Текст книги "Журнал Наш Современник №1 (2004)"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Особенно критично отнеситесь к идиллическим репортажам о встречах политиков с детьми, и своими, и чужими. Маленькая дочка забралась к папе на руки и прижалась к нему румяной щечкой. В душе зрителя мед и патока – этот человек никому не сделает зла, ведь он так любит детей! Он и о наших детях позаботится не хуже, чем о родных! И сколько таких идиллических картинок из “детского альбома” припасли политтехнологи для доверчивого избирателя: тут тебе и посещение “клиентом” детского дома с подарками, и его визит в детскую больницу с лекарствами. Обездоленные дети, исстрадавшиеся личики, с трогательным ожиданием глядящие на вас их искренние глаза – тот вазелин, с помощью которого цинично пролезают в души избирателей депутаты и президенты. Вот почему постоянный сюжет предвыборных новостей – жена президента со слащавой улыбкой гладит по головке детдомовского сироту. Лужков привозит мед в детский приют и торжественно проводит там публичное чаепитие. Путин чуть не каждый день бывает на уроках в школах, самолично объясняя второклассникам свою предвыборную программу... Для здравого ума – это бездарнейшее времяпрепровождение. Люди при столь важных должностях, обремененные кучей государственных дел, занимаются сущими пустяками. Смешно мэру работать раздатчиком меда, а президенту учить второклассников конституции, но с точки зрения выборных технологий – это самые что ни на есть мудрые шаги: избиратель уронит скупую слезу и до самого заветного дня выборов будет неотвязно помнить: наш избранник – необыкновенно добрый человек!

Заметьте, не все стороны жизни своих обожаемых вождей видят избиратели в этих “электоральных пасторалях”. Вот никто еще не показал, как какой-нибудь кандидат в депутаты или президенты с аппетитом поглощает черную икру. Даже простую свиную отбивную еще никто из них на экране прилюдно не скушал. А почему? Да потому что это интуитивно не по нутру обывателю, который, поглазев на жующего, непременно решит: “Ох и прожорлив! Такого к власти нельзя – нас всех сожрет!”

Важной технологией внушения, проникновения без спроса в наши мозги и души оказываются авторские программы на политические темы. Их воздействие основано на особой роли монолога в общении людей. Вопросы, ответы, споры, возражения, то есть привычный диалог, дают возможность каждому анализировать, сомневаться, думать. Монолог же – когда один говорит, а другие его только слушают, в обычной жизни возможен, когда говорит старший – начальник, учитель, руководитель, родитель, хозяин, словом, авторитет, которого принято не перебивать, которому будет лучше не возражать, с которым спорить себе дороже. Но монолог из телевизора в авторских программах создает ситуацию, когда мы, зрители, не можем возразить Сванидзе или Познеру, Радзиховскому или Шустеру, мы принуждены слушать их, как будто они нам отцы родные или учителя, начальники или хозяева. Благодаря телемонологу у большинства зрителей, вопреки их собственной воле, вырабатывается привычка, даже потребность соглашаться с тем, что вещает с экрана “говорящая голова”. Слова с экрана кажутся весомее и значительнее слов рядом живущих людей, будь они стократ умнее познеров и шустеров. Ведь с умным соседом можно поспорить, можно даже в ухо ему дать, чтоб шибко не умничал, а с экранной головой, пусть даже наипустейшей в мире, не поспоришь, в ухо не заедешь. Вот психологическая причина высоты экранного пьедестала, создающего культ из любой серости.

Ну заметили бы вы Хакамаду на улице? Нагловатая дамочка с навязчивой одесской манерой умничать, самоуверенная мастерица торгового “бизнеса” местечкового масштаба. Сидела бы она в своем кооперативе и доныне считала дебет и кредит приватизированных народных богатств, в перерыве обедая пакетом обезжиренного йогурта. Но вот взобралась на экранный пьедестал, не сама, конечно, единоплеменники подсадили, и превратилась в глубокомысленного политика, в думского вице-спикера, почти что в нашу родную мать и строгую учительницу жизни.

Увеличительная телелинза, наведенная на исполнителя монологов – телекомментатора, депутата, президента, банкира, удивительным образом умножает объем мозгов и значимость слов всякого, на кого умело наведена. Вспомним, как подавали с экрана речи больного и пьяного Ельцина в бытность его президентом России: вырезали несуразицы и глупости, произнесенные им “не в себе”. И эти отредактированные монологи выдавались за тронные слова, которые, представьте, многих брали за душу! А как его осудить, если он говорит, а ты молчишь, ты же подсознательно оказываешься в роли сына пред очами строгого отца. А разве отца выбирают, разве отца можно осудить? Вот так волшебная линза телеэкрана делает из лилипута Гулливера. И мелкотравчатые грызловы, слиски, райковы и лукины предстают на телеэкране могутными, авторитетными, неукротимыми златоустами.

…Ток-шоу представляет собой диалог – ведущий или ведущие расспрашивают приглашенного на передачу гостя или гостей. Зритель, наблюдающий беседу на экране, – это третья, созерцающая действо сторона. Кажется, столкновение мнений, горячие споры, резкие возражения дают наблюдателю возможность выбирать, с кем согласиться и кого поддержать. Спорщик и неслух наверняка уловит в гвалте полемики мнение по душе. Но свобода выбора одного из двух или нескольких мнений здесь также иллюзорна, и вот почему. Вы, наверное, обращали внимание, что в ток-шоу обязательно присутствуют зрители, плотным кольцом окружающие собеседников. Аудитория эта по большей части молодежная (набрана из студентов) или женская (где добывают такое количество праздных домохозяек, неведомо). Вот с этой аудиторией, с ее мнением, ее чувствами, ее впечатлением и сливается душой и сердцем зритель. Не каждый, конечно, но психологи установили, что треть человечества непременно хочет быть как все, не отстать от других, подпевать общему хору.

Нa автоматическом присоединении телезрителя к зрительской аудитории ток-шоу и строится расчет программирующих нас политтехнологов. Ведь мнение зрительской аудитории ток-шоу абсолютно управляемо. К примеру, на передаче В. Познера “Времена” существует негласная договоренность ведущего со зрителями на трибунах, окольцовывающих ток-шоу: рядом с видеооператором стоит человек-суфлер, на которого время от времени взглядывают трибуны, и этот человек хмурится, возмущается, подсмеивается. А главное, первым начинает аплодировать в нужных по сценарию местах. И трибуны вслед за ним и хмурятся, и возмущенно протестуют, и хохочут, всплескивая руками, и прежде всего дружно подхватывают аплодисменты, давая звучащему на арене мнению нужную манипуляторам эмоциональную оценку. И мы, продавливая свои диваны у телевизоров, не по своей воле, а исключительно под диктовку суфлера хмуримся и возмущаемся, хихикаем и аплодируем. Один мой знакомый, будучи приглашенным на “Времена” к Познеру, заметил манипуляции. Убедившись, что трибуны кидаются хлопать в ладоши по звуку первого хлопка, он принялся хлопать в “неурочный час” и “увел” за собой трибуны. Они азартно аплодировали словам, в ответ на которые, по замыслу Познера, должны были топать ногами. Конфуз был полный…

Заметьте, что ток-шоу на телевидении представлены в широчайшем ассортименте, охватывая все социальные группы, в первую очередь не любящих думать и учиться людей, на которых логика факта не действует. Это большей частью женщины (а они весьма добросовестные избирательницы). При отсутствии телевизора они бы дни напролет проводили на лавочках у подъездов, пересуживая соседей, родню, начальство и всякого встречного-поперечного, но там, на лавочках, управлять их мнением невозможно, и для выборов эти люди были бы потеряны. А вот управлять ими, слившимися в одну коллективную душу на ток-шоу, очень удобно. И политтехнологи умело управляют, играя на интересе обывателя к супружеским изменам, черной магии, гаданиям. Да мало ли житейской грязи, на которую глупое женское любопытство клюет, пересиливая стыд, отвращение, осторожность и брезгливость. Одна только передача “Жди меня”, занимающаяся поиском беглых мужей, скрывающихся от алиментов, и блудных сыновей, забывших о родителях, так прикует зрительницу к экрану, что и плач родного дитяти не оторвет от мерцающей голубой линзы ее зачарованного взгляда. Почти маниакальная привязанность к ток-шоу делает бедных женщин послушным стадом ведущего передачи. И этот манипулятор в заветный час произносит заветное слово, по которому сотни тысяч его поклонниц выполняют директивы ведущего как главную задачу своей жизни.

Еще одна технология внушения – это художественные сериалы, приковывающие население к экранам изо дня в день, так что старый и малый забывают про сон и питье, ждут не дождутся узнать, выйдет ли Роза-Мария-Изабелла замуж за Дона Диаболиса, чьим сыном является ребенок Лючии... Лет десять назад сериалы уже сослужили худую службу: они воспитали особый тип зрителя-телемана, приучив большую часть населения страны, включая отнюдь не сентиментальных мужчин, регулярно усаживаться у телевизора, сживаться с телевизором. Из жизни большинства людей стали уходить другие источники информации – книги и газеты, с которыми человек чувствует себя гораздо более свободным в суждениях.

На этом роль “Рабыни Изауры” и “богатых, которые плачут” и закончилась. Сегодня они украшают одиночество пенсионеров, которые вместо воспитания родных внуков и церковной молитвы, естественного состояния старого человека, пережившего время страстей и думающего о спасении души, пребывают в наркотическом полусне, нашептанном виртуальными страстями мексиканских мыльных опер. Место же “Тропиканки” и всяческих “Рабынь” теперь заступили отечественные сериалы про “нашу жизнь”. Их задача: привязав к себе взрослое население страны, неспешно перевоспитывать его в соответствии с задачами, поставленными властью. Все герои сериалов “черно-белые”, несмотря на яркость цветных кинолент: добрые и отважные борются, воюют, противостоят негодяям и злодеям. Усложнения не допускатся, и вовсе не потому, что того не желает потребитель многочасовых ежедневных порций двухцветного кино. Уж наш-то зритель кино умел разобраться в сложных натурах Гамлета-Смоктуновского и Андрея Рублева-Солоницына. Но “черно-белые” герои сериалов служат совсем другому, они программируют, навязывают новые представления о жизни, предельно ярко обозначенные в черно-белых символах-героях, они настойчиво формируют наши симпатии и антипатии.

К примеру, сериал “Кодекс чести”, показанный в начале 2003 года по НТВ, – один из воспитывающих национальные симпатии и антипатии в преддверии выборов декабря 2003 года. В нескольких фильмах по нескольку серий каждый показаны бывшие спецназовцы, честные и смелые, душой радеющие за державу. Среди них пятеро русских и два еврея. Враги же, с которыми воюют российские командос, – это чеченцы, собирающиеся взорвать атомную станцию, это русский продажный генерал, торгующий химическим оружием с арабами, это бандит-эстонец, контролирующий калининградский порт. А вот друзья и верные помощники кто? Нетрудно догадаться: еврей Аарон, бывший советский разведчик, сбежавший некогда за границу и ныне тоскующий по России, смелая еврейская девушка – агент Моссада, спасающая ценой своей жизни Россию от чеченского атомного взрыва... Следующие фильмы этого сериала продолжат список национальных симпатий-антипатий, без сомнения, в том же направлении. Кавказцы, эстонцы, русские, арабы заведомо будут противостоять доблестным спецназовцам, а евреи будут верными товарищами по оружию, причем во славу России. И так вот, ненавязчиво, не в лоб, а исподволь, через сюжет, через образ доброго старого Аарона и отважной героини-моссадовки, через лейтенанта Семена, павшего смертью храбрых, у зрителей формируется чувство, да, пока только чувство глубокой симпатии к любому Аарону, который затем предложит нам себя в депутаты, в губернаторы, в мэры и президенты.

Технологии внушения угрожают психическому здоровью человека. Нашу справедливую неприязнь, понятную всем ненависть к врагам Отечества политтехнологи перепрограммируют на... любовь. Представьте, вы терпеть не можете Чубайса, знаете, что это беспощадный грабитель страны, убийца (ведь при отключении электросетей в больницах на операционных столах гибли люди, новорожденные умирали в роддомах). Но вдруг вы обнаруживаете в своей душе упрямо ворохающуюся там симпатию к Чубайсу. Откуда вам знать, что вкрадчивые 25-е кадры, базарные ток-шоу, нахрапистые авторские программы, разудалые “герои дня”, наглые “свободы слова” дружно и разом навалились на вас и “обработали” вашу душу так, что теперь ее не только родная мама не узнает, но и вы сами себя узнать не можете и, мучаясь от раздвоения личности, приходите в отчаянье. Выход из этого омута один: не смотреть их, не слушать их, а если это невозможно, то уж во всяком случае не верить ни одному их слову!

Демократический электорат —

это армии психопатов

Здоровое чувство отвращения к завораживающему душу экрану знакомо многим. Об этом прекрасно знают манипуляторы-политтехнологи. И для того чтобы люди не могли осознать себя жертвами технологий внушения, чтобы они не сумели изжить в себе ненормальную симпатию к врагам Отечества, нагло пожирающим нашу Родину при всенародном молчании, для этого через средства массовой информации народ обрабатывают словесным “дустом”, отравляя сознание людей, создавая из них целые армии психопатов.

Во-первых, это вживление в сознание словесных матриц, определяющих мироощущение человека, его понимание сегодняшнего устройства жизни. Власть имущим в России будет спокойнее оттого, что ее народы утратят надежду на лучшую жизнь. Вот почему взгляд человека на происходящее в России программируют набором таких нехитрых понятий:

Наша жизнь плоха, потому что во всем мире плохо.

Чтобы не стало хуже, надо больше и лучше работать.

Чтобы не стало хуже, нельзя допустить войны и крови.

Как на деле осуществляют подобное программирование?

“Во всем мире живется плохо”, – эта мысль навязывается телетехнологами через упорное нагнетание катастрофизма, когда первые строки всех новостей занимают убийства, взрывы, землетрясения, аварии, самоубийства, покушения. Зрителей погружают в омут отчаянья и безволия, соблазняют примером уйти из этой постылой, бессмысленной, жестокой жизни. Три девочки в Подмосковье выбросились из окна. Три дня телеящик назойливо показывал распростертые детские тела, называл имена, обсасывал подробности детской жизни, находил все новых родных, знакомых, свидетелей. И следом пошла волна подобных же самоубийств – другие несчастные девочки тоже захотели быть знаменитыми. Как в земной ад, погружает телевидение человека в бедствия всего мира, а для чего? Чтобы внушить зрителям: если другому несладко живется, то и тебе вроде не так обидно терпеть. Именно ради этого варят и потчуют нас телевизионным хлебовом из аварийных, самоубийственных, катастрофических новостей, внушают русскому человеку: главное, чтобы не стало хуже!

И в подспорье, чтобы такой взгляд прирос к обывателю, ему объясняют, как сделать, чтобы не стало хуже. “Чтобы не стало хуже, нельзя допустить войны и крови в России”. Привычное нам, со всех эфиров проникающее в уши ежедневное заклинание – “лишь бы не было войны”! Убийственная, вредоносная, сокрушающая дух человека и народа программа поведения. Ведь и следа бы не осталось от России, дозволь она своим вождям вооружиться этим лозунгом. Вы только представьте себе Владимира Мономаха, Александра Невского, Иоанна Грозного или Петра Первого, Суворова или Ушакова, Жукова или Сталина с этими словами на устах. Иноземцы давно бы стерли нас в пыль, а землю нашу растащили по своим огородам. Но в наши головы упорно вживляют программу терпимости и покорности: бедствуй, недоедай, мерзни, умирай, но терпи, русский человек, лишь бы не было войны.

На наших глазах вживление в души этой вредоносной программы изничтожило национальное мышление и национальный тип поведения русских – народа воинственного, хотя и добродушного, многодетного и многозаботного. Колдовское заклинание – “Чтобы не стало хуже, нельзя допустить войны и крови” – сделало людей как бы слепыми. Война – вот она, вовсю хозяйничает. Кроит страну на куски, режет по живому, пожирает людей по два с лишком миллиона в год, а люди, приготовленные к закланию на этой самой войне, все талдычат – накрепко уже усвоенное: лишь бы не было войны. Ни зарплаты, ни пенсии, народ, как в блокаду, голодный, от истощения падает в обмороки, детей беспризорных более четырех с половиной миллионов, зато жиреют воры, жируют бандиты, – где закон, справедливость, порядок? Перетерпим, – слышится в ответ, – войны бы не было! Молодежь спивается, гибнет в наркотическом угаре, – где суровое возмездие развратителям? А нам в ответ о мире и согласии – лишь бы не война.

Другой речевой импульс, объясняющий, что делать, чтобы не стало хуже: “надо больше и лучше работать, надо много работать, надо работать без сна и отдыха”. И вроде русские леностью никогда не отличались, а ведь как ловко на них их же беды и списывают. “Плохо работаете, товарищи, вот и живете худо”. Когда подобная программа “осеняет” человеческий разум, он оказывается в тупике. Типичному русскому, трудолюбивому и честному, привыкшему кормить себя и семью собственным трудом и своими руками и головой, настойчиво внушают работать лучше и больше. Если такой трудяга, вкалывая по-черному, при этом мало получает (а в таком положении находятся сегодня шестьдесят процентов населения России), он принимается искать еще и еще приработки, и получается, как в анекдоте про учителей и врачей, которых спрашивают, почему они трудятся на полторы ставки: “Да потому что на одну – есть нечего, а на две – есть некогда”. Но берут и две, и три из-за навязанной извне боязни, что станет жить еще хуже. И тогда, как вы понимаете, ни учителю, ни врачу, ни строителю, ни милиционеру не только есть некогда –  детей растить и учить некогда, некогда остановиться и задуматься: для чего устроена вся эта гонка? Человек становится тупой машиной по лихорадочному добыванию денег – заработать, потратить, снова заработать и опять потратить, да еще с испуганной оглядкой, чтобы курс доллара (или рубля) не упал, съев заработанное. Смысл самого труда, его качество, цель человеческой жизни – все отходит на задний план. В мозгу тяжело ворочается единственная запрограммированная мысль: надо больше, больше, больше работать...

Как проникают в наши головы эти вредоносные программы поведения? Идея “лишь бы не было войны” подается в упаковке военных сводок из Чечни, в устрашающих репортажах о гибели там русских солдат, в репортажах о захватах заложников, ввергающих зрителей в информационный шок, эти шоу телевидение разыгрывает регулярно. Одна телепанорама после битвы с террористами на Дубровке в Москве, с точки зрения политтехнологов, дорогого стоит – кровь, много крови, мертвые женские тела в опустевшем зрительном зале, расстрелянные боевики почему-то с водочными бутылками в руках: ими отбивались от нападающих, что ли? Панорама смерти, особенно мертвые молодые женщины, шокирует обывателя и укрепляет в нем одну-единственную мысль: лишь бы не было войны, любой ценой, любыми жертвами, готовностью тысячекратно терпеть и молчать.

Программа “надо больше и лучше работать” тоже внедряется в подсознание по-разному – от демонстрации идеально счастливого и обеспеченного человека – чаще всего это актер, политик, предприниматель и банкир – всегда под одним лозунгом: “он добился этого, потому что всегда много работал” – до новогодних празднично-шутливых поздравлений, гремящих в эфире: “Так будьте здоровы, живите богато, если позволит ваша зарплата, а если зарплата вам не позволит, то не живите, никто не неволит”.

Впитывание таких программ поведения приводит человека в ненормальное психическое состояние одержимости многочисленными фобиями – беспричинным страхом перед будущим – собственным и будущим своей страны.

Другие словесные матрицы, внушаемые обывателю, нацелены на то, чтобы управлять духовно-нравственным состоянием человека . И здесь нас буквально “переписывают” заново, ведь если вы помните, исходная позиция манипуляторов-нейролингвистов – “человек – это текст, его можно и нужно править”. Задача авторов “новых текстов” наших душ – воспитание человека в духе служения своему чреву. Эгоист живет только ради своего удовольствия и потому наиболее управляем, мотивы его поступков всегда ясны, поведение предсказуемо, и убедить его в целесообразности любых шагов, предпринятых властью, – вплоть до сдачи государства Российского в аренду Соединенным Штатам Америки сроком на тысячу лет – не составляет труда. Главное, вовремя сказать эгоисту: ты-де от этого только выиграешь. Но сначала надо так “переписать” тексты человеческих душ, чтобы возникли целые армии эгоистов, чтобы “жить для себя” стало принципом существования миллионов. И это делается весьма успешно вживлением в наше подсознание словесных матриц “удовольствия” и “наслаждения”:

Надо жить для своего удовольствия и наслаждения.

Удовольствие и наслаждение приносят еда, секс, веселые зрелища.

Гони от себя все, что мешает удовольствию и наслаждению.

Перевоспитание населения в духе исполнения собственных прихотей и служения собственному чреву уже давно осуществляется в России. Оно основывается на мощном человеческом инстинкте собственности. Словесным стимулированием этот инстинкт в человеке обостряют до навязчивого желания проглотить весь мир. Удовольствие от обладания едой, здоровьем, женщиной или мужчиной, красотой, имуществом – вот смысл и цель жизни субъекта с “переписанным текстом” души.

Яркие рекламы заклинают нас, сидящих в своих темных убогих кухнях: “Жизнь – это наслаждение, наслаждение вкусом!”; “Живи удовольствием – попробуй шоколад “Дав”; “Детское питание “Бле-вота” (bleu water – это не шутка) – это все, что нужно вашему малышу”; “Ты достойна самого лучшего, купи шампунь “Вши-вота”... Особенно опасны эти программы поведения для молодежи. Не имеющие опыта собственной жизни, их души представляют  для захватчиков-политтехнологов никем не занятую территорию, которую те и перекраивают по своему вкусу, внушая через рекламу, эстраду, кино все поглощающую мысль: “Цель – наслаждение!”. Законы словесного воздействия срабатывают здесь помимо воли молодого человека, и он с тупым упорством начинает стремиться к наслаждению – в еде, в любви, в любом своем поступке ища только этого и интуитивно избегая всего, что может помешать наслаждению – избегая жертвенного служения Отечеству, нарушая сыновний долг, пренебрегая родительскими обязанностями, никогда не рискуя жизнью перед лицом опасности, ведь жизнью велено наслаждаться.

Словесные матрицы удовольствия внушаются также через бесчисленные “развлекаловки” и “хохмы” – юмористические программы, озвучиваемые петросянами и винокурами. Люди, собирающиеся у экранов на эти зрелища, жаждут, как правило, только одного – “погоготать”. Не посмеяться, не улыбнуться тонкой шутке, игре слов, а именно “поржать”, “погоготать”, “повизжать”, какие еще животные термины приложить к этим звукам, которые издают зрители, хватаясь за животы, икая, обливаясь слезами и фыркая, не знаю, но то, что состояние такого смеха – ненормально, что не плоские и пошлые шутки его вызывают, а эпидемическая искра, передающаяся от одного зрителя к другому, это ясно, как Божий день. Состояние, в которое впадают пришедшие за удовольствием люди на “сеансах” смеха, сродни психически болезненному состоянию эйфории, когда “деятельность больных расторможена, наблюдается дурашливое поведение и расстройства критического мышления”.

И сама жизненная программа, которая навязывается людям, склонным к удовольствиям, сродни психозу эйфории, при котором больной не может воспринимать и здраво оценивать происходящее.

Особое внимание политтехнологи уделяют словесным внушениям, формирующим рефлекс равнодушия к судьбам своей страны и своего народа. Для того чтобы этот рефлекс был стойким у огромных масс, требуется кропотливая предварительная обработка человеческого сознания. Такая обработка идет по трем основным направлениям.

Во-первых, это уничтожение памяти – цепкого удержания в уме событий и лиц, которые влияли и влияют на судьбы страны. В борьбе с народной памятью очень важна передозировка информации. Человеческая память не безгранична, она веками приучена вбирать в себя только необходимое – в быту, в работе, в духовном становлении. И когда в человека впихивают, вбивают, грузят тонны информации, ему ненужной, праздной, глупой (Немцов не хочет быть президентом, нет, хочет, ах, опять не хочет, Лолита собирается замуж, а может, и не собирается...), вот тогда память рушится под непосильной ношей вестей, отказывается служить человеку в разумном осознании настоящей жизни, в понимании вихря настоящих и мнимых событий.

Второе направление в обработке человеческого сознания – это лживое изображение истории нашей Родины. Радзинские и парфеновы делают это умело и расчетливо, возводя камень за камнем кособокое и шаткое здание виртуального прошлого Великой Российской Империи. И выдают изолганные исторические факты не в виде собственной выделки гипотез или предположений, они программируют наши мозги абсолютной уверенностью: так это было! В этой виртуальной истории национальные герои, вожди, правители России – непременно злодеи и сумасшедшие, особенно ненавистны им Иоанн Грозный и Иосиф Сталин. Царь великой воли и мужества Николай Второй, больше двух десятилетий сохранявший Россию от великих потрясений, с неистовой злобой именуется у виртуальных летописцев “кровавым” и слабовольным, а измену и заговор против него величают великой бескровной Февральской революцией. Победы Отечества выставляют поражениями, и Куликовская битва, мол, татарского владычества не уничтожила, и на Бородинском поле еще неизвестно, кто кого побил, и в Великую Отечественную столько людей положили, какая, мол, после этого победа... Достижения и открытия русских людей в виртуальной телеистории оборачиваются лишь рабским подражанием, а то и вовсе воровством западных технологий, именно об этом разглагольствовали имитаторы нашей истории в канун 50-летия создания отечественной атомной бомбы, удержавшей Америку от ядерной агрессии. А главное, в этой лжеистории разрушен идеал национального вождя; кого ни возьми сегодня – царя ли русского, полководца, героя войны, – все имена изолганы, истоптаны, и только маячат на пустынном горизонте российского прошлого зловещие фигуры еврейских “гениев” Троцкого, Сахарова, Михоэлса...

Но не только виртуальное прошлое состряпано для потребления русским народом, чтобы не мечтать ему больше ни о новом Петре Великом или Александре Третьем, о Сталине или Жукове, ведь все они убийцы, диктаторы, параноики, как твердят нам радзинские, уполномоченные кагалом программировать нас. Современная Россия тоже предстает с экранов в виртуальном изображении – образ нищей страны, неспособной ни прокормить, ни защитить себя, и столь же лживый образ народа – пропойного, неумелого, неразумного, вороватого, спасти который может лишь иноземная опека.

Наглядевшись войны и терактов в художественных сериалах, человек и настоящую войну, гибель соотечественников, взрывы домов, слезы идущих за гробами матерей и жен начинает воспринимать как художественное кино – отстраненно и равнодушно. То есть пока показывают – сердце стучит, кровь приливает к вискам, душа болит, а убрали с экрана картинку – и вроде ничего не произошло: кино, да и только!

А следом в подсознание человека, в хорошо унавоженную почву беспамятности, исторического космополитизма, отстраненности от боли и бед родной страны проникают словесные матрицы апатии и безразличия:

Судьбу страны решают без меня, поэтому надо думать только о себе (в вариантах – о семье, о детях, о родителях).

Что я могу сделать один, когда вокруг одни негодяи и провокаторы.

Если буду сопротивляться в одиночку, могут убить ( в вариантах – выгнать с работы, расправиться с детьми).

Страх перед жупелом насильственной смерти, трепет перед мнимой опасностью для семьи и фантом вездесущего провокаторства, парализующие волю совестливого человека (бессовестные граждане давно сагитированы призывами жить ради удовольствия и наслаждения), – все это воспитывается исподволь через ряд хитроумных словесных трюков. Нас запугивают, внушают шарахаться от малейшей опасности для себя и близких, проводя через шквал сюжетов криминальной хроники. И не столько потому, что это лакомо обывательскому любопытству, а именно потому, что обыватель, наблюдая на экране преступный разгул и беспредел, становится пугливым, как мышь, которая трусливо поводит усами, выглядывая из своей норки бусинками настороженных глаз, готовая при любой опасности уйти в глубокое подполье, залечь, притаиться, замереть в смертельном страхе. А теперь вспомним реакцию Москвы на захват зрителей мюзикла “Норд-Ост”. Дело было ночью, на следующее утро в вагонах метро вмиг стало пустынно, жители микрорайонов, осторожно озираясь, выходили из своих подъездов, под каждым кустом высматривая притаившегося чеченца с гранатой. Москвичи жаловались друг другу, что боятся зайти в гастроном – могут взорвать…

Запугивают и при помощи лексики. Нынешние правители России навязчиво употребляют в речи “блатную феню”, криминальный жаргон, преступную терминологию и черную матерщину. Здесь четко срабатывают законы словесного воздействия: приученный экраном и газетами бояться крутых бандитов и жестоких насильников, крепких тренированных “качков”, обыватель неосознанно страшится и говорящих на преступной “фене” пухлых и дряблых смуглолицых господ, он покоряется их воле безропотно, как отдал бы на большой дороге кошелек грабителю, безотчетно оправдывая свою трусость и непротивление злу подсказанной ему телетехнологами мыслью: “Что я могу сделать один, еще убьют”.

Вот так поодиночке выбивают из строя хоть сколько-нибудь честных и совестливых людей, приучая их жить в постоянном страхе за себя и за своих детей. А страх глушит совесть, возмущение, протест, вместо этого мы приучаемся внимать событиям равнодушно, инертно: “Делайте, что хотите, мне все равно”.

Эта программа поведения погружает человека в омут апатии, которая сродни болезненному состоянию апатии, свойственному шизофреникам. Оно, по определению психиатров, “характеризуется тем, что деятельность больных лишена произвольности, целенаправленности, они не могут самостоятельно делать выбор, принимать решения по собственной воле”.