Текст книги "Журнал Наш Современник №11 (2002)"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Ну а мы все-таки поговорим. Воспользовавшись правом новичков в “школе демократии”. О толерантности – как принципе и о национальной проблеме – как о реальности. Об этой антиномии гражданского общества, способной взорвать его . Ибо дело, конечно, не только в том, что араба нельзя назвать арабом. А в том, что при такой системе запретов невозможно не только решить, но и обозначить проблему арабского присутствия в Европе, где Марсель или Роттердам уже превращаются в мусульманские города.

Помнится, в одной из теледискуссий я выступал за сохранение графы “национальность” в новом российском паспорте. Как же накинулись на меня участники передачи: пережиток Административной системы! образчик русского шовинизма! Чего только не кричали. И главный аргумент – в цивилизованном мире гражданство автоматически определяет национальность. Во Франции, например. Алжирец, сенегалец или желтолицый выходец из Вьетнама, получив гражданство, становится французом. Это так называемая   г р а ж д а н с к а я   н а ц и я. Образцовое всесмешение людей, в котором в обмен на утрату национальных особенностей предоставляют равные юридические права.

На Францию ссылались особенно часто. Первая демократия Европы и сегодня считается примером гражданского общества. Конституция Республики   о т к р ы– в а е т с я   статьей, запрещающей дискриминацию по “происхождению, расе и религии”.

Во Франции и полыхнуло. Взрыв страстей на исходе апреля – и долгое эхо, не умолкавшее много недель! Панические заголовки. Комментарии, где растерянность порождала злобу, а та превращалась в страх. Судейский металл в голосах телеведущих.

Во весь экран искаженные праведным гневом лица “простых французов”. По всем каналам призывы президента Ширака отвергнуть “демонов экстремизма” и защитить “республиканские идеалы”. В выпусках новостей: демонстрации протеста в восьмидесяти городах Франции; в университетах отменены занятия, “чтобы студенты могли обсудить политическую ситуацию в стране” (ВВС Russian.com).

Трагедия, потрясшая Францию, имела имя собственное – Ле Пен. Знаменитый националист, почитатель Жанны д’Арк, лидер Национального фронта прошел во второй тур президентских выборов, выбив из борьбы признанного фаворита – кандидата соцпартии премьера Франции Лионеля Жоспэна.

Уж на что постсоветская пресса не любит левых, однако о провале соцпартии она повествовала, как о собственном поражении. Не радовал даже триумф умеренно правого Ширака, которому выход во второй тур вместе с “одиозным” Ле Пеном почти автоматически открывал дорогу к новому президентскому сроку. Скромный успех националиста отравил радость гробовщиков левых идей.

“Пощечина общественному вкусу”, “Возвращение призраков. Ультраправая волна в Европе: экспансия шовинизма”, – кричали заголовки российских газет. Казалось бы, что московским наблюдателям до парижских бурь, а вот, поди ж ты...…

Любопытно,   и н т е р н а ц и о н а л ь н а я   команда телеобозревателей, аналитиков, политологов и прочих шоуменов от политики в Париже и Лондоне, Нью-Йорке и Москве успех представителя   н а ц и о н а л ь н ы х   сил в  л ю б о й  точке земного шара – от Франции до Малайзии – воспринимает как свое   л и ч н о е   поражение.… Да что шоумены: державное недовольство выбором более 5 миллионов французов поспешили выразить ближайшие соседи Франции – Германия и Великобритания!

Кто же такой Ле Пен, и чем он так напугал почтенную публику? Весной этого года его биография была у всех на слуху. Родился в 1928 году в бретонском городке Трините-сюр-Мер. Сын рыбака, погибшего во время Второй мировой. Получил прекрасное образование – иезуитский колледж, лицей, затем парижский университет.

В 54-м молодой лиценциат права предпринимает свой первый нетривиальный шаг – из тех, что впоследствии будут не раз приковывать к нему внимание как широкой публики, так и профессиональных политологов. Он вступает в Иностранный легион (парашютно-десантные войска), чтобы участвовать в войне в Индокитае. В 1956 году Ле Пен – самый молодой депутат парламента от правого Союза защиты торговцев и ремесленников. Но уже в следующем 57-м он снова на войне – на этот раз в Алжире. Затем – политическая и коммерческая деятельность на вторых ролях. В 1972 году он создает Национальный фронт. В 74-м решается идти на президентские выборы. Результат – смехотворные 0,74 процента. Через 20 лет, в 94-м, он набирает уже 15 процентов. В апреле 2002-го Ле Пен одержал победу в трети департаментов Франции.

О взглядах “великого и ужасного” русские читатели получили возможность узнать от него самого. Трепеща, но и склоняясь к запретному, “Независимая газета” опубликовала интервью с Ле Пеном. И какое – на две полосы! Ни семейство Бушей, ни сам Бжезинский не удостаивались такого внимания.

Лидер Национального фронта высказывается свободно и широко. Начинает с проблемы преступности и заканчивает угрозой европейской цивилизации: “Она будет затоплена – физически, психологически, умственно и, разумеется, культурно” (здесь и далее цитаты из интервью даны по тексту: “Независимая газета”, 4.06.2002). Сразу же следует “фирменный” ход: причина кризиса – “массовая иммиграция: скопление во французских городах большого количества иностранцев, которые не ассимилируются, а часто и не хотят ассимилироваться”.

Ле Пен не ограничивается общими рассуждениями. Он прямо указывает на ислам как на источник опасности: “Нет нужды скрывать завоевательный характер ислама. Это религия в одно и то же время политическая, нормативная и дающая простор экстремизму. Который, в свою очередь, опирается и на ее демографическую мощь и на возможность различных интерпретаций этой религии”. Поясняя мысль, глава Национального фронта обращает внимание на существенную особенность ислама: “...…Здесь нет внешнего и общепринятого авторитета, и каждый при желании волен давать свое обоснование едва ли не любой идее”.

Однако Ле Пен не так прост и прямолинеен, как пытаются представить его недоброжелатели. Он делает важную оговорку: “Причина экспансии исламского мира – не религия, но демография”. Более того, в отличие от многих западных лидеров руководитель Национального фронта готов признать правоту ислама в столкновении со странами “золотого миллиарда” – но лишь в том случае, когда ислам действует   н а   с в о е й   т е р р и т о р и и   и защищается от агрессии извне . “Американцы, – заявляет Ле Пен, – представляющие собой самую мощную и богатую страну мира, привели своей осознанной политикой к насильственной смерти более чем миллион иракских детей. И эта политика, совершенно естественно, должна была породить настоящую ярость против людей, ее проводивших. Иракцы вполне могут сказать: вы оплакиваете 3 тысячи погибших на Манхэттене, а мы потеряли более 1 миллиона только детей! Конечно, они погибли не во время войны, а угасли тихо и незаметно, совершенно неинтересно для Си-эн-эн”.

Трудно сказать, что стоит за этой декларацией – уязвленная совесть западного интеллектуала или трезвый расчет западного политика, сознающего, что без нефти с Ближнего Востока, в том числе иракской, экономика Франции не проживет. Как бы то ни было, в конфликте Ирака с Америкой Ле Пен на стороне арабов.

Он вообще настроен критически по отношению к “самой мощной и богатой стране”. В том же наплыве иммигрантов Ле Пен усматривает следствие   г л о б а л и– з а ц и и  и обвиняет в происходящем не столько переселенцев, сколько “финансовых воротил Нью-Йорка” : “Им вполне все равно, будут массы работающих потребителей белыми, желтыми или зелеными, как будут они себя вести и одеваться и т. д. Но мы-то живем здесь, это – наша страна”.

“Наша страна” – ключевое понятие для националиста Ле Пена. Он хочет видеть Францию сильной и процветающей. Именно поэтому с горечью обличает ее нынешнюю несостоятельность. В том числе в ключевой сфере – нравственности. “Это – утрата моральных и религиозных чувств и принципов”, – указывает он на одну из причин роста преступности. Ле Пен настойчиво повторяет: “…...Опасность для нас проистекает в меньшей степени от внешних сил и больше – от нашей внутренней слабости”.

Способность критически оценить моральное состояние нации опровергает расхожее представление о Ле Пене как о примитивном и воинственном шовинисте. На первый план он выдвигает отнюдь не репрессивные меры против “инородцев” (Ле Пен предлагает всего лишь ограничить иммиграцию и высылать из страны “иностранных преступников и правонарушителей”), а работу по укреплению опор национального духа. Семьи и школы. Надо начать – призывает он – “прежде всего с нашего демографического усиления, для чего необходима серьезная деятельность государства в поддержку семьи. Мы должны увеличить нашу рождаемость”.

Резкую критику вызывает французская школа: “По нашему школьному преподаванию видно, что мы живем в пространстве анархии, в пространстве анархо-троцкизма. Начиная с 1968 года труд стал представляться молодежи как род наказания, а венцом человеческой жизни стали отпуска и каникулы. Пенсия – пораньше, рабочая неделя – поменьше, свободного времени – побольше: все это стало целью жизни и левых, и правых. Школа не торопится сообщить ученикам, что для любого “перераспределения” богатств прежде всего нужно их создать”.

В основе экономической программы Ле Пена – поддержка частных предпринимателей. “Что направляет этих людей, что заставляет их двигаться, вставать в 5 утра? Интерес, желание получить возможность купить свой дом, лодку, заплатить за обучение детей, за лечение, если кто-то в семье заболеет, и т. д. Вот двигатель экономики! Если вы выключите этот двигатель, то получите то, что мы видели на примере Советского Союза”.

Глава Национального фронта считает, что государство должно сосредоточиться на своих “коронных” обязанностях – обороне, поддержании порядка, внешних связях и финансировании научных исследований. (Показательно, что на Западе даже такие романтические певцы частного предпринимательства, как Ле Пен, признают необходимость государственной поддержки фундаментальной науки. Напротив, в России власти, позиционирующие себя как “умеренные” сторонники рыночных реформ, столкнули науку в пучину дикого рынка: “Выживай, как знаешь!”) За исключением названных сфер, экономика, по мнению Ле Пена, должна быть доверена “частному почину, частной предприимчивости, позволяющей людям самостоятельно зарабатывать деньги”.

Яростным атакам подвергается всевластие бюрократии. Тема особенно актуальная в объединяющейся Европе, где поверх национального формируется мощный слой наднациональной бюрократии. В отношении Европейского Союза Ле Пен не скрывает скептицизма и даже враждебности. Его позиция в этом вопросе вызывает наиболее острое осуждение как во Франции, так и в других государствах Евросоюза. Однако его аргументы выглядят весьма убедительно: “…...Если мы хотим сохранить нашу независимость, мы должны блюсти независимость наших внутренних рынков...… Уничтожение национальных границ отдало французское производство – промышленное, ремесленное, сельскохозяйственное, а также и французскую торговлю во власть зачастую дикой конкуренции внешнего мира. Так, Европа почти убила французское сельское хозяйство: в него приходит 8000 молодых людей в год, а 45000 людей уходит на пенсию. И каждые 15 минут во Франции исчезает одна семейная ферма”.

Глава Национального фронта против передачи большей части французского суверенитета общеевропейским структурам. Он бьет тревогу: “Мы больше не являемся действительно свободной и независимой страной...” И в присущей ему манере тут же иллюстрирует шокирующую декларацию примером из экономики: “Возьмем конкретный пример, когда мы обязуемся соблюдать установленные критерии бюджетного дефицита, скажем, 30 процентов. Тогда в случае кризиса единственный инструмент для исправления его социальных последствий, остающийся в руках государства, – это уменьшение заработной платы, пенсий и пособий. И никаких других возможностей! Я считаю такое положение крайне опасным”.

В числе прочих Ле Пену был задан вопрос об отношении к России. “Я желаю, чтобы Россия вновь вернула себе достоинство и силу, – последовал вежливый ответ. – Страны с таким народом, с такой территорией сегодня явно не хватает в мире для геополитического равновесия”.

Далее следует рассказ о дружбе с русскими актерами, музыкантами и художниками. Ле Пен припоминает занятный эпизод со знаменитым танцовщиком Сергеем Лифарем – “однажды был секундантом на его дуэли на шпагах (Лифарь был тогда ранен в руку) с маркизом де Куэвас...…” Да, 74-летний Ле Пен слеплен из другого теста, чем большинство французских политиков, которых он так хлестко обличает, – анемичных потомственных чиновников, лишенных смелости, да и просто чувства жизни!

Правда, зарубежные читатели “Нашего современника” – русские, живущие во Франции, не раз предостерегали: “Не обольщайтесь Ле Пеном!” И приводили его отзывы о русских – далеко не столь дипломатичные, как в “Независимой газете”. Что же, Ле Пен не зря слывет не только блистательным оратором (что признают даже его враги), но и весьма ловким политиком. Отвечая на вопросы московского издания, он, разумеется, работает на аудиторию. Так же, как и выступая на митинге в Париже. Где иммиграции с Востока Европы, а вкупе с ней пресловутой “русской мафии” боятся не меньше, чем нашествия переселенцев с Востока арабского.

Как бы то ни было, во взглядах Ле Пена, обстоятельно представленных “Независимой газетой”, трудно обнаружить экстремизм, ультраправый радикализм, приписываемый ему противниками. Кое-что из сказанного (о необходимости ухода государства из экономики, например) иначе как политическим инфантилизмом не назовешь. Но многое, безусловно, полезно узнать – и усвоить! – русским читателям. Проблемы-то у нас, как выясняется, схожие. Не грех посмотреть, как их пытаются решить западные националисты.

Тем более что отечественные русофобы – журналисты и политики – любят изображать дело так, будто ксенофобия чуть ли не генетически присуща русским, что “только в России” возможны межнациональные конфликты. Они вопят об угрозе “русского фашизма” и благоговейно указывают на Европу – “там подобное невозможно”. Вот мы и посвятим эту главу рассмотрению того, что и как возможно в Европе.

Успех Ле Пена в первом туре обозначил остроту проблемы. Однако второй тур выборов он все-таки проиграл. 5 мая мировые информагентства оповестили: “Жак Ширак переизбран президентом Французской Республики. На площади Бастилии толпа скандирует: “Победа, победа!”. Тысячи парижан вышли на улицы праздновать победу Ширака, или, скорее, поражение Ле Пена” (ВВС Russian.com). Обратите внимание на этот оборот: лозунг второго тура был – остановить Ле Пена! Готовность поддержать его оппонента выразили и поверженные социалисты, и коммунисты (их лидер Робер Ю  п е р в ы м  призвал своих сторонников голосовать за Ширака). Надо ли говорить, что практически все СМИ выступали против лидера националистов. “Истерия, созданная тотальными усилиями тех, в чьих руках сосредоточена власть, СМИ, финансы, обеспечила победу нынешнего президента”, – с грустью констатировал Ле Пен (там же).

С этим трудно не согласиться, если вспомнить атмосферу, в которой происходила избирательная кампания. В адрес Ле Пена звучали чудовищные обвинения. Например, “несколько алжирцев” утверждали, что в 1957 году во время войны с Францией “их пытал лейтенант Жан-Мари Ле Пен”. Влиятельнейшая “Le Monde” тут же растиражировала их заявление. При этом журналисты даже не задали естественный в данном случае вопрос: достоверны ли показания о событиях без малого  п о л у в е к о в о й  давности? В 57-м Ле Пен был безвестным младшим офицером – кто бы стал запоминать его имя и должность, да и он вряд ли представлялся перед экзекуцией. Между прочим, сделавшие громкое заявление алжирцы не скрывали своей ангажированности. Они объяснили, что “решили рассказать журналистам “Le Monde” о перенесенных пытках из-за успеха Ле Пена на президентских выборах” (Rambler-медиа).

Подводя итоги второго тура, Жак Ширак провозгласил: “Мы только что прожили период тяжелой неопределенности. Но сегодня Франция показала свою приверженность демократии и равенству. Я поздравляю Францию, которая смогла найти себя”. Победителя почти дословно повторили аутсайдеры первого тура – социалисты. Франсуа Олланд, сменивший Лионеля Жоспэна на посту главы партии, декларировал: “Франция сохранила республику, обрела себя, победила нацистскую идеологию” (ВВС Russian.com).

Читатели, познакомившиеся со взглядами Ле Пена, могут судить, насколько оправданно упоминание о “нацистской идеологии”. Внушает сомнение и на два голоса повторяемый тезис: Франция “обрела себя”. Даже на телекартинках, которые в ночь триумфа показывали по всем каналам, было заметно – в ликующей толпе на площади Бастилии преобладают не трехцветные французские, а алжирские, тунисские и другие арабские флажки с полумесяцем. Мусульманские диаспоры праздновали  с в о ю   победу, не желая – что должно было бы заставить, по крайней мере, задуматься! – разделить ее с французами, в очередной раз продемонстрировавшими сокрушительную толерантность…...

Наводит на размышления – правда, другого рода – и событие, случившееся вскоре после выборов. 14 июля было объявлено о покушении на Ширака: “Парижская полиция ведет допрос молодого человека, арестованного по подозрению в покушении на президента Франции. Коротко стриженный (теперь это тоже улика?! – А. К. ) 25-летний Максим Брюнери был арестован со спортивной винтовкой в руках на Елисейских полях, в толпе зрителей, наблюдавших за ежегодным красочным парадом в честь Дня взятия Бастилии. Брюнери признался, что собирался убить президента Жака Ширака, а полиция сообщила, что задержанный хорошо известен ей как активный неонацист, участник митингов и демонстраций ультраправых” (ВВС Russian.com).

Как выяснилось, о произошедшем стало известно лишь спустя несколько часов, когда жена Ширака заявила журналистам, что “ее мужа пытались убить”. Отметим сильный пиаровский ход – о покушении сообщает не официальное лицо, скажем, шеф полиции, но женщина, жена (кстати, весьма активно помогавшая нынешнему президенту во всех избирательных кампаниях). Это, несомненно, придало сообщению дополнительный драматизм.

Но почему о покушении не объявили сразу же? Ничего себе ситуация: президента одной из ведущих держав мира пытаются убить на центральной магистрали столицы, где собралась многотысячная толпа, а об этом никто и слыхом не слыхивал! И тут обнаруживаются поразительные факты. Брюнери выстрелил не в президента, а   “в   н а п р а в л е н и и   (разрядка моя. – А. К. ) автомобиля, в котором ехал Ширак” (ВВС Russian.com). Что означает эта загадочная формулировка? Каким было расстояние от стрелка до лимузина Ширака? Если близким, то почему не среагировала охрана (а она не среагировала, неудачливого “террориста” задержали зеваки)? Если Брюнери стоял далеко – вне видимости агентов, то можно ли говорить о покушении именно на президента? Кстати, пуля ушла не “в сторону автомобиля”, а в небо: стоявший рядом с Брюнери турист из Эльзаса, увидев, что тот достал карабин, мгновенно среагировал, ударив по стволу снизу вверх (“Труд-7”, 18.07.2002).

О своих намерениях Брюнери заявил сам – на допросе. Хотел, дескать, “убить президента, затем покончить жизнь самоубийством, чтобы “прославиться” (там же). Оказывается, он даже заранее поместил сообщение в Интернете, ограничившись, правда, иносказаниями: “В это воскресенье следите за теленовостями, я буду там “звездой”. Смерть Зогу, 88!” Журналисты охотно растолковывают: “Зог “ – на сленге неонацистов означает “демократическую систему”, две восьмерки – зашифрованное приветствие: “Heil Hitler” (H – восьмая буква латинского алфавита).

И вновь вопросы. Зачем Брюнери нужно было брать на себя “грех”? Судя по всему, полиция и не догадывалась о его намерениях убить президента. Почему, если он и впрямь покушался на Ширака, Максим воспользовался дешевеньким карабином “22 long rifle”, а не оружием профессионалов? Почему французские спецслужбы не обратили внимание на странное сообщение в Интернете, ведь им было прекрасно известно, что “это воскресенье” – День взятия Бастилии, на который приходится ритуальный выход президента в народ? И, наконец, почему сценарий покушения больше напоминал киношный боевик, чем продуманную акцию террориста? (Он действительно рабски копировал фильм Фредерика Форсайта “День Шакала”, в котором наемный убийца по заказу ультраправых пытается убить президента де Голля как раз в День взятия Бастилии.) Что это – преступление или пародия, фарс?

Французские спецслужбы сняли все вопросы разом, отправив Брюнери в психиатрическую клинику. Но вот что примечательно – перед этим они опубликовали свое досье на него, связав “террориста” с Ле Пеном! “...Как следует из досье “Рансенман женеро”, Максим стал сближаться со “скинхедами” и прочими ультраправыми. Он принимает участие в акциях “коричневых” экстремистов всех мастей... На первомайских манифестациях, которые Ле Пен и его разнообразные сторонники проводили в Париже у статуи Жанны д’Арк, будущий карабинный стрелок шагал в рядах самых отпетых молодчиков с кельтскими крестами на руках” (“Труд-7”, 18.07.2002).

Как редактор не могу не отметить ловкость, с какой журналист из “Труда” ввел “крест” в ряд “криминальных” деталей, свидетельствующих об экстремистских взглядах Брюнери. Если уж “с кельтскими крестами на руках” (видимо, все-таки на рукавах?), то это как пить дать “отпетые молодчики”...

К слову, французская церковь от Ле Пена открестилась. Несмотря на постоянно демонстрируемую им приверженность католицизму (что, надо сказать, не характерно для политиков подчеркнуто секуляризованной Республики). Ну да журналисту, похоже, уж очень хотелось связать воедино все “предосудительное” – “коричневых”, Ле Пена, крест...

Сотрудники “Рансенман женеро”, разумеется, далеки от подобной наивности. Но ведь имя Ле Пена в связи с покушением на Ширака именно они подсунули незадачливому корреспонденту “Труда”. Равно как и сотням других корреспондентов*.

Ничего не скажешь – удобно иметь фигурантом по делу психически нездорового человека. Он, знаете ли, может дать любые показания. И на себя, и на кого угодно... В том числе и на своего прежнего кумира. Идеальное средство контроля над политическими оппонентами, принуждения к лояльности. Оно действенно сегодня – как потенцированная угроза. А завтра может оказаться и вовсе бесценным. Когда общество, отшатнувшееся от Ле Пена, снова потянется к нему, к его идеям.

А потянется обязательно! Ибо сговор элит – политических, финансовых, информационных – может решить “проблему Ле Пена”. Но такими методами не решить проблем, на которые указывает Ле Пен. Выборы прошли, а они остались.

Демографическая катастрофа – прежде всего. Демократические СМИ, увы, не любят говорить о ней. Придется покопаться в изданиях малотиражных, экзотических, зато безукоризненно честных. Газета “Славянское братство”, издающаяся в Петербурге, поместила исследование профессора Сергея Лебедева “Демократия и демография” (№1, 2002). Открывается эта вполне академическая работа главой, не без театральности озаглавленной “Бедная Франция”. Глава снабжена эпиграфом: “О Франция! Ныне горько смотреть на тебя! Шарль Орлеанский, 1430 г.” Впрочем, знакомство с содержанием главы показывает, что такой не по-научному эмоциональный зачин вполне оправдан.

Профессор Лебедев – ученый, он рассматривает проблему начиная с ХVIII века. Я – политический писатель и ограничусь материалом за последние сто лет. В 1919 году во Франции проживало 1 160 тыс. иностранцев – при 39 млн жителей (3,6 процента населения). Уже в это время в большинстве департаментов смертность превышала рождаемость, и прирост населения обеспечивался в основном зa счет иммиграции.

Первая мировая война унесла жизни 1,3 млн французов, 2,8 млн вернулись домой калеками. Чтобы восполнить убыль трудоспособного населения, власти широко вербовали на работу иностранцев. В 1931 году их насчитывалось 2,7 млн – при населении 40 млн человек (7 процентов). Но это была белая волна иммиграции – 803 тыс. итальянцев, 507 тыс. поляков, 351 тыс. испанцев. По религии и культуре эти люди были близки к коренному населению и мечтали как можно скорее ассимилироваться, превратиться в “настоящих” французов.

После Второй мировой войны правительство начало поощрять рождаемость. За 20 лет население увеличилось на 14 млн человек. Параллельно шла вербовка иностранцев – в основном для непрестижного труда. Демографический кошмар, который сегодня переживает Франция (как и другие страны Европы), – результат эгоистической, недальновидной политики правительств и монополий самого Запада. Надо сказать, это признают и националисты, в том числе Ле Пен.

В конце восьмидесятых во Франции жило 5 млн иностранцев и 18 млн граждан нефранцузского происхождения, к числу которых относятся натурализованные иностранцы, дети иммигрантов, уроженцы французских колоний. На этом этапе среди иммигрантов стали преобладать выходцы из Азии и Африки, а также стран Карибского бассейна.

Демографические прогнозы также безрадостны. После ограничения иммиграции решающим оказался фактор рождаемости – в семьях переселенцев она высокая (у арабов 6 детей на семью), у французов низкая (1,84 ребенка). К тому же велика доля межнациональных браков. В 1971 году у 20 процентов французов один из четырех родственников третьего поколения был иностранцем. В 1983-м их число повысилось до 25 процентов. В 2000 году их было более трети. “При сохранении такой тенденции через несколько десятилетий Францию будут населять мулаты, исповедующие ислам”, – предупреждает С. Лебедев.

Поскольку Сергей Лебедев демограф, а не религиовед, он не сосредотачивается на рассмотрении исламского фактора, ограничившись ироническим замечанием: “Так ислам взял реванш за битву при Пуатье 732 г., и не похоже, что во Франции найдется новый Карл Мартелл”.

Религиозный аспект демографического кризиса стран Запада обстоятельно проанализирован в статье М. Тульского “Ислам в неисламском мире” (“Независимая газета”, 29.09.2001). Вот сведения по Франции: “По данным МВД Франции, количество выходцев из мусульманских стран выросло с 2 млн в 1978 г. до 4,5 млн в 2000 г.” (другие источники насчитывают 5—7 млн мусульман. – “Новые Известия”, 24.04.2002). В 1997 году в стране действовало более 1600 мечетей и молельных залов.

Мусульманская диаспора – не просто нейтральная среда, объединенная богословскими интересами и общими молитвенными собраниями. Она пронизана волей, энергией, действием. И финансовыми потоками, подпитывающими наиболее активные и многочисленные организации. А их во Франции немало – как международных, так и национальных. “Мировое исламское единство” финансируется Саудовской Аравией, “Национальная федерация мусульман Франции”, объединяющая 140 организаций, спонсируется Марокко. Активно действуют “Федерация исламских организаций Франции”, Соборная парижская мечеть.

Общины зачастую скреплены не только воинственным пафосом ислама, но и чувством коллективной отверженности – этнической и социальной. Это питательная среда для радикалов всевозможных оттенков. В середине 90-х годов по стране прокатилась волна терактов, осуществлявшихся как алжирскими исламистами, так и левыми боевиками. Кстати, некоторые левацкие лидеры, в их числе легендарный “Карлос” (Ильич Рамирес Санчес), приняли ислам.

И еще о “странных сближениях”: по утверждениям некоторых западных журналистов, знаменитая Карла дель Понте, будучи Генеральным прокурором Швейцарии, “препятствовала преследованию” исламистов, обвинявшихся в организации террора в соседней Франции (“Независимая газета”,12.10.2000). Если эти утверждения верны, в новом – еще более зловещем – свете предстает назначение “неугомонной Карлы” главой Гаагского трибунала. Превращенного – в том числе и ее активными усилиями – в судилище над православными сербами по односторонним обвинениям в геноциде боснийских и косовских мусульман... Да и российским руководителям в этом случае следовало бы серьезнее отнестись к озвученным ичкерийской пропагандой намерениям дель Понте привлечь к уголовной ответственности первых лиц России, в том числе Путина, за “военные преступления” в Чечне. (Такие заявления она якобы сделала в беседах с эмиссарами Ичкерии в 2001 году.)

Во время французских выборов исламский вопрос причудливо пересекся с еврейским. Главным фаворитом влиятельнейшей иудейской общины был Лионель Жоспэн, занимавший (как, впрочем, и все лидеры европейских соцпартий) проеврейскую и произраильскую позицию. Но и Ле Пен – “враг врага”, борец против мусульманского засилья – не вызывал прежней антипатии. До недавнего времени эта публика именовала его то ксенофобом, а то и нацистом. Лидеру Национального фронта не могли простить выступления в защиту правительства Виши (сотрудничавшего с нацистской Германией), а также замечания о Холокосте как всего лишь “детали истории Второй мировой войны”.

Однако в период выборов обострение палестино-израильского конфликта накалило обстановку во Франции. В Марселе была сожжена синагога, другую – в столичном пригороде Гарж-ле-Гонесс забросали бутылками с зажигательной смесью. А 23 мая в Париже дотла сгорело израильское посольство! В этой ситуации оказалось, что Ле Пен не столь уж плох. В интервью израильской газете “Гаарец” Роже Кюкьерман, президент Совета еврейских институтов Франции, выразил надежду, что успех Ле Пена в первом туре “поможет обуздать мусульманский антисемитизм и антиизраильское поведение, ибо полученный им результат адресован мусульманам, советуя им держаться тихо” (“Новые Известия”, 24.04.2002). Правда, уже на следующий день Кюкьерману пришлось отказаться от своих слов. Выразительный штрих – видимо, неприятие чужого национализма в рядах еврейских организаций столь велико, что даже в условиях жгучего (в прямом смысле слова) противоборства с мусульманской уммой они не в состоянии поддержать патриота той страны, в которой проживают.

В мае 2002-го еврейско-французский диалог велся в столь резких тонах, что могло показаться, будто стороны и не слыхали о пресловутой толерантности. Американский еврейский конгресс в специальном заявлении сравнил современную Францию с режимом Виши и призвал к бойкоту знаменитого Каннского фестиваля. Позднее председатель конгресса Джек Розен в интервью Би-би-си уточнил, что не призывал “бойкотировать Францию или Европу в целом” (ого, до каких высот взлетели эмоции! А мы-то в России ничего не ведаем и продолжаем считать, что только русским суждено получать регулярно тычки за “врожденный антисемитизм”). Розен заявил, что хотел, чтобы “каждый, кто отправляется на Каннский фестиваль, не молчал, а потребовал от французских властей срочных мер для обуздания антисемитов, прекращения нападений на евреев и посягательств на их имущество” (BBC Russian.com).