Текст книги "Чувашские легенды и сказки"

Автор книги: Народные сказки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

ПЕРЕД СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕМ

днажды поп пришел к бедняку, который когда-то взял у него деньги в долг и никак не мог отдать. Пришел и говорит:

– Ты что, совсем не хочешь возвращать мне долг?

– Хотеть-то я хочу, – ответил бедняк, – да чем мне расплачиваться, когда у меня нет ничего, кроме коровенки?

– Так ее мне и давай, – нашелся поп, – а вместо одной коровы бог даст тебе десять коров.

Делать нечего, пришлось бедняку отдать последнюю корову. Поп привел ее к себе на двор и поставил в стойло рядом с девятью уже имевшимися у него коровами.

Как-то поп погнал своих коров на водопой к роднику. Путь лежал мимо дома бедняка. И когда стадо возвращалось назад, корова бедняка, увидев ворота своего двора открытыми, свернула на свой прежний двор. За ней потянулись и остальные. Хозяин, недолго думая, загнал последнюю корову и запер ворота.

Поп, понятное дело, потребовал отдать ему коров. Бедняк не отдает.

– Их мне дал бог. Ты же сам говорил: «Вместо одной коровы бог пошлет тебе десять коров». Вот он и послал.

Трудно было попу спорить с бедняком: ведь он и в самом деле говорил такие слова. Так с пустыми руками и пришлось вернуться домой.

Идет время. Бедняк был человеком небольшого ума и не сумел распорядиться свалившимся на него богатством. Одних коров он продал, других прирезал и съел. На остатки вырученных денег купил лишь овцу. Односельчане, видя такой оборот дела, начали посмеиваться над ним и за глаза называть простофилей, а то и вовсе дураком.

На ту пору в окрестностях объявилась шайка воров. Воры, прослышав о бедняке-простофиле, решили подшутить над ним. Они пришли к его дому, постучали в окно и говорят:

– Мил человек, слышал или нет, завтра будет светопреставление. Дай зарежем овцу! Если не зарежем и не съедим, она же все равно завтра никому не будет нужна.

Бедняк послушал воров и согласился прирезать овцу.

Хотя овцу и нельзя было считать жертвенной, все же повели ее, как в стародавние времена, на опушку леса. Принесли туда же котел, набрали дров.

После того, как овца была зарезана, и котел с мясом повешен над огнем, воры, в ожидании варева, решили искупаться в ближнем озере. Сбросив с себя одежду, они один за другим влезли в воду.

У бедняка, оставшегося у котла, кончились дрова. Он то ли не захотел, то ли не догадался набрать в лесу сушняка и бросил в огонь одежду воров. Те возвращаются, ищут свои штаны и рубашки, а их нигде нет. Спрашивают бедняка, а тот отвечает:

– У меня немного не хватило дров, и я бросил в огонь вашу одежду.

Воры приуныли, затужили. Не такое простое дело для бездомного человека найти другие штаны с рубахой. Даже для того, чтобы украсть их у кого-нибудь, надо быть хоть во что-то одетым.

– Да что вы тужите? – начал утешать их бедняк. – Зачем вам какая-то одежда? Ведь вы же сами говорите, что завтра конец света.

Что на это возразишь старику-бедняку?!

Долгое время, говорят, воры стояли перед ним нагишом, раздумывая, кто же над кем пошутил: они над простаком-бедняком или бедняк над ними… Даже мясо есть расхотелось.

«КТО УВИДИТ ХОРОШИЙ СОН, ТОМУ И ГУСЯ»

дин богатый человек задумал в воскресенье поехать на базар. А до базарного села было далеконько и приходилось брать в дорогу какую-нибудь провизию. У богача было много всякой скотины и домашней птицы: тысяча коров, тысяча лошадей, тысяча свиней, столько же гусей, уток, кур. Вот он и думает: неплохо бы взять в дорогу гуся, но если зарезать одного гуся, то останется девятьсот девяносто девять – нехорошо, неровный счет. Как же быть? Что делать?

Ближним соседом богача был поп, у которого скотины и всякой другой живности насчитывалось столько же, сколь и у богача. И поп, собираясь в воскресенье на базар, тоже раздумывал: неплохо бы зарезать на дорогу утку, но ведь тогда останется девятьсот девяносто девять уток – негоже, неровный счет. Что делать? Не спросить ли у соседа, может, он что-то присоветует?

Идет поп к соседу-богачу и говорит:

– Собираюсь, кум, поехать в воскресенье на базар, но никак не придумаю, что из провизии взять на дорогу.

Богатому соседу такие речи – маслом по сердцу.

– Вот и я тоже, – отвечает он, – думал-думал, а ничего не надумал. Можно бы зарезать курицу, но ведь тогда останется девятьсот девяносто девять кур – неровный счет.

– А может, так сделать, – предложил поп. – Я слышал, собирается на базар крестьянин Метри, а лошади у него нет. Вся домашняя живность у него состоит в одном гусе. Так вот, пусть он зарежет его для ровного счета, а мы за это возьмем Метри на базар.

Пошли они к крестьянину Метри. Зашли в избу, говорят:

– Ты зарежь своего гуся, и мы возьмем тебя на базар.

Почесал в затылке Метри, подумал. Жалко гуся, но собирался он на базар за деревянными кадками для солений, а на себе их не донесешь. Волей-неволей пришлось согласиться.

Наутро поехали трое соседей на базар. Каждый купил, что ему надо, уложили покупки на подводу и отправились в обратный путь.

В пути их застала ночь. Пришлось остановиться на ночлег прямо в поле. Метри начал варить гуся.

– Когда он еще сварится! – сказал поп. – Не лучше ли нам сейчас лечь спать, и кто увидит хороший сон, тот один съест гуся, а кто увидит плохой, останется голодным.

Оставили гуся довариваться-дожариваться в котле над костром, а сами легли спать.

Просыпаются утром, поп и говорит:

– Ну, красивый сои я видел! Будто поехал на базар и купил золотую узду, надел эту узду на лошадиную голову – вся лошадь стала золотой и взмыла вверх. Так очутился я на седьмом небе. Там золотая лошадь меня оставила одного, но тут же вернулась и протянула мне тысячу рублей. Я обрадовался, взял деньги, опять вскочил в седло и начал спускаться на землю, чтобы на земле взяться за жареного гуся.

После попа начал рассказывать свой сон богач:

– Я тоже во сне ехал на золотом коне. Ехал следом за тобой, но мой конь дал мне в три раза больше денег.

Крестьянин послушал своих соседей да и говорит:

– А я во сне сколько ни гнался на своей лошади за вами, не сумел догнать и повернул обратно. Видя, какие большие деньги вам перепали, я подумал, что при них вы не будете голодать, и когда приехал сюда, один съел гуся.

Богач с попом сначала посчитали, что Метри шутки шутит. Но когда подошли к котлу, то увидели на дне его одни лишь косточки от гуся.

КАК КРЕСТЬЯНСКИЙ СЫН СОДРАЛ КОЖУ С ПОПА

одной деревне жили старик со старухой, и было у них трое сыновей. Старшего звали Тунгай, среднего – Тарал, а младшего – Ахвандюк.

Сыновья выросли, и пришла пора их женить. Сначала поженили Тунгая, два года спустя – Тарала. Тесновато стало в избушке, да и едоков прибавилось. И родители сказали своим сыновьям:

– Семья наша большая, а живем мы скудно. Идите-ка, поищите работу.

Тунгай, как старший, отозвался первым:

– Пойду и у кого-нибудь с годик поработаю.

Отправился он на поиски работы и пришел в большой город. Бродит по базару, встречает попа и спрашивает у него:

– Батюшка, не нужен ли тебе работник?

– Работник как раз нужен, – отвечает поп, – но у меня такое условие. В течение года будешь делать все, что я скажу, и – не сердиться. Кто первым из нас рассердится, с того сдирается со спины кожа в три пальца шириной; ты рассердишься – сдеру с тебя кожу, я рассержусь – ты сдерешь с меня. Ну, а если все будет хорошо – плата за год работы триста монет. По рукам?

– По рукам, – согласился Тунгай.

Пришли к попу домой. Поп ведет работника во двор и говорит:

– Будешь ухаживать за скотиной. Ее у меня немного: жеребец да кобыла, бык да две коровы, тринадцать овец да десятка два ягнят. Вот и все. Работа не трудная.

Начал Тунгай работать у попа. И все бы ничего, но никак не удается ему вывезти весь навоз со двора – уж очень много наваливал попов бык; вывезешь воз, а он уже приготовил два воза, вывезешь два – а в стойле у быка три, если не четыре. Бился, бился Тунгай – не берет его управка, не успевает за быком убирать. Пришлось идти к попу и сказать:

– Я сержусь, батюшка.

– Коли так, – отвечает поп, – снимай рубаху и ложись вон на лавку: кожу со спины буду сдирать.

И поп содрал полосу кожи шириной в три пальца.

Тунгай без копейки денег вернулся домой. Дома удивились такому скорому возвращению и спрашивают работника:

– Что ты так скоро вернулся?

– Заболел я, – соврал Тунгай. – Чирья на спине выскочили и никак не проходят.

– Что ж, если так, – говорит средний брат Тарал, – мне надо идти поискать работу.

Пошел Тарал в тот же город, явился на тот же базар и встретил там того же попа.

– Не знаешь, батюшка, не нужен ли кому работник? – спрашивает он попа.

– Я сам ищу работника, – отвечает поп. – Так что, если хочешь, иди ко мне. Работа не тяжелая: надо только ухаживать за скотиной да вывозить из-под нее навоз. А плата хорошая: за год можешь заработать триста монет. Правда, при том условии, если ты на меня не рассердишься. Кто первым рассердится, с того – ремень кожи шириной в три пальца со спины. Если ты рассердишься на меня, сдираю твою кожу со спины и выпроваживаю без копейки; если я рассержусь на тебя, сдираешь мою кожу, до срока получаешь триста монет и убираешься восвояси.

– Ладно, – говорит Тарал. – Я согласен.

Начинает он работать у попа. Работает день, работает два. И все бы хорошо, но никак не успевает убирать навоз за быком. Чем больше убирает, тем больше его накапливается. Идет Тарал к попу в дом и говорит:

– Я сержусь, батюшка.

Поп и со второго брата содрал кожу и выпроводил без копейки.

Стыдно Таралу возвращаться домой, а делать нечего.

Пришел и, не дожидаясь расспросов, сказал, что он, как и старший брат, заболел.

Ахвандюк, услышав про болезнь, рассмеялся:

– Такие здоровые мужики и вот, на тебе, один за другим расхворались.

Надо бы Таралу обидеться на младшего брата, да что с него, дурачка, взять, его слов все равно никто всерьез не принимает. Еще с самого детства считалось, что старший и средний братья умные, а младший не то, чтобы дурак, но близко к этому. Поэтому отец с матерью и не стали посылать его на заработки: уж если старшие вернулись ни с чем, что ждать от недоумка младшего?

Ахвандюк вызвался сам:

– Пойду и я поищу работу. Авось-небось!

Пришел он в тот же город, встретил на базаре того же попа и нанялся к нему в работники.

Убирает Ахвандюк с попова двора навоз и никак дочиста убрать не может. Только вывезет воз из-под быка, а там уже два, а то и три воза. Из сил выбился парень. «Так я долго не протяну, – думает Ахвандюк. – Надо что-то придумать».

И придумал.

Сходил на базар, купил длинный нож, а вернувшись домой, начал тот нож точить на точильном камне. Бык смотрел-смотрел на работника, почуял недоброе и заговорил человеческим голосом:

– Работник, ты зачем точишь этот нож?

– Сам знаешь, зачем: тебя резать, – отвечает Ахвандюк. – Хватит меня мучить. Не на того напал.

– А не боишься, что батюшка узнает?

– Нет, не боюсь. У нас же с ним уговор: если он рассердится на меня, я сдеру с него кожу и до срока получу триста монет.

– Не губи мою душу, Ахвандюк, пожалей. А тебе никаких хлопот со мной больше не будет, разве что какой-нибудь воз навоза за целый год.

Ахвандюк оставляет быка в живых. А тот, в свою очередь, держит свое слово. И началась для Ахвандюка райская жизнь: работы мало, а еды вдоволь, ешь – не хочу.

Поп заметил перемену в работнике и как-то выходит во двор и говорит быку:

– Ты что же ленишься навоз подваливать? Разве не видишь – работник от безделья брюхо наедать начал?

– Это верно, навоза от меня стало немного, – отвечает бык. – Но если будет больше, работник меня зарежет.

Задумался поп над тем, что сказал бык, вернулся в дом и говорит попадье:

– Нам что-то надо делать с работником. Он заставил быка придерживать навоз и теперь живет у нас припеваючи. Давай отправим его за Волгу, на луга, пасти овец. Все лучше, чем бездельничать.

– Пожалуй, надо отправить, – соглашается попадья.

Поп зовет к себе Ахвандюка и говорит:

– Ты вот что, работничек. Люди за Волгой овец пасут, отправляйся-ка и ты туда.

– Ладно, – отвечает Ахвандюк. – И могу взять не только овец, но и всех ягнят.

Переправили через Волгу овец и ягнят. Пасет их Ахвандюк рядом с другими работниками. И как-то вечером пригласил их к своему пастушьему шалашу да и говорит:

– Давайте-ка зарежем батюшкину овечку да сварим ее в котле, а то перебиваемся с хлеба на квас.

Соседи-пастухи чешут в затылках.

– Оно бы неплохо мясного супа похлебать, да что потом батюшка скажет? Небось, не похвалит?

– А я батюшки не боюсь, – отвечает Ахвандюк, – он мне ничего не сделает, если я перережу даже всех овец.

После таких слов осмелели пастухи. Зарезали одну овцу, потом другую, да так и до последней, тринадцатой добрались. Остались у Ахвандюка одни ягнята. Ну еще шкуры зарезанных овец в шалаше лежат, он их бережет, чтобы потом показать попу.

А поп выждал какое-то время, а потом говорит своей семнадцатилетней дочери:

– Давай-ка, дочка, переправимся на лодке за Волгу и попроведаем своих овечек, они, небось, уже успели жир нагулять.

Переправились они через Волгу, находят своего работника, и он им говорит:

– Да, овцы стали очень жирными.

– Покажи поскорей, – торопит его поп.

– Сейчас покажу, – отвечает Ахвандюк и выкладывает перед попом и поповой дочкой все тринадцать шкур. – Вот глядите, как хорошо они здесь нагулялись.

Поп прикусил язык от горя, молчит. А потом спрашивает:

– А где молодняк?

– Ягнята пасутся на лугу, – отвечает Ахвандюк.

Задумался поп, загоревал. Ахвандюк, заметив это, говорит:

– Батюшка, не сердишься?

– Нет, работничек, не сержусь, – помня уговор, ответил хитрый поп.

Побыли они с дочерью в лугах еще какое-то время и засобирались домой.

– Мы возвращаемся домой, – сказал поп на прощанье, – а ты денька через три тоже переправляйся с ягнятами через Волгу. Пора их на двор загонять.

– Ладно, – пообещал Ахвандюк.

Переправились поп с дочкой через Волгу обратно, пришли домой.

– Ну, как там, овцы разжирели? – спрашивает попадья.

– Какое там разжирели! – простонал в ответ поп. – Он перерезал всех овец и сожрал с другими пастухами, одни шкуры оставил. По этой причине я велел дня через три переправить через Волгу ягнят, пока они целы.

Попадья, услышав такое, заахала, заохала.

– Охами да ахами делу не поможешь, – сказал поп. – Надо думать, как нам дальше быть с этим работником. Так он погубит нас, валит на нашу голову беду за бедой. Не послать ли его по возвращении на старой нашей лошаденке в лес? Да не в ближний, а в самый дальний, где уже лет тридцать никто не бывал. В том лесу, говорят, всяких зверей развелось видимо-невидимо. Как бы хорошо, если бы те звери съели его вместе с лошадью!

– Да, для такого дела можно и лошади не пожалеть, – поддакнула попадья.

Вернулся Ахвандюк с лугов, приходит к попу, а тот ему говорит:

– Вот что, работничек. У нас дрова кончились, нечем печь топить. Запрягай-ка лошадь да отправляйся в дальний лес.

– В лес так в лес, – отвечает Ахвандюк и, не мешкая, начинает запрягать старую лошадь.

Приехал он в лес, привязал к дереву лошадь, а сам пошел искать сухие дрова.

Пока он ходил, медведь задрал его лошадь и всю съел. Пожадничал медведь, раздулся, с места стронуться не может.

– Ну, я тебя, обжору, проучу! – сказал Ахвандюк.

С этими словами он схватил медведя за загривок, впряг в телегу вместо лошади, навалил воз дров и сам сел сверху.

– Но-о, поехали! – крикнул он с воза и прищелкнул кнутом, как это делают, когда едут на обыкновенной лошади.

Медведь повез груженую телегу, а Ахвандюк, сидя на дровах, запел:

 
Всем бахвалился медведь,
Что его не одолеть.
Я медведя одолел,
В воз запряг, сам на воз сел.
 

А когда подъехал к деревне, еще и добавил к песне:

– И еду, как видите. Кто своим глазам не верит, пусть подойдет и пощупает.

Охотников пощупать медведя не нашлось, хотя народу на улицу высыпало видимо-невидимо.

Поп говорит дочери:

– Погляди-ка в подзорную трубу, не наш ли работник едет?

Поповна берет трубу, глядит.

– Да, это он, только запряжена в воз не лошадь, а непонятно кто.

Подъезжает Ахвандюк к попову дому и, как ни в чем ни бывало, говорит:

– Батюшка, не сердишься на меня за то, что твою лошадку обменял? Ехал мимо базара, гляжу – продают и меняют лошадей. Ну я не выдержал и тоже поменял твою старую лошадь вот на эту молодую. Лошадь очень сильная, видишь: везет такой большой воз и хоть бы что. Только кормить ее придется не травой, не сеном, а хлебом и мясом. Не сердишься, батюшка?

– Нет, не сержусь, – говорит поп.

Ахвандюк выпряг медведя и пустил его в конюшню. Посреди конюшни стояла большая колода. Ахвандюк привязал жеребца с одной стороны колоды, а медведя – с другой, жеребцу задал сена, а медведю пудовку хлеба.

Наступила ночь, все легли спать. А наутро работник входит в конюшню и видит: медведь задрал жеребца и оставил от него только хвост да гриву.

Работник вызывает из дому попа:

– Батюшка, моя лошадь оказалась сильнее твоего жеребца, она одолела его.

Выходит на подворье поп, идет в конюшню и долго стоит там без движения, словно окаменев то ли от удивления, то ли от горя.

– Батюшка, не сердишься, что моя лошадь одолела твоего жеребца? – спрашивает работник.

Попу ничего не остается, как ответить:

– Нет, не сержусь.

А когда он возвращается в дом, то хватается за голову и вместе с попадьей начинают думать, как бы избавиться от работника, пока он их совсем не разорил.

– Давай пошлем его на водяную мельницу, – приходит на ум попу. – Скажем, нет муки, надо смолоть. А на ту мельницу, небось, уже лет сорок никто не ездит. Там, говорят, чертей развелось больше, чем в аду. Так что оттуда ему живым уж никак не вернуться.

Зовет поп к себе Ахвандюка и говорит:

– Насыпь пудов двадцать ржи и отправляйся на водяную мельницу, а то у нас мука кончилась. До мельницы отсюда верст сорок, так что поезжай, не мешкая, чтобы к ночи справиться.

– На мельницу так на мельницу, – отвечает работник.

Насыпает он в мешки рожь, кладет на телегу, на случай какой поломки в дороге, пилу и топор и запрягает медведя.

Дорога не близкая и, чтобы скоротать ее, Ахвандюк нет-нет да и запоет свою песню:

 
Всем бахвалился медведь,
Что его не одолеть.
Я медведя одолел,
В воз запряг, сам на воз сел.
 

А за песней и время незаметно прошло. Вон и мельница, на которой сорок лет никого не было, показалась.

Но только-только телега въехала на плотину, ее со всех сторон окружили черти и давай кричать:

– Дальше не пустим!

– Ты попов работник, мы тебя прогоним.

– Сейчас приведем сюда Атикана – нашего старшого, он тебе покажет, где раки зимуют!

И верно – ведут сатану с двенадцатью рогами.

– А ну-ка, покажите мне попова работника! – загремел Атикан.

Подбегает несколько чертенят с ухватами и начинают поднимать веки у сатаны.

Ахвандюк не стал ждать, когда черти откроют полностью глаза своего старшого, а прыгнул ему на голову и давай резать пилой и рубить топором его двенадцать рогов.

– Что ты делаешь, попов работник? – спрашивает Атикан.

– Что делаю, говоришь? – отвечает Ахвандюк. – Режу твои рога. Почему не пускаете меня на мельницу и не даете молоть?

Сатана видит, что он со своими чертенятами напал на мужика, который в обиду себя не даст, и просит Ахвандюка:

– Ты, попов работник, пожалуйста, оставь мне рога, без них меня никто за старшого считать не будет. А своим молодым помощникам я скажу, чтобы они тебя не только пропустили, но и помогли мешки перетаскать. Ты знай распоряжайся, они все сделают.

Ахвандюк отпустил Атикана и пошел на мельницу.

Черти всю рожь ему смололи и мешки на воз уложили.

Ахвандюк говорит сатане:

– Дорога не близкая, одному и скучно и страшновато: чего хорошего, еще укокошат. Дал бы мне для компании одного своего отпрыска.

– Ладно, дам, – ответил сатана.

Взобрался Ахвандюк на воз, посадил рядом с собой отпущенного сатаной чертенка, свистнул, гикнул на медведя и покатил домой.

Подъезжает к деревне, каких-нибудь версты полторы остается.

Поп с попадьей сидят дома, разговаривают:

– Ну, теперь-то уж пропал наш работничек, царство ему небесное.

А дочь взяла подзорную трубу, глядит в нее да и говорит:

– Рано вы работника-то на тот свет отправили – вон он едет живой и невредимый на своем медведе. А рядом с ним сидит не поймешь кто: человек – не человек, козел – не козел, а с рогами.

Подкатывает Ахвандюк к дому. Поп выходит на крыльцо, видит, кто сидит рядом с работником на возу, и давай креститься.

Ахвандюк же, как ни в чем не бывало, говорит:

– Это, батюшка, мельник, хороший человек. Смолол за так, не взял ни гроша, только у тебя в гостях захотел побывать. Не сердишься, батюшка, что я приехал вместе с мельником?

Поп не вымолвил ни слова – ни доброго, ни худого, словно язык к зубам присох.

Ахвандюк выпряг медведя, стаскал мешки с мукой в амбар, а чертенка поселил в передней комнате.

Проходит день, другой, а Ахвандюк все еще не отпускает гостя домой.

На мельнице пождали-пождали чертенка, беспокоиться начали. Сатана говорит своим детям:

– Идите-ка, ребятки, к попу да и задайте ему, как следует, за то, что он держит у себя нашего мальчика.

Чертенята в ту же ночь наведались к попу и повалили все заборы вокруг его имения. На другую ночь перебили все стекла в окнах.

Люди начали смеяться над попом. И он сдался. Пришел утром к Ахвандюку и говорит:

– Я сержусь, работник.

– Сердишься? То-то же, батюшка, – ответил Ахвандюк. – Снимай свой подрясник и подставляй спину.

Содрал он кожу со спины попа, а потом сказал:

– Теперь давай мне обещанные триста монет, да за братьев шестьсот. А заодно отдай и кожу, которую с них содрал.

Вернулся Ахвандюк домой. И первое, что сделал, подошел к братьям и завернул им рубашки на спине.

– Ой-ой! Что ты делаешь? Больно ведь, чирьям-то, – заойкали братья.

Ахвандюк в ответ вытащил содранные с них ленты.

– Вот ваши чирьи, жалкие трусы. А вот ваши деньги, хоть вы их и не заработали.

Отсчитал младший брат по триста монет старшим братьям и сказал:

– Умными себя считаете, а с каким-то попом сладить ума у вас не хватило, спину ему подставили: дери, батюшка. А я, дурачок, по-вашему, сам содрал кожу с попа да еще и денег вон сколько принес.

После этого братья уже не говорили, что их младший брательник дурак, а во всем слушались его.

Давненько все это было, а вот поди ж ты – имя Ахвандюка и до нас дошло.