Текст книги "Журнал Наш Современник №11 (2002)"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Ну, так дома и меры принимать надо, – обозлился Андрей. – Кто мешает? А на внешнем фронте мы, безусловно, выигрываем. Вот приедет будущим летом сюда Горбачев, увидите, что будет.

–  Я к тому времени лучше на пенсию уйду, – сухо возразил торгпред. – Наверное, я не понимаю. Вам, молодым, виднее. Но будьте осторожны, не обольщайтесь. В ваших руках огромная страна. Да что там страна. Третья часть человечества с нами связана, от нас зависит. Миллиарды людей, их судьбы, их благополучие...

Потом мирно пили пиво, жевали телячью запеченную ногу, говорили о рыбалке в будущее воскресенье, о подготовке партактива на тему о создании смешанных советско-западногерманских фирм. Но чувство беспокойства и дискомфорта не покидало Андрея.

“Так  ли  уж  он  неправ?  – думал  о  торгпреде  Андрей. – Внешнеполитические успехи – это, конечно, хорошо. Но не они будут определять ход и исход перестройки. Да и успехи ли у нас? Послы соцстран становятся все более беспокойными и мрачными. В ГДР дела плохи. Не зря эти ребята из “Шпигеля” только и говорят, что о кризисе режима Хонеккера, и напрямик намекают, что Горбачеву надо бы его убрать, как был убран Чаушеску. А Хонеккеру они, конечно, предлагают деньги и всяческое содействие, если тот решит отойти от Москвы и сблизиться с ФРГ. Немецкое коварство, известное веками. А мы, кажется, клюем на гнилую приманку. Чего бы иначе Тыковлев спрашивал, нужна ли в Берлине стена. Будто не знает, что, снесем стену, ГДР развалится. А бросимся ГДР спасать, так и перестройку закрывать придется. Только он это, конечно, не случайно спрашивает. Значит, есть в Москве дураки вокруг Горбачева, которым невдомек, что для нас ГДР такое. А может, не дураки? Может, так задумано? Тогда кем и зачем? Что отдали и что взамен получили? Почему Генеральный все время повторяет, что соцстраны на самом деле уже давно от нас ушли, и надо, мол, только это понять и дать им волю делать все, что хотят. Хотят  ли они действительно от нас оторваться? Что, Ярузельский, Живков, Биляк, Якеш не понимают, чем это для них кончится? Конечно, понимают. Значит, сдать их хотят. Сдать и что получить взамен? А не предательство ли все это? Предательство по глупости? Предательство по умыслу? Да нет! Скорее всего, сделав первую ошибку и не найдя в себе сил признаться в этом, совершаем вторую, третью, четвертую и не можем уже остановиться. В такой ситуации всегда нужны люди, которые объяснят, обоснуют, утешат, успокоят и повлекут дальше в омут. А что, чем Тыковлев не подходит на роль новоявленного крысолова из старой и печальной немецкой сказки? Он играл на своей дудочке при всех начальниках и во все времена. Играет и сейчас. Мелодия одна: верь мне, иди за мной, я проведу тебя туда, где хорошо будет...

“А сам потом в сторону прыснет, – неприязненно подумал Андрей. – Да только, пожалуй, уже поздно будет. Стадо устремилось за крысоловами, и немцы поняли это. Процесс пошел”.

*   *   *

Лекция в Нобелевском институте прошла успешно. Зал был полон. Публика задавала много вопросов и дружно хлопала. Председатель здешнего европейского общества, сухопарый почтенный норвежец в блейзере с золотыми пуговицами, много и тепло говорил о Горбачеве и перестройке, а в конце ухитрился что-то ввернуть и об идеологе перестройки, который смело рвет со штампами и клише прошлого, чье имя все больше становится синонимом гласности и свежих ветров, которые дуют над великим Советским Союзом. Говорил норвежец эти слова, подняв голову от бумаги и многозначительно глядя на Тыковлева, так что все поняли, кого имел в виду организатор собрания. Потом на пути из зала вниз по деревянным скрипучим лестницам в маленькую раздевалку все наперебой хотели пожать руку и сказать несколько приятных слов. Одним словом, Тыковлев вышел из здания института на улицу Драмменсвейен заласканный и растроганный.

У подъезда под аркой ждал посол, который предложил проехаться во Фрогнер-парк, здешнюю достопримечательность, наполненную голыми каменными фигурами крепких норвежских баб, мужиков и детей. Фигуры чем-то напоминали скульптуры, создававшиеся советскими художниками в годы расцвета соцреализма, но не выражали ни вдохновения, ни порыва вперед к новому светлому будущему. Стояли своими толстыми крепкими ногами на грешной земле норвежцы, обнимались друг с другом, играли с детьми, но были всецело увлечены сами собой, своими каменными телами, своим холодным каменным окружением. А впереди маячил большой каменный фонтан, над которым подальше на холме возвышалась огромная колонна из сплетенных гранитных тел, лезущих друг по другу и попирающих друг друга в вечном борении людей, бессмысленно стремящихся куда-то вверх, ввысь, в серую бездонную пустоту печального осеннего неба.

Слегка дождило, по парку ходили группки экскурсантов, щелкая фотоаппаратами. Большинство задерживалось на мосту, нависшем над двумя прудами с коричневато-серой водой, стайками диких уток и крикливых чаек. Туристы фотографировались у какой-то маленькой фигурки.

– Это “злючка”, – пояснил посол. – Считают самой выразительной фигуркой во всем парке. Густав Вигеланд – это автор и создатель всего паркового комплекса – здорово схватил и выражение, и мимику сердитого скандинавского малыша.

–  Да, хорошо получилось, – согласился Тыковлев. – Но все это, вместе взятое, оставляет у меня какое-то противоречивое чувство. Сначала я подумал, что очень похоже на соцреализм. Но это что-то другое. Наверное, больше похоже на немецкое арийское искусство. Только в Германии после 1945 года все это либо поломали, либо попрятали. А здесь стоит. Интересно.

–  Верно подмечено, – согласился посол. – А я как-то не задумывался раньше. У Норвегии давние и прочные связи с Германией. Ну, и влияние, конечно, на них немцы оказали в истории немалое. Колонну эту из голых при немцах в годы оккупации ставили, кажется, в 1944 году в присутствии всего нацистского начальства. В городе можно найти решетки с орнаментом из свастик. Правда, свастика – это древний знак, использовавшийся германцами во многих случаях. В чем-чем, а в симпатиях к немцам норвежцев не обвинишь. Скорее, наоборот. Все, как по команде, на немцев волком смотрят.

– А это может быть и от не совсем чистой совести, – усмехнулся Тыковлев. – Против немцев-то они фактически не воевали. Быстро сдались и выжидали, кто победит. Сидели тихо. Это основная масса. Кто к англичанам попал, тот, конечно, им служил и в проводке конвоев в Мурманск участвовал. Героические ребята, кстати. Но ведь и на нашем фронте их было тысяч семь в эсэсовских дивизиях. Сам против них на Пулковских высотах стоял. И рейхсканцелярию в Берлине до последнего патрона они защищали. А как дело к разгрому Германии подошло, так все стали антифашистами. Победителями ведь всем быть хочется. Прошлые хитрости свои захотели искупить задним числом. Как? Да очень просто: пиная побитых другими немцев. Все это очень по-человечески, – прищурился Тыковлев. – Хорошо жить хотят все. Основой большинства движений загадочной человеческой души, к сожалению, зачастую является элементарное шкурничество. Прятать, правда, его стараются. Когда удачнее, когда менее удачно. А суть одна.

За разговором незаметно вышли к автостоянке. Впереди стояло большое здание из красного кирпича с зеленоватой от патины башенкой.

– Это музей Вигеланда, – сказал посол. – Может, посмотрим? Или пойдем ко мне на виллу, посидим?

–  Спасибо. Давай лучше завтра после того, как выступлю перед коллективом. Тут меня норвежские хозяева пригласили на ужин в какой-то ресторан. Говорят, место знаменитое. Вид там на Осло чудесный. Рядом с лыжным трамплином. Это где?

–  На Холменколлене, судя по всему, – ответил посол.

– Во-во, кажется, так это место называется, – обрадовался Тыковлев. – Ты меня туда подбрось на машине к семи часам. Тебя не приглашаю. Сам понимаешь, не я хозяин. Мы завтра еще наговоримся вдосталь.

– Конечно, конечно, – закивал посол. – Вам на моей машине удобнее всего будет. Значит, Василий, – кивнул он в сторону шофера, – будет стоять перед вашим отелем в полседьмого. А кто там будет? Может быть, переводчик вам нужен, так я Вадима нашего пришлю.

– Не надо Вадима утруждать. Он за сегодня уже напереводился. Там будет у них свой переводчик, – стараясь не смущаться, сказал Тыковлев. – Да и я, в крайнем случае, смогу объясниться. Немножко по-английски кумекаю. В Австрии, как ты знаешь, работал. Меня старые мои знакомые приглашают. Случайно в Осло оказались. Но люди влиятельные и интересные.

– Не сомневаюсь, – послушно согласился посол и беспомощно поглядел вокруг, не зная, как быть дальше. – Вы знаете, Александр Яковлевич, я тогда пешком пройду к себе домой через парк, тут пять минут ходу. А вы берите машину и действуйте в соответствии с вашими планами. Василий в вашем полном распоряжении.

– Большое спасибо и до завтра, – пожал послу руку Тыковлев, радуясь в душе, что наконец-то удалось от него отвязаться. Брать с собой посла на Холменколлен ему очень не хотелось. Начнет потом еще что-нибудь спрашивать, а то и телеграмму отошлет. Хотя не должен бы. Но все же лучше не иметь лишних свидетелей.

Посол понуро зашагал по дорожке в парк, углубляясь в роскошный розарий, разбитый у дороги, ведущей мимо музея. Тыковлев повернулся лицом к музею и начал его оглядывать. Перед зданием возвышалась серая скульптура, изображавшая трех маленьких девчонок, стоящих на коленях и обнимающих за плечи друг друга. Девчонки улыбались, выдвинув вперед подбородки и лукаво прищурив глаза. Тыковлев поймал себя на том, что невольно улыбнулся им в ответ. Но в тот же момент осекся. Ему вдруг показалось, что девчонки совсем не добрые и что вовсе не улыбаются они, а хищно скалят зубы, как бы желая ему зла.

– Что за чертовщина, – прошептал Тыковлев и на момент закрыл глаза. Потом открыл опять. Наваждение не проходило. Девчонки по-прежнему казались ему маленькими вампирами. Улыбчивыми, чистыми, вежливыми, как все окружавшие его живые норвежцы. Но вместе с тем вампирами, упырями, предвкушающими удовольствие напиться чужой крови и именно поэтому угрожающе-радостными.

– Не выйдет, – неожиданно для себя погрозил девчонкам пальцем Тыковлев. – Не на того напали. Других ищите.

Для чего-то перекрестился. Потом подумал, что все же великий мастер этот норвежский скульптор Вигеланд. Дрожь пробирает. А с чего? Не с чего. Так. Нервы. Расстроенный сел в машину. Наступила пауза.

– Куда поедем? – прервал мысли Тыковлева Василий.

– Домой, в отель. Переодеться надо.

*   *   *

Ресторан был, по всей видимости, деревянный. Стоял на пригорке над узенькой шоссейной дорогой. Знаменитый трамплин Холменколлен остался где-то далеко позади. Вокруг был чахлый лесок, тронутый осенним золотом. Внизу, как на ладони, был виден Осло и серо-серебряный фьорд с многочисленными островами. Перед рестораном на асфальтированной парковке стояло несколько автомобилей. Ходил какой-то мрачный тип в спортивной одежде. То ли кого ждал, то ли воздухом дышал. При виде посольского автомобиля тип несколько оживился и для чего-то встал справа от крыльца, ведущего в ресторан.

“Это норвежская наружка, наверное, – подумал Тыковлев. – Наш бы так открыто встать не решился. Впрочем, не все ли мне равно. Пусть смотрят, кому не лень”.

Наклонив лысую лобастую голову, вылез из машины и, прихрамывая, стал подниматься по лестнице. Поднял глаза и обнаружил за стеклянной входной дверью приветливо улыбающегося Бойермана.

– Добрый вечер, проходите сюда, налево, – показал рукой Никитич. – Мы вас уже поджидаем. Пальто можно повесить здесь. У них тут самообслуживание.

У окна за столом на четверых сидели Джон и еще кто-то из норвежцев, с которыми сегодня знакомился Тыковлев. Имени и должности он, конечно, не запомнил. Больно много было их, да и имена все какие-то необычные. Норвежец, поймав вопросительный взгляд Тыковлева, решил сам разрядить обстановку.

– Уле Юхансон, бригадный генерал в отставке, – представился он. – Я работал у вас в Москве, а потом был военным атташе в Финляндии. Сейчас сотрудничаю в институте оборонных исследований, занимаюсь проблемами отношений с СССР. Позвольте поздравить вас с очень удачной лекцией. Про эту лекцию у нас будут еще долго говорить.

Генерал сносно говорил по-русски.

– О, да вы наш язык знаете. Где учили?

– Здесь, в Осло, – ответил скромно генерал. – У нас тут неплохая военная школа есть. Кроме того, я очень увлекаюсь русской литературой. Особенно Достоевским, но, конечно, и Толстым, и Чеховым...

“Ну, начинается, – с тоской подумал Тыковлев. – Еще один любитель Достоевского. Пока расскажет все, что читал, полвечера пройдет”.

– Здравствуйте, господин Паттерсон, – прерывая норвежца, обратился Тыковлев к Джону. – Как поживаете? Давненько не виделись. Вы, кстати, на лекции-то моей были? Что-то я вас в зале не приметил. Правда, народу было много...

– Нет, я всего час назад прилетел сюда из Брюсселя. Так что на лекции быть никак не мог. Не обессудьте. Дела, дела. Совсем дела замучили. Но мне эти господа все успели рассказать до вашего прихода. Поздравляю. Хорошо получилось.

Из-за двери появилась немолодая уже официантка в черном костюме с белой блузкой. Разложила меню в толстых кожаных переплетах и сказала, что рекомендует сегодня какую-то редкую рыбу. Названия рыбы Тыковлев не понял, но в связи с восторженным цоканьем, которое стал издавать норвежский генерал, понял, что выбор предрешен. Осклабился насколько мог естественно и одобрительно закивал в ответ на строгий взгляд официантки.

– Уеs, уеs, оf соursе fish. Тhаnk yоu, thank yоиu. And vodkа, аnd mineral water, and bread.

– Vodkа? – нерешительно переспросила официантка.

– А что, у них нету? – смутился Тыковлев, обращаясь к Бойерману. – Тогда я как все.

– Да нет, – рассмеялся Никитич. – Есть у них все. Просто для них непривычно, что вы весь вечер водку собираетесь пить. Но я вас поддержу, да и генерал тоже. Не правда ли, генерал? А Джон у нас человек проверенный. Не зря в Москву ездит.

Получив заказ, официантка чинно удалилась. В ожидании водки все дружно принялись смотреть в окно. Генерал давал пояснения: вот это порт, а чуть левее ратуша, а дальше крепость Акерсхюс, а вот там королевский дворец, но его плохо видно, темновато уже стало. Да, осень, осень. Не самое лучшее время в Скандинавии. Сыро, серо, грустно, мокро. Но вид отсюда потрясающий. Этот ресторан с большими традициями. Посыпались имена посетителей, которые когда-то осчастливливали ресторан своим присутствием. К стыду своему, Тыковлев большинство имен не знал, но признаваться в этом не хотел. Поэтому решил, что пора менять тему разговора.

– Джон, – обратился он к американцу. – Ваш президент к нашему Генеральному не ревнует? Все же обидно, наверное. Горбачев – человек года. Горбачев на обложке “Ньюсуик”.

– Зачем же ревновать? – спокойно ответствовал американец. – Заслужил, значит заслужил. Объективность должна быть во всем. Вот видите, наша “желтая пресса”, продажная девка империализма, не может нахвалиться Генеральным секретарем ЦК КПСС. Парадокс? Не думаю. После начала перестройки весь мир вздохнул с облегчением. “Холодная война”, кажется, заканчивается. Это такие изменения, за которые Горбачеву весь мир спасибо скажет. По справедливости. Я думаю, что он лучший кандидат на Нобелевскую премию мира. Он получит ее. Пускай еще не сегодня, но завтра – обязательно. Если, конечно, будет и далее продолжать реформы, если не остановится, если не испугается.

– Да, да, – закивал головой норвежец. – Я знаю. У нас в Нобелевском комитете идея наградить господина Горбачева премией популярна. Конечно, работа комитета всегда очень секретна. Они ничего никогда не рассказывают. Но у меня там есть много друзей. Мы дружим с детства. Мы доверяем друг другу.

“Ага, теперь понятно, зачем они привели норвежца, – подумал Тыковлев. – А что? Михаилу Сергеевичу понравится. Очень понравится. А Раисе еще больше. И политически хорошо задумано. Знают, что Мишке все труднее приходится. Собрания в глубинке идут. Исключить его из партии требуют. А тут всемирное признание заслуг по укреплению мира всей нашей партии и лично ее высшего представителя. Такого в истории большевиков еще не было. Вот тебе и ревизионист, вот тебе и делопут. Утрем нос всем критикам сразу! Только что мне-то им сейчас ответить?”

– Решение Нобелевского комитета – это, как говорится, его суверенная прерогатива, – начал Тыковлев. – Не знаю, как к нему отнесется наш Генеральный. Все же, знаете, было много неудачных решений. Сахаров, Солженицын. Много было странных, неожиданных лауреатов. А людям бесспорно великим ваш комитет премий не давал. Ганди-то вы премию так и не дали. Теперь, наверное, локти кусаете. А вот террорист Бегин премию получил. Но если смотреть не назад, а вперед, то, конечно, наш народ высоко оценил бы присуждение премии Горбачеву. Это было бы как бы сигналом, что новые отношения между Востоком и Западом – это уже не утопия, а реальность, что время вражды и “холодной войны” уходит в небытие и начинается новая эра сотрудничества. Мы сумеем преодолеть главное противоречие современности. Между капитализмом и социализмом! А что, господа, за это стоит выпить.

– Да, да, – загалдели все сразу. – Стоит, стоит. И до дна! Как у вас принято. Пусть норвежцы помогут Горбачеву. Сейчас очень ответственный момент.

Потом ели эту экзотическую норвежскую рыбу. Она на первый взгляд напоминала кучку отвердевшей манной каши, но было очень вкусно. Генерал говорил, что называют ее брайфлабб, что живет она на большой глубине, что на вид страшнее черта и стоит очень дорого. А Тыковлев все прикидывал, что это может быть такое. Зубатка? Нототения? Названий других безобразных рыб он вспомнить никак не мог. Джон бубнил, что это, наверное, рыба-молот, а Бойерман просто махнул рукой и объявил, что его больше интересует, какой будет десерт.

– Это заранее ясно, – объявил раскрасневшийся от водки генерал. – Самый лучший норвежский десерт – это морошка. Предлагаю попробовать.

– Согласен, – поддержал его Тыковлев. – Я эту ягоду знаю. Растет она у нас на севере. Правда, такой популярностью, как здесь в Норвегии, похоже, не пользуется. Да что в ней такого особенного? Костлявая. Вообще-то малина вкуснее и лучше.

– Ну, как можно сравнивать с малиной! – возмутился генерал. – Другой вкус и совсем другая цена...

– Ладно, давай. Мы же не против. Покажи, на что ваши повара способны. У вас, наверное, ее как-то особо приготовляют. А пока несут, предлагаю выпить за наших норвежских хозяев и поблагодарить за угощенье. Если не ошибаюсь, этот тост у вас гость обязательно должен сказать под десерт?

– Да, чувствую, что вы, господин Тыковлев, уже многому научились из норвежской жизни за тот день, что были у нас, – одобрил Тыковлева генерал. – Для нас было честью видеть вас здесь нашим гостем.

*   *   *

На площадке перед рестораном было темно и тихо. Где-то глубоко внизу светился огоньками Осло. Василий спал, держась за руль машины. Норвежский генерал попрощался и исчез. Паттерсон с Бойерманом вызвали такси.

– Пока такси подадут, давайте походим, подышим воздухом, – предложил Джон и решительно начал спускаться с пригорка. – Вы, надеюсь, не торопитесь, – добавил он для вежливости.

Тыковлев захромал вслед, подумав, что не гулять, а спать бы уже пора. Да что поделаешь. Одна надежда, что такси подойдет быстро.

Заложив руки за спину, Джон остановился у края шоссе. Обстоятельно высморкался, подождал подхода Тыковлева, улыбнулся, но, к удивлению Тыковлева, разговора не начал, а устремил взгляд на сверкающий внизу огоньками Осло.

“Как будто досыта не нагляделся, сидя в ресторане, – подумал Тыковлев. Он начинал постепенно сердиться. – Какого черта звал гулять, если сказать нечего. Чего теперь так вот и стоять будем, в темноту пялиться? Холодно к тому же. Ему хорошо: сбежал с горки, вбежал в горку. Обе ноги работают. В теннис, поди, каждый день играет. А мне назад в гору лезть каково? Нашел мальчика! Ну, что, так до бесконечности стоять будем?”

– Интересная мысль насчет Нобелевской премии, – нерешительно начал Тыковлев.

– Да, интересная, – кивнул Джон, – и главное, вполне реальная. Но для принятия решения потребуется некоторое время. У них тут бюрократия, традиции. Важно, чтобы в предстоящие месяцы в Союзе все шло, как намечено, а лучше – еще быстрее и решительнее. Это убедит всех, кто еще сомневается в вашей перестройке.

– Куда уж быстрее, – возразил Тыковлев. – Сопротивление нарастает. Сами знаете. Важно не перегнуть палку. А то доускоряемся до неприятностей.

– Понимаю, – ответил Джон. – Но вы тоже должны понимать. Горбачев пользуется сейчас на Западе оглушительным успехом. Это радует. Но не забывайте, что при всем при том у США сохраняется и своя повестка дня. Поддерживать вас мы можем и будем, но не забывая о наших интересах. Вы же понимаете, что у вашей плановой системы нет будущего, что плюрализм мнений предполагает многопартийность, а не только возможность для журналистов писать, что на ум взбредет. Если Советский Союз хочет быть партнером США и НАТО, то прежде всего ваша политическая система должна радикально измениться. Мы не видим пока достаточно убедительных шагов Горбачева в этом направлении. Нам кажется, что он еще колеблется. Поймите, мы ничего не требуем, но наше отношение к вам будет зависеть от того, насколько серьезно вы готовы перестроиться, то есть отказаться от единовластия партии, дать простор рыночным отношениям. Нам кажется, что именно этого больше всего от вас ждут и ваши люди. Есть, кроме того, целый ряд других важных проблем, по которым будут судить о вас. Ну, скажите, зачем вам и дальше содержать такую огромную армию? Это непосильная для вас ноша. Никто на вас нападать не собирается, “холодная война” кончается. На сэкономленные деньги поправите снабжение. У вас ведь в магазинах-то становится пусто. Зачем вам базы на Кубе и во Вьетнаме? Они вам ничего не дают, а наших военных раздражают. Зачем вам эти полчища танков в Европе? Почему вы не хотите дать свободу своим союзникам по Варшавскому договору? Какой вам от них толк? Вы же знаете, что в случае чего на них не сможете положиться. Не пора ли вам посмотреть и другими глазами на прибалтов? Не хотят ведь они быть в вашем Союзе. Будете их силком дальше держать, так зараза пойдет и по другим республикам. Посмотрите, что ваши армяне выделывают. Ведь войну против другой вашей же республики при живом и здравствующем московском начальстве начали. И ничего вы с ними поделать не можете. А дурной пример заразителен. Значит, надо весь ваш Союз реформировать. Понимаю, что для вас это анафема. Но ведь жизнь того требует. Дайте республикам хотя бы экономический суверенитет. Вы же за передачу полномочий из центра на места, за доверие к людям. Может быть, республики, получив свободу действий, наладят у себя снабжение, разрядят ситуацию в стране в целом.

– Знаете, Джон, – обозлился Тыковлев, – я могу вам задать столько же, а может, и больше вопросов по американской политике, сказать, что мы о вас тоже не по словам, а по делам судить будем. Да, у нас есть много недостатков, многое устарело, изжило себя. Уверяю вас, однако, что и вы не лучше. Давайте перестраиваться вместе. Показывайте нам пример, тогда и нам будет легче убеждать своих людей в необходимости сбрасывать балласт прошлого.

– Александр, – с сожалением в голосе прервал Тыковлева американец, – будьте же реалистом. У нас вполне благополучное общество. Люди у нас всем довольны. Нам не нужна никакая перестройка, и никто ее не собирается проводить из-за того, что Советскому Союзу так было бы легче проводить свои реформы. Это ваши реформы. Это вам они нужны. Это у вас плохо работает экономика, пусто в магазинах, люди завидуют Западу и не верят в коммунистическую перспективу. Вот и перестраивайтесь. Вот и учитесь мыслить по-новому. Все предельно просто, – щелкнул пальцами Джон. – Будете хорошо стараться, получите нашу помощь, поддержку, Нобелевскую премию, план Маршалла. Будете топтаться на месте, все у вас рухнет. Впрочем, я не думаю, что дойдет до этого. В Советском Союзе рождается все больше политиков, которые хотят думать и действовать по-новому. И вы, и Горбачев, конечно, ощущаете это. Одним словом, мы оптимистично смотрим на перспективы развития Советского Союза. В США уверены, что вскоре мы будем иметь в вашем лице не противника и не конкурента, а надежного союзника и партнера.

На шоссе показалось желтое такси. Шофер притормозил и распахнул заднюю дверь.

– До скорой встречи, – крикнул Джон, залезая в машину. – Подумайте о том, что я вам сказал. Будем держать контакт!

(Окончание следует)