Текст книги "Чувашские легенды и сказки"

Автор книги: Народные сказки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

КАК РЕКА НАЧАЛАСЬ

ила-была бедная вдова с сыном Мишуком. Ютились они в старенькой избенке, хлеба хорошо, если до нового года хватало, а летом ягодами да грибами перебивались.

Как-то, после теплого дождя, пошла старуха в лес за грибами. Ходила, ходила – ни одного гриба не нашла. «Не с пустыми же руками домой возвращаться, – подумала она. – Дай хоть хворосту наберу».

Начала собирать хворост, и набрела на охапку сухого валежника. Подняла ее, видит на земле большой уж кольцом свернулся, на голове рожки желтеют.

Старуха, не мешкая, сняла передник и разостлала его рядом с ужом. Тот заполз на передник, поизвивался на нем, а потом, оставив желтенькие рожки, уполз в кусты.

Старуха тут же завязала узелком передник с рожками и, довольная, побежала домой. Приходит домой, рассказывает сыну о своей находке.

– Чему ты радуешься? – спросил ее Мишук. – Какой в них прок?

– По молодости да по глупости ты еще не знаешь, что вместе с этими рожками нам в дом счастье привалило, – отвечает мать. – Они же не простые, а волшебные. Положи их в сусек с зерном – сколько потом не бери, хлеб убывать не станет, в кошелек сунешь рожки – в деньгах убыли не будет, сколько ни расходуй.

Решили они начать с денег. Достал Мишук кошелек, пересчитал деньги. Денег было немного, всего каких-то семь рублей.

Наутро пошел Мишук на базар. Походил по базару, к тому, другому приценяется, а тратить деньги не торопится: ну-ка истратишь, а они не восполнятся?! Потом приглядел себе сапоги со скрипом и – была не была! – отдал за них три рубля. Купил сапоги, отошел в сторонку, заглянул в кошелек, а там как было семь рублей, так и осталось.

На эти же семь рублей они и дом новый просторный построили, и амбар, и сарай, скотины всякой накупили. Одним словом, стали жить не хуже других деревенских богатеев. Мишук не только в праздники, а и по будням носил свои сапоги со скрипом. Парни-сверстники так прозвали его Мишук в сапогах.

Стукнуло Мишуку двадцать лет, пора жениться. Высватала ему мать дочь богатых родителей. Свадьбу справили честь по чести.

Люди дивились: откуда у бедной вдовы и ее сына взялось такое богатство. Но мать с сыном не то что чужим, своей невестке и то ничего про чудесные рожки не говорили!

Пришла зима, а зимой главное дело для девок и баб – пряденье. Села за пряжу и молодуха. Чтобы невестка напряла побольше, свекровь взяла да незаметно и сунула ей в кудель чудесные рожки. Невестка день прядет, второй, третий, а мочка кудели не только не кончается, а даже не убывает. «Вот беда-то, – думает молодуха. – Люди смеяться начнут: одну мочку за три дня осилить не могу». И когда на четвертый день свекровь затопила печь, а сама вышла по какой-то надобности к соседке, молодайка, недолго думая, сняла кудель с гребня и кинула ее в огонь. А чтобы свекровь не догадалась, достала новую мочку.

Приходит свекровь от соседки и дивится, что дрова в печке, как горели так и горят, не убывают. Пора бы уж и хлебы в печь сажать, а только как их в пламя посадишь.

– Ты, сношенька, кончила свою кудель прясть? – почуяв неладное, спросила свекровь.

– Нет, еще не допряла, – ответила молодайка.

А время подходит к обеду. Сын домой пришел. Печь же, как топилась, так и топится, дрова все еще не прогорают. Тут уж и невестка что-то понимать начала и призналась:

– Я в печку кудель бросила, уж не оттого ли огонь не убывает?

– Эх, сношенька, сношенька, что ты наделала! – заголосила старуха. – Ты же погубила-разорила нас. Хватайте ведра, таскайте воду. Тушите огонь в печи!

Сын сразу понял мать, схватил ведра и к колодцу. Невестка тоже ему помогать принялась. Они воду таскают, а мать ее в печь на огонь выливает. Лили, лили, насилу потушили. Однако огонь погас – новая напасть: полилась из печки вода. Час течет, два, полдня течет. Уже и избу всю залило, и подворье затопило, течет и не убывает. Из избы да со двора потекла вода по овражку дальше да дальше, и с каждым часом ее становилось больше и больше.

Эта-то вода, сказывают старые люди, и дала начало большой реке, которая и по сей день течет по чувашской земле.

СКАЗКИ О ЖИВОТНЫХ

ЦАРЬ ЗВЕРЕЙ

ак-то собрались со всего леса дикие звери и решили выбрать себе царя. Думают, гадают: кого выбрать?

– Давайте выберем человека, – кто-то подал голос.

Льву такие слова не понравились.

– И без него обойдемся, – сказал он гордо. – Все вы меня боитесь – я и буду царем.

– Раз ты такой сильный – поборись с человеком, – предложили звери своему грозному товарищу.

Льву делать нечего, пришлось согласиться. Пошел он искать человека.

Вот увидел он мальчика и спрашивает у него:

– Ты человек?

– Нет, – ответил мальчик, – я еще только полчеловека.

Лев пошел дальше и встретил старика.

– Ты человек? – спрашивает.

– Нет, – ответил старик, – я уже только полчеловека.

Идет лев дальше и встречает добра молодца косая сажень в плечах.

– Не ты ли человек? – спрашивает лев.

– Да, я человек, – подтвердил молодец-удалец.

– Если ты человек, давай поборемся, – предложил лев.

– Что ж, давай, – согласился человек.

Началась борьба. Лев оскалил зубы и приготовился к прыжку. Человек обнажил меч и выстрелил из ружья. Словно гром грянул из ружья, а меч на солнце молнией сверкнул в руках человека. Видит лев: дело плохо, повернулся да и побежал. А когда явился к ожидавшим его зверям, то сказал:

– О, братцы! В одной руке у человека гром, в другой молния – где тут с ним справиться! Давайте будем считать его царем.

Так и по сей день человек считается царем и над зверями и над всякой другой тварью.

КАК СОБАКА ПОДРУЖИЛАСЬ С ЧЕЛОВЕКОМ

огда-то, давным-давно в глубокой древности, жила в дремучем лесу собака. Одинокая жизнь ей наскучила. Утро наступает – она одна, вечер приходит – она опять одна-одинешенька. Тоска начала одолевать собаку. И решила она поискать себе друга. Идет по лесу час, два, навстречу заяц попадается.

– Куда путь держишь, зайчик? – спрашивает собака.

– Друга себе ищу, надоело одному жить, – отвечает заяц.

– Если так, давай подружимся, – обрадовалась собака.

Заяц согласился, и стали они жить вместе.

День живут, два живут. Нравится собаке. С радости она лаять начала. А заяц услышал ее лай и говорит:

– Ты, дружок, слишком громко не лай. Волк услышит, придет и нас обоих съест.

Узнала собака, что есть зверь посильнее короткохвостого зайчишки, и решила поискать волка.

Идет-бредет по лесу собака, а волка нет, как нет. Впору назад поворачивать. Но тут она услышала дикий вой.

«Не волк ли это и есть? – подумала собака. – Пойду погляжу».

Пошла она на вой и скоро увидела волка.

– Далеко ли путь держишь, волчище? – спросила собака.

– В деревню за овцами, – ответил волк.

– Можно, и я пойду с тобой? – напросилась собака.

– Айда, – сказал волк, и они пошли.

Притащили они овцу в волчью берлогу и стали вместе жить. Когда еда кончалась, они шли за новой. Собака была рада, что нашла такого сильного друга. И опять от радости нет-нет да и залает. Волк услышал, напугался.

– Ты, друг, слишком громко-то не лай, – говорит он собаке. – А то охотник услышит, придет и нас обоих из ружья убьет.

Так собака узнала, что есть кто-то сильнее волка.

Однажды ночью, когда волк спал, собака вылезла из берлоги и пошла искать охотника. Искала-искала, не нашла. Пришлось вернуться в волчью берлогу. На другой день опять пошла. Вдруг слышит: словно бы гром где-то рядом грянул. «Не охотник ли это подает голос?» – подумала собака и побежала в ту сторону. Видит, на поляне охотник стоит, а в руках у него ружье дымится.

– Куда путь держишь, друг-охотник? – набралась храбрости и спросила собака.

– Пришел охотиться, – был ей ответ.

– А можно, и я с тобой пойду? – попросила собака.

– Айда, – сказал охотник, и они пошли вместе.

Долго они ходили, весь лес обошли. В одном месте охотник зайца поймал, в другом – волка подстрелил. Собака, чем могла, помогала своему новому другу. Охотник полюбил собаку и взял ее с собой в дом. Теперь собака и днем и ночью лаяла и никто ее не останавливал.

С тех пор собака стала жить с человеком, стала другом человека.

ПАЖАЛУ

одного старика было семеро сыновей. Сыновья поженились и привели в дом семь невесток. Живут-поживают, добра наживают. А однажды невестки испекли из нового урожая семь толстых духовитых лепешек – пажалу и вынесли их в сени остудить. У младшей невестки Пажалу выпала из рук и покатилась-покатилась из сеней на дорогу, по дороге – в поле. Побежали было за ней все семеро невесток, да где там – не догнали.

Катится Пажалу полем. Навстречу заяц.

– Куда путь держишь, Пажалу-тус[5]5
  Тус – друг, уважительное обращение к близкому.


[Закрыть]? – спрашивает заяц лепешку.

– Семь невесток испекли для своих мужей семь лепешек, – ответила путешественница, – а перед тем, как нас съесть, вынесли в сени остудить. Тут я и убежала.

– Тогда и мне можно тебя съесть! – расхрабрился заяц.

– Я от семерых невесток убежала – где уж тебе, Белая шапка, меня съесть, – сказала Пажалу и покатилась дальше.

Докатилась до леса, повстречала медведя.

– Куда торопишься, малышка? – спрашивает медведь.

– От семерых невесток убегаю, – отвечает Пажалу.

– А я тебя возьму да и съем! – рыкнул медведь.

– Ишь чего захотел, увалень косматый! – усмехнулась в ответ Пажалу. – Да за мной семь невесток гнались – не догнали, от зайца я убежала – где тебе, косолапому, меня догнать?! – и еще быстрей покатилась дальше.

С волком повстречалась Пажалу. И от волка целая-невредимая ушла.

Катится дальше. Навстречу лиса тихонько крадется и носом поводит-принюхивается.

– Куда путь держишь, Пажалу-тус? – спрашивает.

– Признаться, и сама не знаю, – отвечает Пажалу. – Убегаю от семи невесток, куда глаза глядят.

– Тогда постой, подруженька, поговори немножко со мной, – говорит лиса, а сама тем временем – прыг! и уселась верхом на Пажалу.

– Не знала, куда катиться, так я тебе скажу: прямым ходом – на базар.

Приехали они на базар. Остановились в том ряду, где лошадей продают-покупают.

Понравился лисице один резвый конь и променяла она на него Пажалу. Так что возвращалась с базара уже на телеге, в которую был конь запряжен.

Едет, навстречу – заяц прыгает:

– Откуда и куда едешь, лисица-тус? – спрашивает заяц.

– С базара, – отвечает лиса. – Пажалу на лошадь променяла, теперь домой возвращаюсь.

– Это не о той ли Пажалу говоришь, что меня Белой шапкой обозвала? Правильно сделала, что променяла. Можно, и я рядом с тобой сяду?

– Садись, – разрешила лисица.

Едут они дальше. Встретили медведя. И его посадили. Коню тяжелей стало, телега скрипеть начала, но – ничего, едут. Волк встретился. И волка посадили за компанию. Дальше едут. Наехали на колдобину, ось у телеги – хрясь! – и сломалась. Что делать, как выбраться из беды?

Послала лиса зайца искать дерево на новую ось.

Прибегает заяц, тоненький прутик приносит.

– Какой же ты несмышленый, – напустились на зайца его спутники. – Разве твой прутик заменит тележную ось?

Пошел волк и принес вязовую палку.

– Ну ты тоже, дружище, от зайца недалеко ушел, – проворчал медведь. – Видно, придется мне самому поискать.

Вернулся медведь с деревом на плече, да только дерево оказалось гнилым.

– Какие вы все бестолковые! – вышла из терпения лисица и пошла за осью сама.

А как только она ушла, медведь, волк и заяц без нее съели лошадь и разбрелись кто куда.

Вернулась лиса, нет ни лошади, ни спутников. Погоревала-погоревала, а только чем горю поможешь. Пошла в свою лесную избушку.

А время подвигалось к зиме. Шел солдат со службы с ружьем за спиной, с саблей у пояса. Попросился к лисе в избушку зиму перезимовать. Лиса пустила солдата на квартиру: вдвоем веселей.

Захотелось им пива наварить. А около избушки небольшое такое озеро было. И вот, пока оно еще не замерзло, они в него солод, хмель да дрожжи пустили. Ждут, когда поспеет пиво. Вроде бы пиво бродит хорошо, да только с каждым днем его почему-то все меньше и меньше становится.

– Надо думать, неспроста наше пиво убывает, не иначе кто-то его пьет по ночам, – сказал солдат.

И решили они свое пиво караулить. Лиса взяла палку, солдат – свою саблю, сидят, ждут. Действительно, ровно в полночь пришло какое-то одноглазое чудище и, громко чмокая, принялось пить из озера. Напилось и ушло.

«Что же делать, – думают солдат с лисой, – как нам это чудище поймать?»

На другую ночь они опять вышли караулить озеро. И опять одноглазое чудище ровно в полночь заявилось. Солдат обнажил свою саблю, подкрался поближе, и как только чудище наклонилось к озеру – вав-вашт! – саблей напрочь и отрубил одноглазую голову.

Живут лиса с солдатом, поживают, пиво попивают.

Допили пиво, морозы ударили. К ним на квартиру заяц напросился. Для троих избушка тесновата, однако же пустили: не пропадать же косому на морозе.

За зайцем волк пришел, за волком – медведь. Хоть и не очень хорошо вся эта компания недавно поступила с лисой, а все равно, как откажешь – старые знакомые!

Совсем тесно стало в лисьем домике, не повернуться. Что делать? И выгонять новых квартирантов неудобно, и жить с ними вместе невмоготу.

– А давайте в харатмаллу поиграем, – придумал солдат. – Давайте попугаем друг друга.

Все дружно согласились, и игра началась.

Медведь уселся посреди избушки, остальные – по углам.

Первому пугать досталось зайцу.

– Их-хик! – пищит заяц и что есть силы скребет по стенам лапками. – Испугались?

– Какое испугались, – отвечают остальные зайцу, – чуть не умерли со смеху!

Пришел черед пугать волку.

– У-у-ух! – завыл волк. – Напугались?

– Да нет, ждем, чем еще пугать будешь, – отвечают волку.

Стал пугать медведь.

– Мак-мак! Качар-качар! – взревел медведь. – Ну что, напугались-забоялись?

– Мне и то не было боязно, – сказал заяц.

Ну, а уж если заяц не испугался – что про других зверей остается говорить.

Наступила очередь солдату.

Солдат не выл, не рычал, а вышел на волю, взял голову одноглазого чудища и бросил ее через окно в избушку. Попала голова прямо в медведя. У того от страха шерсть дыбом поднялась. Ну, а уж если медведь напугался – волк с зайцем и вовсе в ужас пришли.

– Пропали! – в один голос взвыли лисицины квартиранты и со всех ног наутек кинулись из избушки.

Разбежались постояльцы. Лиса с солдатом опять остались одни. Говорят, до сих пор живут в той избушке.

ТЫМАНА

дна сова высидела пять птенцов. И все бы хорошо, да повадилась к ней лисица.

– Тым-тым, тымана, сколько птенцов у тебя, сова? – спрашивает лиса.

– Пять, и все мои, – отвечает сова.

– Одного из пяти мне отдай, – потребовала лиса и пригрозила: – Если не дашь – оставшимся после отца щербатым топором тебя зарублю, а оставшейся после матери булатной саблей всех птенцов перережу.

Ничего не поделаешь, пришлось бросить лисе одного птенчика. Лиса унесла его, съела и пришла выпрашивать другого.

– Сова, сова, сколько птенцов у тебя?

– Теперь только четыре.

– Из четырех одного мне дай. Если не дашь, отцовским щербатым топором тебя зарублю, материнской булатной саблей птенцов перережу.

Отдала сова и второго птенчика. Лиса унесла его, съела и в недолгом времени за третьим пришла.

– Сова, сова, сколько птенцов у тебя?

– Только три осталось.

– Из трех одного мне отдай. Не дашь – щербатым топором зарублю тебя, булатной саблей птенцов зарежу.

Отдала сова третьего птенца. Лисица и его съела. Прибежала за четвертым.

– Сова, сова, сколько птенцов у тебя?

– Всего-навсего два осталось.

– Одного мне отдай. Не дашь – у меня есть щербатый топор и булатная сабля: всех вас порешу.

Пришлось отдать и четвертого. Лиса унесла его, съела. Прибегает к сове за последним.

– Сова, сова, сколько птенцов у тебя?

– Один-единственный остался.

– Отдай мне и его. Не то щербатый топор и булатную саблю в ход пущу.

– Э-э, нет, теперь я тебя не боюсь. Оставшийся от отца щербатый топор – это всего-навсего твои зубы, а оставшаяся от матери булатная сабля – твой хвост.

– Сова-тус, кто это тебе сказал? – удивилась лиса.

– Ворон-тус это мне сказал.

– Ну, я ему покажу! – пригрозила лиса.

И что – ведь и в самом деле отомстила ворону рыжая плутовка. Легла на дороге и притворилась мертвой. Ворон подлетел – карр, карр! сейчас, мол, глаз выклюю. А лиса – ам! – и схватила ворона.

САРМАНДЕЙ

бедного мужика Сармандея курочка снесла желтое яичко. И надо же так случиться – на ту пору мышка мимо бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось.

Сармандей с горя плачет, курочка кудахчет.

Ворота и те растревожились: то распахиваются широко, то опять закрываются.

Идет бык на водопой:

– Эй, ворота, что с вами: то открываетесь, то закрываетесь?

Отвечают ему ворота:

– Как же нам не раскрываться, как же нам не закрываться?! Сармандею курочка снесла желтое яичко, а то яичко мышка задела хвостом и разбила; Сармандей с горя плачет, курочка кудахчет.

Тогда бык говорит:

– Зареву-ка и я погромче!

С ревом и к реке подошел.

Река его спрашивает:

– Что ревешь ты, бык рогатый?

– Да как же мне не реветь? – отвечает речке бык. – Сармандею курочка желтое яичко снесла, а мышь то яичко хвостом задела и разбила; Сармандей слезами заливается, курочка кудахчет, ворота и те, то откроются, то закроются.

Река и говорит:

– Негоже и мне оставаться в сторонке, вместе со всеми буду горевать.

Идет по воду молодка.

– Ты что, речка, волнуешься?

– Как же мне не волноваться? Сармандею курочка снесла желтое яичко, а то яичко мышка разбила; Сармандей с горя плачет, курочка кудахчет, ворота то открываются, то закрываются, на что бык – и то ревмя ревет.

– С горя горького, пожалуй, и я разобью одно ведро, – говорит молодуха, раз – и нет ведра.

Приходит она домой, а свекровь тесто месит.

– Что же, сношенька, идешь-то с одним ведром?

– До ведра ли, до воды ли тут? – отвечает сноха. – Сармандею курочка снесла желтое яичко, то яичко мышь хвостом задела и разбила; Сармандей с горя плачет, курочка кудахчет, ворота то открываются, то закрываются, бык ревмя ревет, река и та волнуется.

Тогда свекровь тоже говорит снохе:

– Горе-то какое! Дай-ка, и я выброшу тесто.

Взяла все из квашни да и выбросила.

К тому времени возвращается сын из леса. Проголодался, а угощать его нечем. Тогда он спрашивает:

– А вы разве яшку[6]6
  Яшкá – чувашский суп.


[Закрыть] не варили?

– Какая там яшка, до нее ли? – мать ему отвечает. – Сармандею курочка снесла желтое яичко, а то яичко мышка разбила, Сармандей с горя плачет, курочка кудахчет, ворота то открываются, то закрываются; бык ревмя ревет, речка волнуется, молодуха наша и то без ведра домой пришла.

Тут и сын загоревал:

– Если такое дело – сброшу-ка и я с ноги один сапог.

Снял сапог и в окошко выбросил.

Тут и сказочке конец.

РАЗБОРЧИВАЯ НЕВЕСТА

езли на продажу воз кукол. Одна кукла упала с воза на дорогу, потом встала да и пошла себе куда глаза глядят. Беленькое платьице на кукле ветерком колышет, серебряная тухъя на голове позванивает, новенькие лапоточки поскрипывают.

Повстречался кукле воробушек.

– Куда путь держишь, подруженька? – спрашивает воробей.

– Замуж собралась, жениха искать иду, – отвечает кукла.

– А чем я не жених? – говорит воробей. – Иди за меня.

– Что ж, может, и пойду. Только ты сперва покажи, как поешь-пляшешь.

Воробей растопорщил свои перышки, начал прыгать и петь: «Чилик! Чилик!»

– А теперь скажи, какое твое житье-бытье? – спрашивает кукла.

– Попадется зернышко – поклюю, не попадется – в мякине пошевыряюсь, а мясца захочется – букашек поищу.

Кукла подумала-подумала да и говорит:

– Нет, воробей, не пойду я за тебя замуж. Песни твои короткие и скучные, а в мякине платье мое запылится.

Обиделся на такие речи воробей, вспорхнул и улетел. А кукла пошла своей дорогой.

Попадается ей навстречу ворон, спрашивает:

– Далеко ли, куколка, идешь?

– Иду жениха искать, – отвечает кукла.

– А не могу ли я быть твоим женихом? – спрашивает ворон.

– Сначала покажи, как поешь-пляшешь, да скажи, какое у тебя житье-бытье, тогда и посмотрим, какой из тебя жених.

– Карр, карр! – прокаркал ворон да на одном месте попрыгал – вот и вся его песня и пляска. А житье у меня такое: где что попадется – полакомлюсь, не попадется – в навозе поковыряюсь.

Кукла опять подумала и говорит:

– Нет, ворон, не пойду за тебя. Песни твои грубые, пляски некрасивые, а в навозе ковыряться – свои новые лапоточки загрязню.

Ничего не сказал на это ворон, поднялся и улетел. А кукла дальше пошла. Идет-идет – навстречу ей мышонок показался.

– Куда путь держишь, красавица? – спрашивает мышонок.

– Жениха ищу, – отвечает кукла.

– Может, я гожусь в женихи?

– А это мы сейчас посмотрим. Покажи, как ты поешь-пляшешь, да скажи, какое у тебя житье-бытье.

– Пи-пи, чикки-чикки, пи-пи, – запищал мышонок тоненьким голоском, будто на скрипке заиграл. А потом покрутился, повертелся на своих тоненьких ножках перед куклой – танец станцевал.

Кукла слушает да на танцующего мышонка глядит: и песни, и танцы ей нравятся.

Остановился мышонок, стал о своем житье-бытье рассказывать:

– Пи-пи! Житье у меня – надо бы лучше, да некуда. Хлеба – полные закрома, масла и меда – непочатые кадушки. Чего душа желает, то и ем; одна нога в меду, другая в масле. А живу в амбаре, под сусеком – и сытно, и чистенько. Увидишь – залюбуешься!

Понравились привередливой кукле речи мышонка.

– Что ж, – говорит, – пожалуй, выйду за тебя замуж.

Пошли они под ручку в мышиный дом и затеяли свадьбу. Назвал мышонок полный дом родни да знакомых. Кого только тут не было: и крот в бархатном пальто, и суслик в коричневой шубке, и мыши с мышатами в серых платьицах – все сидят за свадебным столом, пьют, едят, веселятся. А мышонок с куклой выставили свои запасы на стол и гостей потчуют:

– Кушайте, гости дорогие, угощайтесь!

Наелись гости, напились, захмелели. Ну, а захмелев, и в пляс пустились: только пыль столбом.

Наплясались, приустали, закричали хором:

– Молодую просим!

Поднялась кукла из-за стола, платьице свое поправила, охорошилась и пошла в пляс. Да так плавно плясала, что серебро на голове лишь чуть-чуть позванивало.

Гости глядят во все глаза на плясунью, в ладоши хлопают, похваливают. А кукла от тех похвал еще пуще в азарт вошла: голову назад откинула, под ноги не смотрит, лапоточки сами ее по кругу несут. Под конец закружилась, закружилась невеста, и – бух! – в кадку с пивом угодила.

Вытащили ее из кадки, не дали захлебнуться, однако же платье на ней из белого желтым стало.

Залилась невеста горючими слезами и побежала на речку платье мыть-полоскать. Прибежала на берег, а место оказалось болотистым – в грязи завязла. Попыталась выбраться – еще глубже утонула. Глянула туда-сюда, нет ли кого поблизости, и увидела на ветле воробья, что ее сватал.

– Помоги, дружок воробей, выбраться, – попросила она своего знакомца. – Пришла платье полоскать да вот, видишь, в грязи завязла.

– Нет, куколка, – прочиликал воробей в ответ, – не могу я тебе помочь, боюсь, как бы мякинной пылью еще больше твое платье не загрязнить, – с тем и улетел прочь.

Все глубже вязнет в грязи кукла, поглядывает по сторонам – нет, никого не видно. И уж когда совсем отчаиваться начала, услышала: кто-то крыльями шумно машет, по-над речкой летит. Оглянулась – знакомый ворон.

– Карр! Карр! Что тут делаешь? – спрашивает ворон.

– Да вот в грязи увязла, никак не вылезу. Вытащи меня, – просит кукла.

– Вытащил бы я тебя, да боюсь навозом твое белое платьице еще больше замарать. Карр! Карр! – и тоже улетел.

Опять кукла осталась одна-одинешенька. Грязь ее уже по грудь засосала, а кругом, по-прежнему, ни души. Темнеть начало, еще страшней стало. И тут послышались пьяные голоса: должно быть, гости, мышонкины друзья да родня, по домам начали расходиться.

– На помощь! – что есть духу закричала кукла. – На помощь!

Хмельные гости подбежали, схватили куклу за ручку, дернули – оторвали по самое плечо, а не вытащили. Схватили за другую, опять изо всех сил дернули – и эту ручку оторвали. Потом – больше не за что! – все ухватились за голову, и так дружно стали тянуть да дергать, что и голову оторвали напрочь.

На том и кончается сказка о разборчивой невесте-кукле.