Текст книги "Журнал Наш Современник 2008 #8"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Инициатива Чавеса опирается на живую традицию левого движения енесуэлы. Ещё в 70-е годы XX века политический деятель А. Манейро выдвинул лозунг: "Муниципализация демократии и демократизация муниципалитетов" (там же). Иными словами, демократические принципы из лозунга "большой политики" должны стать принципом организации быта простых людей. Органы управления необходимо сделать максимально доступными.

Разнообразные формы общественной самоорганизации и гражданской взаимопомощи широко распространены по всей Латинской Америке. Между прочим, само движение зародилось именно на бунтарском континенте. Его пионером и теоретиком принято считать Д. Фрэера, бразильского проповедника, стремившегося воплотить идеи "теологии освобождения" в организации жизни городских соседских общин (Ко каре в И. Соседские сообщества: путь к будущему России. М., 2001).

Авторы книги "Латинская Америка XX века. Социальная антропология бедности" сочли необходимым одну из глав посвятить такому явлению, как «гражданская взаимопомощь». Они отмечают: "Если взглянуть на быт и порядки бедных городских окраин с их многомиллионным населением, то поначалу может показаться, что каждый бьётся в одиночку за собственное выживание, за личное и семейное благополучие. Так оно и есть на самом деле, но все эти разрозненные усилия… сливаются в единый и внутренне спаянный поток (разрядка моя. -А. К.)… Существование бразильских фавела-дос и обитателей «крысиных поселков» Буэнос-Айреса является в высшей степени коллективистским. заимопомощь в такой ситуации оказывается абсолютно необходимой и для слабых, и для сильных особей всего коллективного организма. Она имеет отличные от других стран внутренние связи, динамичные формы приспособления".

Я прошу читателей ещё раз вернуться к этой цитате. едь мы в России тоже оказалась в положении жителей "крысиных поселков". Но каждый колотится со своими проблемами в одиночку. Не ожидая помощи ни от государства, ни от соседей, и, кажется, не веря уже в то, что какая-либо помощь возможна.

А она возможна! Для того я и рассказываю о бунтарском континенте, чтобы показать, как она осуществляется. И как нужно бороться за то, чтобы организовать, направить, расчистить каналы, по которым она поступает. едь помощь не сваливается с неба, это результат политической борьбы и самоорганизации общества.

О таких формах, как "собрания соседей" в Аргентине, мы уже говорили. Ещё более впечатляет опыт Порту-Алегри в Бразилии. Этот город получил известность, как место проведения всемирных антиглобалистских форумов. Но он заслуживает не меньшего внимания как успешный пример самоорганизации жителей.

Бюджет полуторамиллионного мегаполиса формируется самими горожанами. Они называют его «открытым», а политологи, пристально следящие за экспериментом, партиципативным. Жители каждого района на собраниях избирают «ассамблею». Она определяет, на что пойдёт их часть бюджета. Затем участники всех «ассамблей» города встречаются и утрясают общие вопросы. Никаких «откатов», интриг, закулисных сделок (подробнее об этом в моей книге «На что мы променяли СССР? Симулякр, или Стекольное царство», М., 2004).

…Помню, возвращаясь из поездки, я рассказал об "открытом бюджете" соседу по купе – инициативному парню из подмосковных Мытищ. Заговорили о жизни, о власти, и я сказал: вот как решают вопросы в других странах.

Он не поверил: "Да они ни до чего не договорятся!" – "Почему же, – возразил я. – Они договариваются. Порту-Алегри не первое десятилетие живёт таким образом".

Конечно, нужна привычка. Более того, школа взаимопонимания, где учат формулировать свои требования, отстаивать их и в то же время слушать аргументы других. У нас ведь как: сразу за глотку – всё или ничего! Так мы ничего не получим – и другим не достанется. Разойдемся по своим углам: пропадите вы пропадом! Наверное, и в Порту-Алегри собрания поначалу проходили так же. Но постепенно люди научились сотрудничать. И мы можем – не хуже и не глупее бразильцев…

Мой собеседник задумался. Молодой, энергичный, он сразу оценил эффект сложения сил. Этак и горы свернуть можно. Но, как выяснилось, окончательно я его не убедил. скинул голову и рубанул – как нечто решенное: "сем районам поровну – хорошо, но так не бывает. Где-то требуется больше вложений".

– Так в этом году больше дадут одним, а на следующий – другим.

– Обманут, – уже отрешенно заключил он.

есь интерес выветрился, чувствовалось: думал – серьезно, а оказалось – болтовня. Сегодня больше одним – так они всё себе и захапают. А на следующий год лишку не отдадут. Обманут.

То, что жизнь держится на обмане, как-то незаметно вошло в сознание, стало аксиомой для моих соотечественников. роде с детства учили: доверяй людям. Доверяй жизни и миру. А иначе – как: ходить с камнем за пазухой или с кистенем в руке? Так думали до катастрой-ки. А теперь по-другому и не ходят.

Таковы последствия распада государства. И чего-то куда более личного, определяющего бытие человека – образа жизни, морали. Была христианская нравственность – вырвали с корнем. Только-только сформулировали мораль коммунистическую – отвергли и её. С презрением, с насмешкой над теми, кто живёт, руководствуясь её принципами. Да и вообще какими-либо нравственными принципами.

А в Латинской Америке сам опыт выживания бедноты формирует мораль взаимопомощи, коллективизма. Тех качеств, которые мы связывали с советским образом жизни. И которые теперь легли в основу идеологии и практики "левого поворота".

Миллионы жителей бунтарского континента сохранили и христианскую нравственность. И оказалось: своды двух систем морали во многом совпадают, а в чем-то дополняют друг друга. Именно поэтому церковь Латинской Америки, как мы уже говорили, поддержала бедняка. А церковные общины – так называемые базовые католические общины – стали ещё одной формой самоорганизации населения.

"Базовые общины, – свидетельствует латиноамериканист, – объединяют наиболее бедных верующих и участвуют в выступлениях, направлен-

ных на защиту интересов неимущих" (Григулевич И. Латинская Америка: церковь и революционное движение. М., 1988). Сегодня на континенте десятки тысяч таких ячеек. И это в дополнение к церковным приходам – традиционной форме организации верующих.

Какой из этого можно сделать вывод? Кто-то скажет: "У нас всё равно ничего этого нет, следовательно, и говорить не о чем". Это путь в никуда. атомарное существование, над которым дамокловым мечом нависают угрозы: "обманут", "отберут", "уничтожат". Так всю жизнь дрожмя продрожишь и загнешься в своей бетонной норке.

Кстати, для сведения: нам усиленно навязывают именно этот путь. Убеждая: весь мир (и прежде всего, конечно, Запад) идёт по нему. Показательно недавнее интервью с президентом Института национальной модели экономики . Найшулем в "НГ-сценариях". Найшуль утверждает: возникает общество людей, которые могут "вообще обходиться без связей" ("Независимая газета", 24.06.2008). роде бы исследователь видит опасности такого пути, но ничего, мол, не поделаешь: тренд.

Действительно, атомизация захватывает и западный мир, и Россию. Однако на Западе ей противостоит мощная тенденция солидарности, оживления и укрепления человеческих связей. Убежден – разумнее ориентироваться не на разрушительный, а на созидательный опыт. Это путь самовоспитания, создания структур, позволяющих соединить усилия для решения конкретных задач.

Чтобы читатели не решили, будто объединения жителей – явление сугубо латиноамериканское (а потому нас не касается!), скажу несколько слов и о европейском опыте. Он признан чрезвычайно актуальным. У нас и на Западе выходит немало работ на эту тему.

Автор одной из них, Е. Шомина, основываясь на английском материале, выделяет восемь типов местных соседских групп, которые иной раз действуют все вместе на одной территории, решая различные задачи.

1. Группы взаимопомощи. Например, клубы пенсионеров или объединения родителей с детьми.

2. Благотворительные группы. Они оказывают помощь инвалидам, старикам, участвуют в благоустройстве дома или микрорайона, консультируют население.

3. Представительные группы. Избраны жителями и несут ответственность перед ними. К ним относятся ассоциации жителей и квартиросъемщиков, советы микрорайонов.

4. Группы интересов меньшинств. К примеру, объединения матерей-одиночек, мигрантов.

5. Группы давления. Инициативные группы, защищающие жителей. Они борются против строительства гаражей, прокладки через микрорайон автострад или же за строительство необходимых жителям объектов – детского сада, магазина. Эти группы составляют петиции, организуют демонстрации.

6. Согласительные группы. Создаются для разрешения конфликтов. них, наряду с жителями, входят представители муниципальной власти, руководители заинтересованных организаций.

7. олонтерские группы. К ним автор относит прежде всего церковные организации, помогающие нуждающимся.

8. Специальные группы. Создаются временно под конкретную задачу: проведение детского праздника, спортивного соревнования, организацию экскурсий.

Шомина приводит внушительный перечень некоммерческих фондов, оказывающих финансовую и консультативную помощь местным объединениям. Решать свои задачи в одиночку им было бы затруднительно (Шомина Е. Уроки демократии по месту жительства. М., 2001).

Наши западные соседи убеждены: местные сообщества – важный элемент самоуправления. Реализуемые ими программы рассматриваются не только как способ решения конкретных проблем, но и как осуществление принципа демократии. отличие от енесуэлы, где говорят о "демократии участия", в Европе её называют "прямой демократией".

И. Кокарев, автор нескольких книг и создатель вузовского курса "Прямая демократия и гражданское участие в формировании государственной политики" (М., 2005) называет соседские общины "мастерскими демократии". Он подчеркивает: " современном мире старая патерналистская модель будет вытес-

12 “Наш современник” N 8

няться новой моделью социального партнерства между активными объединениями жителей общин и местной властью с её институтами жизнеобеспечения".

Как видим, "демократия участия" (я предпочитаю пользоваться венесуэльским термином) – средство, с помощью которого Чавес создаёт "Социализм XXI века" – это самая современная и наиболее эффективная политическая модель.

И все-таки даже она – сама по себе – неспособна решить амбициозную задачу. Если «демократия участия» не подкреплена другими формами демократии, она не более, чем средство выживания, в каком-то смысле – жест отчаяния: не надеясь на внимание власти, люди берут на себя решение неотложных задач. Мы с вами помним «социалистические субботники», на которых жители бесплатно выполняли работу муниципальных служб. При желании и это можно объявить «демократией участия».

На Западе низовые формы активности граждан служат эффективным дополнением к представительной демократии. Тот же И. Ко-карев отмечает: "Один тип демократии дополняет другой. Представительная демократия и демократия участия – два начала народовластия".

Такая двухуровневая конструкция существует и в енесуэле. Хотя противники Чавеса утверждают, что он чуть ли не упразднил традиционную представительную демократию. Ничего подобного: и в провинции, и в центре регулярно проходят выборы депутатов, мэров, губернаторов, президента. Правда, реформы коснулись парламента. Из двух палат Чавес оставил нижнюю. Таким образом, был чётче реализован основной принцип: один человек – один голос. Депутатов обязали отчитываться перед избирателями. И главное – те получили право отзыва избранников, не оправдавших доверие.

Чавес восстановил живую связь парламента с народом. Приблизил законодателей к жителям. том числе и буквально: наиболее важные заседания Национальной ассамблеи проходят на площади в присутствии сотен тысяч людей ("Евроньюс", 1.02.2007).

том же направлении развивается конституционная реформа в соседнем Эквадоре, где власть получил сторонник Чавеса Рафаэль Корреа. место конгресса, ставшего по сути клубом олигархов и их выдвиженцев, он учредил Конституционную ассамблею. Конгресс пробовал сопротивляться, тогда тысячи жителей столицы ворвались в здание и выбросили депутатов вон. "Я думаю, что Ассамблея даст нам, простым людям, право голоса", – высказал мнение эквадорцев один из митингующих ("Евроньюс", 15.04.2007).

том-то и дело: представительная демократия, призванная в идеале дать каждому гражданину возможность участвовать в управлении государством, на практике сплошь и рядом игнорирует мнение избирателей. Латинской Америке за два столетия накопилось немало вопиющих – скандальных и анекдотичных примеров. Но поглядите на родину представительной демократии – Европу. Какие омерзительные интриги кипят вокруг Конституции ЕС. Когда документ выносят на всенародный референдум, народы всякий раз говорят ему: нет. А парламенты послушно штампуют: да. еликобритании, где 87% населения требуют поставить вопрос на всенародное голосование («Евроньюс», 4.03.2008), палата общин келейно одобрила «базовый договор».

Примером и оплотом представительной демократии считают Соединённые Штаты. Пользуясь своей репутацией, они учат народовластию другие страны, в том числе и латиноамериканские. А в иных случаях грозят силой навязать свою модель.

Но так ли уж демократична американская система? последние годы немало написано на сей счет – прежде всего её критиками. Их доводы в той или иной мере убедительны, однако критическая позиция авторов даёт возможность обвинить их в пристрастности.

Обратимся к исследованию другого рода – книге американского профессора Роберта Даля «ведение в теорию демократии» (М., 1992). Даль – сторонник американской системы. Кроме того, он предпочитает пользоваться не политическими лозунгами, а математическими моделями.

Прослеживая становление американской демократии, Даль обращает внимание на прочность позиции "охранительного меньшинства, обладающего

богатством, положением и властью, которое не доверяло и боялось своих злейших врагов – ремесленников и фермеров". Конституция Соединённых Штатов – показывает исследователь – стала «компромиссом власти большинства с властью меньшинства». Однако опасения американского истеблишмента не изжиты и ныне: "Начиная с 1789 года, тема справедливости или несправедливости власти большинства (разрядка моя. – А. К.) проходит красной нитью через все политическое мышление Америки".

Даль стремится развеять опасения элит. С помощью математических выкладок и исторических фактов он доказывает: " обычном смысле большинство редко или вообще никогда не управляет страной… Таким образом, боязнь правления большинства, так же как и его защита, основаны на неверном понимании возможностей, заложенных в политической реальности".

Не берусь судить, успокоит ли этот вывод власть имущих или возмутит. Но материал, представленный в книге, предельно убедителен. от только два примера. Один наглядно раскрывает механизм распределения мест в верхней палате конгресса: "У восьми крупнейших штатов, где проживает 54% общего числа избирателей, столько же голосов в сенате, что и у восьми самых маленьких штатов с 3% населения. Большинство в сенате могут составить сенаторы, представляющие менее 15% избирателей. А политика, за которую выступают представители 85% избирателей, может быть отклонена представителями 15% избирателей"*.

Другой пример разбивает миф о том, что президент Соединённых Штатов всегда избирается большинством. "… трех случаях на общенациональных выборах в Соединённых Штатах кандидат, которому отдало предпочтение большинство голосовавших, не стал президентом… На президентских выборах в Америке девять раз победа достигалась относительным, а не абсолютным большинством голосов. Следовательно, в двенадцати случаях, или более чем в трети всех президентских выборов после Джексона, победивший кандидат не был предпочтительным избранником большинства избирателей".

Могут спросить: а почему "после Джексона"? Даль делает специальную сноску – оказывается, до избрания Джексона президентом в 1828 году члены коллегии выборщиков (именно они определяют нового руководителя Соединённых Штатов) обычно избирались законодательными собраниями штатов. Мнение большинства вообще не учитывалось.

Справедливость доводов Роберта Даля подтверждает не только история, но и современность. Профессор пишет о трёх случаях, когда президентом становился кандидат, получивший меньше голосов, чем его соперник. 2000 году казус повторился в четвёртый раз: за кандидата демократов А. Гора проголосовало больше избирателей, чем за Дж. Буша, однако особенности формирования коллегии выборщиков позволили победить республиканцу.

Так работает "лучшая демократия в мире"!

Между прочим, я не могу понять, почему тезисы Даля никогда (насколько я знаю) не рассматривались нашими ведущими политологами. торое издание его работы на английском вышло в 1984 году. Когда Советский Союз, а затем Россию тянули в демократию, скроенную по американским лекалам, специалисты не могли не знать, что она не предоставляет большинству той власти, которой приманивали народ наши доморощенные демократы. Понятно, Даль не Господь Бог, но в данном случае речь не о вере, ао математической наглядности выводов.

– Но как же? – могут сказать мне, – вы сами не далее, как в нынешнем году рекомендовали в качестве образца западную демократию.

Я не фантазирую, а пересказываю разговоры с читателями. Благо, работая в журнале, я всегда "на связи".

Объяснюсь раз и навсегда. Я никогда не утверждал, что демократия по-американски является образцом для реформирования России. начале 90-х я не просто отвергал этот тезис, но и активно боролся против – и в журнале (перечитайте «Дневники современника»

* К слову, для того, чтобы избежать подобных ситуаций, Чавес упразднил верхнюю палату парламента.

12*

тех лет), и на политической арене, когда трижды участвовал в парламентских выборах кандидатом от патриотической оппозиции.

Но все познаётся в сравнении. главе "Другая политика" ("Наш современник", N 2, 2008) с похвалой отзываясь о праймериз, позволяющих американцам выбрать кандидата, отвечающего их представлениям о лидере, я отдавал им предпочтение перед российской практикой назначения преемника – чуть ли не по единоличному решению президента. Такого не было и в советские времена, особым демократизмом не отличавшиеся!

Я призывал соотечественников идти на выборы и добиваться ротации элит. И ставил в пример избирателей осточной Европы. Но не потому, что тамошняя демократия видится мне образцом, а потому, что заменить одного самовлюбленного болтуна на другого все же лучше, чем годами оставлять всё как есть. Руководитель, опасающийся гнева избирателей, хотя бы время от времени вынужден вспоминать об их нуждах. А тот, кто уверен: его не сменят – работает на свой карман и знать не желает о проблемах подданных.

Дело не в том, что на Западе высоко поднялись, а в том, что мы низко пали! Почитайте обзоры зарубежной прессы. Там Россию ставят на одну доску с Нигерией, где в минувшем году также состоялись выборы, на которых назначенец уходящего президента одержал победу, конечно же, сокрушительную…

той же главе, где я пишу о первичных выборах, подчеркнуто преимущество латиноамериканской системы. Позволю себе процитировать: "Своих любимцев латиноамериканская публика узнаёт не на краткосрочных праймериз, устраиваемых раз в четыре года. Тут степень контакта, накал чувств иные".

Степень контакта – вот главное. Проблема представительной демократии обозначена в самом названии. Люди выдвигают в органы власти представителей, передоверяя им свои права. Это как доверенность на управление автомобилем. А дальше происходит то, что нередко случается с легкомысленными владельцами авто: получив «доверенность», счастливчик вырывается в «прекрасный мир» – поминай, как звали! ы лично слышали хотя бы один отчёт депутата о его работе?.. Конечно, через четыре года он вернётся за новым мандатом. Он рискует не получить его, если чересчур наплевательски относился к избирателям. Но разве удачники склонны задумываться об отдалённых последствиях? А потом всегда есть возможность накануне голосования задобрить электорат, подкинуть ему что-нибудь по малости.

Думаете, только у нас так заведено? Запад живёт по тем же законам.

Партийные активисты, теоретики, простые люди бьются над тем, как оживить, укрепить связку избиратель – избранник. И только Чавес сделал то, на что не решился до него ни один руководитель. Что сразу же в корне изменило ситуацию. Он дал народу право отзыва не только депутатов – президента. Поставил себя в ежедневную зависимость от избирателей. А заодно доверил им решение главных проблем государства на референдуме.

Чавес создал новый уровень в зарегулированной демократической модели. Это – прямая демократия!

С таким термином мы уже встречались, причем в разных контекстах. Чтобы избежать путаницы, уточню: на Западе и в России так обозначают два явления: низовую активность (участие в жизни микрорайона и т. д.) и подключение к решению судеб страны (голосование на референдуме, например). Общее: активность масс, но уровни различаются. Низший я предпочитаю именовать "демократией участия", как это делают в енесуэле. ысший – "прямая демократия".

месте с традиционной представительной демократией они составляют систему, обеспечивающую каждому максимум прав и свобод. Демократия участия решает бытовые проблемы. Представительная демократия создаёт политические институты и определяет «правила игры». Прямая демократия позволяет массам контролировать деятельность народных избранников, следить за тем, чтобы они не оторвались от своих избирателей.

Не два уровня демократии, как учат западные политологи, а три. Триада Чавеса – вот оптимальное решение проблемы. Если вы хотите знать, какая модель представляется мне наилучшей, я отвечу: венесуэльская. Она всеохватна. Она действенна. Она внутренне едина.

При всей сложности её можно свести к простой формуле: демократия – это система, при которой любой человек может принять решение по любой проблеме – от обустройства двора до обустройства страны. Понятно, ему придётся искать единомышленников, способных составить большинство. Так вот, демократия по-венесуэльски предоставляет для этого наилучшие возможности. Так что «Делайте демократию!», – как говорят венесуэльцы.

www

Успешная реализация чавистского проекта может породить у российских читателей иллюзию, будто новую жизнь обретает социализм советского образца. И хотя политическая конкретика, рассмотренная нами, не даёт оснований для такого заключения, само словосочетание "Социализм XXI века" способно ввести в заблуждение.

Не надо себя обманывать. «Левый поворот» в Латинской Америке не означает реанимации советской модели. его основе другие принципы, иной раз полемически переосмысляющие опыт реального социализма. Представляется далеко не случайным (тут я ещё раз соглашусь с . Давыдовым), что латиноамериканский левый проект актуализировался после крушения социалистической системы во главе с СССР.

Латиноамериканцы с особой ревностью блюдут идеологическую и политическую независимость. Неудивительно: два века им пришлось отстаивать её от посягательств северного соседа. Было бы наивно полагать, будто, отвергнув притязания Соединённых Штатов, они с радостью признают "руководящую роль" какого-то иного центра силы.

Поздние признания Фиделя Кастро в беседах с главным редактором газеты "Монд дипломатик" Игнасио Рамонетом показывают, что даже ему, "давнему другу советского народа", нелегко было следовать в кильватере СССР*.

Менее ангажированные лидеры левых с первых же строк своих деклараций отмежевываются от чужого опыта. Характерно заявление знаменитого колумбийца Габриеля Гарсия Маркеса: «Социализм – не некая застывшая магическая формула. Мы для Латинской Америки должны придумать свои формы, которые бы соответствовали нашей культуре, нашей исторической традиции… У нас для этого достаточно воображения и творческого потенциала».

Маркес развивает мысль: "…У латиноамериканских и карибских стран есть огромный запас энергии, способный перевернуть мир: грозная память наших народов и тут гораздо ценнее, чем природные ресурсы, огромное культурное наследие, многоликая первоматерия, пронизывающая нашу жизнь на каждом шагу. Это культура сопротивления (здесь и далее разрядка моя. – А. К.), кроющаяся в потайных закоулках нашего языка, в образах мулаток-мадонн – кустарных хранительниц наших очагов, в исконной непокорности народов колониальным и церковным властям. Это культура солидарности, проявляющаяся как в бурных излишествах нашей необузданной натуры, так и в непокорности наших народов, поднимавшихся на борьбу за самоутверждение и суверенитет. Это культура протеста" («Латинская Америка», N 10, 2007).

Такое вызывающее противопоставление духовных ресурсов социализма его материальной базе, да ещё с отсылкой к "образам мулаток-мадонн", в качестве архетипа наверняка свело бы с ума твердокаменного материалиста М. Суслова, бессменно возглавлявшего советскую идеологию второй половины XX века.

Конечно, с писателя, пусть и "революцией мобилизованного и призванного", спрос невелик. Но послушайте, как слова Маркеса входят в резонанс с высказыванием Фиделя: "Идеи важнее оружия" ("Латинская Америка", N 11, 2007). Латиноамериканский социализм воинственно идеалистичен.

* Рецензия на книгу Рамонета помещена в журнале "Латинская Америка" (N 11, 2007).

И не только в этом его отличие от советского. Создатель «Социализма XXI века» охарактеризовал себя: «Я являюсь националистом, революционером и сторонником Боливара… енесуэльский проект не носит коммунистического характера и не может носить такового» (Д а б а г я н Э. Уго Чавес: политический портрет. М., 2005).

Размышляя над словами Чавеса, я радуюсь тому, как точно он сформулировал занимавшее и меня тождество: националист не может не быть человеком левых убеждений. По простой причине: для него дорог и последний в народном единстве. Сопливый пацан с окраины, старая нищенка в метро. сё это его люди. Он призван уберечь их, дать хотя бы минимум, гарантирующий спасение. Правые (те же неолибералы) отказываются от этой задачи. Они готовы лишить неимущих и того немногого, что у них есть. Мы привыкли автоматически записывать националистов в правые. А это неверно. Национализм – это народность, а значит, и левизна.

Но и – верность традициям. Традиционалист – и революционер! Нет ли здесь противоречия? Для Чавеса, боготворящего Боливара, опирающегося на многовековую традицию, восходящую к аско де Кироге, тонкого знатока латиноамериканской поэзии прошлого и позапрошлого веков, противоречия нет. Он соединяет революционный порыв и верность традиции в своей личности и в своей политике.

Если уж мы заговорили о мировоззрении венесуэльского президента, то придется отметить: оно формировалось на пересечении разнообразных, порою причудливых течений. Если верить биографу Чавеса Э. Дабагяну, тут и популярный в последние десятилетия дзен-буддизм, и философия Ницше (ressenti-ment – одно из любимых понятий немецкого мыслителя), и маоизм – вспомним предвоенную работу китайского руководителя "Народная демократия".

Заметно и влияние собственно латиноамериканских идеологий. частности, "теологии освобождения". Дабагян подчеркивает: "Чавес считает себя глубоко верующим человеком. Он регулярно посещает церковь" (Дабагян Э. Уго Чавес…).

енесуэльскому лидеру посчастливилось: он может опереться на никарагуанский опыт взаимодействия революции и церкви (причем не только в лице сторонников «теологии освобождения»). Не удержусь, выскажу наболевшее. Мы, идеологи русского патриотического движения, в 80-е годы мечтали о взаимодействии советских властей и Русской Православной Церкви. идели в нем залог сохранения государства. Функционеры на Старой площади не пошли на такой шаг. Да и встречного не было…

А в то же самое время никарагуанские епископы выпустили декларацию "Долг христиан перед сандинистским Никарагуа" (1979). от что там провозглашалось: "Социальный проект, гарантирующий распределение благ и ресурсов страны и позволяющий постоянно улучшать качество человеческой жизни на основе, которая удовлетворяет главные нужды всех людей, кажется нам справедливым. Если социализм связан с постоянным сокращением традиционных несправедливостей и неравенства между городом и деревней, между умственным и физическим трудом, если он ведёт к справедливому участию трудящихся в распределении продуктов их труда, к преодолению экономического отчуждения, то в христианстве нет ничего ему противоречащего" (Г ри гуле вич И. Латинская Америка: церковь и революционное движение, М.,1988).

Представитель атикана в этой центральноамериканской стране был ещё более красноречив: "Я вижу в Никарагуа уникальную возможность осуществления в Латинской Америке революции нового типа (разрядка моя. – А. К.), которая не была бы рабой схем, а исходила из традиций, из моральных, культурных и творческих потенций никарагуанского народа. Такую революцию должны были бы отличать от других движений три характерные черты: идеологический плюрализм, призыв ко всем слоям населения к возрождению родины в условиях свободы и ответственности, проведение преобразований совместно с церковью" (там же).

заимоотношения церкви и сандинистов Никарагуа складывались по-разному. Да и Чавесу не всегда удаётся ладить с католическими иерархами е-

несуэлы. Однако «Социализм XXI века» имеет явную христианскую составляющую, выгодно отличающую его от советского.

Чавес наверняка учёл и открытую, хотя и предельно корректную, полемику, которую вели с Москвой легендарные лидеры латиноамериканских революционеров – команданте Че и субкоманданте Маркое (не путать с писателем!).

Известно, что, вернувшись из Москвы, где он побывал во главе кубинской делегации, Че выступил с критикой СССР. После чего ему пришлось не только уйти из правительства, но и покинуть Кубу.

Авторы брошюры «Че Гевара» из серии "100 человек, которые изменили ход истории" (М., 2008) пишут: «СССР показался ему страной обюрократившейся и обуржуазившейся, изменившей подлинным идеалам социализма». О том же настрое вспоминал и латиноамериканист К. Май-даник, который знал Че Гевару и вёл с ним доверительные беседы: «…Категорическое отвержение Геварой европейской модели „реального социализма“ и восприятие кубинской революции как носителя иного, альтернативного проекта социализма» («Латинская Америка», N 11, 2007).

прочем, Че предпочитал не вдаваться в идеологическую полемику, рассчитывая делом доказать свою правоту. Создавать альтернативу "реальному социализму" он отправился в самое сердце Латинской Америки – на боливийские нагорья, где вскоре погиб.