355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наш Современник Журнал » Журнал Наш Современник №2 (2004) » Текст книги (страница 13)
Журнал Наш Современник №2 (2004)
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 02:28

Текст книги "Журнал Наш Современник №2 (2004)"


Автор книги: Наш Современник Журнал


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Фидель внимательно следил за настроением студентов. Он знал, что это одна из самых организованных сил революционного движения. И часто, прежде чем обнародовать какую-то новую идею, Фидель приезжал в университет, появлялся в его внутреннем дворике между знаменитой университетской лестницей с ее скульптурой “Альма матер” и зданием инженерного факультета. Его немедленно окружала толпа студентов человек в 70 – 100, и он начинал проверять реакцию студентов на свои идеи.

Я несколько раз бывал в такой группе. Ее численность определялась порогом слышимости. Та часть, которая не могла слышать, о чем говорит Фидель, уходила.

Фидель сразу улавливал настроения студентов. Он почувствовал их настроение и по поводу исчезновения Че Гевары. Поэтому на митингах, которые часто проводились в Гаване, Фидель стал уделять значительное время рассказам о Че Геваре. На трех таких митингах я присутствовал. Но кроме общих фраз, характеризующих Че Гевару как преданного бойца революции, сведений, где он находится, в выступлениях не содержалось.

Полная информация о Че Геваре была дана только 3 октября 1965 года на учредительном заседании ЦК компартии Кубы. Теперь история последних месяцев жизни Че Гевары хорошо известна. Она сделала Че кумиром молодежи всего мира.

Рамон кастро рус

Рамон – старший брат Фиделя. В детстве братья Рамон, Фидель и Рауль воспитывались вместе. Вместе они учились и в колледже “Братья Ля Соль”. Но уже с 12 лет Рамон все больше начинает заниматься хозяйством. И когда Фидель поступил учиться в колледж “Долорес”, Рамон остался на семейной гранхе Биран помогать отцу.

Со временем Биран превратилось в крупное поместье, и после смерти отца все перешло в наследство старшему сыну. Ежегодное производство тростника достигало 75 тысяч тонн. В хозяйстве Биран насчитывалось до трех тысяч голов крупного рогатого скота и т. д. После победы революции, когда крупные поместья были национализированы, их судьбу разделило и поместье семейства Кастро.

Ходили слухи, что Рамон остался в Биране. На месте гранхи образован госхоз, и Рамон руководит им. На самом деле Рамон возглавил крупнейшее государственное молочное хозяйство страны, обеспечивающее двухмиллионную Гавану молоком. Ежедневно тонны молока поступали на специально построенный под Гаваной крупнейший молокоперерабатывающий, оснащенный современным оборудованием комплекс. За время руководства этим молочным комплексом, при поддержке правительства, Рамон превратил его в образцовое хозяйство. Уже подъезжая к границам госхоза, ощущаешь, как меняется окружающая обстановка. Появляются тщательно ухоженные пастбища, разбросанные по невысоким холмам с редкими высокими пальмами. Постепенно эти пастбища, засеянные ценными кормовыми травами, заполняют всю округу. Порой тут или там появляются сельскохозяйственные постройки. Это, в основном, стоящие прямо в полях под навесом дойные установки, навесы для скота, аппаратура для сбора и первичной обработки молока.

Поля друг от друга отделены так называемыми электрическими пастухами. Это электропровода, натянутые по бетонным столбикам на высоте около 60 – 80 сантиметров. По проводам пропускается ток низкого напряжения, и скот к ним вплотную не подходит.

Недалеко от центральной усадьбы госхоза видна полуразрушенная старая постройка. Сопровождающие нас кубинцы охотно поясняют: в этом старом здании до революции находилась школа. А сейчас школа размещается в современном здании, укомплектованном всем необходимым.

Подъезжаем к управлению госхоза. Встречают хозяева. Но Рамона нет. Он провожает группу гостей, которые посетили госхоз перед нами. Кубинские власти направляют сюда многих зарубежных гостей, чтобы они убедились в преимуществах новой системы хозяйствования.

Наконец появляется Рамон. Он подъехал на российском “газике”. Выходит и радушно здоровается со всеми за руку. Мне он показался очень крупным. Насколько Фидель крупнее Рауля, настолько Рамон кажется крупнее Фиделя. Во рту неизменная сигара. Для него крутят сигары крупные, раза в полтора больше обычных. В продаже таких сигар нет. Объезжаем хозяйство. Высокопородный скот. Рамон отбирал его сам, приобретая высокопородистых коров со всего мира. Не знаю, насколько это правда, но мне рассказывали, что если коровы дают молока меньше 10 тысяч литров в год, он их выбраковывает.

После осмотра хозяйства центральной усадьбы возвращаемся к зданию управления. Рамон приглашает войти. Рассаживаемся за столом заседаний. Приходит жена Рамона, которую он нам представляет. По нашей дурной привычке мы в качестве сувенира из России дарим бутылку “Столичной”. Жена с ненавистью взглянула на бутылку. Рамон в ответ выставил на стол пять крынок молока.

Чувствуя неудобную ситуацию, я достаю прекрасную павловскую шаль и преподношу ее жене Рамона. Она зачарованно смотрит на произведение павловских мастериц. Я набрасываю шаль на плечи хозяйки. Затем достаю хохломскую брошь и прикалываю ее на кофту. Вряд ли такие диковинные сувениры могут оставить равнодушной любую женщину. После этого жена Рамона перестала коситься на “Столичную”. За столом начался оживленный разговор.

Во время разговора я спросил Рамона, как выполняется “молочный план Фиделя”. Рамон ответил: “Я не знаю “молочного плана Фиделя”. Сопровождающие переглянулись.

До революции молоко было редким продуктом. Культивировавшаяся тогда на Кубе порода “себу” была устойчивой к климату, но давала не более 1,5—2 тысяч литров молока в год. Поэтому и была разработана программа по обновлению животноводческого стада во всех провинциях республики, по созданию кормовой базы, искусственных пастбищ, материально-технической базы для молочного животноводства, производства силоса, других кормовых культур.

Чуть позже, когда были допиты “Столичная” и бутылка виски, которую поставил Рамон, он наклонился и повторил сказанную ранее фразу: “Я не знаю “молочного плана Фиделя”, мы выполняем народный молочный план”. В этой фразе, в интонации мне послышалась какая-то ревность старшего брата к младшему.

Много позже я искал информацию о Рамоне, но сведения были скудные. Где-то году в 1998-м или чуть раньше по российскому телевидению передали интервью с Рамоном. С какой же радостью я слушал четкие и ясные ответы Рамона на каверзные вопросы журналиста, современного демократа, стремившегося добиться негативной оценки кубинской революции. Рамон ответил, что кубинская революция – это народная революция. Когда банды гусанос, финансируемые США, попробовали разгромить ее, Фидель вооружил весь народ, и кубинцы отстояли свои завоевания. А экономические достижения Кубы, несмотря на жесткую блокаду со стороны США и американских союзников, много выше, чем в других странах Латинской Америки. И даже когда Россия в одностороннем порядке прервала экономические связи с Кубой и она осталась один на один с США, народ сумел достойно выйти их этой нелегкой ситуации и не предал своих идеалов.

Это было интервью человека, у которого революция отняла богатство. Революция, которую возглавили его родные братья, но от которой сбежала в Америку их младшая сестра Хуанита. Революция, от которой сбежала жена Фиделя – Мирта, захватив с собой сына, названного в честь отца Фиделем.

Рамон остался с революцией, и когда ему пошел восьмой десяток, как бы подводя итоги своей жизни, подчеркнул в интервью, что выбрал правильный путь и все, кто его знают, могут подтвердить, что прошел он свой путь достойно.

Вальдес Рамиро Менендес

Еще один руководитель революционной Кубы, с которым мне довелось встречаться – Рамиро Вальдес. Он был ровесником Рауля Кастро. В 20 лет примкнул к Фиделю. Участвовал в нападении на казармы Монкадо. Был ранен в колено. Получил длительный срок тюремного заключения. В 1955 году, выйдя из тюрьмы по амнистии, эмигрировал в Мексику. Участвовал в экспедиции “Гранмы”. За заслуги в партизанской борьбе Рамиро Вальдесу присвоено высшее в Повстанческой армии звание майора. В 1959—1961 годах возглавлял Службу безопасности Кубы, в 1961—1968 годах – министр внутренних дел, 1969—1970 – первый заместитель министра Революционных вооруженных сил. С 1976 года – заместитель председателя Государственного совета и Совета министров.

В 1974 году Рамиро Вальдес принимал официальную делегацию строителей, приехавших по приглашению ЦК компартии Кубы на празднование первого Дня строителей республики. Делегация была небольшой – всего 4 человека. Второй секретарь ЦК компартии Грузии Альберт Никитович Чуркин, Герой Соцтруда, бригадир комплексной бригады Главмосстроя  Владимир Андреевич Затворницкий, Махмуд Саидович Саидов, заведующий отделом строительства ЦК компартии Узбекистана, и я, работавший тогда консультантом отдела строительства ЦК КПСС.

Рамиро Вальдес пригласил нас к себе. Тогда он много внимания уделял городскому хозяйству Гаваны. Население города росло. В условиях жесткой блокады Куба испытывала острый дефицит во всем. Основные средства город тратил на развитие социальной сферы, строительство школ, жилья. Когда-то великолепные здания Гаваны, ранее принадлежавшие бизнесменам, утрачивали свое величие, требовали ремонта.

Во время встречи Рамиро Вальдес дотошно расспрашивал, как организованы службы эксплуатации в Москве. Кто строит, кто ремонтирует жилой фонд. Какие средства и кем на это выделяются. Чувствовалось, что он по-настоящему хочет вникнуть в проблему, найти в нашем опыте что-то, что можно использовать в кубинской практике.

Так как Чуркин и Саидов знали состояние строительного комплекса Москвы только в общих чертах, а Володя Затворницкий хорошо владел информацией только в пределах треста, то в основном на все вопросы пришлось отвечать мне.

Хотя в силу своей профессии и практики я многое знал о строительном комплексе Москвы – до перехода в аппарат ЦК преподавал в Московском инженерно-строительном институте, – но удовлетворить страстное желание Рамиро Вальдеса во всем разобраться самому мне в полное мере не удалось.

Завершая встречу, Рамиро Вальдес высказал пожелание, чтобы мы во время посещения кубинских строек обратили внимание на недостатки и высказали замечания, не боясь обидеть хозяев. Мы посетили ряд строек Кубы. В принципе строят кубинцы хорошо, но, к сожалению, у них по мере наращивания объемов строительства стали проявляться недостатки, типичные для советского строительного комплекса. Вместо концентрации  ресурсов на ограниченном числе строек, их быстром завершении кубинцы, как и мы в былые времена, стремились быстрее начать новые. В результате ресурсы “размазывались”. Для нормальной организации строительства их не хватало. Сроки строительства возрастали, эффективность падала. Я анализировал эту проблему в свое время у нас и писал аналитическую записку в ЦК КПСС.

Увидев, что на Кубе складывается точно такая же ситуация, я поделился наблюдениями с Рамиро Вальдесом, когда он еще раз встретился с нами перед нашим возвращением в Москву. Эта встреча проходила в отеле “Гавана Либре” и должна была носить протокольный характер. Однако разговор на эту тему так увлек вице-премьера, что были нарушены все временные рамки, отведенные на нее протоколом.

Таким он и остался в памяти: энергичным, ищущим, стремящимся разобраться досконально в каждом вопросе, вызывающим к себе симпатию и уважение манерой поведения, внешним видом испанского благородного идальго, похожего на Дон-Кихота.

КУБА. 2000 год

И вот я снова хожу по Гаване. На самом берегу океана по-прежнему два высотных здания выделяются среди двух-, трехэтажных особняков. В одном из них – общежитии студентов Гаванского университета – я жил в 1964 – 65 годах. На окружающих улицах, как и 35 лет назад, можно увидеть медленно проезжающие “бьюики” и “кадиллаки”. Кубинская столица по-прежнему приветлива и жизнерадостна. По ее улицам можно гулять безбоязненно в любое время дня и ночи.

Ha улицах Гаваны не увидишь (как в Москве или в других городах) нищих, бомжей и “новых” кубинцев. На Кубе сохранились бесплатные медицина и образование.

Удивительно, как смогла устоять блокадная Гавана, когда под натиском всемирного капитала рухнули Москва, Берлин, Варшава. “Прорабы перестройки” потребовали прекратить помощь Кубе. Ельцинский режим “перекрыл краны”. Страна осталась без горючего, вся техника, полученная из СССР – без запчастей. Россия, нарушив договора, перестала покупать сахар. Американцы ужесточили блокаду. Но Куба не погибла. Она выстояла, пройдя тяжелейшие испытания.

Фидель Кастро, тонкий и гибкий политик, предвидел такой поворот. Куба приспособилась к новым условиям, нашла новых торговых партнеров. В 1994 году было остановлено падение производства. Началась стабилизация, и год за годом стали расти темпы. К 2000 году все потери были ликвидированы. По приросту экономических показателей Куба вышла на одно из первых мест среди латиноамериканских стран.

Пока в России политические вертухаи твердят о неизбежности “нового мирового порядка”, Куба остается отличным примером того, что альтернатива есть. На ее примере демонстрируется подлинная демократия и  народо-властие.

Кирилл Титов • Предел власти (Наш современник N2 2004)

Кирилл  Титов

Предел власти

Проблема отношений Народа и Власти – одна из ключевых и наиболее драматичных в русской истории, особенно в новейшее время. Насколько Власть национальна, народна, ведет ли она Россию тернистым путем Спасения (может быть, иной раз не желая того сама) или же толкает страну в пропасть? Над этими вопросами русские люди задумывались и накануне 1917 года, и после него. Задумываются и в наши, тоже по-своему “революционные” дни.

Совсем недавно в издательстве “Алгоритм” вышла книга Сергея Николаевича Семанова “Кронштадтский мятеж”. Ее автор – известный русский историк, публицист, один из наиболее ярких деятелей русского национально– патриотического движения в СССР в 1960 – 1980-е годы. На примере событий 1921 года он рассматривает механизм действия и взаимовлияние двух вышеназванных сил в русской пореволюционной истории.

Книга – уже не первое обращение историка к данной теме. Еще в 1973 году академическое издательство “Наука” опубликовало монографию С. Н. Семанова с характерным для того времени названием “Ликвидация антисоветского кронштадтского мятежа”. Теме “кронштадтского мятежа” (а также крестьянских восстаний того же периода – “тамбовского” и “западносибирского”), по мнению историка, крупно не повезло в советской историографии. И дело здесь не просто в “неудобности” данной темы. После выхода “Краткого курса” лет сорок довлела схема: 1918 – 1920 гг. – “период гражданской войны”; 1921 г. и далее – “период мирного строительства”. Как назло, кронштадтский мятеж произошел позже указанного в схеме срока, а во второй период гром пушек над Финским заливом никак не вписывался: ничего себе “мирное строительство”!

В 1973 году монография С. Н. Семанова оказалась первой специальной работой на эту тему в советской историографии. Впрочем, и через тридцать лет, когда автор представил на суд читателей свою новую работу, положение в изучении русской  Революции и первых послереволюционных лет мало изменилось. Можно смело утверждать, что осмысление Революции и последовавшего затем процесса нашему обществу дается с большим трудом. Правда, будем справедливы, в самое последнее время на этом пути сделано немало, и книга С. Н. Семанова в списке важнейших публикаций на эту тему займет достойное место.

Главная мысль исследования заключается в том, что “брожение на Балтийском флоте, вылившееся в открытый мятеж, стало частью общенародного восстания против “военного коммунизма”. В отечественной историографической традиции за этим термином прочно укрепилось клише – “так называемый”. Подразумевалось, что политика “военного коммунизма” проводилась партией исключительно как вынужденная мера, как ответ на происки врагов. Однако Семанов убедительно доказывает, обращаясь к первоисточнику – В. И. Ленину, что это была попытка осуществить “непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению”. В мае 1918 года в РСФСР вводится “продовольственная диктатура”. В сентябре того же года безработным запрещается отказываться от любой предложенной им работы. А 11 января 1919 года вводится печально знаменитая “продразверстка”. В апреле 1919-го фабрично-заводским рабочим запрещается “самовольный” переход на новую работу. Апофеозом этой политики стало создание трудовых армий в начале 1920 года. “Плоды” “военного коммунизма” не заставили себя ждать: “продовольственный”, “топливный голод”, переход хозяйства к натуральному обмену, падение производства и трудовой дисциплины – все проблемы, порожденные революцией и войной, были доведены до последней крайности.

Главными проводниками этой политики были деятели, подобные Троцкому, которые презирали русский народ и стремились использовать его как “пушечное мясо” в грядущей “перманентной революции”. Ведь, согласно Троцкому, Россия неспособна к самостоятельному развитию, никакой культуры русский народ не создал, а российский пролетариат безнадежно отстал и поэтому неспособен к созданию социалистического общества. “Военный коммунизм” не знал иных способов гражданских действий, кроме насильственных”, – пишет Семанов. Отсюда “продотряды”, “заградотряды”, милитаризация транспорта и промышленности.

Впрочем, различные “идеологи” могли строить любые угодные им теории. История же, в особенности русская, как мы уже не раз убеждались, подчиняется имманентным законам и логике. Крестьянство ответило на политику “военного коммунизма” мощным стихийным сопротивлением. Здесь уместно вспомнить и “антоновщину”, и западносибирское крестьянское восстание, и, конечно, Махно. В крупных промышленных городах, в первую очередь в Петрограде, разрасталось забастовочное движение, получившее в официальной печати того времени название “волынки”. Таким был ответ русского пролетариата. По мнению С. Н. Семанова, “российские индустриальные рабочие получили от Октябрьской революции – в ее первые годы – невероятно худшую судьбу: ну, может, и лучше дворянства, но вряд ли хуже русского священства”. Результатом стала всеобщая стачка в Петрограде в феврале 1921 года. Положение было настолько серьезным, что исполком Петросовета объявил о введении в городе военного положения 24 февраля 1921 года.

Кронштадт не могли не затронуть общероссийские события. “Матросы и солдаты Балтики, состоявшие преимущественно из крестьян, в известной мере отражали настроения той широкой социальной стихии. Брожение в Кронштадте нарастало, отражая, как в зеркале, общее кризисное состояние в стране”, – свидетельствует С. Н. Семанов. Основываясь на изучении источников, в первую очередь жалоб, поданных в бюро политического отдела Балтийского флота, автор резюмирует: “Основное недовольство матросов и красноармейцев вызывает, прежде всего, продразверстка”. Особенно сильно возмущались те, кто побывал в отпусках в родных деревнях.

И все-таки между возмущением и восстанием лежит зачастую непреодолимая пропасть, особенно если учесть, что события разворачивались на Балтфлоте – “колыбели революции”. Роль катализатора, как считает С. Н. Семанов, сыграла именно петроградская забастовка. “Волынка” на петроградских заводах послужила на острове Котлин толчком для всех недовольных моряков и гражданских лиц. В Петроград потянулись самочинные делегации из состава экипажей, кораблей и частей, дислоцированных в Кронштадте. Вернувшись, некоторые из этих делегатов распускали преувеличенные слухи о “расстрелах” рабочих, о всеобщей забастовке в Москве и Петрограде и т. п.”.

Наряду с общероссийскими причинами восстания в Кронштадте историк выделяет и проблему, относящуюся сугубо к Балтийскому флоту. В июле 1920 года главнокомандующим Балтийским флотом был назначен Ф. Раскольников, “темный авантюрный деятель, сын питерского выкреста”, – так характеризует его Семанов (в будущем он прославился тем, что стал одним из первых невозвращенцев: сбежал на Запад, будучи полпредом советского правительства в Болгарии). Вместе с Раскольниковым на флот прибыло большое число лиц, ранее работавших с ним. Они заняли почти две трети постов руководящего (в том числе политического) состава флота. С. Н. Семанов так описывает сложившееся положение: “Новые назначения были, мягко говоря, неожиданными. Так, например, должность начальника Побалта, т. е. партийного комиссара флота, одно время занимал тесть Раскольникова, бывший приват-доцент Психоневрологического института М. Рейснер”.

С декабря 1920 года в РКП(б) развернулась так называемая “дискуссия о профсоюзах”. С. Н. Семанов пишет, что “не только и даже не столько роли профсоюзов эта дискуссия была посвящена: в зашифрованном виде шла речь о формах Советской государственности и о борьбе за власть в партии и стране”. Партия не могла не ответить на всенародное возмущение – это был вопрос ее выживания. Критическим моментом попытался воспользоваться Троцкий в целях упрочения своей власти (его позиция была проста: обратить всех трудящихся, по сути дела, в крепостных), и Балтийский флот, где руководили его сторонники, как показывает С. Н. Семанов, занимал в его планах не последнее место. Ф. Раскольников и Э. Батис (новый комиссар флота) превратили газету “Красный Балтийский флот” в орган троцкистской фракции. А в адрес общего собрания моряков-коммунистов, которое проходило в Петрограде в январе 1921 года, дали “телеграмму, будто личный состав Балтфлота стоит на стороне Троцкого”. Их действия вызвали открытое возмущение рядовых коммунистов. Таким образом, вся ненависть, скопившаяся у русских людей по отношению к Троцкому, обратилась на командование флота, на все руководство вообще. Это обстоятельство, по мнению Семанова, послужило дополнительным толчком к мятежу. Ведь в ходе партийного обсуждения “профсоюзной” проблемы “рядовые коммунисты голосовали не столько за расплывчатую точку зрения Ленина – Каменева – Зиновьева – Сталина (лозунг “профсоюзы – школа коммунизма” был пустым пропагандистским звуком), а прежде всего против ненавистного Троцкого; именно с ним, а ни с кем другим связывал обездоленный русский тяготы “военного коммунизма”.

Петроградская “волынка” сделала свое дело: руководители Советской России “осознали в те февральские дни с необычайной ясностью, что далее так мордовать русский народ нельзя – опасно для них самих”. Уже 28 февраля 1921 года был сделан шаг, ознаменовавший, как считает С. Н. Семанов, отказ (пока на петроградском уровне) от политики “военного коммунизма”, – были демобилизованы с предприятий все привлеченные на них по трудовой повинности. И именно в этот день 28 февраля 1921 года в Кронштадте начался мятеж. Кронштадтские события, по образному выражению Ленина, “явились как бы молнией, которая осветила действительность ярче, чем что бы то ни было”. Требования кронштадтцев о перевыборах советов, т. к. “настоящие советы не выражают волю рабочих и крестьян”, о “немедленном” снятии всех заградотрядов, о свободном обращении крестьян с землею получили впоследствии свое краткое выражение в лозунге “Советы без коммунистов”. И смена партийного курса (именно во время мятежа на X съезде РКП(б) был провозглашен нэп), т. е. отказ от политики “военного коммунизма”, стала неизбежной. Иначе – логика событий не оставляла места для сомнений – потеря власти.

И, наконец, на что еще хотелось бы обратить внимание читателей, – это отношение к кронштадтскому мятежу автора книги. В “кратком предуведомлении” Сергей Николаевич пишет, что изначально, когда он работал с материалом в конце 1960-х – начале 1970-х годов, “отношение мое… к мятежу как историческому явлению было сугубо отрицательным”. В среде молодых русских патриотов, к которой, как уже говорилось, принадлежал автор, царило тотальное отрицание Революции. “Нет такого режима, который бы стоил революции!” – этот лозунг выдвинул Семанов в брежневские годы. В наши же дни, безусловно, под влиянием событий последних лет, для Семанова стало “ясно видно, что этот афоризм столь же односторонен, как и все прочие, даже куда более знаменитые”. В свете современного положения России несомненно, что именно национально-революционная идеология наиболее востребована. Поэтому и в оценку кронштадтских событий автор вносит положительную “поправку”.

Впрочем, историческая правда от изменения позиции автора ничуть не страдает. В главе “Две недели на острове Котлин, а также вокруг него” С.Н. Семанов показывает весьма далекое от идеального идейное, да и моральное “лицо” руководителей мятежа. “В основном вожди мятежа были людьми настроений самых неопределенных и весьма зыбких”, – пишет он. А политика, как известно, “не терпит пустоты”. Уже 10 марта 1921 года в сообщении кронштадтского радио “Всем... всем... всем...” появляется новый, совсем не “советский” (пусть даже и без коммунистов), да и не русский мотив: “Но если  наша борьба затянется, мы, может быть, и будем вынуждены обратиться к внешней помощи продовольствием для наших раненых героев, детей и гражданского населения”. “Тон последней фразы в высшей степени характерен. Ведь все понимали, что “внешняя помощь” может прийти только от международной буржуазии, ведь только она имела хлеб и консервы, уголь и обмундирование, не говоря уже о патронах и снарядах. Как же быть с излюбленным лозунгом мятежников, что восставший Кронштадт есть “гроза контрреволюции справа и слева”?..”, – задает риторический вопрос С. Н. Семанов. Дальше – больше. От лица кронштадтского ревкома был написан проект обращения к эмиграции. Его содержание говорит само за себя: “К вам, русские люди, скитающиеся по всему свету, но страдающие не меньше нас, к вам этот клич революционного Кронштадта. Нужны медикаменты для больных и раненых, нужна поддержка моральная, может быть, когда потребуется и военная помощь. Не медлите ни минуты, пока доставка возможна по льду”. “За две недели своего существования ревком проделал почти полный круг по политическому циферблату: уже раздался призыв о военной “помощи”...”, – заключает С. Н. Семанов.

Надо отметить, что призывы ревкома легли на благоприятную почву. Все российское масонство, составлявшее основной политический спектр “русской эмиграции”: от эсеров Зензинова и Чернова до кадета Милюкова, начало столь любимую ими бурную “деятельность”. Этот эпизод проиллюстрирован С. Н. Семановым весьма подробно. “Энергичная и быстрая помощь готовилась во всех трех классических видах: пропагандой, материальной поддержкой, а потом вооруженным вмешательством. За две недели мятежа оказались приведенными в движение немалые силы. А за спинами Милюкова и Мартова, Чернова и Савинкова, Кутепова и Врангеля стояли, выжидая события, эскадры и армии под совсем иными флагами”. Россию от очередной интервенции могло спасти лишь немедленное подавление мятежа. И это спасение в очередной раз, по мистике русской истории, пришло в лице Красной Армии под руководством людей, отнюдь не замеченных в русском патриотизме (Тухачевский, Путна и др.).

“Кронштадтские моряки, солдаты гарнизона, тамошние рабочие, все граждане несчастного города-крепости совершили совокупный подвиг для своей страны. Именно их выступление положило конец “военному коммунизму”, который был самым свирепым “коммунизмом” среди всех последующих во всех концах планеты”, – заканчивает свое изложение истории “кронштадтского мятежа” С. Н. Семанов. “Кронштадт” сделал свое дело – “Кронштадт” должен был “уйти”, – добавим мы от себя.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю