Текст книги "Журнал Наш Современник №11 (2002)"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Так тяжка была твоя печаль;

Горько мне за нас обоих было,

И сказать мне правду было жаль....

Позже Фет признался Борисову, что виноват в ее смерти: “Я ждал женщины, которая поймет меня, и дождался ее. Она, сгорая, кричала: “Аu nom du ciel sauvez les lettres”. (“Ради всего святого, спасите письма”. – франц. ) и умерла со словами: “Он не виноват, а я”. После этого и говорить не стоит. Смерть, брат, хороший пробный камень. Но судьба не смогла соединить нас. Ожидать же подобной женщины с условиями жизни (...) было бы в мои лета и при моих средствах верх безумия...”.

Фет с грустью заглядывает в свое будущее: “И так мой идеальный мир разрушен давно. Что ж прикажете делать. Служить вечным адъютантом – хуже самого худа – ищу хозяйку, с которой буду жить, не понимая друг друга”.

Как часто Фет возвращался к тем роковым минутам. Стихотворение “Мне грустно” мало известно широкой публике, но ярко обнажает переживания: “Нет вырвать и бросить! – те язвы быть может целебны, – Но больно!”

Неправда, что разрыв с Еленой Лазич был легким для Фета, хотя порою он отзывался об этом с презрительной суровостью:

И кто к ногам судьбы не повергал

Кровавых жертв любви великодушной.

И все-таки судьба? Тогда почему столько горечи в минуту расставания, когда уже “и кони у крыльца”?

Я слышу трепетные руки...

Как бледность холодна прекрасного лица;

Как шепот горестен разлуки!

Он пытался себя обмануть, когда уверял, что лучше знать безжалостную и горькую правду, чем уповать на сладостную ложь.

Давно ты видела, я верю,

Как раздвояется наш путь.

Забыть тяжелую потерю

Я постараюсь где-нибудь.

Еще пышней, еще прекрасней

Одна – коль силы есть – цвети.

И тем грустнее, чем бесстрастней

Мое последнее прости.

Его любимая горячо верила в его поэтическую звезду и убеждала его писать стихи. Намного позже в стихотворении “Alter еgо”(“Второе я”) звучит запоздалое признание и осознание той роли, которую она сыграла в его жизни:

Ты душою младенческой все поняла,

Что мне высказать тайная сила дана,

И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,

Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить.

Та трава, что вдали на могиле твоей,

Здесь на сердце, чем старе оно, тем свежей,

И я знаю, взглянувши на звезды порой,

Что взирали на них мы как боги с тобой.

У любви есть слова, те слова не умрут.

Нас с тобой ожидает особенный суд;

Он сумеет нас сразу в толпе различить,

И мы вместе придем, нас нельзя разлучить!

                                                                        (Январь 1878 г.)

С этого времени за Фетом укрепилось прозвание “певец печали”. Критики забыли “рыдающие звуки его лирики”. Любовь Фета стали сравнивать с тихим затоном: светло и зеркально, безмятежно в нем отражаются и солнечные облака, и звезды, и прибрежные травы, но загляни в него – и как он ни прозрачен, его дна не разглядишь!

Как подчеркивали критики В. П. Боткин и А. В. Дружинин, А. Фет почти перестал писать стихи после смерти Лазич, занимаясь исключительно переводами. Так продолжалось долгих двадцать лет.

Ведь недаром на вопрос о самом выдающемся событии в жизни Фет не дал ответа ни в одном альбоме (ни у Сухотиной-Толстой, ни у Надежды Петровны Остроуховой, урожденной Боткиной). Не сохранилось ни одного его высказывания на этот счет, хотя на другие вопросы он всегда отвечал охотно, правдиво, без утайки. Известно, например, что любимым стихотворением он всегда называл пушкинское:” В последний раз твой образ милый...”.

II. “Уныло я бреду к другой...”

Особенно тяжелым было для Фета начало 1857 года. Сходит с ума его сестра Наденька. Вышел Императорский указ, по которому звание потомственного дворянина давал лишь чин полковника. Он берет годовой отпуск, уезжает за границу, а вернувшись, выходит в отставку и переезжает в Москву, так и не получив желанного дворянства.

16 августа 1857 года в Париже Афанасий Афанасьевич Фет женится на богатой девице 28 лет – Марии Петровне Боткиной. Она была некрасива, но добрейшая женщина и замечательная хозяйка. К тому же она была богата.

Перед свадьбой жених и невеста обменялись тяжелыми признаниями: он раскрыл ей тайну своего рождения (скрыв, правда, историю своей несчастной любви), она – тайну своей любви, отданной другому: у нее был сын. Безусловно, их в какой-то степени сближала любовь, пережитая обоими до встречи, а у Фета даже роковая. Казалось, прошлое позади. И вдруг:

Я был опять в саду твоем,

И увела меня аллея

Туда, где мы весной вдвоем

Бродили, говорить не смея.

В это же, казалось бы, счастливое время он пишет очень грустное стихотворение “У камина”.

Перед свадьбой его преследует бред мучительных воспоминаний, страшный час разлуки. Он сжигает письма, самое дорогое воспоминание, чтобы чужие руки не касались священных и светлых страниц.

Старые письма

Давно забытые, под легким слоем пыли,

Черты заветные, вы вновь передо мной,

И в час душевных мук мгновенно воскресили

Все, что давно-давно утрачено душой.

Горя огнем стыда, опять встречают взоры

Одну доверчивость, надежду и любовь,

И задушевных слов поблекшие узоры

От сердца моего к ланитам гонят кровь.

Я вами осужден, свидетели немые

Весны души моей и сумрачной зимы.

Вы те же светлые, святые, молодые,

Как в тот ужасный час, когда прощались мы.

А я доверился предательскому звуку, —

Как будто вне любви есть в мире что-нибудь! —

Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку,

Я осудил себя на вечную разлуку

И с холодом в груди пустился в дальний путь.

Зачем же с прежнею улыбкой умиленья

Шептать мне о любви, глядеть в мои глаза?

Души не воскресит и голос всепрощенья,

Не смоет этих строк и жгучая слеза.

Доверительная откровенность!.. Каждая строка полна боли, горечи утраты. (Как он написал в другом стихе: “Без тебя я тоскую безумно, ты улыбку мою унесла”. – Здесь припоминается горькое: “и тебя на Земле уж не встречу”).

Повторим одно мудрое любимое изречение А. Фета: “Насильно нельзя забыть, заснуть и полюбить”!

Марья Петровна и Фет вскоре купили имение и приобрели рояль. Афанасий Афанасьевич любил музицировать вечерами.

С 1858 года Фет почти исключительно занимается поместьем, превращаясь в богатого помещика.

Свершилось! Дом укрыл меня от непогод,

Луна и солнце в окна блещет,

И, зеленью шумя, деревьев хоровод

Ликует жизнью и трепещет.

Казалось, исполнились его мечты, но память сердца упорно хранит любимый облик. Нет, никакие радости и перипетии жизни не могут затмить очарования, водопада чувств, огня в крови, того, что называется любовью:

Томительно-призывно и напрасно

Твой чистый луч передо мной горел...

С тобой цветут в душе воспоминанья,

И дорожить тобой я не отвык.

В этот период Фет смог финансировать издание “Вечерние огни” и начал пробивать, как он поэтически объяснял, “будничный лед действительности”. Однако его не отпускала память:

Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?

Ведь снова не пойму я ни одной страницы —

И яркий белый свет начнет в глазах мелькать,

И ложных призраков заблещут вереницы.

За что ж? Что сделал я? Чем грешен пред тобой?

Ужели помысел мне должен быть укором,

Что так язвительно смеется призрак твой

И смотрит на меня таким тяжелым взором?

Чем дальше в прошлое уходил день ее гибели, тем сильнее и мучительнее переживал он ее смерть.

Как велика души моей утрата!

Как рана сердца страшно глубока!

“Деревенский житель” (это его литературный псевдоним) вновь заговорил стихами и уже до последних дней не изменил памяти своей возлюбленной. Он вновь одушевляется с приходом весны, радуется цветущим садам, восхищается благоуханием роз, замирает, услышав трели соловья.

Память возвращала его в знакомые места, образ милой вновь, как живой, возникал перед его печальным взором:

Вчера я шел по зале освещенной,

Где так давно встречались мы с тобой.

Ты здесь опять! Безмолвный и смущенный,

Невольно я поникнул головой.

И в темноте тревожного сознанья

Былые дни я различал едва,

Когда шептал безумные желанья

И говорил безумные слова.

Знакомыми напевами томимый,

Стою. В глазах движенье и цветы —

И кажется, летя под звук любимый,

Ты прошептала кротко: “Что же ты?”

И звуки те ж, и те ж благоуханья,

И чувствую – пылает голова,

И я шепчу безумные желанья

И лепечу безумные слова.

В 1860 году А. Фет приобрел Степановку в Мценском уезде Орловской губернии, которая быстро преображается, превращаясь из второстепенного хуторка в степи в достопримечательность уезда с регулярным парком и с плодородными сельскохозяйственными угодьями.

А. Фет стал прекрасным землевладельцем, но достижения на этом поприще легко не давались ему в течение всей жизни, тому было много причин. Он пишет А. В. Олсуфьеву 15 апреля 1888 года: “Что же касается до поля и крупного хозяйства, то тут приходится мне страдать наравне во всеми русскими землевладельцами. Надеюсь, что мы оба с Вами русские люди, и нельзя яснее Вас понимать, что почвенные условия гораздо ниже в остзейских и бывших польских землях, а между тем строй жизни там был тверже и благосостояние крестьян, в сущности, выше. Но наши мнимые правовые порядки врываются туда, чтобы всех сравнять в безобразии”.

Чуть позже покупает Фет еще и Воробьевку (более чем за 100 тыс. рублей!), замечательно красивую барскую усадьбу, которую он назвал “наша микроскопическая Швейцария”.

Он становится также владельцем имения Ольховатка Щигровского уезда Курской губернии (оно перешло к Фету по завещанию П. И. Борисова, умершего 25 марта 1888 года).

Было у Фета и имение Граворонка в Землянском уезде Воронежской губернии, где находился замечательный конный завод, купленный у брата – П. А. Шеншина. Отметим, что конный завод был также и в Воробьевке.

Он покупает и просторный дом в Москве,  в центре, на Плющихе (дом. № 36).

Фет становится рачительным хозяином... Он не без гордости сообщает армейскому другу: “Тогда я был бедняком офицером, полковым адъютантом, а теперь, слава Богу, орловский, курский и воронежский помещик, коннозаводчик и живу в прекрасном имении с великолепной усадьбой и парком. Все это приобрел усиленным трудом, а не мошенничеством, и на этот счет я покоен”.

А. Фет находится в зените поэтической славы, окружен заботами Марии Петровны. Знакомые отмечали, что их отношения ровны, семейная жизнь спокойна и счастлива. Она гордится мужем, его поэтическим талантом. Заботлива, как няня, писали современники. Он всегда внимателен, предупредителен, на людях с ней подчеркнуто тих и спокоен. Они были хорошей супружеской парой. Их дом всегда отличался необыкновенным хлебосольством. Б. А. Садовский вспоминал, что в январе месяце Фет потчевал гостей свежей ботвиньей. Мария Петровна делала знатную яблочную пастилу, которую они посылали не только друзьям, но и Императору Александру III и Великим князьям. В частности, известному своею многолетней дружбою с А. Фетом К. К. Романову, царственному поэту К. Р. В дневнике Великого князя имеется запись за 1866 год о посещении А. Фета: “Обедал и провел весь вечер у Шеншина (Фета). Смеркало, было морозно и уши щипало, когда я выехал сквозь Троицкие ворота из Кремля и несся в санях по Воздвиженке и Арбату на Плющиху. В конце ее неподалеку от Девичья Поля его дом, хорошо знакомый лишь по адресу. Я вошел. Маленькие низенькие комнаты, на окнах растения, повсюду цветут гиацинты – такая уютная обстановка для милых бездетных старичков... Разговор не умолкал ни на минуту. Я сразу заметил, что старички самые нежные супруги, он очень рассеян, и без старушки ему пришлось бы плохо. Она, кажется, только и живет что заботой и попечениями о нем. Время летело так быстро, мне было так хорошо у них, как будто я всю жизнь был знаком с ними. Он читал мне свои последние, мне еще незнакомые стихи. Пили чай, говорили, о чем только не говорили...”

В 1873 году 26 декабря вышел Указ Сената о присоединении А. А. Фета к роду Шеншиных. Чуть позже, благодаря протекции, заботе К. Р., он стал камергером! Казалось, исполнились все его земные мечты и желания!

Замечательно богатые имения, прекрасные фруктовые сады, огненные скакуны, известные всей России, необъятные луга и пашни, а Льву Толстому, душевному другу, летит грустное-прегрустное письмо. Вот как о нем пишет Толстой Н. Страхову (известному критику и другу А. Фета) 28.01.1878 г.: “В последнем письме он прислал мне стихотворение прекрасное ” (выделено в тексте. – И. С. ). Напомним эти печальные строки:

Та трава, что вдали на могиле твоей,

Здесь на сердце, чем старей она, тем свежей.

Это было написано в 1878 году, когда зажигаются его “Вечерние огни”, озаряя теплым светом прожитые годы.

В 1878 году Фет пишет стихотворение “Опять”. Воспоминание о прежней любви. Момент рождения этого стихотворения подробно описан Т. А. Кузминской, сестрой жены Л. Толстого, и ярко иллюстрирует душевное состояние поэта, когда “рояль был весь раскрыт” и до зари, “изнемогая”, пел прекрасный женский голос, а за рекой заливались соловьи.

Опять

(вариант, приведенный Т. А. Кузминской

в “Воспоминаниях”)

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнею твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,

Что ты одна – любовь, что нет любви иной,

И так хотелось жить, чтоб только, дорогая,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И много лет прошло, томительных и скучных,

И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь.

И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,

Что ты одна – вся жизнь, что ты одна – любовь.

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,

А жизни нет конца, и цели нет иной,

Как только веровать в рыдающие звуки,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

А ведь в 60-е годы Фет почти не писал стихов. Оживить его поэтическое чувство могли только сильные воспоминания.

Стихотворение “На качелях” было написано 26 марта 1890 года:

И опять в полусвете ночном

Средь веревок, натянутых туго,

На доске этой шаткой вдвоем

Мы стоим и бросаем друг друга.

И чем ближе в вершине лесной,

Чем страшнее стоять и держаться,

Тем отрадней взлетать над землей

И одним к небесам приближаться.

Правда, это игра, и притом

Может выйти игра роковая,

Но и жизнью играть нам вдвоем —

Это счастье, моя дорогая!

Даже в старости он продолжает воспевать образ этой одаренной, любящей и мечтательной натуры:

Ты нежная! Ты счастье мне сулила

     На суетной земле,

А счастье где? Не здесь, в среде убогой, —

     А вот оно, как дым...

25 октября 1890 года А. Фету пишет Я. П. Полонский: “Что ты за существо – не постигаю, ну, скажи ради Бога и всех ангелов Его, и всех чертей, откуда у тебя берутся такие елейно-чистые, такие возвышенно-идеальные, такие юношески-благоговейные стихотворения, как “Упреком, жалостью внушенным...” Я по своей натуре более идеалист и даже фантазер, чем ты, но разве я или мое нутро может создать такой гимн неземной красоте, да еще в старости!..”.

И как бы вторя Полонскому, удивленному поздней лирикой поэта, замечает Б. А. Садовский: “стихи, написанные им в 1892 году, в благоуханности и свежести не уступают прежним: фетовский гений сохранил свой первозданный блеск до последнего вздоха”.

С годами он тревожнее и острее ощущал трагедию своей жизни:

Нет, я не изменил. До старости глубокой

Я тот же преданный, я раб твоей любви.

И старый яд цепей, отрадный и жестокий,

Еще горит в моей крови.

Хоть память и твердит, что между нас могила,

И каждый день бреду томительно к другой,

Не в силах верить я, что ты меня забыла,

Когда ты здесь, передо мной.

Мелькнет ли красота иная на мгновенье,

Мне чудится, вот-вот тебя я узнаю.

И юности былой я слышу дуновенье,

И содрогаясь, я пою.

Последнее стихотворение, связанное с любимой, – полно предчувствия скорой смерти и нетерпения грядущей встречи:

Ночь лазурная смотрит на скошенный луг,

Запах роз под балконом и сеном вокруг,

Но зато ль, что отрады не жду впереди,

Благодарности нет в истомленной груди.

Все далекий, давнишний мне чудится сад...

Там и звезды крупней и сильней аромат,

И ночных благовоний живая волна

Там доходит до сердца, истомы полна...

Точно в нежном дыханьи травы и цветов

С ароматом знакомый доносится зов.

И как будто вот-вот кто-то милый опять

О восторге свиданья готов прошептать.

Умер он 21 ноября 1892 года, не дожив двух дней до 72 лет. Это была любовь, победившая смерть: “Нет, я не изменил – до старости глубокой я раб твоей любви...”.

И тайной сладостной душа моя мятется,

Когда ж окончится земное бытие,

Мне ангел кротости и грусти отзовется

          На имя нежное твое.

Вячеслав Морозов • Завод, 100 лет не знавший простоя (Наш современник N11 2002)

Вячеслав МОРОЗОВ

Завод,

100 лет не знавший простоя

– Калужский “Кристалл” – это Валерий Бобченок и его команда. Но сначала Бобченок.

Николай Кривомазов,

редактор журнала “Русская водка”

– Это, конечно, страшно, что в большой стране работает по-настоящему только одна отрасль. Но если бы мы и ее дали погубить, то грош нам была бы всем цена!

Валерий Бобченок,

генеральный директор

Калужского ОАО “Кристалл”

Эти слова Валерий Константинович Бобченок произнес на столетнем юбилее предприятия, которое он возглавляет уже шестнадцать лет, а работает на нем с 1964 года. Свой тост он поднял “за тех, кто в этих нечеловеческих условиях нечеловеческой экономики выстоял, не продался, сохранил и себя, и свое любимое дело”. За свой коллектив.

Признаться, ехал на завод для встречи с Бобченком и имел весьма смутное представление о технологии производства водочной и прочей алкогольной продукции и тем паче – о тех сложностях, которые испытала и испытывает до сих пор отрасль в масштабах страны. Казалось, что уж кому-кому, а “водочным королям” на жизнь грех жаловаться. Даже в условиях “нечеловеческой экономики” народ не гребует той, что “под тын кладет”, и все виды увеселительного продукта в России на прилавках не залеживаются. Знай себе производи, продавай да подсчитывай барыши. Но едва ли не в начале разговора Валерий Константинович пояснил:

– Водочное производство – “золотое дно” только для тех, кто не платит налоги, для остальных – стабильная “головная боль”. О себестоимости я умолчу, ибо за этим стоят наши закрытые наработки и их воплощение в производство. А дальше так, считайте. В этом (2002-м. –  В. М. ) году с одного литра безводного алкоголя, проще – спирта, мы должны заплатить в казну 89 рублей 89 копеек. Затем 20% НДС, в том числе и с акцизов. Тут явное беззаконие: налог берут с налога! Из того, что остается, отчисляем налог на прибыль. С товарооборота мы отчисляем в дорожный и прочие фонды. Так что остается у нас от исходной суммы совсем немного. По рентабельности мы имеем в два раза меньше прибыли, чем, например, любой пивзавод, а затраты на производство у нас и у производителей пива – несравнимые. При этом ОАО “Кристалл” – самый крупный налогоплательщик в Калужской области. Только в минувшем году мы заплатили порядка 600 миллионов рублей налогов. Средняя зарплата по предприятию – 4 700 рублей. Для сравнения скажу, что рабочие того же пивзавода получают больше, кондитерско-макаронной фабрики – больше, мясокомбината – гораздо больше... Но у нас есть другое богатство – огромный опыт выживания.

Опыт этот в итоге был оценен внушительной стопой отечественных и международных дипломов, десятками (!) золотых, серебряных и бронзовых (этих – меньше) медалей на самых престижных выставках, “Серебряной медалью гения” на 14-м Всемирном форуме гениев (Токио, 2000 г.), четырьмя Гран-при. Международный институт финансового и экономического партнерства и Международная академия руководства в области бизнеса и делового администрирования (Бирмингем, штат Алабама, США, 1995 г.) принял В. К. Бобченка в число действительных членов Академии и вручил награду “Факел Бирмингема” с оригинальной формулировкой: “За достижения в деле выживания и развития в неблагоприятных экономических условиях”.

Завод “Кристалл” сто лет назад назывался просто: “Казенный винный склад” и был пущен 1(14) июля 1901 года. Освящение происходило в торжественной обстановке в присутствии губернатора А. А. Офросимова и городской знати. Как писали калужские “Губернские ведомости”, “по случаю торжества рабочим было предложено обильное угощение, а присутствующим – шампанское”. Уже в ноябре того же года был опубликован первый отчет о работе винного склада. Канцелярии губернского акцизного управления, полицмейстера и губернатора стали пачками получать прошения об открытии частными лицами чайных, пивных и трактиров. В период первой русской революции Калугу, как и другие города России, тряхнуло революционное движение, однако рабочие винного склада выдвинули лишь экономические требования. Возможно, это как-то благоприятно сказалось на судьбе первого заведующего В. П. Павловского, который продолжал возглавлять предприятие вплоть до его национализации и умер своей смертью в 1932 году.

30 января 1913 года Николай II в Высочайшем рескрипте писал: “Нельзя ставить в зависимость благосостояние казны от духовных и хозяйственных сил моих верноподданных. А посему необходимо направить финансовую политику к изысканию государственных доходов, добываемых из неисчерпаемых источников государственного богатства и от народного производительного труда, при соблюдении разумной бережливости постоянно соединять заботы об увеличении производительных сил государства с заботою об удовлетворении нужд народа”. В числе желательных преобразований он предлагал министру финансов сократить производство и продажу крепких спиртных напитков и увеличить выпуск виноградных вин, пива, меда и шампанского. Николаевский рескрипт был разумнее горбачевского Указа и по замыслу, и по исполнению. Помешала Первая мировая война: спирт потребовался для медицинских нужд и технических целей. Зато в тылу, где шло сокращение питейных точек и введен был сухой закон, расцвело самогоноварение.

Советская власть продлила царский запрет на торговлю водкой во время гражданской войны и иностранной интервенции двумя декретами (декабрь 1917 и июль 1918 г.). Но совместным постановлением ЦИК и СНК ССР от 26 августа 1923 года производство и торговля спиртными напитками были возобновлены.

Оптимальную пропорцию спирта с водой вывел, как известно, русский химик Д. И. Менделеев, издав в 1865 году брошюру с незамысловатым названием – “О соединении спирта с водою” (СПб, товарищество “Общественная польза”), где привел расчеты, подтвержденные опытами, что именно сорокаградусная водно-спиртовая смесь выделяет наибольшее количество теплоты и отличается максимальной однородностью. И что литр 40-градусной водки должен весить ровно 953 грамма. В 1894 году менделеевский состав водки был запатентован Россией как водка “Московская особенная” (сейчас – “особая”). Специальный “Технический комитет”, созданный десятью годами раньше, контролировал производство и качество выпускаемых на разных заводах “монополек”. До 1917 года над совершенствованием качества водки работали многие ученые – вплоть до академика Н. Д. Зелинского, первооткрывателя циклических углеводородов, изобретателя первого в мире противогаза. В 1924 году, с возобновлением производства алкогольных напитков, профессор А. А. Вериго предложил точный и надежный метод определения сивушных масел в спирте-ректификате и ввел двойную обработку водки древесным углем, а профессор А. Н. Шустов предложил обработку смеси активным углем – березовым и липовым. До войны Калужский винзавод выпускал продукцию высокого качества, так как все технологические новшества непременно внедрялись в производство.

Удивительно, что завод продолжал работать и в короткий период немецкой оккупации Калуги в октябре – декабре 1941 года. Попытка эвакуировать людей и оборудование не удалась – немец наступал стремительно, а у нашей службы тыла были задачи и поважнее. Запасы спирта и водки вылили, сколько успели, чтобы русский “шнапс” не достался супостату: согревайтесь своей гидролизной бурдой!..

С февраля 1942 года завод стал выпускать бутылки со знаменитым “коктейлем Молотова” – зажигательной смесью. Не один танк Гудериана и Клейста отведал этого жгучего и жгущего “коктейля”, ставшего грозным оружием в руках советских пехотинцев. Ветеран завода А. Н. Николаева так вспоминает это время (привожу по книге “Век крепких традиций”): “Взяли меня на завод чернорабочей в 1937 году, потом я перешла в “розлив” браковщицей. Все делали вручную: разливали, запечатывали, укладывали в ящики... А когда эту горючую смесь разливали, у меня руки были обожженные. Все пришлось пережить: и щели от бомбежки копали, и на крыше дежурили, и лес пилили для этих, как их ...дзотов. А вино делали всю войну, и ликеры тоже...”

Объем довоенного производства водки на калужском заводе был восстановлен только в 1948 году. За это время был проведен ряд технологических улучшений, которые внедрялись и позже.

Валерий Константинович, студент последнего курса Ленинградского технологического института холодильной промышленности, на Калужский ЛВЗ попал на преддипломную практику. Организация труда, дисциплина в коллективе ему понравились, город – тоже, и он, получив диплом, приехал на завод на должность инженера-конструктора. Примерно в это время завод включили в элитный список работающих на экспорт.

– В то время в стране было всего 10—12 ликеро-водочных заводов, которые имели право через внешнеторговую организацию “Союзплодимпорт” отправлять свою продукцию за рубеж. Поставляли в 82 страны мира, но не всегда даже точно знали – куда. Довольно большие поставки приходились на США, Италию, Испанию, Грецию. С одной стороны, поставки за рубеж – это признание качества продукции и доверие, с другой – вполне понятные трудности, связанные с выполнением заданий правительства.

Это и очень жесткие требования иностранных партнеров к качеству водки: не просто отличного качества, а стабильно отличного качества во всех поставляемых партиях. Мы разработали свою технологию очистки спиртов – очень хороших. А в 1967 году был утвержден новый стандарт на ректифицированный спирт, еще более ужесточивший нормы содержания примесей – лишь тысячные доли процента – 1—2 промилле. В 70-е годы, когда я уже работал главным механиком, мы расширили ассортимент водок: кроме “Московской особой”, “Столичной” и “Экстры” стали выпускать “Посольскую” и “Сибирскую”. Так что в рынок мы вошли еще при социализме. (Забегая вперед, скажу, что сегодня калужский “Кристалл” не имеет права выпускать ни “Московскую”, ни “Русскую”, ни “Сибирскую”, ни “Столичную”, поскольку бывший “Союзплодимпорт” сумел зарегистрировать эту продукцию в Роспатенте как свою, и теперь Бобченку выпуск этих “раскрученных” на внешнем рынке сортов заказан. – В. М. ) В 1984 году при прежнем директоре Б. И. Корчемкине нам удалось отпочковаться от Тульского спиртообъединения Минпищепрома РСФСР и образовать ликеро-водочный комбинат на базе Калужского головного предприятия и Остроженского спиртзавода. Сколько было по этому поводу скандалов в партийно-советских кабинетах!.. Но приобретенная самостоятельность нам помогла выжить после вступления в силу горбачевского постановления № 410 в мае 1985 года “О борьбе с пьянством и алкоголизмом”. Время было такое, что нам ежегодно давали планы на снижение производства в два раза. Многие директора поуходили с производств. Я стал директором по просьбе коллектива. Продержаться можно было лишь за счет экспорта, чтобы сохранить производство, рабочие места, относительно стабильную зарплату. Как экспортеры мы всегда числились в лучшей пятерке ЛВЗ. Учитывался при этом объем производства, качество продукции (есть ли забраковки поставок), величина экспортной доли, учитывалась эффективность производства, экономические показатели: себестоимость, затраты, прибыль. У нас теперь был свой спиртзавод, который поставлял нам спирт-сырец для ректификации. Ректификация – это окончательная очистка спирта, наподобие крекинга нефти. Спирт-сырец подогревается, идет испарение. Есть компоненты более летучие, есть менее, но разница тут очень невелика – в десятую долю градуса. В этом сложность отбора фракций. Затем отобранные фракции дополнительно очищаем на угольных колонках. Обработка древесным углем БАУ – это чисто российский способ. БАУ – березовый активированный уголь, у которого есть модификации. Но мы разработали и свои способы очистки, довольно оригинальные, раскрывать секрет которых я пока не собираюсь. Кадры у нас замечательные. Даже аппаратчицы все с высшим образованием. Разумеется, весь процесс очистки автоматизирован. Но профессиональное чутье человека не подменишь никакой техникой, его дает и шлифует только опыт.

С приходом Валерия Константиновича на директорское место связано и переименование спиртоводочного комбината “Калужский” в “Калужский комбинат “Кристалл”. До 1991 года комбинат лихорадила целая полоса переподчинений разным ведомствам. Но это все будет потом, а пока “московский хозяин” комбината, “Агропром”, выполняя горбачевское постановление № 410, дает команду сократить производство продукции на 50% и доводит годовой план разбивания порожней посуды. Стеклотару “мочили” кувалдами, но для молотобойцев такая работа оказалась опасной: осколки стекла летели из-под кувалды в непредсказуемых направлениях. Тогда изобрели машину для крошения бутылок, в которой главным механизмом был червячный вал. Но горы ящиков с бутылками Бобченок от проверяющих сумел утаить, справедливо полагая, что конец любой, в том числе и правительственной дури, рано или поздно наступит.

Надо было думать о производстве, о людях, оставшихся без работы. Он запускает линию по разливу сока и кваса, но она не окупает себя. Проведя рыночный маркетинг, решил наладить производство майонеза. И дело пошло. Сегодня завод выпускает десять сортов майонеза в различной упаковке, до 1500 тонн в год. После майонеза начали выпускать различные сиропы, горчицу, квасные концентраты, зефир. Завод получил устойчивость катамарана: если в правом “дутике” пробоина, то не даст потонуть левый...

 Первые десять лет своего директорства Валерий Константинович называет десятью годами “страшного эксперимента над отраслью”. И добавляет: “Проблема перепрофилирования с сохранением коллектива на нашем комбинате была успешно решена усилиями буквально каждого работника”.

В ноябре 1992 года Калужский ликероводочный завод совместно с Остоженским спиртзаводом приватизировались в акционерное общество “Кристалл”. Казалось бы, рыночная экономика, сменившая жесткую плановую, развязала руки, но к этому сроку на Россию уже началось нашествие алкогольной продукции “двунадесяти языков”: поддельный “Наполеон”, синтетический спирт “Роял”, водки “Распутин”, “Демидов”, “Горбачев”, “Черная смерть” и прочее импортное зелье, изготовляемое из технического спирта, используемого за границей для промывки труб. Если для кремлевских небожителей еще после войны был создан на московском “Кристалле” цех №1, который поставлял напитки высочайшего качества, снабженные сертификатами на каждую бутылку, с личными подписями специалистов, то теперь Кремль решил отдать население страны в жертву “зеленому змию”, прилетевшему с зарубежных помоек (одна из газет писала, что в США технический спирт научились добывать из гнилья на пищевых свалках).