355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наш Современник Журнал » Журнал Наш Современник №2 (2004) » Текст книги (страница 4)
Журнал Наш Современник №2 (2004)
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 02:28

Текст книги "Журнал Наш Современник №2 (2004)"


Автор книги: Наш Современник Журнал


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

И тут вдруг впереди послышались призывные возгласы: “Братцы, прорвали!”

Стрельбу из винтовок и автоматического оружия немцы открыли не сразу. Нам удалось оторваться от них метров на сто пятьдесят – двести. Несколько наших солдат получили ранения, крики о помощи явственно были слышны на нейтральной полосе. Бегущие бойцы с двух сторон подхватывали раненых и выносили из-под обстрела.

Мы миновали лощину и с радостными криками “Ура!” поднялись на пригорок, где должен был находиться наш передний край, но, на наше удивление, траншеи и окопы оказались пустыми.

Впоследствии выяснилось, что солдаты, находящиеся на передовой, услышав стрельбу и наши ошеломляющие крики, бросились из окопов в расположенное поблизости небольшое село. Они приняли нас за власовцев.

После длительного изнуряющего бега жажда усилилась. В поисках воды мы добрались до крайних изб. В это время немецкая артиллерия открыла огонь по селу и нашему переднему краю. Необходимо было срочно найти укрытие. Я увидел колодец и, поскольку более подходящего места поблизости не нашел, быстро спустился в него; заодно там и воды напился.

Минут двадцать пять бесновались артиллеристы. Затем наконец успокоились. Я выбрался из укрытия и огляделся вокруг. Село было безлюдным, от нескольких домов остались одни развалины. Неподалеку рос кустарник, на котором дозревали вкусные сладкие сливы. Один за другим я срывал бурые плоды, пока вдоволь не наелся, и уже после этого в поисках своих однополчан тронулся в путь.

Недалеко от села кашевар какой-то части накормил меня гороховой кашей.

Лишь к полудню я разыскал свою часть. По-братски обнялся с каждым бойцом. Со слезами на глазах вспоминали погибших друзей. Утешались сознанием того, что приказ мы выполнили и окончательная победа над врагом уже совсем близка.

P. S. Те, кто вышел из окружения (всего шестьдесят человек), были награждены орденами Славы третьей степени. Погибшим осталась вечная светлая память потомков.

Отклики на “Мозаику войны”

Февральский номер “Нашего современника” за 2003 год, посвященный 60-летию Сталинградской битвы, открывается мемуарами рядового Красной Армии Евгения Капитонова “Сталинград”. Тогда “в эфире на всех языках мира чаще звучало слово “Сталинград”. Участник битвы на Волге приводит выдержки из боевых документов и рассказывает о людях, которые их выполняли. Вот цитата из приказа № 00122: “95-ю стрелковую дивизию Горишного в 18 часов 18.IX.42 г. включить в состав 62-й армии. Командующему 62-й армии переправить большую часть дивизии в Сталинград по северным переправам в районе Красный Октябрь до 5 часов 19.IX.42 г. и использовать её для нанесения удара из района высоты 102,0 на северо-западной окраине Сталинграда”.

По старым школьным учебникам мы прекрасно помним 62-ю армию, завод “Красный Октябрь” и высоту – Мамаев курган. Здесь гид – не учитель, а 20-летний солдат-связист Капитонов. Серия боевых эпизодов завершается финалом: “2 февраля 1943 года оказалось самым счастливым днём из ста тридцати восьми сталинградских дней и ночей для тех, кто уцелел и оказался среди победителей. Было солнечно. Ослепительно сверкал выпавший за ночь свежий снежок. В голубом чистом небе, как на параде, прошла девятка наших “петляковых”, и ни одна зенитка у немцев не выстрелила. Самолёты обрушили бомбовый удар по переднему краю противника на территории завода “Баррикады”. В 12 часов прогремела артподготовка всесокрушающей мощности. На позициях врага полыхал огненный смерч”. Началось победное завершение Сталинградской битвы.

Конечно, для старшего поколения, прочитавшего за свою жизнь много произведений о героическом сражении, воспоминания ветерана Евгения Георгиевича Капитонова из города Кингисеппа Ленинградской области – освежающая память информация, а для молодых читателей они, возможно, стали первым соприкосновением с легендарной эпопеей.

Обзор юбилейного номера “Нашего современника” можно завершить стихами волгоградца Михаила Зайцева . Он родился через пять лет после знаменитого сражения, но интонация поэта воссоздаёт народный дух – трагизм и несгибаемость.

– Мама! Ветер! —

               детворе неймётся,

Только страшно выйти

                                   за порог.

Мама поглядит и улыбнётся:

– То не ветер, дети, – ветерок.

Разнесло детей по белу свету,

По ухабам выбитых дорог.

Всюду ветер! И затишья нету.

– То не ветер, дети, – ветерок.

      Руслана Ляшева,

“Литературная Россия”,

№ 10, 14 марта 2003 г.

В июле 2003 года в редакцию “Нашего современника” на имя В. Н. Гастелло пришло письмо из литовского города Каунаса.

Уважаемый Виктор Николаевич, здравствуйте!

В шестом номере за этот год я прочитал в журнале “Наш современник” Ваш очерк “Два брата”, где Вы описываете жизнь Вашего отца и дяди, беспримерный подвиг легендарного летчика и ратный путь Виктора Францевича, павшего смертью храбрых подо Ржевом. Я с Николаем Францевичем в первые дни Великой Отечественной войны принимал боевое крещение. После окончания Ленинградского военного авиаучилища в 1940 году я был направлен для прохождения дальнейшей службы в авиагородок Боровское. Там вновь формировался 207-й авиационный полк. Из всей страны (СССР) туда направлялись личный состав и авиатехника. Одна эскадрилья уже была укомплектована всем наполовину. Командовал ею капитан Николай Гастелло, то есть Ваш отец. Да, капитан Николай Францевич Гастелло был настоящим боевым командиром – подтянутым, подвижным, решительным и смелым военачальником. Это правда, что он из своего самолета с земли сбил немецкий “Юнкерс-88”. Я это видел собственными глазами, хотя мы, молодые, необстрелянные офицеры, сидели в траншеях-окопах. Я уверен, что капитан Николай Гастелло проявил героизм, направив свой самолет (когда был подбит) в колонну немецких танков. Героя он получил заслуженно. Прошло вот уже более шестидесяти лет, а я до сих пор помню Вашего отца как красивого, молодого, жизнерадостного человека и командира. Жаль, очень жаль, что так сложилась его судьба. В связи с этим я выражаю Вам свою большую скорбь по случаю раннего ухода из жизни Николая Францевича Гастелло. Вечная память ему. И пусть земля ему будет пухом.

С уважением к Вам,

Григорий Донец,

участник ВОВ, пенсионер, инженер-подполковник.

Уважаемый Станислав Юрьевич!

Я всегда с большим интересом читаю публикуемые в Вашем журнале материалы под рубрикой “Мозаика войны”, и это, можно сказать, вдохновило меня послать Вам свой биографический очерк о моих братьях. Буду счастлива, если данный очерк пригодится для Вашего журнала.

Коротко о себе: живу в Стрельне (пригород Санкт-Петербурга), член Союза журналистов СССР (теперь на пенсии). Долгие годы работала в районной Петродворцовой газете, периодически печаталась также в других изданиях, в том числе в журнале “Нева” (№ 5 за 1997 год): там был опубликован под заголовком “Ищи меня в России” отрывок из моего дневника, который я вела в юношеском возрасте на протяжении трех лет, когда была угнана фашистскими оккупантами в Германию в качестве “остербайтерин” – “восточной рабыни”.

Спасибо за внимание, с уважением к Вам

Фролова Вера Павловна.

Жизнь продолжается

На протяжении всей моей долгой журналистской деятельности мне всегда казалось, что писать, в особенности что-нибудь доброе, о своих близких, мягко говоря, не совсем этично. Словно бы накладывалось на это некое негласное профессиональное табу. Останавливало предполагаемое суждение читателя – мол, как ни старайся журналист рассказывать объективно о тех, кто ему по-родственному дорог, все равно какая-то доля приукрашивания в его повествовании неизбежно появится: отдельные положительные стороны характера своего героя автору непременно захочется выделить, о чем-то негативном, наоборот, умолчать.

Теперь я думаю обо всем этом иначе: рассказывать о своих родителях, братьях, сестрах, если они, несомненно, этого достойны, не погрешив к тому же ничем против истины, – не только можно, но и нужно, поскольку тому, кто решится на это, как никому другому известны все грани характера близкого ему человека, его повседневные привычки, жизненные устремления и помыслы. Убедив себя в этом, я и решилась наконец рассказать о своих братьях – участниках Великой Отечественной войны – людях, в общем-то, обыкновенных, ничем особо не выделяющихся из общей армии защитников Отечества, однако имеющих свою в какой-то мере незаурядную судьбу, проживших честную, достойную уважения жизнь. (Как не вспомнить тут слова Ст. Ю. Куняева, “НС”, № 2, 2001, стр. 145: “Нам нечего надеяться на официальных историков и продажных летописцев рыночной демократии, на прикормленную в различных “институтах” и “фондах” образованщину с академическими и докторскими званиями. Будем осмысливать свою историю и великую советскую цивилизацию сами”. – Ред. )

Братьев у меня трое. О старшем – Михаиле Павловиче Федорове, который, к сожалению, уже давно ушел из жизни, у меня остались светлые, с примесью щемящей грусти и безмерной благодарности воспоминания. Я лишилась отца в семилетнем возрасте, и для нас, во всяком случае – для меня лично, Миша полностью заменил его. Старшего брата я слушалась беспрекословно, его нравственным устоям и советам старалась следовать в жизни. До войны Михаил работал шофером в специализированной Школе милиции имени Куйбышева, которая располагалась в Стрельне на территории бывшего Свято-Троицкого Сергиева мужского монастыря и в которой готовились высококвалифицированные кадры пожарников. Он продолжал трудиться на своем посту и в блокадном Ленинграде, куда Школа в начале войны перебазировалась. Я не знаю, сколько на его счету спасенных человеческих жизней и сохраненных зданий – Миша не любил распространяться об этом. Для него и тяжкий ратный труд под обстрелами и бомбежками был повседневной работой, а всякую работу он привык выполнять добросовестно, с полной отдачей.

Никогда не забуду того восхитительного чувства безмятежного душевного покоя, полной отрешенности от всех забот и тревог, которое впервые за долгие-долгие месяцы охватило меня, когда на второе же утро после возвращения нас с мамой – завшивленных, вконец изголодавшихся, едва державшихся от истощения на ногах – из трехлетней фашистской неволи я увидела спешащую торопливо по дороге знакомую, слегка сутуловатую фигуру старшего брата (кто-то из наших общих знакомых сказал ему, что видел нас накануне на вокзале). Ну теперь-то, с облегчением думалось мне, теперь, когда Михаил с нами, – все будет в порядке. Наконец-то, наконец мы дома, и все невзгоды сгинут навсегда…

Блокадные невзгоды подкосили здоровье Михаила, как я уже сказала, он рано ушел из жизни. Еще раньше мы похоронили его жену – Евгению Силину – тоже блокадницу, которая все 900 дней была рядом с ним, служила в одной команде, наравне с мужчинами защищала родной город от вражеских обстрелов и бомбежек.

Моего младшего из трех братьев, который старше меня на пять лет, родители назвали, как в русских народных сказках, Иваном. Он и по своему характеру, вернее, по врожденной природной смекалке чем-то схож с тем сказочным молодцем – внешне слегка недотепистым, обладающим житейской, снабженной душевной щедростью сноровкой. Школьные науки давались Ване с трудом, зато он проявлял редкое пристрастие к разного рода “рукоделию”. Все, за что бы он ни брался, получалось добротно сработанным, прочным, ласкающим глаз. Помню, как-то отец сказал за ужином: “Видел, сегодня скворцы прилетели, а скворечник-то весь уже развалился. Сколотил бы ты, сынок, для них какой-либо простенький домишко из реек...” “Сколочу, раз надо”, – сказал брат. И сколотил. Да не “простенький домишко”, а настоящий “теремок” – с крышей-башенкой, с миниатюрным крылечком и изящным козырьком над ним, чтобы не мочили птах дожди. Прохожие засматривались на прилаженный к вершине стоявшего в глубине сада тополя необычный скворечник, где всегда раздавался веселый птичий перезвон. Так же ловко Ваня умел залудить прохудившиеся ведро или кастрюлю, подшить кусочками кожи истончившиеся задники валенок или даже создать вместе со старшими братьями тогдашнее “чудо техники” – что-то наподобие примитивнейшего радиоприемника, когда, приложив к голове самодельные наушники с тянущимися от них проводками к странному, напоминающему небольшую квадратную коробку предмету, в центре которого размещалась крохотная, с белой металлической нашлепкой “наковаленка”, – можно было, потыкав наугад в эту “нашлепку” тоненькой, как волосок, проволочкой и попав в нужную “точку”, услышать вдруг, затаив от восторга дыхание, далекие волшебные звуки музыки, чьи-то незнакомые голоса. Не уверена сейчас, что именно так выглядел тот первый в нашем доме “радиоприемник”, но таким сохранили его в памяти пролетевшие десятилетия.

Природная сноровка, проявляющаяся в добросовестном отношении к любой работе, доставляла иногда брату и огорчения. Хорошо помню, как весной 39 года 19-летний Ваня вернулся из Красного Села с призывного пункта мрачнее тучи, с покрасневшими глазами. Оказалось, что его временно отстранили от армии, отослали домой до следующего призыва. Выяснилось, что сам председатель колхоза, где брат работал трактористом, приезжал в военкомат, просил оставить его до осени: мол, хорошо, с толком парень работает – при пахоте поле за ним ровной скатеркой стелется, никогда никаких огрехов не бывает. Военком успокоил брата с улыбкой: не горюй, закончатся осенние работы – тут же и тебя призовем. Успеешь еще наслужиться...

Ваня действительно наслужился, как говорится, “под завязку”. Отвоевал всю Финскую войну, за ней – Великую Отечественную и даже после Победы над Германией был отправлен со своей частью в Японию, но, слава Богу, не успел – там и без его помощи быстро все закончилось. Пришлось их эшелону с полпути обратно на свой родной Север вернуться.

За семь лет службы суровый Север действительно стал для Ивана как бы второй “малой Родиной”. Служить ему выпало в 4-м зенитном артиллерийском дивизионе. Он и в армии, как на гражданке, был приставлен к технике – обслуживал большой гусеничный трактор. Не найдется, наверное, на Кольском полуострове места, где бы Ваня не побывал со своей громоздкой машиной. Из-за частых интенсивных налетов вражеской авиации нашим зенитным батареям приходилось часто менять свои позиции. Иван перевозил пушки, доставлял камни и бетон для сооружения оснований под орудия, стройматериалы для землянок, обеспечивал снабжение боевых подразделений всем необходимым. Долгой полярной ночью в кромешной темноте (из-за строжайшей светомаскировки фары не включались), лишь при мерцающем свете разноцветных – розовых, фиолетовых, голубых —сполохов северного сияния разгружали прибывшие к причалу баржи с оружием и боеприпасами, продуктами, углем, дровами, бочками с топливом. Затем, часто по бездорожью, в снежную пургу все это развозилось по различным воинским частям либо на склад. Расположенные на побережье поселения Полярный, Рыбачий, Сеть-Наволок, Киркинес и другие на всю жизнь запомнились Ивану не какой-то северной экзотикой, а именно трудными заснеженными трассами (зимой дороги поднимались из-за заносов порой больше чем на два метра), когда пробуксовывались в сугробах мощные гусеницы, и приходилось применять все свои силы и умение, чтобы сдвинуть громоздкую машину с прицепленными к ней позади орудиями или санями, груженными тяжелой поклажей, с места. До сих пор, хотя прошли уже десятилетия, у Ивана саднят перед непогодой когда-то неоднократно обмороженные руки и снятся “снежные” сны.

А в такой же долгий летний полярный день, когда в течение нескольких месяцев солнце безостановочно “гуляло” по небу, подстерегала другая грозная опасность – налеты вражеской авиации. Тогда радиопередач не было, обычно на вершинах сопок стояли матросы-сигнальщики с флажками, которые условными знаками оповещали зенитчиков и рабочие команды о приближении немецких самолетов. Тут уж скрыться каравану с грузом на ровной местности или даже среди сопок не представлялось никакой возможности. В ход срочно пускались защитные камуфляжные сетки, сами моряки укрывались возле машин. Громко ликовали, когда наши зенитчики метким огнем сбивали то одного, то другого фашистского стервятника и те огненными камнями, издавая тонкий воющий звук, падали, оставляя позади себя густой черный шлейф, в сопки или в море, откуда тотчас раздавались мощные взрывы и поднимались в небо каскады воды.

В свободное от вахты время матросы техчасти рыли траншеи-переходы между землянками, работали на строительстве. Море часто выносило на берег бревна с разбитых транспортных судов – из них сооружали землянки, возводили гаражи, другие хозяйственные постройки. Нередко случались и печальные “находки” – трупы погибших моряков. Их хоронили по возможности достойно, по-христиански.

Во время поездок случалось у Ивана всякое. Однажды – зимой это произошло – кончились дрова, необходимо было самим позаботиться о них. И вот, поднимаясь по крутому склону сопки – а росли там разные “карликовые” деревья и кустарник, – трактор вдруг сорвался вниз, ухнул, вздымая снежное облако, на двухметровую глубину в болото. Перепуганный насмерть прицепщик, архангельский паренек Миша, ринулся в казарму за помощью. Прибежавшие на место аварии матросы увидели, как заснеженный с головы до ног Иван, распластавшись в темноте, грудью и руками отодвигает снежную массу от головной части машины, откуда доносилось натужное тарахтение мотора. “Быстро доставьте сюда ведра и прочную длинную веревку! – крикнул он снизу вверх. – Тут снег от тепла быстро тает. Если мотор захлестнет водой – машине каюк! Поторапливайтесь, ребята!” Все было исполнено быстро. Брат наполнял водой ведра, матросы поднимали их на поверхность, опоражнивали в стороне. Прибывший начальник техчасти в растерянности смотрел на уткнувшуюся в снежную глубину махину:

– Что дальше-то делать, Иван? Теперь трактор, считай, угроблен. Вот беда-то...

– Не угроблен еще, если не мешкать, – ответил, не поднимаясь с колен, Ваня. – Я тут прикинул... Надо срочно пригнать сюда еще пару тракторов от соседних батарей. И привезти несколько штук больших, крепких бревен, чтобы подложить их под гусеницы. Только быстро!

– Так бревна-то... Где их взять? Море льдом сковано...

– Гараж надо разобрать, что прошлым летом построили, – там как раз подходящие пятиметровые бревна заложены.

– Пожалуй, дело говоришь, —приободрился офицер и с надеждой попросил Ивана: – Только ты, брат, уж постарайся, чтобы машина не заглохла. Пожалуйста, не усни... Будем доставлять тебе все необходимое.

– Не усну, раз надо, – привычно произнес Иван и в течение трех суток, пока машина вместе с ним оставалась в снежно-торфяном плену, действительно ни на минуту не сомкнул глаз. Ему дважды в день подвозили еду и горючее, доставили даже теплый тулуп, чтобы он мог, хоть на время сбросив промокший до нитки полушубок, погреться в нем...

Когда обляпанную сверху донизу грязью и ошметками мха, но с работающим мотором машину с великим трудом – пришлось, как и говорил Иван, и гараж по бревнам раскатать, и два мощных тягача одолжить на соседних батареях, – когда трактор вызволили наконец-то из коварной ловушки, начальник техчасти сам доставил на машине вконец измученного Ивана в казарму, строго приказал вахтенному: “Не будить его, пока сам не проснется... И чтоб не шуметь тут!”

Через несколько дней Ваню вызвал командир полка Туркин: “Ну как, герой, привел своего боевого коня в порядок?”

– Так точно. Всю машину вычистил, смазку полностью заменил. Готовы, товарищ полковник, к дальнейшей службе.

– Ладно. Служба пока подождет. Даю тебе, матрос, трое суток отпуска. За проявленную находчивость и за мужество. Заслужил, чтобы отдохнуть... Есть куда отправиться-то?

– Так точно. Вернее, не совсем... Мать и сестра живут в пригороде Ленинграда, а там теперь немец. Оба брата воюют... Тут поблизости, в Кандалакше, правда, тетка с семьей живет. Слышал, что недавно двоюродный брательник с фронта после ранения на побывку прибыл.

– Ну так и отправляйся в Кандалакшу, повидайся с теткой и брательником, небось рады будут.

Так шла служба Ивана. Непосредственно, лоб в лоб, как на передовой, с врагом он не встречался, но то, что немецко-фашистские агрессоры и воюющие на их стороне финны так и не проникли, как ни старались, на Кольский полуостров – есть, несомненно, и его заслуга. Он закончил курсы шоферов, при необходимости водил теперь либо большегрузный “студебеккер”, либо другие машины. Иногда, когда выпадали тихие часы, возил моряков в Мурманск, в баню, выполнял иные задания командования. Зная житейскую сметливость брата, к нему даже старшие офицеры нередко обращались за советом. Как-то в казарму, где Ваня отдыхал после вахты, зашел комполка Туркин.

– Лежи-лежи, – жестом остановил он пытавшегося вскочить Ивана. – Я вот что, брат, подумал: живем мы возле моря, а ведь в нем рыбы полно. Вот бы наловить ее хоть немного, порадовать бы матросов свежей рыбкой... Как думаешь – можно это устроить?

– Если надо – можно, – сказал, как всегда, Иван. – Шлюпка нужна, а снасти сами изготовим.

И изготовили. Вместо лески приспособили телефонный провод, а для крючков использовали вышедшую из употребления клапанную пружину: растянув ее и прогрев докрасна паяльной лампой, выковали из металла на камне рыболовные крючки, к которым прикрепили в качестве грузила кусочки свинца. При первом же выходе в море (два матроса сидели на веслах, а Ваня со своим другом Серегой Азаркиным непосредственно занимались ловлей) вернулись на берег с осевшими от тяжести бортами – свыше двухсот килограммов отменной трески, пикши, камбалы, другой рыбы сдали они тогда на камбуз. В тот вечер все побережье аппетитно благоухало жареной рыбой. Впоследствии ловля рыбы в свободное от вахты время продолжалась. Улов сдавали на склад, где треску и пикшу солили впрок, снабжали также соседние воинские подразделения. Словом, дары моря являлись хорошим подспорьем для улучшения пищевого рациона моряков. Осенью по инициативе того же комполка свободные от вахт матросы техслужбы ходили в сопки за ягодами, собирали и сдавали на камбуз витаминную продукцию – чернику, морошку, клюкву.

Наступил май 45-го. Радостную весть об окончании войны брат встретил в гараже, куда с вечера заступил на вахту. При первых же словах Левитана (ведь их, этих торжественных слов, так ждали!) он бросился по раскисшему снегу в казарму, распахнув наотмашь дверь, закричал громовым голосом: “Тревога!” Заспанные матросы посыпались один за другим с трехъярусных нар, а когда поняли, в чем дело, – чуть не затискали Ваню в объятиях. Сергей Азаркин с маху пустил шапку по кругу: “Братва, кто сколько может! Иван, тебя заменим на дежурстве – дуй быстро на машине в Мурманск!”

Днем все обитатели казармы сидели за наспех накрытым столом, когда пришел полковник Туркин. Сел запросто рядом, поздравил всех с долгожданным окончанием войны, поблагодарил моряков за их усердную службу, поднял вместе со всеми чарку за великую нашу Победу.

И опять-таки Ивана “подвела” его собственная добросовестность. Уже все его “годки” демобилизовались, давно разъехались по домам, а он все еще продолжал “тянуть воинскую лямку”. “Не обижайся, брат, но пока заменить тебя некем, – виновато разводил руками комполка. – Вот месяц отпуска тебе могу дать, а совсем отпустить – не получится. Когда увижу, что пришла достойная смена, – сразу без звука демобилизую... А теперь не взыщи. Поезжай на побывку домой, говоришь, что мать с сестрой из неволи вернулись, брат-партизан объявился – вот и навести их, порадуйтесь все вместе, что живы остались. Но запомни: через месяц жду тебя обратно...”

Месяц – что эти тридцать дней! – пролетел быстро, даже не успели со старшим братом Михаилом привести свой дом более-менее в “божеский” вид. Немцы из него гараж сделали – всю переднюю стену выпилили, пол взломали. Ваня прослужил на Севере еще больше года и вернулся окончательно домой лишь летом 47-го. Поступил на работу в 7-ю пожарную команду, в отделение дымогазозащитной службы, где трудился тогда Михаил. “За проявленную сноровку и квалифицированные действия по ликвидации серьезной аварии газопроводной системы, создавшей большую угрозу для жизни людей” (так говорилось в приказе) был в мирное время награжден медалью “За отвагу”.

И все-таки Иван был и оставался человеком земли. После обращения Советского правительства к народу о необходимости восстановления сельского хозяйства он подал заявление в пригородный колхоз “Победа”, стал работать шофером на грузовой машине ГАЗ-51. В те послевоенные годы сельское хозяйство быстро поднималось – отстраивались скотные дворы, завозился скот, распахивались и засевались запущенные в период военного лихолетья земельные угодья. За добросовестную работу правление колхоза выделило брату бесплатно лесоматериалы для постройки собственного дома. Вскоре появилась у него семья, дети. Последнее перед выходом на пенсию десятилетие Иван работал водителем в Петродворцовом филиале 5-го пассажирского автобусного предприятия.

Он и теперь, хотя ему уже за восемьдесят, не сидит без дела: с весны до поздней осени трудится на своих шести сотках, обеспечивает себя и семью на весь год картофелем, овощами, разной огородной зеленью. Как говорится, “жизнь прожить – не поле перейти”. С годами стала побаливать поясница. И тут тоже помогла брату его природная смекалка. Чтобы не наклоняться при вскопке земли, он сконструировал специальную лопату с двумя черенками. Теперь работает на своем огороде, можно сказать, играючи. Многие проезжающие мимо на машинах садоводы, завидев необычную картину, останавливаются, подходят, с интересом разглядывают странный инструмент. Иван не только объяснит, как нужно усовершенствовать это древнейшее орудие труда, тут же набросает на клочке бумаги чертежик. Если надо – жалко ему, что ли? Пожалуйста, работайте на здоровье.

О брате Константине, который, должна здесь признаться, всегда был и остается наиболее близким мне по духу, – хочу рассказать несколько подробней. Костя с детства был романтиком, зачитывался книгами авторов-маринистов. Мечтал, закончив школу, поступить в морское училище, но жизнь распорядилась иначе. Матери трудно было “тянуть” нас, четверых, и на семейном совете было решено отдать Костю после окончания семилетки “в люди”. Его взял под свое попечительство муж двоюродной сестры мамы, работавший шеф-поваром в одном из питерских ресторанов. Костя был его учеником, через определенное время сам стал дипломированным специалистом. Однако прежняя его мечта не только не сошла на нет, наоборот, она день ото дня крепла.

Как-то 18-летний Костя узнал, что на плавучем маяке возле Кронштадта освободилось место повара, не без труда (руководство ресторана, где он тогда работал, не хотело отпускать молодого перспективного специалиста) устроился туда. Теперь вокруг него было желанное море, но сверкающие огнями корабли все равно шли мимо. Однажды Костя, набравшись храбрости, зашел в Управление арктических экспедиций. “Что ты умеешь делать, сынок? Владеешь ли какой специальностью?” – спросил его сидящий за столом в просторном, увешанном большими географическими картами и уставленном глобусами кабинете седоватый, плотный мужчина, по виду – настоящий “морской волк”.

– Я... повар, – заливаясь краской смущения, ответил Костя. – Но, если понадобится, обязательно научусь всему, что надо знать моряку.

– Моряком, причем хорошим, ты будешь, я уверен в этом, – внимательно взглянув на Костю, сказал с одобрительной усмешкой “морской волк”, – но знай, что и кок на корабле – далеко не последняя личность... Мы возьмем тебя, парень, на учет, когда объявится вакансия – сообщим.

“Вакансия” объявилась лишь через несколько месяцев, да куда! – об этом Костя даже не смел и думать – на прославленный ледокол “Ермак”. Наконец-то осуществилась его мечта! Он участвовал в нескольких походах команды ледокола по сопровождению различных кораблей по Северному Ледовитому океану, переживал вместе со всеми и снежные бураны, и опасные заторы, когда от сильнейшего сжатия льдами ощутимо трещал мощный корабельный корпус, бродил во время стоянок “Ермака” среди причудливых торосов, с интересом наблюдал лежбища северных тюленей – нерп, неоднократно встречался с владыкой снежного царства – белым медведем.

Последним его рейсом был известный всему миру поход “Ермака” на Северный полюс по спасению экспедиции папанинцев. Четверку смельчаков первой советской дрейфующей станции СП-1 благополучно приняли на борт. К удивлению брата, в глазах которого эти люди были настоящими героями, они оказались совсем обыкновенными людьми, быстро освоились в команде, нашли с каждым общий язык. Особенно простым, доступным оказался сам Иван Дмитриевич Папанин. Будучи контр-адмиралом, Героем Советского Союза, он охотно беседовал с моряками “за жизнь”, интересовался их бытом, дальнейшими планами. По привычке (в экспедиции Иван Дмитриевич “кашеварил”) он часто заходил на камбуз, а однажды, когда во время сильнейшего шторма по плите “ходуном ходили” кастрюли, а со стеллажей срывались кружки и стаканы, даже помог поварам быстро привести все в порядок.

Возвращение “Ермака” с папанинцами в ленинградскую гавань явилось поистине триумфальным событием. На берегу его ожидала многотысячная толпа с цветами, с лозунгами, транспарантами. Гремела музыка. Люди горячо аплодировали не только участникам легендарной экспедиции, но и каждому сходящему по трапу моряку.

Помню, в нашем сельском клубе долгое время крутили кинохронику с кадрами этого события. И каждый раз, когда на экране появлялся Костя, которого многие в округе знали, играющий с “полярным” псом Верным, зал взрывался восторженными воплями, требовал от киномеханика еще и еще раз повторить те кадры. Даже лично мне, бывшей в то время несмелой, застенчивой шестиклассницей, удалось однажды всласть искупаться в лучах славы своего брата, стать объектом всеобщего внимания. В тот день Костя, неузнаваемо посуровевший, в морской фуражке с “крабом”, появился в школе. Его приход вызвал настоящий фурор. Звонок на урок давно уже прозвенел, но занятия в классах не начинались. Все преподаватели собрались в учительской, где за столом восседал мой замечательный брат. В это время перед дверьми моего класса тоже собралась толпа мальчишек и девчонок, желающих поглазеть на сестру “знаменитого полярника и отважного спасателя”. У меня, в общем-то не пользовавшейся ранее ничьим особым вниманием, сразу появилось несколько поклонников, и даже тот дерзкий мальчишка из параллельного класса, в которого я уже несколько дней была тайно влюблена, впервые, как мне показалось, посмотрел на меня иным, заинтересованным взглядом. Но это уже другая история...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю