Текст книги "Чингисхан. Сотрясая вселенную"

Автор книги: Нариман Ибрагим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Дальше его продали в общественные рабы, что можно считать некоторой удачей. Фотис не смог приказать казнить своего возлюбленного, поэтому решил, что пусть он живет, с возможностью выкупа через определенное время.

Фотис был настолько мстительным, что заплатил тройную цену за Агафью, лишь бы сделать ее своей рабыней. Это Виссарион узнал в последний день на вилле Самаросов, потому что бывший хозяин лично пришел сообщить ему об этом.

Участь общественного раба, конечно, мало кому может понравиться, но Виссарион не жаловался. В чем-то это было даже лучше, потому что ему не приходилось больше ублажать старого педераста.

Сначала он работал в Афинах, а затем его погнали в Паннонию, в город Сирмий. Сперва его заставили работать в каменоломнях, он добывал пемзу, но там он быстро доказал всем, что принуждать его махать киркой – это как вбивать бронзовый гвоздь в железную стену, то есть непродуктивно и преступно. В итоге он стал счетоводом, его положение в иерархии общественных рабов начало укрепляться и улучшаться, а затем его отправили старшим счетоводом в Мурсе… Вот туда-то и пришел отряд вождя Бреты.

Били его не сильно, лишь давали подзатыльники, когда он замедлялся при конвоировании в деревню готов. Ничего хорошего он от судьбы не ждал, но благодарил ее за то, что его не зарезали, как овцу.

Сидя на деревенской площади под охраной варвара, обладающего звериным взглядом, он горестно вздыхал, вспоминая Агафью и их несбывшееся будущее… И тут подошел этот малец с умным взглядом. Он начал рисовать на снегу какие-то неизвестные символы. Это точно было какое-то письмо, а не детские рисунки. Потому что мальчик писал их так, словно понимал их значение, а еще они повторялись и имели некую системность. Виссариона это очень заинтересовало, потому что он почти никогда не упускал возможности узнать что-то новое. Это был шанс. Если этот мальчик на что-то тут влияет…

Он осторожно, проявляя максимум собственной слабости и безопасности, приблизился к мальчику, присел на корточки, взял ветку и начал писать слова на латыни. Маловероятно, что мальчик что-то поймет, но если он заинтересуется…

Мальчик указал на Виссариона и произнес:

– Samanna.

Глава тринадцатая. Афины

23 ноября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония

– Ноет еще, – произнес Эйрих.

– В ближайшее время уже должно перестать, – заверил его Виссарион.

Кости срастаются быстро, он ведь еще так юн, но приятнее процесс заживления от этого не становится.

Идею с мирным путешествием Эйриха на юг не оценил никто. Зевта сказал, что это несвоевременно, потому что они еще не покорили все оставшиеся восемь окрестных деревень. Отец Григорий сказал, что Эйриху лучше вообще не рисковать и держаться рядом с отцом, чтобы сын был там, где отец добивается успехов и славы.

Эйрих же сильно хотел в Афины. Но что ему там нужно? Во-первых, он хотел поскорее выполнить обещание, данное Виссариону. Виссарион – ценный человек, научивший его говорить и писать на латыни, чего Эйрих никогда не забывал и был ему благодарен.

Во-вторых, у них скопилось некоторое количество денег и ценностей, которые можно потратить на действительно полезные вещи. Например, на доспехи, оружие, трактаты философов и ученых…

В-третьих, ему до одури хотелось посмотреть на настоящую цивилизацию, на настоящую Римскую империю. Ту самую, которую с восторгом описывал Марцеллин или сухо констатировал Август. Это стоит как минимум увидеть, а лучше пощупать.

«Если не сейчас, когда все начало немного успокаиваться и вошло в верную колею, то когда еще?» – подумал Эйрих.

Зевту он сумел подкупить тем, что обещал привезти по-настоящему хорошие доспехи и лучшее оружие, а отца Григория тем, что обязался купить пару-тройку грамотных рабов, способных записывать за священником на латыни и греческом. Ради последней покупки отец Григорий даже выделил часть личных сбережений.

Остальных жителей деревни Эйрих не спрашивал. Мать понимает, что Эйрих – это взрослый мужчина, сам решающий, как ему действовать, а братья с сестрой не настолько привязаны к нему, чтобы не желать его убытия в неизведанную даль.

Вместе с Эйрихом в Афины пошло пятьдесят воинов, выделенных Зевтой под его командование. Каждого снабдили кольчугой, шлемом, хорошим топором и щитом. Также с ними поехали две телеги с награбленным добром. Нужно будет реализовать все это за хорошие деньги, после чего приобрести товары по списку. Список находился у Виссариона, который лучше всех подходил для такого рода деятельности.

– Только вернись, сын, – напутствовала Эйриха Тиудигото.

– Обещаю, – ответил Эйрих.

– Никого не грабь, – сказал ему Зевта.

– Я не дурак, – ответил Эйрих.

– Ступай, сын, – улыбнулся Зевта. – Ждем тебя с надеждой.

Эйрих обернулся на построившихся в колонну воинов. Здесь Ниман Наус, как заместитель юного командира, здесь Хумул, как желающий посмотреть на южные земли, тут же Виссарион и Татий, эти ради практических целей, то есть взаимодействия с римлянами.

– За мной! – приказал Эйрих и пошел по дороге на юг, но затем вновь повернулся назад. – Альвомир, ты тоже!

– А-а-а, – посмотрел на него здоровяк и пошел вслед за остальными.

Здоровенный детина, внук покойного Гундимира, после похорон оказался никому не нужен. Это было ясно еще в момент гибели старейшины, потому что все как-то резко охладели к раненому Альвомиру. Он умственно отсталый, раненый. Зачем такой кому-то? Но Эйрих оценил боевые способности этого гиганта и провел с ним беседу, напрямую предложив службу в будущей дружине. Пришлось сказать, что Эйрих будет ему как дед, потому что Альвомир очень плохо понимал концепцию службы в дружине.

Пришлось обещать сытную кормежку, теплое спальное место, а также «блестяшки», то есть, вероятно, блестящие украшения, которые очень нравятся Альвомиру. Женщины его не интересовали, как и богатство. Альвомиру нужны были «блестяшки», вкусная еда, сладости и дом.

Когда Альвомир полностью восстановится, Эйрих использует его как собственного чемпиона, если кому-то придет в голову бросать ему вызов. В условиях поля боя от Альвомира, судя по всему, мало толку, потому что он слишком глуп для этого, но в поединке один на один он крайне опасен.

Гундимир экономил на экипировке своего внука, но Эйрих такой ошибки допускать не собирался. У Марцеллина описывались некие «парфянские катафрактарии». Это конные воины, победившие Марка Красса во время его похода. Конники эти были облачены в тяжелую броню с ног до головы и пользовались длинными копьями. Ужасный лобовой удар сметал даже самых лучших легионеров, потому что никто не в силах выдержать такой натиск. Но катафрактарии Эйриха интересовали не копьями, а броней. Если такую броню способны сделать в Афинах, то она нужна Эйриху.

«Заковать Альвомира в катафрактскую броню, вооружить двуручной секирой… – представил он картину. – Его нельзя будет убить, а он сможет убить любого. Ведь будь у него в руках топор…»

Будь у Альвомира на поединке топор, Эйрих бы сейчас не думал. Уже давно бы сыграли по нему тризну, погоревали и забыли. Кувалда на длинной рукояти – это зрелищно, но медленно. Секира – это оружие поединщика и палача.

– Пошевеливайтесь! – приказал Эйрих. – Нужно пройти как можно дольше до заката!

28 декабря 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, г. Афины

Перед Эйрихом открылся вид на крупный город, богатый высокими зданиями из белого камня, статуями, храмами, а также толпами горожан. Эйрих видел китайские города, и, следует сказать, они были гораздо больше и более плотно населены. В прошлой жизни он чувствовал угрозу от таких скоплений людей, потому что чувствовал гнетущую мощь городов.

– Ничему-то они не учатся, – неодобрительно покачал головой Хумул.

– Ты о чем? – поинтересовался Эйрих, созерцающий эту навевающую философские мысли картину.

– Аларих хотел взять этот город, как я слышал, – произнес Хумул, – но жители выплатили ему дань, и он ушел. А так окрестности визиготы хорошо пограбили, даже мне, когда они обратно проходили, кое-что перепало. – Бывший охотник залез под воротник и извлек на свет золотой крест на бечевке.

– Видал, да? – спросил он.

– Дорого стоит, наверное, – хмыкнул Эйрих.

– Золото чистое, – со значением произнес Хумул. – Выменяю на бабу молодую.

– Я бы не показывал такое в этом городе, – произнес Татий, стоящий рядом с Эйрихом.

– Это почему? – нахмурился Хумул.

– Явно же с попа какого-нибудь снято, – пояснил Татий. – Такие вещи у простых людей не водятся… И да, действительно дорого выглядит. Это точно испортит отношение.

– Римлянин прав, – поддержал чужака Ниман Наус. – Они же очень обижаются, когда мы грабим церкви… Напомним об этом – и быть беде.

– Аларих, как говорят, благочестивый христианин, – покачал головой Эйрих. – Он не мог позволить грабить церкви.

Как-то ведь Хумул получил этот крест от воинов Алариха. Может, украл, но это на него не похоже. Скорее, выменял на что-то интересное или выиграл в кости.

– Набег – это набег, – усмехнулся Наус. – За всеми не уследишь…

– Никому больше не показывай, пока не вернемся домой, – приказал Эйрих Хумулу. – Если хочешь бабу, я тебе куплю из своих денег. Если продадут, конечно. Но крест отдашь.

– Мне без разницы, – пожал плечами Хумул. – Но чтобы баба была молодая, иначе никакого тебе креста.

– Договорились, – ответил Эйрих. – Так чему они еще не научились?

– А, – вспомнил изначальную тему Хумул, – стены низкие, воинов мало. Можно взять даже пятью-шестью тысячами…

«Половину тумена на такой город? – посмотрел Эйрих на Афины. – Да, Хумул прав. Если заблокировать море… А это и не нужно, потому что осады не будет. Можно взять с наскока, пройти в центр и…»

Центральная площадь города выглядела настолько… настолько неприятно, что Эйриху вдруг захотелось сжечь там все. Тряхнув головой, он подавил жгучее желание разрушать.

– Что, пойдем? – спросил Татий. – До вечера найдем ночлег, желательно на окраине…

– Знаю такое место, – произнес Виссарион. – Господин, лучше сразу позаботиться об этом, чем потом шататься впотьмах.

– Идем, – позвал всех Эйрих, а затем посмотрел на воинов у обоза. – Следите за грузом! Здесь полно воров!

Они спустились с холма, по которому простиралась мощеная дорога из камня. Это выглядело очень дорого, поэтому Эйрих в очередной раз восхитился богатством римской державы.

«Мы не строили дорог, потому что наши кони быстры».

Но Эйрих не мог отрицать, что пешком путешествовать лучше по мощеной дороге, чем по грунтовой. Ведь когда идешь по ровной дороге, ноги будто бы сами направляют тебя в пути…

В воротах низенькой городской стены, через которую можно перелезть даже без лестницы, стояли римские воины из гарнизонного воинства. Эйрих опасался, что они сейчас начнут копаться в их телегах и запретят проносить внутрь оружие, как китайская стража города Фучжоу когда-то, смевшая потребовать у Темучжина сдать его меч и топор. Наглецы расплатились за свою дерзость спустя несколько лет…

Но бородатые стражники даже не посмотрели в их сторону, что было странно для Эйриха. Будь он градоправителем Афин, устроил бы тут самый тщательный досмотр, чтобы недруги не смогли провести в город свое воинство…

«Видимо, ни на что не надеются, – подумал Эйрих. – Если придут варвары, афиняне сдадутся, ожидая своей участи, как овцы перед забоем…»

Последняя мысль всколыхнула Эйриха. Овцы.

– Здесь же продают овец? – спросил он у Виссариона.

– Да, продают, – ответил раб.

– Мы должны будем купить пару сотен голов, – уверенно заявил Эйрих.

Он-то даже не вспоминал о своих старых планах. Купить овец, возможно, коров, чтобы была шерсть, было мясо и молоко… Холодными зимами шерстяная одежда – это единственная альтернатива тяжелым шкурам.

– Кстати, Эйрих, – заговорил Татий, идущий рядом. – Зачем ты взял того гиганта под свою опеку? Не опасаешься, что он захочет отомстить тебе?

– Он же как ребенок, – покачал головой Эйрих. – Бог его наказал за что-то, поэтому он смотрит на мир глазами неразумного дитятки. Он уже не обижается на меня за боль, но благодарен за то, что я даю ему еду и кров.

– Глядя на то, что происходит, мне кажется, что это нас наказал бог, а не его… – с грустью произнес Татий.

– Может, ты и прав, – ответил Эйрих.

В его словах что-то было. Альвомир не знает печали: плачет, когда ему больно, искренне счастлив, когда можно поесть пшеничные лепешки с медом. Люди у него делятся только на плохих и хороших: плохие – на кого укажет тот, кто о нем заботится, а хороший – это тот, кто заботится.

– Ты рад, что идешь с нами, Альвомир? – обратился Эйрих к гиганту.

– А? – Тот с широко раскрытыми глазами пялился на многообразие людей на улице.

Возможно, такое количество незнакомых лиц разом он видит впервые. А жителям Афин было абсолютно плевать на отряд вооруженных воинов, идущих по главной улице.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – участливо поинтересовался Эйрих.

– А-а-а, да, деда… – ответил Альвомир. – Харашо чустую, деда, себя, да-да…

– Ну, молодец! – похвалил его Эйрих. – Не отставай, скоро покушаем и будем спать!

Альвомир посмотрел на него наивным взглядом голубых глаз.

– Эх, уговорил, так и быть, будут тебе лепешки с медом! – хлопнул себя по кольчуге на груди Эйрих.

Альвомир радостно заулыбался.

– Липешки! – счастливо воскликнул он. – Мьед!

Дико слышать такие слова, произнесенные очень густым басом, от детины, существенно превосходящего ростом даже не самых маленьких готов.

– Ох, балую я тебя… – произнес Эйрих. – Хороший ты парень, Альвомир…

– Альвомир хороший, – согласно кивая, подтвердил гигант.

Жители Афин занимались своими бытовыми делами, таскали туда-сюда корзины, амфоры, деревянные клетки с животными и птицей. Жизнь здесь, если сравнивать с деревней Эйриха, по-настоящему бурная.

– Господин, хороший стабулярий[37]37
  Стабулярий (от лат. stabulum) – стоянка, постоялый двор. Это постоялый двор для плебеев, то есть простолюдинов. В стабулумах обычно был водопровод, конюшня, прислуга и сервис.


[Закрыть] недалеко отсюда, – сообщил Виссарион, указав на переулок слева. – Но если не хочешь сильно тратиться на постой, то через улицу, если идти на восток, есть каупона[38]38
  Каупона (от лат. cauponum, производное от «caupo», означающее трактирщика) – трактир. Это заведение было для самых бедных, кому вообще не важен комфорт и нужно место, где можно поспать. В Средневековье только такие гостиницы и остались, поэтому можно сказать, что гостиничный сервис в Европе с развалом Римской империи сильно упал.


[Закрыть], где пусть похуже содержание, но зато дешево.

– Веди в стабулярий, – решил Эйрих. – Мы при деньгах.

Пройдя через переулок, где стояла группа оборванцев, ждущая непонятно чего, они вышли к трехэтажному зданию, рядом с которым было довольно людно.

– Почему здесь так много людей? – спросил Эйрих.

– Очень много атлетов-олимпийцев, – ответил Виссарион. – Еще не разъехались после игр, как я полагаю…

– Что за игры? – не понял Эйрих.

– Олимпийские игры, – пояснил Виссарион. – Соревнования между атлетами с очень щедрыми призами за победы. Проводятся издавна, чуть ли не со времен Ликурга Спартанского.

– Позже ты обязательно расскажешь мне обо всем этом, – произнес Эйрих, а затем посмотрел на стабулярий. – Как здесь поселиться?

– Я обо всем позабочусь, – ответил раб, после чего обернулся на колонну готских воинов. – Нас пятьдесят четыре…

Он вошел в здание и, как видел Эйрих через дверной проем, заговорил с неким римлянином, стоящим за прилавком.

– Воины, – решил не тратить время зря Эйрих, – ведите себя так, будто, если вы не понравитесь римлянам, на нас обрушится гнев тысяч воинов гарнизона этого города. Не буянить, алкоголь не пить, к женщинам не приставать, вести себя благопристойно, как самые лучшие варвары этого поколения.

– Совсем баб нельзя? – разочарованно спросил Хумул.

Бывший охотник, лишенный возможности заниматься любимым делом, нашел себя в удовлетворении похоти: в деревне он посещал почти всех вдовых женщин, которые только согласны пустить его в дом. И сейчас может думать только о том же.

– Дома, – ответил ему Эйрих. – Мы в походе.

– Эйрих прав, – неожиданно проявил благоразумие Ниман Наус. – Если кто-то из римлян обидится, позовет стражу, и тогда придется воевать. Но мы можем ограбить какое-нибудь селение на обратном пути и вдоволь покуражиться. Правильно говорю, Эйрих?

– Если это не помешает нам вернуться вовремя, – равнодушно пожал плечами Эйрих.

– Вот так мне нравится, – заулыбался Хумул. – А ты не пропащий малый! Уважаю!

Виссарион вернулся довольный и улыбающийся. Он с поклоном указал на дверной проем.

– Для тебя, господин, отдельная комната, – заговорил Виссарион. – Для остальных – комнаты по пять мест. Обойдется это в полторы силиквы в день.

– Оплати два дня, – передал ему Эйрих нужное количество монет.

Считать он любил, но римские цифры его буквально бесили. Если небольшие цифры считать ими еще приемлемо, то когда счет шел на тысячи, начинались серьезные проблемы. Поэтому на бумаге он использовал мусульманские цифры, более удобные, по его мнению. Финансовый документооборот его империи строился на таких цифрах, и он не посчитал нужным переходить на заведомо менее удобные римские, которые сложно складывать и вычитать, не применяя счетных досок – абаков[39]39
  Абак – портативное счетное устройство, представляющее собой доску с полостями для камешков, именуемых псифосами. Это представитель ранних счетных досок, которые продержались в нашей цивилизации до изобретения дешевых и массовых калькуляторов. Существование абака не означает, что без него нельзя было производить арифметические расчеты, потому что сей девайс предназначался для ускорения расчетов всяким античным инженерам, счетоводам и торговцам.


[Закрыть].

Виссарион был удивлен тому, как быстро Эйрих считает, даже сильно хотел выяснить, где это Эйрих узнал о таком способе вычислений. Но в тот момент мальчик объяснил свое умение тем, что сам изобрел этот способ, потому что иных объяснений у него не было. Виссарион долгое время пытался ненавязчиво разузнать о «готской арифметике» у других жителей деревни, но был безальтернативно посылаем в Хельхейм со своими тупыми вопросами. В итоге у него больше не осталось вариантов, кроме как принять, что Эйрих – это величайший ум столетия, в маленькой готской деревушке совершивший настоящую арифметическую революцию.

Пришлось Эйриху обучить раба мусульманским цифрам, потому что тот буквально умолял об этом.

А вот когда пришло время «Начал» Евклида, Эйрих выделял минимум два часа в день на то, чтобы применить мусульманские цифры на выкладки этого гениального грека. Работа шла медленно, однако Эйрих начал понимать, что охотился на зайца, но пристрелил оленя. Такие сокровенные знания достойны особого отношения, ведь даже ему видны способы их приложения для собственного блага.

Виссарион заплатил за постой, после чего они разместились в номерах. Эйриху досталась просторная комната с большой кроватью, явно на двоих людей. Тут был сундук для личных вещей, запираемый на навесной замок с бронзовым ключом. Еще тут был стол, четыре стула, а также жировые светильники. Помимо этого находилась комната с водой, где можно было помыться и напиться.

Освоившись в номерах, они вышли на улицу и разместили телеги во внутреннем дворе, поставив постоянное охранение из двух сменяемых воинов: Эйрих не доверял местным жителям, поэтому даже не надеялся на справедливость, если у них что-то украдут.

Не став задерживаться в стабулярии, они направились на агору.

– Ты знаешь, где здесь можно продать драгоценности? – поинтересовался Эйрих у уверенно ведущего их Виссариона.

– Да, господин, – ответил тот. – Если хотите выгодно продать золото и серебро, то единственное, что можно знать, не надо идти к иудеям: обманут.

– Чего еще ждать от людей, убивших Христа? – усмехнулся Татий. – А куда тогда идти, Виссарион?

Распространено мнение, что Христа убили иудеи, но Эйрих, читавший Марцеллина, знал, что к казни его приговорил прокуратор Понтий Пилат, а исполнили ее римские легионеры. Но да, судили его по навету иудейских купцов, торговавших в храме и недовольных тем, что Иисус разогнал торгашей, а также приравнял себя к богу.

«В степях казнили и за меньшее».

– Знаю пару надежных людей… – ответил раб.

Они прошли почти всю агору, прежде чем добрались до двухэтажного дома с лавкой на первом этаже.

– Это таберна[40]40
  Таберна (лат. taberna, от слова «табула» – доска, множественное число tabernae) – лавка; как правило, располагалась на первом этаже жилого дома, где осуществлялась розничная торговля всем, чем только можно торговать. Говорят, что это была революция в розничной торговле, так как в Риме до их появления не было распространено подобное явление. Обычно римляне торговали на рынке, где стояли временные ларьки, а тут возникла вдруг потребность в лавке…


[Закрыть] уважаемого здесь человека, Кассия Худого, – сообщил Виссарион. – Он, если у него дела идут так же, как пару лет назад, может скупить много золота и серебра. Правда, он меня хорошо знает…

– Твои проблемы, – сказал на это Эйрих. – Если попытается убить тебя, мы его прикончим, а в остальном мне плевать.

Они вошли в таберну, где в этот момент происходил торг между богатеньким римлянином в нарядной тоге и толстым мужичком в одежде простолюдина. Богатенький римлянин стоял за прилавком, был болезненно худ, а толстый мужичок буквально излучал здоровье и благополучие. Эти двое говорили на повышенных тонах, и Эйрих быстро понял, что обсуждалась поставка сомнительного качества хлопковой ткани. И худого римлянина расстраивал не сам факт сомнительного качества товара, а то, что за него были содраны приличные деньги.

Пришлось дожидаться, пока эти двое не оттаскают друг друга за грудки и не придут к примирению, так как толстяк снизил цену до желаемого римлянином уровня.

– Мне знакомо твое лицо… – римлянин посмотрел на Виссариона. – А не ты ли…

– Приветствую, достопочтенный Кассий, – поклонился раб. – Да, это я, Виссарион, бывший раб Фотиса Самароса.

– А-а-а, приветствую, – кивнул ему Кассий. – Неужто освободился?

Как знал Эйрих, освобождение рабов за хорошую службу – это не столь уж редкое явление. Если в степях человек стал рабом, то просто так его не отпустят, а у римлян все несколько иначе. Вольноотпущенников полно, и так уж получается, если верить словам Виссариона, именно они составляют подавляющее большинство мелких торговцев.

«Привыкшему лебезить и угождать своему хозяину будет нетрудно делать это перед покупателями».

Виссарион заулыбался.

– Увы, я был продан новому господину, достопочтенному Эйриху, – указал раб на своего хозяина. – И мы прибыли по делу.

– Варвары? – поморщился Кассий. – Они хоть на человеческом языке говорят?

Презрительное отношение римлян ко всем остальным – это общеизвестный факт. Говорят даже, что они не считают за настоящих людей никого, кроме римлян. Впрочем, о готах можно сказать точно так же. Но Эйрих прожил достаточно долго, чтобы понимать в людях больше, чем остальные.

«Точно такие же кожа, мясо, требуха, кости…»

Но это очень удобно в ведении дел – считать, что обманываешь не совсем человека.

– Говорят, – произнес Эйрих на латыни. – Мы хотим поторговать.

– Отрадно слышать такие приятные слова, – заулыбался ничуть не смутившийся Кассий. – Что может быть приятнее для торговца, чем желание поторговать? О каких товарах идет речь? Шерсть, хлопок? У меня, вот удача, как раз только пришла поставка отличной хлопковой ткани…

– Я только что слышал, что она паршивого качества, – произнес Эйрих.

– Ох, ты знаешь, – пренебрежительно махнул рукой Кассий, – я говорил все это, чтобы сбить цену. Дела торговые…

В своей империи Эйрих только терпел торгашей. Они ему не нравились, но он понимал, что без торговли невозможно никакой жизни империи. Будь мир идеальным, он бы истребил всех торгашей, обманывающих наивных и наживающихся на глупых, но мир, увы, не идеален.

– Мы пришли не за хлопком, – сказал Эйрих, после чего повернул голову к своим спутникам. – Наус, Хумул, покажите.

Готы сняли со спин тяжелые мешки. Открыв горловины, они показали Кассию сваленные в единую кучу драгоценности из серебра и золота.

– О-о-ох… – протянул Кассий. – Пройдемте наверх, здесь это лучше не обсуждать…