Текст книги "Стоиеновая певичка, или райский ангел"
Автор книги: Наоми Суэнага
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Действие шестое
ГАРАЖ И ФУРИСОДЭ
В преддверии осени кимоно с прелестным узором в виде алых листьев клёна, богато расшитых по контуру золотыми и серебряными нитями, производит впечатление изысканного щегольства. В последней декаде августа ещё держится летняя жара, и если, несмотря на это, певица появляется перед зрителями в фурисодэ из плотного шёлка, как будто духота ей нипочём, она тем самым демонстрирует особую утончённость вкуса.
С довольной улыбкой на лице я одеваюсь к выходу в гараже, где нет даже зеркала. Сегодня мне предстоит самая ненавистная работа – выступление в баре. Хозяева баров, закусочных, сусичных и прочих подобных заведений водят знакомство с представителями эстрадных агентств, а порой и сами неравнодушны к песням, поэтому по торжественным случаям, например в очередную годовщину со дня открытия, они приглашают артистов и устраивают концерт. Места для этого вполне хватает, публика же состоит в основном из руководителей компаний, с которыми хозяин поддерживал отношения на протяжении, скажем, десяти лет. Естественно, артисту достаются солидные чаевые – тысяч сорок за один вечер.
Но особой радости эти деньги мне не доставляют. В отличие от оздоровительных центров, где слушатели тянутся к кошелькам, только если исполнитель действительно им понравился, здесь тебе вручают заранее заготовленные «обязательные» чаевые в нарядном конвертике. На душе от этого становится так муторно, что и не передать. Правда, выступая в таких местах, певец получает отличную возможность продать кассеты со своими оригинальными записями, но поскольку у меня таковых не имеется, я не вижу тут для себя особой поживы.
И всё же главная «прелесть» таких концертов состоит в том, что артисту не предоставляют помещения, где он мог бы переодеться. Однажды мне посоветовали использовать в качестве гримерки обыкновенную туалетную кабину. Тут даже я не выдержала и возмутилась. Интересно, как я буду повязывать оби, если здесь даже чемодан раскрыть негде? Тогда в качестве альтернативы мне предложили на выбор грязную каморку, набитую всевозможными причиндалами для уборки, и припаркованный на улице автомобиль. Я просто онемела и молча возвела очи к небу. «О, есть отличный вариант!» – вспомнил кто-то и повёл меня на двор, где стояла огромная собачья будка. От своего спутника я узнала, что площадь будки – целых шесть квадратных метров, что, даже выпрямившись во весь рост, голову себе не зашибёшь, и что, если снаружи её чем-нибудь укрыть, получится великолепная гримёрная.
Ничего себе сюрприз! Облачаться в фурисодэ в собачьей конуре!
Подавив в себе гнев, я изобразила на лице улыбку и со словами: «Вот как? О-о, какая необычная гримёрная!» – шагнула в железную клетку вместе со своим чемоданом. Самого хозяина там не было, но крепко пахло псиной и недоеденными собачьими консервами. Не могу сказать, что это доставило мне большое удовольствие. Тем не менее я открыла чемодан и первым делом извлекла из него виниловый коврик, купленный в стоиеновом магазине, расстелила его на полу и разулась. А что мне оставалось делать? Всё-таки это лучше, чем сортир или кладовка. Ободрённая этой мыслью, я достала складные плечики и, надев на них своё фурисодэ, подвесила к потолочной жерди. В этот самый момент дверца клетки с лязгом захлопнулась, и кто-то из обслуги бара действительно принялся укрывать это сооружение плёнкой. Спустя некоторое время я услышала:
– Линда-сан!
Я бесцеремонно заметила, что меня зовут Ринкой.
– Хорошо, пусть будет Ринка. Скажите, сколько примерно времени вам потребуется на переодевание?
– Сколько времени? Я собираюсь выступать в фурисодэ, поэтому минут пятнадцать-двадцать, не меньше. Но потом мне ещё нужно будет наложить косметику.
– Извините, но мы просили бы вас по возможности поторопиться. Дело в том, что Джаспер скоро вернётся с прогулки.
Ещё ни разу в жизни мне не наносили подобного оскорбления. Клички Джаспер я теперь уже не забуду до конца своих дней. Чего ради я должна бояться причинить неудобство какому-то паршивому псу?!
Толкнув ногой железную дверь, я фурией выскочила наружу и, дождавшись, когда поблизости никого не будет, стала переодеваться прямо на улице. Дело было летом, и комары устроили на мне настоящий пир, но их зудящие укусы были мне нипочём. У меня было отличное настроение. Хотя уже начало смеркаться, разоблачающаяся посреди улицы женщина – зрелище слегка необычное. Из окон близлежащих домов высунулись старческие головы; дедули уставились на меня с разинутыми ртами, словно я была инопланетянкой. Приветствую вас! Только я не виновата. Все претензии к устроителям праздника.
Сегодня, однако, в моё распоряжение предоставлен целый гараж. Можно сказать, приняли по высшему разряду. Главное – здесь достаточно просторно.
Закончив переодевание, я затолкала свою европейскую одежду и ручную кладь в чемодан, после чего заперла его на ключ. В таком виде он превращается в сейф, так что для гастролёра чемодан – незаменимая вещь.
После выступления я отправилась в сусичную возле станции Хигаси-Кавагути, предварительно позвонив по мобильному телефону Кэндзиро и условившись с ним, что он придёт туда вместе с Дэвидом и Кахо. Погудим сегодня вчетвером. Мне не терпелось поскорее избавиться от «обязательных» чаевых, и я решила их прокутить.
– Если тебя с души воротит от этой работы, неужели нельзя отказаться? – с натянутой улыбкой спрашивает Кахо, наливая мне пиво. – Впрочем, да, похоже, тут никуда не денешься…
– Само собой, – отвечает Кэндзиро, размахивая палочками для еды. – Наш вшивый эстрадный бизнес держится исключительно за счёт «многолетней дружбы и сотрудничества» со всякими барами и закусочными. По нынешним временам в стране больше тысячи артистов, которые сидят, положив зубы на полку. Даже грошовой работы, и той не сыскать. Вот агентство и вынуждено идти на поклон к знакомому хозяину закусочной, дескать, дай моим людям хоть немного заработать. Тут не фыркать надо, а благодарить, понимаешь?
– Да, но в последнее время только такую работу и предлагают, – обиженно говорю я, и Кэндзиро заводится ещё больше.
– Дурочка, – набрасывается он на меня. – Не слишком ли высокие у тебя требования? Тебе дают возможность весь вечер стоять на эстраде, как настоящей звезде. А ты нос воротишь. Может, тебе по душе работать штатной певичкой в каком-нибудь клубе?
Кэндзиро так сильно размахивает своими палочками, что капля сои попадает ему на рубашку, и Кахо спешно промокает пятно салфеткой.
– Послушай, Ринка, уж не собираешься ли ты замахнуться на «большой» дебют? В твои-то годы?
Меня словно током ударило. Я вдруг вспомнила о недавнем предложении Хироси Юмэкавы записать с ним совместный диск. Да нет, у меня и в мыслях не было ничего подобного. Чтобы раз и навсегда покончить с соблазном, я сказала:
– С чего ты это взял? Ну тебя, Кэн-тян!.. Ха-ха. Придумаешь тоже!
И я, и Кэндзиро с Дэвидом – никому не известные бродячие певцы, правда, у меня нет дебютного диска, а они явочным порядком выпустили свою пластинку на деньги Кахо. И тем не менее все эти годы мы выходили на эстраду с чувством гордости за свою профессию. Разве не так?
– Говорят, как-то раз в эту сусичную зашла одна известная певица, – продолжал Кэндзиро. – Взглянув на нашу афишу, она зашипела: «Какое безобразие! Откуда они только взялись, эти выскочки с их кустарными записями? Никто и слышать про них не хочет, а они знай себе высовываются! Меня так и подмывает спросить: ребята, ну неужели вам не стыдно? Только связываться неохота, жаль тратить на это время». Разве не обидно выслушивать такое от старой грымзы, живущей воспоминаниями о своей былой славе?
Кахо, как видно, вспомнив о своём недавнем эстрадном прошлом, тоже вступила в разговор:
– Во всяком случае, мы делали то, к чему лежала душа. И это – самое главное, так ведь? Какое волнение испытываешь, когда тебе, обыкновенной певице, у которой нет ни громкого имени, ни славы, слушатели несут чаевые! Это значит, им действительно понравились твои песни!
После таких речей я тоже постепенно вошла в раж.
– Вот именно! Иные певцы, чуть только к ним пришла известность, уже гнушаются выступать в оздоровительных центрах. А что в этом плохого? Если люди тебе рады, какая разница, где выступать?
– Точно, точно, – с жаром поддержал меня Дэвид. – Кстати, Ринка-сан… – он неожиданно поднялся с места и подошёл ко мне. Я внутренне напряглась: что, если он заговорит о Хироси Юмэкаве? – Чёрного ещё не видать?
Я чуть не упала со стула, увидев у себя перед глазами его белокурую шевелюру. Пинок со стороны Кэндзиро последовал незамедлительно, равно как и обычное в таких случаях «Козёл!».
– Ты чего, больно же! Просто я давно уже не красил волосы и поэтому стал психовать: а что, если они отросли?
Кэндзиро взял со стойки набитую окурками алюминиевую пепельницу и надел её Дэвиду на голову. Весь обсыпанный пеплом, бедняга, тем не менее, продолжал что-то лепетать в своё оправдание. Кахо жалостливо обняла его за плечи.
– Перестань! – вскинулась она на Кэндзиро. – Дэттян старается изо всех сил. Он мог бы, как и собирался, спокойно работать себе в китайском ресторанчике тут неподалёку. Это ты его отговорил и силком потащил в певцы!
– Да, так вот… – желая пресечь неугодный ему разговор, Кэндзиро вернулся к прежней теме. – Мы стали певцами просто от безвыходности. Если бы у нас была возможность зарабатывать на жизнь каким-нибудь непыльным делом, мы бы за милую душу халтурили в любой другой области. Разве не так?
Я не нашлась, что на это возразить. Похоже, он попал в точку. Или мне только показалось?
– К примеру, – развивал свою мысль Кэндзиро, – если бы нам вдруг предложили сыграть в какой-нибудь пьесе и посулили кучу денег, да при этом ещё сказали: у вас, мол, явный драматический талант, – как бы мы отреагировали? Наверняка решили бы, что этак и вправду интереснее получается.
– Да, может быть.
– Не исключено.
– То-то и оно. Так что не надо делать вид, будто без песен мы ни на шаг. А вместо того чтобы канючить, лучше подумать о том, как наварить побольше чаевых. Правильно я говорю?
– Пожалуй.
– Ясное дело.
Гордо выпятив поджарую грудь, Кэндзиро громогласно заявил:
– Пройдёт ещё лет пятьдесят, и нас не станет. А ведь жизнь даётся человеку только один раз. Поэтому чем мудрить, лучше заниматься делом, от которого приятно и душе и телу.
– А ты у нас, оказывается, философ, – изумлённо произнесла Кахо.
Кэндзиро улыбнулся и, опершись коленом о сидение у стойки, хлопнул в ладоши.
– Эх, братцы, я живу, расточая собственную душу.
Ну и артист! Кахо с повлажневшими глазами прильнула к Кэндзиро.
– Какой же ты у меня крутой!
Не знаю почему, но у меня вдруг сделалось легко на душе. Славный получился вечер.
На следующее утро сквозь дрёму я услышала скрип отрываемого листа календаря.
Вот и сентябрь наступил.
– Ой, извини. Я тебя разбудил? – Дайки, уже в рабочей одежде, подошёл и поцеловал меня.
– Который час?
– Шесть.
Неужели шесть часов утра?
Так он всегда и встаёт. Я не способна просыпаться в такую рань и обычно не поднимаюсь с ним вместе. Из-за этого меня немножко мучит совесть, и я стараюсь по крайней мере с вечера вымыть рис и поставить рисоварку на таймер.
– Так, значит, уже сентябрь… – бормочет мистер Уайлд, всматриваясь в цифры календаря.
То же самое делаю и я, лёжа в постели. Мы с ним видим одни и те же цифры, но скрывающиеся за ними заботы у нас совершенно разные. Я, например, думаю о том, сколько выступлений у меня будет в нынешнем месяце. И сколько ещё может перепасть. Только это меня и волнует. По словам директора, эстрадное агентство, с которым я сейчас сотрудничаю, прежде являлось чем-то вроде отделения биржи труда. Помимо меня, вокруг него пасётся ещё человек сто двадцать, и все они нуждаются в заработке. В основном это люди, по разным причинам оказавшиеся на обочине общества: наркоманы, бывшие уголовники, подружки бандитов. Но у каждого из них имеется какой-нибудь талант, – кто-то поёт, у кого-то хорошо подвешен язык, а кто-то умеет выдумывать всякие интересные истории. Задача агентства состоит в том, чтобы помочь этим людям социально реабилитироваться, стать певцами, артистами разговорного жанра, конферансье, фокусниками, стриптизёршами и так далее. В этом качестве они и кочуют по стране, выступая на горячих источниках, в кабаре и на всевозможных праздничных мероприятиях.
Дело-это, конечно, благое, однако вся беда в том, что в столь обширном хозяйстве работы на всех не хватает. К тому же расценки здесь невысокие – всего тринадцать тысяч иен за выступление, а это на пять тысяч меньше, чем я получала в прежней шарашке, куда меня пристроил Кэндзиро. Между тем в месяц у меня выходит от силы пять выступлений. При таком раскладе мне, видимо, в придачу к пению придётся освоить ещё парочку смежных профессий, например, обучиться конферансу и фокусам. Иначе на жизнь никак не заработаешь.
Интересно, а о чём размышляет Дайки, глядя на цифры в календаре? Вероятно, о том, сколько дней уйдёт на те или иные работы, какой срок сдачи объекта обозначить в договоре с заказчиком, какие указания дать рабочим. Кроме того, он наверняка опасается, как бы жена не проведала про его двойную жизнь. Должно быть, сейчас он думает: пора бы уже наведаться домой, а то супружница, чего доброго, сообразит, что такую длительную отлучку трудно объяснить занятостью по службе.
– Раз ты уже проснулась, может, съездим вместе ко мне на работу?
Настроение у мистера Уайлда отличное. Видимо, из-за того, что в последнее время я мало выступаю. Прошлой ночью, в постели, он дал мне это почувствовать в полной мере, с излишней даже откровенностью. Пылая необузданной страстью, Дайки осыпал меня ласками и поцелуями, подобно художнику, который в порыве вдохновения стремительно наносит на холст всё новые мазки. Oh, love!..
«Мне нравится, как ты поёшь, – как-то признался он. – Я считаю, у тебя есть талант. Но публика на горячих источниках, наверное, думает: а-а, опять приехала эта никому не известная певица. Вот что обидно».
А ещё он говорит:
«Ребята на стройке меня спрашивают: Хиросэ-сан, ваша подруга, кажется, певица? Когда же состоится её дебют? Она наверняка поставила перед собой цель выступить в конкурсе "Алое и белое", так ведь? И я не знаю, что на это ответить».
Нечто подобное пытаюсь сказать ему и я, только не вслух, а про себя:
«Я люблю тебя, Дайки. Считаю, что ты замечательный. Но люди вокруг, наверное, думают: а-а, он просто играет бедняжкой, водит её за нос. Вот что обидно».
Или:
«Мои подруги говорят: ты, кажется, встречаешься с женатым человеком? Тебя, конечно же, волнует, когда он наконец расстанется со своей женой. Если ты его любишь, то, видимо, хочешь выйти за него замуж?
И я не знаю, что на это ответить».
На самом деле однако, все эти фразы – чистейшее лукавство, имеющее мало общего с моими подлинными чувствами. Поэтому я ещё ни разу не произнесла их вслух.
Неожиданно раздался звонок у входной двери. В такую рань никто из посторонних прийти не мог. Дайки побледнел.
– Это моя благоверная.
– Что?!
Ну вот и дождались.
В этой квартире полно моих вещей, но мистер Уайлд почему-то впопыхах прячет только мои розовые тапочки. Я забилась в угол и затаила дыхание, с ужасом уставившись на дверь. Я не хочу его терять. Я хочу, чтобы всё оставалось, как есть. Любовь – это самая грандиозная сцена, на которую дано подняться мужчине и женщине. Любовь сияет только там, где нет места обыденности. А для того, чтобы любящие оставались звёздами, необходимо, чтобы кто-то третий чётко и методично организовывал обыденную жизнь. И вот сейчас этот третий, кажется, взбунтовался. Этого нельзя допустить.
– Ты?.. – послышался из прихожей удивлённый голос Дайки.
В глазок он увидел не жену, а… Кахо Дзёдзима, джазовую певицу. С какой стати она сюда явилась?
– Извините. Похоже, я вас переполошила, – сказала она и, слегка пошатываясь, вошла в дверь.
Было ясно, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Несмотря на ранний час, от неё разило спиртным. Её бежевое пальто было порядком изгваздано и помято, – видимо, она успела поваляться в каком-нибудь грязном закутке возле пивной.
– Что стряслось? – спросила я.
Кахо по-прежнему стояла в прихожей, не разуваясь. В ответ она по-детски сморщила лицо и расплакалась.
– Мы расстались.
– Что?
– Мы расстались. Я и Кэн.
При виде наших изумлённых физиономий по её помятому лицу скользнула улыбка. Ко мне вернулся дар речи.
– Ну зачем же так драматизировать? Наверняка речь идёт о какой-нибудь пустяковой ссоре. Ну давай, проходи. Ничего, вы скоро помиритесь.
– Как бы не так! – Яростным жестом Кахо взъерошила волосы и молча отвернулась к стене. Её била дрожь. Я дотронулась до её плеча, но она сбросила мою руку. По всему было видно, что она в полном отчаянии.
– Пойдём, пойдём в комнату, – сказал Дайки и взял её за руку. Повинуясь властному жесту тёплой и сильной мужской руки, она сомнамбулой последовала за ним.
– Знаешь, – шепнул мне на ухо Дайки, – в моём присутствии ей, наверно, будет неловко говорить. Пожалуй, я съезжу на работу, а ты уж попытайся её успокоить.
Стоило Дайки уйти, как Кахо вновь залилась слезами.
– Говорят: «Сколько верёвочке ни виться, а конец будет». На сей раз мы с ним порвали окончательно. И ничего уже не исправить.
– Так, не бывает.
– Бывает! Всё кончено. Он меня бросил, да ещё как подло бросил! – И Кахо робко, словно погружаясь в холодную воду, начала свой рассказ.
У Кэндзиро появилась женщина. Новая женщина. Какая-то мадам, старше его. Она быстренько сняла для него квартиру, после чего в один прекрасный день, когда Кахо не было дома, прислала за его вещами грузчиков, и те за несколько часов вывезли всё подчистую.
– Я даже не знаю, где он теперь обретается. Дом совершенно опустел. Но самое обидное даже не это, а то, что вскоре позвонил какой-то господин и, назвавшись вице-президентом крупной продюсерской компании, назначил мне встречу в кафе и попытался всучить деньги.
Я ничего не могла понять. Почему в отношения мужчины и женщины должны вмешиваться какие-то посторонние лица?
Брезгливо, словно выплёвывая что-то мерзкое, Кахо объяснила:
– Дело в том, что он готовится к гранд-дебюту. Я имею в виду Кэна.
– Не может быть!
Внутри у меня что-то оборвалось. Вернее, вспыхнуло и погасло, словно отсыревшая позапрошлогодняя шутиха.
Действуя по указанию мадам, являющейся президентом этой самой компании, её подручный объяснил Кахо, как обстоит дело, и вручил миллион иен наличными. Дескать, это вам на первое время; для отступных такой суммы маловато, но эти деньги могут пригодиться, если вы надумаете переехать в новую квартиру.
У меня было такое чувство, словно мне неожиданно сообщили о смерти Кэндзиро. В моей голове вереницей закружились связанные с ним воспоминания. Прежнего Кэндзиро больше не существует. Подобно выпускнику школы, он шагнул в новый мир, оставив за порогом прошлую кочевую жизнь, которой мы оба были преданы всей душой.
– Если вы пожелаете, сказал этот дядечка, как положено, получить отступные, свяжитесь со мной, и мы решим этот вопрос. Но мне неохота до такой степени унижаться. Я молча поднялась, взяла счёт и, расплатившись за нас обоих, вышла вон. Естественно, деньги, что он мне привёз, я оставила на столе.
– Я понимаю тебя, Кахо. Ты правильно поступила. Молодец!
– Ты бы видела, как у него вытянулось лицо! Он-то, небось, думал, что я закачу истерику. А я улыбнулась и пошла прочь.
– Вот молодчина! Сумела показать характер!
Кофе, который я ей налила, успел остынуть, но она выпила его одним махом и порывисто задышала, словно выскочивший на берег тюлень.
– Мне тридцать три года. Для дебюта я, наверно, уже старовата, но это мой последний шанс. – Похоже, у Кахо созрел какой-то безумный план мести. – Первым делом я запишу собственный диск. Деньги у меня есть, я отложила их для Кэна, на его новые записи. Много времени это не займёт. Пластинка тут же разойдётся по всей стране, так что я ещё смогу обскакать Кэна.
– Ты это всерьёз?!
– Тебе, кстати, тоже не мешает пошевелиться. Или ты намерена всю жизнь оставаться звездой курортного масштаба? В нашем мире, знаешь ли, можно сделать куда более завидную карьеру.
– Так-то оно так…
– А-а, всё к лучшему. Подумаешь, Кэн. Без него мне даже легче! Я не в состоянии забросить пение. Ради джаза мне и помереть не жалко.
Помереть не жалко…
Всё-таки песня – это монстр. Без всяких преувеличений.
Если взять всю историю человечества, наберётся, должно быть, не один десяток миллионов людей, пострадавших от чудовища по имени «песня». Скольких оно заставило голодать, сделало несчастными, довело до смерти! А ведь эта опасная, гибельная стихия присутствует в нашей повседневной жизни наравне с водой или воздухом! Если бы она имела форму, доступную человеческому зрению, правительство давно бы уже, наверное, запретило людям петь.
Что такое пение? Всего лишь колебание голосовых связок. Почему же оно так чарует? И почему люди так благоговеют перед теми, кто умеет исторгать эти звуки, мало чем отличающиеся от обычной речи?
Вразумительного ответа на эти вопросы я не знаю. Можно объяснить, почему тебе нравится что-либо, но дать объяснение прекрасному невозможно. Поэтому я и пою. Поэтому будет петь Кахо. И Кэндзиро. И Дэвид.
Дэвид… Кстати, как он?
– А что теперь будет с Дэвидом?
– Вроде бы его готовят к принудительной высылке. Приспешники этой дамочки, новой пассии Кэна, отловили его и передали полиции.
– Какой ужас!
Ну что за дела! Как можно так поступить с человеком? Я была возмущена до глубины души. Бедняга, он так боялся, что власти узнают о его незаконном проживании в Японии, и вечно трясся, как бы кто не разглядел чёрных волос в его белокурой шевелюре.
Я живо представила, как Дэвида допрашивает полицейский чиновник, а он понуро сидит перед ним и молчит. Мне стало безумно жаль его. Ну что за гад этот Кэндзиро! Неужели всё это сделано с его ведома?
– Говорят, дебют Кэна состоится на Тайване. Это будет грандиозная рекламная акция, осуществляемая совместно с одной из тамошних эстрадных компаний.
Ого! Кэндзиро со своим «ахха» выходит на общеазиатские просторы.
– За… Замечательно!
– Ты что, Ринка?! Чему это ты так радуешься?
Кахо посвятила меня в подробности его сенсационного дебюта. И тут вдруг голос Кэндзиро, который я до сих пор в грош не ставила, зазвенел и эхом отозвался в моих ушах. Выходит, у этого парня настоящий талант. Впрочем, я всегда ощущала в нём какую-то изюминку. Ещё в ту пору, когда он был стоиеновым певцом, я понимала, что у него есть талант!
Нет, кроме шуток, я действительно верила в его звезду!
Все певцы, про которых я, глядя в телевизор, думала: что ж, неплохо! – добились успеха. Что ни говорите, у меня не глаз, а алмаз. Ай да Ринка!
Я упивалась собственной прозорливостью, умением всех и каждого, будь то Кэндзиро или даже самая что ни на есть знаменитая звезда эстрады, расставить по своим местам как шахматные фигурки. Казалось бы, кто я такая, чтобы судить, а вот ведь, пожалуйста! До чего же глупо устроен человек!
– Чёрт побери!
– Это ты о чём?
Чёрт побери! Раз уж сорвалось с языка, придётся договаривать.
– Жаль, что я не догадалась заблаговременно взять у него автограф. И ещё…
– Что «ещё»?
– Жаль, что я ему отказала тогда, в Угуисудани, в лав-отеле…
– Ринка!!
Кахо посмотрела на меня так, словно перед ней сидела законченная идиотка. Затем с негодующим видом поднялась и молча направилась к двери.
– Значит, Кахо-сан успокоилась? – спросил Дайки, с облегчением переведя дух.
Визит Кахо его явно взволновал, он даже вернулся домой пораньше, отменив традиционный поход в сусичную со своими рабочими.
– Ну что, будем обедать? Может, пока я готовлю еду, слетаешь за пивом?
– Конечно.
Оседлав скрипучий от ржавчины велосипед, я отправилась за пивом в близлежащий двадцатичетырехчасовой магазин. Для того чтобы туда попасть, надо доехать до угла, потом свернуть в переулок между чисткой и пивной и дальше ехать прямо, пока не увидишь знакомую вывеску. Дорога для меня привычная.
Холодильник с всевозможными напитками находится в дальнем конце торгового зала. Я быстренько подхожу к нему и беру с полки несколько баночек нужной мне марки. Дайки предпочитает пиво отечественного производства. Одно время, соблазнившись необычной формой бутылок и яркими этикетками, он покупал импортное пиво, но оно как-то не пошло. Из закусок он любит вяленых моллюсков и маринованную рыбу. Тунца предпочитает не слишком жирного. Постепенно я стала разделять его вкусы.
Вот уже два года; как мы вместе. «Уже» или «всего лишь» два года? Можно сказать и так и этак. Да ведь и мой «роман» с энка длится уже второй год.
Вернувшись домой, я услышала, что в комнате заработал факс. Его невнятный, прерывистый гул звучит для меня сладостной музыкой. Это означает, что я получила работу!
Пи– и-хёро-ро-ро-ро.
На ковёр падают три свернувшихся в трубочку листка. Все три предложения выглядят заманчиво, хотя выступать придётся далеко от дома.
Г-же Ринке Кадзуки.
Отправитель: Эстрадное агентство АО «Цурукамэ». Время: с 21 (суббота) по 25 (среда) сентября. Место: г. Нагоя, оздоровительный центр «Фурорида».
Начало дневного представления – 14:00, вечернего – 20:00.
Программа рассчитана на 45 минут и должна по преимуществу состоять из энка.
Необходимо подготовить два сценических костюма.
Проживание – в оздоровительном центре (в номере имеется телевизор).
Питание (двухразовое) обеспечивает принимающая сторона.
Проезд из Токио до Нагой по скоростной линии «синкансэн». Отправление в 9:00 с Токийского вокзала.
Разрешается продавать собственные записи (при этом просьба воздержаться от их навязчивой рекламы).
Полученное мной сообщение было составлено на основе заявки, поступившей в агентство «Цурукамэ», с которым я сотрудничаю, от оздоровительного центра в Нагое.
Так делается всегда: дирекции разбросанных по всей стране курортов на горячих источниках, администраторы кабаре, устроители тех или иных праздничных мероприятий направляют свои заявки в агентство, а оно уже распределяет их между ста двадцатью своими подопечными. Это – задача не из лёгких, ведь каждый раз приходится не только учитывать данные того или иного исполнителя, но ещё и думать о том, как не испортить отношения с руководством приславшего заявку учреждения. Принимая решение, наш начальник опирается на «многолетнее профессиональное чутьё», по части которого он способен дать сто очков вперёд любому компьютеру. Иногда устроитель отклоняет предложенную ему кандидатуру: дескать, это ещё кто такой? – и тогда между двумя инстанциями разыгрывается схватка не на живот, а на смерть.
– У меня всё готово. Сегодня у нас обед в японском стиле. Эй, кушать подано!
Мистер Уайлд прекрасно готовит. Стоило мне услышать его призыв, как у меня тут же заурчало в животе, и я, отбросив в сторону пришедшие по факсу листки, устремилась к столу, подобно голодному демону гаки [30]30
Согласно распространённым буддийским представлениям, люди, впавшие в грех алчности, после смерти превращаются в голодных демонов (гаки), терзаемых неутолимым голодом и жаждой.
[Закрыть].
– Ой, я смертельно проголодалась! Налетаю!
– Ну зачем же так жадничать? Ешь помедленнее. Ай-ай-ай, что за манеры! А ещё артисткой считаешься!
Когда, изрядно оголодав, я дорываюсь до еды, то невольно начинаю постанывать, выводя носом мелодию в ритме блюза. Совсем как кошка, с урчанием уписывающая свои лакомства. Глядя на меня, даже ко всему привычный Дайки удивляется:
– Ты у меня прямо как зверёк какой-то.
На следующее утро я решила первым делом позвонить в агентство «Цурукамэ», чтобы подтвердить получение заявки. Набираю номер. Звучат долгие гудки. После пятнадцатого гудка трубку наконец снимают.
И сразу же раздаётся жуткий грохот – видимо, г-н Хирата, директор, впопыхах её уронил.
– Алло! Слушаю! – наконец отвечает директор, с трудом переводя дыхание. Такое впечатление, словно он только что пришёл к финишу после забега на длинную дистанцию. – А-а, да-да. Ваше имя – Кадзуки… Ринка, так, кажется? Вы ведь у нас недавно.
В голосе «марафонца» Хираты, как всегда, сквозит горестная нотка, как будто он бежал изо всех сил, добрался до финиша, но стать победителем не смог.
– Да. Спасибо вам за хлопоты.
Агентство «Цурукамэ» существует уже более пятнадцати лет, осуществляя в мире шоу-бизнеса, так сказать, «посреднические» функции. В расположенном в районе Минами-Аояма офисе, помимо директора, сидят несколько женщин-сотрудниц, но на телефонные звонки, как правило, отвечает сам Хирата. Видимо, беспокойный характер не позволяет ему полагаться на подчинённых.
– Ринка-сан, значит, вы получили мой вчерашний факс? Во всех трёх случаях попрошу вас выходить на сцену в кимоно.
В кимоно!
Я ужасно обрадовалась. Конечно же, исполнять энка лучше не в европейском платье, а в кимоно. К тому же на днях я купила у старьёвщика очередное роскошное фурисодэ. Как кстати! Расплывшись в улыбке, я сказала в трубку:
– Выступать в кимоно для меня…
Я хотела сказать, что выступать в кимоно для меня большая радость, но собеседник прервал меня на полуслове.
– Как вам не стыдно? – взревел он. – Вы же профессиональная певица! Я не желаю слушать никаких отговорок: Будете выступать в кимоно, ясно?!
От неожиданности я лишилась дара речи, однако взяла себя в руки и стала объяснять, что он неправильно меня понял, что я люблювыступать в кимоно. Я произнесла эту фразу громко и с нажимом, но Хирата, не вслушиваясь в смысл моих слов и реагируя исключительно на интонацию, принялся с ещё большей горячностью меня распекать:
– Нет, это что-то невообразимое! Никто не желает выступать в кимоно! Совсем, понимаете ли, от рук отбились! Им, видите ли, неохота таскать за собой такую тяжесть, в кимоно жарко, с кимоно много возни, на переодевание уходит уйма времени и поэтому не удаётся вернуться домой пораньше! Сплошные, понимаете ли, жалобы!
Я несколько раз пыталась вклиниться в эту тираду и заявить, что вовсе так не считаю. Ладонь у меня вспотела, казалось, я сжимаю в ней не трубку, а скользкого, юркого угря. Разговор явно не клеился. Любые слова артиста за исключением «да» или «нет» воспринимаются директором как ропот неповиновения и провоцируют нервную реакцию. Должно быть, многолетняя привычка выслушивать от своих подопечных одни лишь возражения научила его реагировать не на слова, а на звуки.
– Хо… Хорошо, я постараюсь.
Тон Хираты сразу же смягчился.
– У-уф… Что касается «Праздника осенних листьев», то вначале я думал послать туда кого-нибудь из исполнителей, проработавших у меня пять лет. Но потом решил доверить это дело вам. Как говорится, попытка – не пытка. Вы вроде бы неплохо себя зарекомендовали. Так что я на вас надеюсь. Размер гонорара, полагаю, вам известен. Тринадцать тысяч. Транспортные расходы берут на себя устроители.