армию.

У него были и личные причины для такого решения: красные расстреляли его брата и глухонемую сестру, разграбили его дом с богатой библиотекой. Сам он в 1918 году чудом спасся от расстрела – благодаря помощи Филиппа Миронова.

“Донские ведомости” 12 сентября 1919 года сообщали: “В Усть-Медведицкую дружину зачислен известный донской писатель и секретарь Войскового Круга Федор Дмитриевич Крюков”. За неделю до этого, 6 (19) сентября 1919 года, “Донские ведомости” напечатали его корреспонденцию из Усть-Медведицкой: “Красные, занимая станицы и хутора по р. Медведице, нашли там только женщин-старух и детей. Все мужское население, до дряхлых стариков включительно, эвакуировалось за Дон и на сполох своего Донского Атамана дружно отозвалось, стало поголовно под ружье. Чувствуется при организации дела защиты недостаток культурных сил”.

Похож ли здесь Крюков на того летописца донского восстания, который тратит свои “культурные силы” на “трудоемкую и объемную переделку текста” ранее начатого романа? Начиная с сентября Крюков, как и вся Донская армия, находился в тяжелейшем походе, завершившемся новороссийским исходом и смертью писателя.

Вот почему гипотеза Макаровых о двух “редакциях” крюковского текста, о переделке им “усть-медведицкого” варианта романа “Тихий Дон” в “вешенский” – за пределами реальности.

И тем не менее они стремятся вычленить из текста “Тихого Дона” некий его “усть-медведицкий” вариант. Нащупать некий “усть-медведицкий” след, будто бы связывающий “Тихий Дон” с Ф. Д. Крюковым. Первое их доказательство тому – место расположения хутора Татарского в “Тихом Доне”. Этот хутор, как уже говорилось, – единственный придуманный автором, – в романе не имеет определенных географических координат, что и дает Макаровым надежду найти хоть какие-то следы, связывающие “Тихий Дон” с Крюковым.

Усть-медведицкий след в расположении хутора Татарского они нашли в главе 23-й первой части романа, где на свадьбе Григория Мелехова и Натальи ведут пьяную беседу два заслуженных казака – дед Гришака и дед Максим Богатырев. Выясняется, что один из них – Максим Богатырев – служил в легендарном 17-м Донском казачьем имени генерала Я. П. Бакланова полку, который комплектовался в Усть-Медведицком округе. “Следовательно, – заключают Макаровы, – наиболее вероятно, что именно этот округ, центр которого находился в нескольких десятках километров от Вешенской станицы, ниже по течению Дона, и был первоначально родиной героев “Тихого Дона”, где-то здесь поместил автор (то есть Крюков. – Ф. К. ) Мелеховский курень на краю хутора Татарского – с названием вымышленным, но явно неслучайным.

И именно здесь родился и жил, писал свои рассказы, избирался казаками в Государственную думу и на Войсковой Круг, а когда подошла нужда – сражался за родную донскую землю русский писатель Федор Дмитриевич Крюков”.

Сказано с полной определенностью и – я бы сказал даже – торжественно.

На чем основана эта уверенность?

На Дону не было исторически утвердившегося порядка службы, по которому донские казачьи полки имели постоянные номера, прикрепленные к одному из шести участков (округов) Войска Донского. Известно, что из усть-медведицких станиц казаков брали на службу в 3-й Донской казачий имени Ермака Тимофеевича и в 17-й Донской казачий имени генерала Я. П. Бакланова полки.

Макаровы приводят диалог двух дедов:

“– Чей же будете? Из каких?

– Вахмистр Баклановского полка Максим Богатырев.

– Родствие Мелеховым?

– Ага, дедом довожусь..” (1,109—110).

И – восклицают:

“Вот он, ключ к пониманию текста! Автор точно и недвусмысленно говорит о Баклановском полку как о месте службы деда главного персонажа Григория Мелехова”. “Ключ” состоит в том, что таким образом, путем “идентификации полка, в котором служили казаки” (в данном случае – 17-го), осуществляется Макаровыми “выяснение места на Дону, где первоначально был расположен автором родной хутор Мелеховых”.

Логика здесь предельно проста: Максим Богатырев, дед Григория Мелехова, служил в 17-м Баклановском полку, который формировался в Усть-Медведицком округе; стало быть, и хутор Татарский, где жил дед Григория Мелехова, был расположен в Усть-Медведицком округе – том самом, где жил и трудился подлинный автор “протографа” “Тихого Дона” Крюков.

Однако эта “стройная” конструкция рушится при соприкосновении с фактами. Дело в том, что на самом деле Максим Богатырев не был и не мог быть дедом Григория Мелехова. И установить это Макаровым не составляло никакого труда. Как известно, деда Григория Мелехова по отцу звали Прокофий. Деда по матери, Ильиничне, как ее величают на всем протяжении романа, звали Ильей. Следовательно, Максим Богатырев дедом Мелеховых быть никак не может. Скорей всего, он – дальний родственник Мелеховых, двоюродный или троюродный дед, причем не по отцу, так как у Прокофия, как известно, братьев не было, а по матери. Чтобы показать свою причастность к роду Мелеховых, он назвал себя “дедом” жениха, опустив степень родства.

Вот почему Максим Богатырев никакого отношения к хутору Татарскому и его местоположению не имеет, о чем и говорится в романе: “– Вахмистр Баклановского полка Максим Богатырев. Сам рожак с хутора... с хутора Красный Яр” (1, 109) – так представляет себя столетний “баклановец” деду Гришаке.

Зато прямое отношение к хутору Татарскому имеют дед Гришака и его “односум” Прокофий Мелехов, чего не хотят замечать Макаровы. Они пишут: “Прокофий, дед Григория Мелехова, воевал в Крымскую кампанию, но каких-либо указаний на место и время участия его в военных действиях в тексте нет. Односум Прокофия, дед Гришака, участвовал в Балканской кампании 1877—78 гг. Немногочисленные сведения, сообщаемые самим дедом Гришакой, не позволяют точно определить полк, в составе которого он воевал на Балканах...” – утверждают Макаровы.

Но, как мы в этом уже не раз убеждались, они невнимательно читают текст “Тихого Дона”.

В ответ на рассказ баклановца Максима Богатырева о своих военных подвигах дед Гришака говорит:

“ – Довелось и нам царю белому послужить. Под Рошичем был бой, и наш полк, Двенадцатый Донской казачий, сразился с ихними янычирами” (1, 110). Если исходить из рукописи и первоначальной редакции “Тихого Дона”, дед Гришака был “односумом” с Прокофием Мелеховым, то есть служил с ним в одном и том же 12-м Донском полку.

Так, основываясь на методике, предложенной самими же Макаровыми, мы приходим к искомому выводу: дед Гришака и его односум Прокофий Мелехов, так же как его внук Григорий Мелехов, призывались из хутора Татарского в один и тот же 12-й Донской казачий полк. А это значит, хутор Татарский располагался в юрте станицы Вешенской и ее хуторов. Вывод, отвергающий предположение Макаровых, будто хутор Татарский был расположен в Усть-Медведицком округе.

Аргумент с дедом Максимом Богатыревым не единственный у Макаровых в качестве доказательства того, что хутор Татарский был расположен в Усть-Медведицком округе. В примечании к главе “Баклановцы (где находился хутор Татарский?)” они пишут:

“К такому же выводу привел нас анализ текста повстанческих глав. Он содержит три независимых указания (курсив Макаровых. – Ф. К. ) на местоположение хутора Татарского существенно ниже Вешенской: путь отступления повстанцев в мае, характер описания боев с красными при соединении с конной группой Секретева, а также тот факт, что зимой 1919 г. Григорий с Петром слышали канонаду боя гундоровцев, прорывавшихся на юг в районе станицы Усть-Хопёрской. Это было бы невозможно, если хутор находился вблизи Вешенской станицы”.

Рассмотрим каждое из этих “независимых указаний”.

Первое “указание”: “путь отступления повстанцев в мае”. Этому “указанию” у Макаровых посвящена целая глава: “Отход повстанцев. Местоположение х. Татарского”. “Первое указание на местоположение хутора, – пишут они, – дает время движения Прохора Зыкова от Татарского до Базков – целый день, из чего следует, что расстояние от хутора до станицы составляло несколько десятков верст. Этот факт находится в противоречии с другими местами романа, где встречаются совершенно иные сроки. Например, после принятия присяги Григорий вместе с другими молодыми казаками в декабре дошел пешком от Вешенской до хутора всего за два часа, т.е. расстояние не превышало десятка верст”.

Речь идет о возвращении Прохора Зыкова – ординарца Григория Мелехова – из Татарского в Вешенскую через хутор Базки во время отступления повстанцев весной 1919 года. Макаровы вновь искажают текст романа.

Во-первых, откуда взялся “целый день”? В тексте сказано, что “Прохор Зыков двое суток погостил дома” и “двадцать второго выехал в Вешенскую” (3, 379), а “уже перед вечером он приехал на Базки” (3, 389), на место переправы через Дон в Вешенскую. В тексте не сказано, когда именно выехал Прохор, когда “перед вечером” приехал на Базки, – он мог выехать в полдень, поскольку никак не торопился в эту дорогу, а приехать “перед вечером” – в 4 или 5 часов пополудни.

Но самое главное – путь ординарца Григория Мелехова Петра Зыкова из родного Татарского до Базков, расположившихся на другом берегу Дона, напротив Вешенской, в принципе отличался от зимней прогулки Григория из Вешенской домой.

Тогда, после принятия присяги, это был свободный, пустынный путь, который молодые казаки и в самом деле преодолели за два часа. Теперь же шло отступление армии, и на дорогах было столпотворение: “Всю дорогу до самого Громка Прохор ехал, обгоняемый подводами беженцев. Ехал он не спеша, почти все время шагом”; “Подводы двигались медленно. Быки лениво мотали хвостами, отгоняли гудящих слепней...” (3, 379, 384).

Поток беженцев, естественно, приводил к заторам. Возле моста у хутора Большой Громок была выставлена специальная застава, чтобы отлавливать дезертиров. “В проулке образовался затор. Так плотно стиснулись повозки, что потребовалось выпрягать быков и лошадей, на руках вывозить арбы к мосту. Хряпали, ломались дышла и оглобли, зло взвизгивали кони, быки; облепленные слепнями, не слушая хозяйских окриков, ошалев от нуды, лезли на плетни. Ругань, крик, щелканье кнутов, бабьи причитанья еще долго звучали около моста.

Прохора Зыкова тоже задержали на Громке. Уже перед вечером он приехал на Базки...” (3, 389).

Возможно ли при подобных обстоятельствах установить хоть сколько-нибудь точный хронометраж пути от Татарского до Вешенской и на этом основании передвинуть Татарский на “несколько десятков километров” в направлении станицы Усть-Хоперской Усть-Медведицкого округа?

Перейдем ко второму “независимому указанию” о расположении хутора Татарского – “описание боев с красными при соединении с конной группой Секретева”.

“Неожиданно перед нами возникает очень интересная возможность, – пишут Макаровы, – независимым способом определить, в каком именно месте на Дону поместил автор родину своих героев – хутор Татарский. Из общей картины заключительных событий восстания следует, что в представлении автора хутор Татарский находился от Вешенской за хутором Фроловым, за линией боев 26 – 28 мая – ниже по течению Дона. Совершенно независимо мы снова обнаружили указание автора на расположение хутора Татарского относительно далеко от Вешенской, где-то вблизи станицы Усть-Хоперской...”.

В этом “указании” ключевым моментом является местоположение хутора Фролова, за которым проходила “линия боев 26 – 28 мая” и который, как они считают, находился ниже Вешенской, а уже за ним, “где-то вблизи станицы Усть-Хоперской”, располагался и хутор Татарский.

Но если бы Макаровы открыли “Карту Области Войска Донского”, изданную до революции Картографическим заведением Ильина, о которой мы уже говорили, то они обнаружили бы, что хутор Фролов расположен на расстоянии нескольких десятков километров от Вешенской не вниз , а вверх по течению Дона. Следовательно, хутор Фролов ни к Усть-Хоперской станице, ни к расположенному вблизи нее хутору Татарскому отношения не имеет, хотя линия боев и проходила через него. Но она проходила не там и не так, как предполагают Макаровы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю