Текст книги "Журнал Наш Современник №11 (2002)"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Прокламируемая гражданским обществом замена этнических (религиозных и прочих) связей юридическими – “стерильными”, безопасными для жизнедеятельности социума и государства, оказывается фикцией. “Саморегулирующаяся”, как уверяли нас, а на деле зарегулированная функционерами система не способна справиться с реальными проблемами. Она не в состоянии предложить решения, приемлемого как для иммигрантов, которых   п о м и м о   и х   в о л и   пытаются превратить во французов (немцев, бельгийцев, англичан), так и для представителей государствообразующих наций, которые чувствуют себя обезличенными, ущемленными в правах на своей собственной земле.

В самом деле, какое же это решение – национальный и расовый “дальтонизм”, предлагаемый в качестве рецепта для лечения болезненных межэтнических отношений? Не лечение болезни – стимуляция ее. Не реальная мера – абстрактная декларация. Не государственная реакция – идеологизированный пиар. Да это классический  с и м у л я к р  постмодернизма!

Между прочим, когда богатые мусульманские страны столкнулись с проблемой нежелательной иммиграции, они решили ее просто и эффективно. В Малайзии, например, парламент в этом году вполне демократично принял закон, “согласно которому иммигранты будут отправлены в заключение или избиты палками” (“Независимая газета”, 1.08.2002). В результате десятки тысяч нелегальных переселенцев выехали на родину.

Разумеется, ни Ле Пен, ни кто-либо другой из европейских националистов не призывают к подобным мерам. Однако бесконечно игнорировать реальные проблемы невозможно.

Беда в том, что догмы гражданского общества поддерживают не отдельные партии (правые и левые в этом вопросе едины), а сама   с и с– т е м а   западной демократии. Отношение к системе – вот   к о р е н н о е   отличие “умеренных” от “ультраправых”. Призывая к скорейшему решению насущных проблем, националисты оказываются в конфликте со всем строем (правилами, языком, стилем, даже темпом) политической жизни современного Запада. Не случайно система обрушивается на них всей своей пропагандистской, политической и финансовой мощью.

Неслучайным является и противоестественный, на первый взгляд, альянс умеренно правого Ширака с социалистами и коммунистами – против националиста Ле Пена. Тот же Рубинский, по старинке разводящий политические силы по принципу “право – лево”, вынужден признать: “Периодическая смена у власти “системных” группировок левого и правого центров, объединенных консенсусом вокруг базовых ценностей постиндустриального общества, все менее ощутимо отражается на повседневной жизни рядового гражданина. Свобода маневра умеренных партий жестко ограничивается требованиями глобализации и евростроительства”.

Так что же вы нам голову морочите, господа! “Правые”, “левые” – все это сегодня условные обозначения   п а р т и й   с и с т е м ы.   Партий измены – ибо каждая из них  п р е д а е т  свой электорат, по сути, лишая людей выбора. А главное – надежды с помощью голосования решить свои насущные проблемы.

“Призраки возвращаются”, – провозглашает г-н Рубинский, говоря о националистах. Нет, Юрий Ильич, призраки – это результат вашего “консенсуса”. Призрак стабильности, призрак благополучия – при нарастании глобальных угроз.

Проводя параллели между “просто правыми” и “ультра”, Рубинский пытается представить последних спекулянтами – говорят о тех же проблемах, но не способны их решить. На самом деле все обстоит прямо противоположным образом. Это “умеренные” повторяют азы националистических программ, спекулируя на злобе дня. Но если они поддерживают глобализацию, то всегда будут выступать за импорт рабочей силы, сколько бы ни талдычили об “иммиграционной угрозе”.

На фоне сущностного размежевания оправданно ли именовать Ле Пена и его европейских единомышленников “правыми”? Сомневаюсь. Во-первых, потому, что “системные” правые сами отрекаются от родства с ними. Во-вторых, потому, что национальные фронты выступают против тех сил, которые традиционно являются экономической опорой правых – тех же “финансовых воротил Нью-Йорка”, заклеймленных Ле Пеном. И против боссов европейских монополий: без импорта рабочей силы те не проживут.

Решающим является фактор электората. Посмотрим, кто голосует за Национальный фронт? “38 процентов избирателей Ле Пена – безработные, 30 процентов – рабочие, 20 процентов – крестьяне” (“Независимая газета”, 28.06.2002). Для проверки: данные по другой стране Европы – Норвегии. Согласно опросам общественного мнения, 39 процентов членов Объединения профсоюзов Норвегии готовы были отдать голоса националистической Партии прогресса и только 25 процентов – Норвежской рабочей партии.

Да какие же это правые! С таким электоратом, где преобладают безработные, члены профсоюзов, крестьяне, их на порог в добропорядочную правую компанию не пустят...

Вот почему я предпочитаю называть эти партии националистическими. Именно это название отражает их суть. В данном случае можно говорить и об   а н т и– с и с т е м н ы х   партиях,– характеризуя их отношение к гражданскому обществу.

В этом смысле националисты гораздо ближе к столь же антисистемным левакам, чем к “умеренно правым” . Вновь – и в последний раз – обращусь к статье Рубинского. С проницательностью, нередко свойственной непримиримым оппонентам, он отмечает: “Как ни парадоксально... ультраправые смыкаются не со своими умеренными коллегами по правому лагерю, а с противоположным, крайне левым флангом европейского политического спектра – коммунистами, троцкистами, экологами и анархистами, филиппики которых против глобализации, евростроительства, засилья транснациональных корпораций почти текстуально совпадают с лозунгами крайне правых. Альтернативные рецепты антиглобалистов, в подавляющем своем большинстве леваков, во многом перекликаются с программами ультраправых”.

Можно было бы обойтись и без Рубинского, апеллируя прямо к опыту улицы. На антиглобалистские демонстрации на Западе плечом к плечу выходят националисты и леваки. Так же, как в начале 90-х, на митингах у Дома Советов в Москве русские националисты стояли рядом с коммунистами.

В свете сближения их позиций (неформального, не закрепленного ни в каких документах, наверняка неожиданного и, быть может, неприятного для той и другой стороны – но тем более существенного!), так вот, в этом свете было бы ошибочным изображать политическую ситуацию в Европе в прежнем, право-левом формате. Куда оправданнее говорить о противостоянии   с и с т е м н ы х   и   а н т и с и с т е м н ы х   партий. Их столкновение определяет судьбу гражданского общества Запада.

В таком случае и широко разрекламированный “правый поворот” в значительной мере оказывается фикцией. Да, Ширак одержал убедительную победу во Франции, Берлускони в Италии, Аснар – в Испании. Но посчитайте, сколько голосов французы отдали Шираку, сколько Ле Пену и сколько не голосовали вообще. Последних было без малого 40 процентов – то есть столько же, сколько проголосовало за двух основных кандидатов   в м е с т е   в з я т ы х.

Нам стремятся внушить, будто массы, лишенные благополучия и надежд, покорно потянулись к системе, все это у них отобравшей. Чепуха! Массы   о т ш а т– н у л и с ь   от системы. Не “правый поворот”, а   р а з о ч а р о в а н и е   в гражданском обществе – главное событие на политической сцене Запада. (Я пишу – Запада, а не только Европы, потому что в США существуют те же проблемы, те же белые националисты – Патрик Бьюкенен, и то же разочарование в системе: на последних президентских выборах голосовало чуть более 50 процентов.)

Конечно, позиции правых выглядят сегодня предпочтительнее, чем левых. Но, в сущности, избиратели не доверяют ни тем, ни другим. Партиям как таковым, видя в них атрибут системы. В этой ситуации националисты для многих выглядят предпочтительнее. Вспомните о 25 процентах симпатизантов норвежской Партии прогресса – они готовы голосовать за нее не потому, что поддерживают ее программу, а потому, что   р а з о ч а р о в а л и с ь   в   д р у г и х   п а р т и я х.

В свою очередь националисты учитывают – и эффективно используют эти настроения. Не случайно они постоянно выдвигают идею референдума как основной формы решения вопросов политической жизни. Это элемент   п р я м о й   д е м о к р а т и и,   противостоящей гражданскому обществу, в котором судьба государств и народов решается системными партиями в парламенте.

Сплошь и рядом недовольство системой выплескивается за рамки партийного противостояния, находя выражение в эксцентричных эскападах пассионарных одиночек. Вот одно из недавних сообщений в Интернете – столь красноречивое, что я приведу его без комментариев: “Скандально известный французский фермер, антиглобалист и радикал, Жозе Бове наконец-то прибыл в тюрьму отбывать наказание, назначенное ему судом за то, что в 1999 году он разрушил своим трактором строящееся кафе McDonald’s. Рано утром он выехал из дома на тракторе, обвешанном различными лозунгами, в сопровождении колонны тракторов своих единомышленников, автомашин прессы и полицейских на мотоциклах. Процессия медленно направилась к городу Монпелье на юге Франции, в окрестностях которого расположена тюрьма, где Бове предстоит отбывать трехмесячный срок. По пути к тюрьме она выросла до 400 человек, симпатизирующих Жозе. У здания тюрьмы он совершил последний жест на публику: разлил по бокалам вино, чокнулся со своими адвокатами и провозгласил, что в тюрьме устроит голодовку – по крайней мере до 14 июля, Дня Бастилии.

Бове, который кроме всего прочего возглавляет фермерский союз (Confederation Paysanne), говорит, что снес McDonald’s в знак протеста против торгового протекционизма США. Он считает, что таким образом реализовал свое право на политический протест... Современный луддит Жозе Бове известен не только своей атакой на McDonald’s, но и уничтожением посевов генетически модифицированного риса на одной из научно-опытных станций, а также участием в демонстрациях в поддержку лидера Палестинской автономии Ясира Арафата на территории Израиля” (BBC Russian.com).

Замечу лишь, что эта очаровательная картинка, будто сошедшая с экрана – из какого-нибудь фильма Адриано Челентано (которого, к слову, из-за народности его героев и фильмов в свое время ославили как националиста и чуть ли не “фашиста”), может быть, лучшая иллюстрация заявленного мною тезиса.

Гражданское общество ощущает собственную обветшалость. Оно пытается повысить жизнеспособность за счет притока “свежей крови”, включая в систему антисистемные элементы . Весной 2002 года на устах у всех было имя не только Ле Пена, но и голландского политика Пима Фортейна. Причем в отличие от француза, объявленного “демоном экстремизма”, голландца мировые СМИ рекламировали.

“Первый в Европе совершенно постмодернистский политик”, как назвала его “Франкфуртер альгемайне цайтунг”, Фортейн был соткан из противоречий. Кричащих противоречий, – это и привлекало к нему всеобщее внимание. Голландский националист, он большую часть времени проводил в Италии, где у него был дом. Защитник традиционных ценностей, Фортейн был воинствующим гомосексуалистом. Газета “Коммерсантъ” поместила фотографию: Фортейн выступает перед своими сторонниками, высовываясь из кружка, вырезанного в огромной карикатуре. Плакат изображает самого политика с обнаженным задом. Надо ли уточнять, где красовалось отверстие...

Именно таким людям, таким противникам системы она предоставляет возможность беспрепятственно, вальяжно, в полный голос критиковать ее! Это своего рода наглядное отрицание отрицания. Не опасное для системы, но подпитывающее ее токами общественного протеста. Фортейну прочили победу на выборах, место в правительстве. В первых числах мая он был застрелен, когда выходил из здания радиостанции, где давал предвыборное интервью...

Жизнь оказалась драматичней и подлинней, чем та игра, в которую ее стремился превратить политический истеблишмент гражданского общества.

Системным партиям удалось приостановить натиск националистов. В наказание им пришлось решать проблемы, на которые указывали Ле Пен, Фортейн, Хайдер. Май 2002 года ознаменовался интенсивными контактами ведущих политиков Европы. Победитель Ширак провел переговоры со Шредером. Испанский премьер Аснар встречался с Блэром. Всюду в центре стояла проблема ограничения иммиграции.

21 июня лидеры стран Евросоюза собрались в испанской Севилье, чтобы обсудить “проклятый” вопрос. По иронии судьбы (история – мастерица на такие выдумки), встреча проходила под сенью бастионов знаменитого мавританского замка Аль-Касар – символа былого владычества арабов на юге Европы.

В документе, представленном Европейской комиссией, отмечалось, что только “чистая” иммиграция в ЕС в 2000 году составила 680 тыс. человек. Рождаемость в Европе падает, в последние пять лет 70 процентов прироста населения дает иммиграция. Натиск с Юга (а в последние годы и с Востока) пугает, однако он необходим. Через 15 лет стариков в возрасте свыше 80 лет в Европе будет в полтора раза больше, чем сегодня. Растущую армию пенсионеров нужно кормить, а рабочих рук не хватает.

Поговаривали о необходимости создания единой пограничной службы для ужесточения контроля на внешних рубежах Евросоюза. Рассматривали предложение о введении санкций против стран, которые не пресекают незаконный въезд в Европу. Но вот констатация опытного наблюдателя: “...Участники севильского саммита скорее постараются обойти проблемы, чем решать их. Время для крупных шагов сейчас неподходящее” (“Независимая газета”, 21.06.2002).

Когда же оно будет “подходящим”?

Симулякр может быть эффективной конструкцией в постмодернистских игрищах. В реальной политике он оказывается синонимом импотенции.

(Продолжение следует)

Ирина Медведева, Татьяна Шишова • Серого помянули, а серый здесь... (Наш современник N11 2002)

Ирина МЕДВЕДЕВА, Татьяна ШИШОВА

СЕРОГО ПОМЯНУЛИ,

А СЕРЫЙ ЗДЕСЬ

Как нетрудно догадаться, в этой народной русской поговорке “серый” – эвфемизм, чтобы ни в какое время суток не поминать того, кто “не к ночи будь помянут”.

Упоминание о Збигневе Бжезинском исходило от нашей приятельницы, главного редактора православной газеты одного подмосковного города. Надеясь на наши столичные знакомства, она просила узнать, издавалась ли по-русски книга этого известного политолога “Психотронная эра”. А в крайнем случае, можно ли ее достать на английском.

Звонок был утром, к вечеру удалось узнать, что перевода нет. А ближе к ночи “Збиг”, как его называют политологи во всем мире, был помянут еще раз: нам сообщили, что он в Москве и будет наутро выступать в особняке, на котором висит очень загадочная табличка. Она поначалу даже кажется идиотской – “Центр ЛИБЕРАЛЬНО-КОНСЕРВАТИВНОЙ политики”.

Правда, хоть немного представляя себе суть происходящих политических процессов, понимаешь, что это обозначение новой политической конструкции, предполагающей возвращение к прежним, недемократическим формам власти. Но эта диктаторская власть будет железной рукой утверждать вовсе не основы нравственности, а, напротив, пороки и моральное беззаконие. Иными словами, оболочка будет обманчиво-традиционной, консервативной, а начинка, суть – разнузданно-либеральной.

Слушая в течение двух с половиной часов заморского гостя, мы поняли, что более точной вывески для его выступления подыскать невозможно.

Но для начала несколько эмоциональных наблюдений. Они тоже очень важны, особенно впечатления от лица человека. Ведь “лицо” и “личность” по-русски недаром однокоренные слова. Это потому, что лицо – проекция личности. Тем более к старости, когда осыпается молодой флер и проступает обнаженная сущность.

Ну, что сказать о внешности столпа американского либерализма, вчерашнего советника по национальной безопасности президентов США, члена Бильдербергского клуба, Совета по международным отношениям, Трехсторонней комиссии и Мирового форума – всех ключевых организаций “мировой закулисы”? В зале, как вы, наверное, догадываетесь, было много несветлых людей. Взять хотя бы Аркадия Мурашова, памятного тем, что, возглавляя в начале 90-х годов московскую милицию, он приказал избить дубинками фронтовиков, вышедших на первомайскую демонстрацию. И был за это оплеван народом. Как в переносном, так и в буквальном смысле слова.

Но рядом с Бжезинским даже такие персонажи выглядели милягами, своими в доску парнями. А он... он вообще не был похож на человека – ни на хорошего, ни на плохого. Это было лицо давнего обитателя потустороннего мира. По-русски таких называют нечистью или нежитью. Причем надо учитывать, что, попадая в среду людей, “анчутки” (тоже простонародный эвфемизм) вынуждены надевать личину. Чтобы произвести благоприятное впечатление. А посему наш американский друг старался как мог. Он хотел предстать не только другом, но и печальником о нашей дальнейшей судьбе. И добрым, мудрым советчиком. Но в какие-то мометы переставал за собой следить – к старости, знаете ли, самоконтроль ослабевает, – и в глазах начинали плясать прямо-таки инфернальные искры. Например, когда докладчик заявил, что Россия никогда больше не будет империей. И во избежание разнотолков по поводу того, какую империю он имеет в виду, добавил: “Русская империя кончилась не в 1917, а в 1991 году”.

На этих словах личина на мгновение упала, и мы подумали, что, наверное, такой неукротимый восторг гулял бы по лицу Геринга, если бы фашисты в 1945 году победили и он приехал в Москву с инспекцией.

Вообще старик старательно давил на психику, внушая, что Россия побеждена окончательно и бесповоротно, что трепыхаться бессмысленно. Это напоминало то ли шаманские камлания, то ли блеф карточного шулера и возмутило даже лояльных к оратору слушателей. За исключением разве что вышеупомянутого Мурашова и Рыжкова-младшего, непонятно почему прослывшего в среде нашей демократической интеллигенции патриотом. Тот согласно кивал на каждое слово патрона. Кивал не просто головой, а всем телом. И отдельно – ушами.

Что же предложил победитель побежденным? Да ничего нового. Фактически в тезисной форме был повторен план, изложенный им в книге “Великая шахматная доска”: или встраивайтесь в Европу, или пеняйте на себя – у вас под боком Китай. Огромный и стремительно набирающий военную мощь.

Ну а для встраивания в Европу необходимо выполнить ряд условий. Всех их он перечислять не стал, дав понять лишь, что условий тьма. Но программу-минимум изложил определенно. Россия должна немедленно прекратить войну в Чечне, отдать Калининградскую область и Курилы, децентрализоваться (а то все финансовые ресурсы пожирает Москва), конечно, реформировать армию и неуклонно идти вперед по пути демократических преобразований. Каких именно, шеф не уточнил, а только сослался на некий пакет рекомендаций, где аж на шести тысячах (!) страниц изложено, что надо сделать, если хочешь быть принятым в цивилизованное общество.

Сие заявление, как ни странно, не вызвало у присутствующих не только беспокойства, но даже любопытства Хотя вообще-то не мешало бы поинтересоваться, что же это за условия и сколько их должно быть, если одно их перечисление занимает столько страниц.

Участников камерного собрания скорее задело другое: почему с ними разговаривают таким тоном победителя, постоянно прибегая к двойной бухгалтерии. Советник Президента Илларионов, так тот даже прямо спросил: дескать, с какой стати вы осуждаете нас за войну в Чечне? А как же бомбежки Сербии и Ирака?

Эти и подобные вопросы нимало не смутили гроссмейстера. Он был к ним явно готов и отвечал без запинки. Сказал, что Белград пострадал от бомбежек несопоставимо меньше, чем Грозный. Про Косово совсем умолчал. Про Ирак сделал вид, что не услышал. Насчет Афганистана увел ответ в сторону, пространно разглагольствуя о том, как афганский народ поддерживает Карзая. Не в пример чеченцам, у которых Кадыров не пользуется авторитетом и держится исключительно на штыках русской армии. (То, что Россия воюет на своей территории, отстаивая основу основ любой страны – незыблемость границ, а Америка нападает на суверенное государство, вообще не обсуждалось.)

Все эти ходы наш шахматист давно просчитал. Он даже был готов пожертвовать некоторыми мелкими фигурами. (Например, согласился с замечанием корреспондента “Известий”, что у Америки катастрофически уменьшается международный электорат – число людей, поддерживающих ее политику.) Главной целью Бжезинского, как, впрочем, и любого стратега, было сохранение ключевых фигур. И этого он добился безусловно. На идею встраивания России в Европу – Бжезинский назвал это “единственным выбором” – никто не посягнул. Более того, из уст представителей государственной власти России даже прозвучали заявления, что в нашей стране чуть ли не все спят и видят, как стать частью Европы.

И, к сожалению, эти заявления недалеки от истины. Не знаем, как там насчет международного, а российский электорат Штаты за последние годы основательно подрастеряли. Чего не скажешь об отношении к Европе. Антиевропейских настроений в нашем обществе практически нет. Как-то так получилось, что понятие “Запад” отождествляется с Америкой, а Европа воспринимается как пленница Америки, как сестра по несчастью, а значит, потенциальная союзница в борьбе с обнаглевшей сверхдержавой. Ведь как здорово – объединиться и духом окрепнуть в борьбе, чтобы не пропасть поодиночке! И на Путина многие патриоты надеялись, если вы помните, именно как на политика, ориентированного на Европу. Он и в Германии разведчиком работал, и дочерей учит в немецкой школе при посольстве.

Но такое ли уж это благо – встроиться в современную Европу? Пусть даже (что практически нереально!) в качестве полноправного обитателя “общеевропейского дома”. Чуть выше мы написали, что не мешало бы поинтересоваться многостраничным документом, излагающим условия вхождения в Европу. Если не должностным лицам, то хотя бы вездесущим журналистам.

Но даже без оного документа кое-что можно себе представить. Нужно лишь абстрагироваться от дежурных туристских восторгов по поводу улиц, которые моют шампунем, людей, которые никогда не толкнут в городском транспорте, и пандусов для инвалидов. Это замечательно, кто же спорит? Но, во-первых, не факт, что мы все это получим у себя. Во всяком случае, под те же самые песни десять с лишним лет назад разрушили СССР, а пандусов до сих пор нет и в помине. Зато инвалидов, особенно молодых, стало несоизмеримо больше.

А во-вторых, турист за границей все равно что ребенок, которого за хорошее поведение привели в кафе и кормят клубникой со сливками. Реальная же европейская жизнь (как и любая другая) больше похожа на рабочую столовую, где человеку выдается комплексный обед. В этот обед может войти и вкусное пирожное, но все остальное совсем необязательно будет соответствовать вашим представлениям о вкусной и здоровой пище.

Взять хотя бы права человека. “Комплексный обед” применительно к данному вопросу означает не только поддержку инвалидов, но и возможность обратиться в суд для ребенка, которого шлепнул папа. Не избил до полусмерти, а легонько шлепнул, причем за дело! Вот что рассказывает о правах ребенка в Швеции занимавшаяся этой темой журналистка Анна Маслякова (газета “Воскресение”, №12 (29), 2001 г.): “Физическое наказание детей запрещено законом. Если на улице папа сгоряча хлопнет своего ребенка по мягкому месту, обязательно найдутся “доброжелатели”, которые сообщат в специальную службу или ближайшему полицейскому о случившемся (шведы чрезвычайно законопослушны и законоисполнительны)*, и тогда вспыльчивому родителю придется заплатить большой штраф”.

Результат налицо: “Шведские мамы и папы чаще всего с улыбкой смотрят на то, как их ненаглядное чадо кричит и топает ножками, упорно требуя, или с дикими воплями носится по магазину, приводя окружающих в ужас. Смотришь иной раз на распоясавшегося карапуза, который явно издевается над своими расстроенными родителями, и думаешь: “А вот сейчас легкий шлепок был бы весьма кстати...”

Ну как? Нравится вам такая жизнь? Вот уже и в Москве на одном фестивале, посвященном соблюдению прав ребенка, разбитная ведущая в рейтузах провозгласила, обращаясь к подросткам: “Знаете, кто больше всего нарушает права ребенка? Это ваши родители!” И начала подскакивать к детям с микрофоном, добиваясь ответа, как именно нарушаются их права. Юные зрители были сперва обескуражены, а потом вошли во вкус и принялись выкрикивать: “На “Макдональдс” и на дискотеки денег не дают!”, “Рок-музыку врубать на полную катушку запрещают!”, “Заставляют ходить в школу!”

Так что встраивание в Европу уже идет. Осталось принять соответствующее законодательство – и наши родители присмиреют не хуже шведских. Или французских, которые трясутся от страха, если их малыш ночью заплачет. Ведь тогда соседи могут “настучать” в полицию, заподозрив “насилие в семье”. Не потому ли французские мамы оглушают своих младенцев валерьянкой, и те спят круглосуточно? (Как это влияет на детский мозг и, соответственно, на развитие, уже никого не волнует.)

Истинно рыцарское благородство проявляет Европа и в защите прав педерастов. В Англии и Голландии им разрешаются не только гражданские браки, но и венчание в церкви. В Швеции же этот вопрос пока вынесен на всенародное обсуждение. Равно как и вопрос о том, что педерастам и лесбиянкам надо разрешить усыновлять детей. Международный суд в Гааге, например, поддержал иск возмущенного гомосексуалиста, пожаловавшегося на отказ парижских властей дать ему мальчика на усыновление.

Кто-то может подумать, что его это не касается. Дескать, пусть бесятся, как хотят. В конце концов, это их проблемы. Они ко мне не лезут, и я ими не интересуюсь.

А вот в этом вы ошибаетесь, дорогой благомысл. Они к вам очень даже полезут. Вернее, не к вам, вы для них староваты, а к вашим детям. Ведь чего добиваются идеологи гомосексуализма, крича о профессиональной дискриминации? Они что, мечтают о профессии каменщика? Нет, они рвутся в школы, в детские сады, в поликлиники и больницы, в летние оздоровительные лагеря. И в Европе (как и в Америке) уже дорвались. Не каждый знает, кстати, как расшифровывается слово “гей”, придуманное содомитами. Непосвященные считают, что это от английского “веселый” (gay) и, наверное, недоумевают, в чем уж там особое веселье. А любители греческой мифологии, вероятно, предполагают, что геи – сыновья богини Земли, и это придает извращенцам романтический оттенок. Но немногие осведомлены, что это аббревиатура: “gay” расшифровывается как “good as you” – “такой же хороший, как и вы”. На этом основании они и добиваются для себя таких же “хороших” прав. И уж совсем мало кто знает, что, добившись равноправия в Европе и Америке, извращенцы идут дальше и выдвигают лозунг “better than you” (мы лучше вас), требуя ПРЕИМУЩЕСТВЕННОГО ПРАВА ПРЕПОДАВАНИЯ В ШКОЛАХ.

Не надо строить иллюзий. “Искоренение гомофобии” (осуждения педерастии) – ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ условие прописки в общеевропейском доме. Парламентская ассамблея Совета Европы еще в 2000 году прислала в нашу Государственную думу документ, называемый на политкорректном языке “рекомендациями”. А по существу – требование “принять позитивные меры для борьбы с проявлениями гомофобии, особенно в школе, медицине, в Вооруженных силах и в полиции”.

Вообще интересно было бы спросить жителей нашей страны, за которых так уверенно высказывались чиновники, уверяя Бжезинского в общерусской мечте стать европейцами: “Вы действительно готовы стать частью ТАКОЙ Европы? Европы, где одной из главнейших проблем современной семьи считается массовое распространение сожительства взрослых с детьми. Где брюссельский дворец правосудия осаждают толпы родителей, дети которых погублены педофилами. Где на амстердамских улицах, прямо в центре города, мужчины открыто занимаются онанизмом (тоже в контексте прав человека – это право на сексуальную жизнь и на самовыражение!), и где к вам несколько раз за вечер подойдут с предложением попробовать наркотик, а в витринах даже продовольственных магазинов сидят живые голые тетки, завлекающие покупателей йогуртов непристойными позами. Вы действительно хотите в Европу, где ширится движение за свободную продажу наркотиков, где взрослые дети массово сдают родителей в дома для престарелых, и это считается нормой? Где вслед за ультралиберальной Голландией закон об эвтаназии приняла и Швейцария, считающаяся оплотом европейского консерватизма?”

Сторонники глобализации – а встраивание в Европу – составная часть этого процесса, под какими бы этикетками ее ни рекламировали, – апеллируют исключительно к материальной стороне жизни. Дескать, иначе мы останемся на обочине, не сможем развивать высокие технологии, окажемся вне информационного общества и т. д. и т. п. В переводе на бытовой язык это означает: вам грозит остаться без компьютеров с Интернетом, без иномарок, без отдыха в Турции, хот-догов и “Пицца-хат”.

И Бжезинский стращал тем же самым. И очень сочувствовал нашей глубинке, в которой люди живут, как в XIX веке, без теплых туалетов и современных дорог. Он только умолчал о том, что при встраивании в Европу в каждую деревню (которая, впрочем, перестанет быть деревней, а станет общеевропейским поселком городского типа) придут свои бары и казино, публичные дома, непотребные журналы для детей и наркотики, Интернет с играми, насаждающими демонизм и насилие, и прочие развлечения для одноклеточных, без которых немыслим сегодняшний цивилизованный мир и которые благодаря плохим дорогам пока еще не пришли в наши нецивилизованные деревни.

Конечно, теплый сортир – штука полезная. Но многие его сейчас делают и без помощи Бжезинского. А потом, даже если без его помощи не обойтись, стоит ли платить за интернетно-сортирный комфорт ТАКУЮ цену?

Зачем Бжезинский хочет интегрировать Россию в Европу, понятно. Глобализаторы решили поглотить мир по кускам. Россия с ее православной культурой, с ее традиционным, несмотря на все исторические ураганы, фундаментом жизни не вписывается в концепцию всемирного государства, управляемого кучкой хитрых сумасшедших. (Да-да, изощренная хитрость, которую, кстати, так превозносил в своем выступлении Бжезинский, очень часто бывает свойственна тяжелым сумасшедшим. Именно поэтому так трудно поймать маньяка, совершившего десятки зверских убийств.) Европа, по замыслам этих горе-гроссмейстеров, призвана перемолоть русскую жизнь, лишить Россию культурного ядра, унифицировать. Нет, матрешки, водка, уральский хор и кое-какие другие “элементы этнического своеобразия” останутся. Как остались у французов камамбер с рокфором, а у англичан – медвежьи шапки на солдатах королевской гвардии. Вот и мы будем общечеловеками в кокошниках.