Текст книги "Стоиеновая певичка, или райский ангел"

Автор книги: Наоми Суэнага

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Ничего я тебе не изменяю. По крайней мере, пока, – огрызнулся Кэндзиро, обращаясь к женщине на экране. Я заплакала. А потом изо всех сил врезала Кэндзиро и обозвала его шизоидным типом.

– Ты что? Больно! Погодите вы, обе. Женщина на экране ошеломлённо вскрикнула:

– Ринка!!

– А-а, это ты?

Я узнала её. Это была Кахо Дзёдзима. Джазовая певица, с которой мы встретились накануне. Кэндзиро злобно бросил ей:

– Зачем ты притащила сюда своего клиента?! Я же сказал тебе, в какой гостинице этим заниматься.

– А ведь я прямо как чувствовала! Я давно уже просекла, что между вами что-то есть.

Интересно, что она хочет этим сказать?

– Кажется, вас зовут Кахо-сан? – резко произнесла я. – Если не ошибаюсь, до вчерашнего шоу мы с вами не встречались.

– Я давно уже про тебя знаю, Ринка.

И тут я наконец вспомнила. Как будто все кусочки картинки-головоломки вдруг встали на место. Я вспомнила её голос.

«Прошу тебя, не звони…»

«Ты опять ей названиваешь?..»

Этот страдальческий, сдавленный, приглушённый голос в телефонной трубке… Всякий раз, когда Кэндзиро, охваченный беспокойством о моей персоне, звонил мне, его словам вторили эти едва различимые стенания. Вне всякого сомнения, Кахо была его девушкой.

– Разве ты не клялся, что любишь только меня, что обнимаешь только меня? – причитала Кахо, взывая к телевизионному экрану. Её нагое тело было обернуто простынёй. Во время нашей первой встречи на ней было платье в точности такого же фасона. – Разве это не твои слова?

За спиной у Кахо маячил плешивый мужчина средних лет. Он был уже в рубашке и теперь второпях натягивал брюки. Через некоторое время он на цыпочках прошмыгнул мимо неё и исчез с экрана. В следующую секунду в коридоре раздался стук хлопнувшей двери.

– Кахо! – заорал Кэндзиро.

– Что? – радостно откликнулась та.

– А деньги он оставил, твой клиент?

– А? – вытаращила глаза Кахо.

– Скотина! Старый лысый перечник!! – выкрикнул Кэндзиро и, толкнув дверь ногой, выскочил наружу.

Мы с Кахо в растерянности глядели друг на друга, разделённые экраном телевизора. Затем она с грустным видом медленно поднялась на ноги и пропала из поля моего зрения. На опустевшем экране виднелась лишь оставленная в беспорядке двуспальная кровать. Один человек любит другого. И любовь его оказывается неразделённой. Это ощущение, казалось, запечатлелось в каждой складочке смятой простыни на этом одиноком, похожем на руины ложе. Почувствовав себя совершенно опустошённой, я выключила телевизор и рухнула на кровать.

Вдруг раздался воинственный вопль, и горло мне, точно арканом, сдавили пальцы набросившейся на меня женщины. Это Кахо. Ну всё, я пропала! Надо было закрыть дверь, прежде чем погружаться в философские размышления. Двуспальная кровать превратилась в поле битвы.

– Ринка! Это ты его соблазняешь, я всё видела!

– Неправда. Ты оши… ошибаешься!

– Меня не проведёшь. Поздно! – орала голая Кахо, сидя на мне верхом.

Хорошо, что меня не угораздило родиться мужчиной, подумала я. Вот был бы ужас! Тряся своими огромными грудями (именно такими я их себе и представляла), она продолжала отвешивать мне плюхи. А я продолжала смотреть на неё глазами, полными ненависти.

– Если б ты не была клушей, Кэндзиро бы у тебя не увели! – не успела я произнести эти слова, как почувствовала железный привкус крови на разбитой губе. В таких случаях полагается стискивать зубы. Чёрт бы меня побрал!

Вволю натешившись рукоприкладством, Кахо вдруг обмякла и, плача, повалилась на меня. Ну, а я по своей хилости настолько выбилась из сил, что была не в состоянии сбросить её с себя.

– Эй, поднимайтесь! Дело плохо, – закричал нам вбежавший в комнату Кэндзиро. – Сейчас сюда нагрянет полиция! Надо смываться.

– Что?!

Судя по всему, полицию вызвал владелец гостиницы. После учинённого нами скандала этого следовало ожидать.

Но почему, собственно, я должна спасаться бегством? Да, конечно, род моих занятий может показаться подозрительным. Несмотря на отсутствие официального дебюта, я разъезжаю по стране с концертами, прикрываясь именем знаменитой фирмы грамзаписи, и к тому же скрываю свой истинный возраст. И всё же в моих действиях, пусть они и не делают мне чести, по существу нет никакого криминала. Однако попади я в лапы полиции, очень может быть, что из меня вытрясут сведения о Кэндзиро, который в прошлом занимался сводничеством, а теперь промышляет на поприще сутенёра, а заодно и о Дэвиде, незаконно проживающем в Японии.

– Говорю вам: надо драпать, и поскорее!

Понукаемая Кэндзиро, я раскрыла окно. Хорошо ещё, что номер находится на втором этаже. Может быть, нам и удастся благополучно приземлиться. Но что делать бедной Кахо? Каково ей в голом виде оказаться на февральском холоде? Вспомнив о шубе Кэндзиро, я кинулась к шкафу.

– Вот, надень, – сказала я Кахо, бросая ей чернобурку. В ответ она снова заплакала. Громко, совсем как малый ребёнок.

Мужчине, наверное, никогда в жизни не понять, как это женщина может вот так, не пряча лица и не заботясь о производимом впечатлении, плакать в присутствии другой женщины, отнюдь не подруги.

– Я сосчитаю до трёх, и тогда вы по моей команде будете прыгать. Ясно? Я вас спрашиваю, девчонки.

«Девчонки»… Вот ведь нашёл слово! Какой же он дурак, этот Кэндзиро! Он совершенно не способен понять чувства женщины. Несмотря на недавнюю драку, я была полна сочувствия к Кахо.

– Мне страшно! – воскликнула она, посмотрев вниз с балкона второго этажа и содрогнувшись. – Я боюсь высоты.

– Не болтай ерунды. Ты ведь будешь прыгать не одна, а вместе с нами. Приготовились! Сигаем вниз на счёт «три». Внимание! Раз, два, три!!

Кахо послушно сиганула вниз.

– Эй, куда это она? Я же ещё не дал команды…

– Какой же ты дурак, Кэн-тян! Не мог толком объяснить. Вот Кахо и прыгнула.

– Чёрт побери! Действительно.

Ну что за человек! Я окончательно утратила к нему какие бы то ни было добрые чувства.

– Ого, ты только посмотри, Ринка. Она угодила головой прямо в кусты азалии. А из-под шубы высовывается её здоровенная голая задница. Ах-ха-ха! Нет, ты посмотри! Со смеху помрёшь!

– Послушай…

У этого человека нет ни стыда, ни совести. Девушка из-за него плачет, а ему хоть бы что. Если в голове у него и водятся какие-нибудь мысли, то только о деньгах да о том, чем люди занимаются в туалете. Добро бы он ещё пел нормальные песни, а то сплошное «ахха». Нет, я не в силах его больше выносить. Надо скорее прыгать и возвращаться домой. А-а!

– Готова? Три, четыре. Ну, давай.

– По… погоди. Возьми меня за руку.

Я никогда не предполагала, что для прыжка вниз всего лишь со второго этажа требуется такое мужество. Я хватаюсь руками за перила балкона, ноги меня не слушаются. До земли приличное расстояние. Насмерть вряд ли разобьёшься, но заработать перелом или вывих проще простого. А-а! Да что же это такое? Среди бела дня я стала героиней пошлого любовного романа, сюжет которого сама же старательно и выстроила. Смех, да и только.

– Я готова, – произнесла я и прикрыла глаза. И в этот миг, как видно, превратно истолковав мои побуждения, Кэндзиро прильнул губами к моим губам. Как ни странно, это был вполне целомудренный, дружеский поцелуй.

– Потом продолжим, уже без спешки.

И вот уже наши тела оказываются в свободном полёте. Каштановые волосы Кэндзиро искрятся в лучах света, и это на короткий миг придаёт ему сходство с ангелом. Его обнажённая грудь красиво выгнута, а на месте изящных бугорков лопаток того и гляди вырастут крылья, как у Пегаса. Как он прекрасен в эту минуту! А я? Интересно, обо мне тоже можно такое сказать? До чего же приятно, наверное, было бы воспарить в небо и, глядя вниз с облаков, наслаждаться покоем.

– А-а!

Ветер щекочет мне уши, лоб, я ощущаю его каждой своей жилкой. Ветер на всех веет одинаково. Я испытываю удивительное спокойствие. Вот что значит блаженное чувство свободы! Пожалуй, оно не уступает счастью. Я сияю. Сверкаю. Вот бы меня сейчас увидели! Хоть кто-нибудь, всё равно кто. Меня, похожую на ангела.

Полёт мой длился всего лишь мгновение, но я видела себя словно в замедленной съёмке. Ах, если б я могла хотя бы ещё немного насладиться парением в воздухе! Но я свалилась на землю. И, повинуясь силе инерции, плюхнулась на газон.

Бамп!

Я только услышала глухой звук, а потом сразу отключилась. Сквозь забытьё я слышала чей-то безумный голос, окликающий меня по имени, и чувствовала, как резкая боль несколько раз пронзила мои щёки. Шлёпайте сильнее, иначе я…

Затем боль исчезла, и я попала в чьи-то тёплые звериные объятия. Тепло приятно обволакивало меня, словно я сидела в ванне или на залитой солнцем лужайке. Правда, одновременно было ощущение, словно внутри у меня что-то лопнуло и вытекло наружу. Ну конечно, это кровь. А я и не знала, что кровь такая горячая. Неужели это конец? Как глупо, что занавес опустили с такой поспешностью. Неужели вот так и обрывается жизнь?

Я не хочу умирать! Я хочу хоть ползком, но выкарабкаться отсюда.

Кэндзиро! Дайки! Дэвид! Примените же силу и разбудите меня. Мне хочется есть, спать, любить, петь, дурачиться, страдать.

…Кажется, ко мне вернулось сознание. Я различаю какую-то картину.

Постоялый двор. Пруд.

Поверхность воды сплошь усеяна кувшинками. До чего же огромен этот пруд! Под листьями лотосов проплывают карпы, выгибая свои отливающие золотистой парчой спинки.

У меня такое чувство, словно когда-то я уже видела эту картину. Ну конечно, в детстве. Мне было три года. Наши родственники держали гостиницу, вернее, большой постоялый двор. И мы с мамой время от времени туда наезжали. Белые зонтики от солнца, звенящие голоса цикад…

Гостиница состояла из просторного дома и нескольких пристроек; еду там подавали на изысканных столиках «одзэн» из чёрного дерева. И всю территорию рвом опоясывал пруд, приковывавший к себе моё детское любопытство.

«Вот это да! Глядите, какие огромные!»

Вместе с ребятишками из семьи родственников я опасливо заглядываю в воду, в которой снуют карпы с усищами толщиной с детский мизинец. Пруд подходит к самой галерее.

«До чего красиво!»

«А как блестит!»

Влажные скалы сверкают в лучах августовского солнца. В поверхности пруда, словно на негативной плёнке, отражаются деревья и цветы. А когда солнце на какой-то миг прячется за облаками, вода делается прозрачной до самого дна. На поросших гладким мхом больших круглых камнях сидят водяные жуки с чёрными лакированными спинками. А от мелькающих тут и там красавиц рыбок с золотой и алой чешуёй невозможно отвести глаза.

«Интересно, а вода холодная?»

«Наверно, ещё какая холодная».

В то время когда дети обменивались этими фразами, весело переглядываясь между собой, меня среди них уже не было.

«Помогите!»

«Сюда, скорее!»

Я и сама не заметила, как свалилась в воду. Заливистое стрекотание цикад вдруг смолкло, а крики и плач моих друзей звучали чуть слышно, будто издалека. Вода оказалась совсем не холодной, а такой, как парное молоко. Она затекала мне в уши, в нос, в рот, вызывая тошноту. При каждой попытке закричать я заглатывала какие-то неведомые травки и горьковатых на вкус жучков. Открывая глаза, я видела вокруг себя ярко-зелёный подводный мир. Передо мной с головокружительной быстротой проносились рыбы. Мои ноги коснулись дна. Сплошь покрытые водорослями камни были такими скользкими, что я не могла на них устоять. Мне было трудно дышать. Мучительно трудно. Неужели я сейчас умру? Я не хочу умирать. Из-за воды, заполнившей носовые пазухи, у меня нестерпимо ломило лоб, я задыхалась.

Я принялась изо всех сил сучить в воде руками и ногами, понемногу всплывая кверху. Наконец моя голова вынырнула из воды! Вот так неожиданно для себя я научилась плавать. Прежде, чем кто-либо из моих друзей. Впоследствии я узнала, что сбежавшиеся на шум взрослые при виде того, как уверенно я плыву, испытали такое удивление, что не сразу кинулись меня спасать. Слыша доносящиеся сзади призывы плыть к берегу, я двигалась вперёд, в противоположном направлении. В конце концов дедушка был вынужден прыгнуть в воду и устремиться за мной. А я от него удирала. Пруд-то был огромный. В какой-то момент я увидела в окне человека, который смотрел на меня и смеялся. Это был один из гостей, приглашённых на проходившие в гостинице смотрины. Церемония была обставлена в строгом соответствии с этикетом, и все её участники прибыли в пышных официальных нарядах. Видимо, мужчину развеселила столь не вяжущаяся с атмосферой этого действа картинка: девочка, бултыхающаяся в пруду с карпами.

Потом я услышала ещё чей-то смех. Взглянув в ту сторону, откуда он доносился, я заметила странного молодого человека – он колотил рукой в оконце одной из комнат в пристройке и хохотал, разинув огромный рот. Он уже достиг того возраста, когда люди ходят на службу, но при этом носил какую-то нелепую детскую причёску с аккуратно выстриженной над бровями чёлкой. Под подбородком у него было повязано полотенце на манер слюнявчика. В свободной руке он сжимал ложку. Кажется, этот взрослый ребёнок никогда не покидал своей комнаты. Судя по всему, дедушка не хотел, чтобы я его увидела. Настигнув меня, он поспешно закрыл мне глаза ладонью и повлёк за собой на берег. С одежды и волос у меня ручьями стекала вода.

В памяти моей, словно на прокручиваемой вспять киноплёнке, нескончаемой чередой проносились эпизоды, так или иначе связанные с падением. Вот я с родителями на пикнике. Смотрю с обрыва вниз, туда, где стелется заросший полевой геранью луг. Не успеваю я восхититься его красотой, как уже лежу, распластанная на этой самой траве. Когда мои одноклассники рассматривали ботанический атлас, я удивлялась, почему они не видят на картинках меня.

Не раз я оказывалась на волосок от гибели. И всё же каким-то образом мне удавалось уцелеть. Видимо, я везучая. Наверное, боги ко мне благоволят.

– Какое счастье, что все мы целы и невредимы.

Очнувшись, я поняла, что нахожусь в квартире Кэндзиро. Девица по имени Кахо тоже была там. И Дэвид. Как выяснилось, в момент приземления я ударилась головой об ограду и потеряла сознание, и Кэндзиро на руках донёс меня до такси. Но я нисколько не поранилась.

– Сегодня тебе лучше остаться здесь, – сказала Кахо, и я сразу же вспомнила о Дайки. Поднявшись с кровати, я ощутила некоторую ломоту во всём теле, но в целом чувствовала себя сносно.

– Который час? Пожалуй, я пойду.

– Выпей хотя бы чаю.

По настоянию Кахо я снова закуталась в одеяло. Комната выглядела до скучного однообразной; недорогая мебель, как видно, выписанная по каталогу, да несколько простеньких полочек и комодиков могли именоваться обстановкой лишь с большой натяжкой. На стене висели часы. Они показывали семь вечера. Я немного успокоилась. Сегодня должен прийти Мистер Уайлд. Так что мне нужно поторапливаться. В последнее время он стал редко бывать в своей семье. Прежде он оставался на ночь в нашей с ним квартирке всего два раза в неделю, поэтому к его визитам больше подходило слово «наведываться». Теперь же большую часть времени он проводит со мной, а свою законную жену «навещает» раз в месяц. Я не устаю удивляться тому, что эта проблема до сих пор не всплыла на поверхность. В этом есть что-то зловещее, как в затишье перед бурей. А может быть, супруга Дайки просто-напросто давно махнула на него рукой, недаром же он заслужил себе прозвище «Ночного короля».

– Что, беспокоишься из-за своего ненаглядного? – поддела меня Кахо.

Кэндзиро сразу же со скучающим видом вышел в кухню.

– Кто бы мог подумать, – продолжала Кахо, саркастически усмехнувшись, – что «Ночной король из Ниси-Кавагути» так присмиреет после встречи с тобой.

– Откуда ты его знаешь? – воскликнула я, невольно срываясь на крик. Ещё немного – и я схватила бы её за грудки, хотя и знала по опыту, что сделать это практически невозможно.

– Они давние знакомые, – примирительным тоном сказал Кэндзиро. – Когда-то она работала в одном заведении в Ниси-Кавагути. Обычно девушки берут себе какое-нибудь прозвище, но Кахо выступала под своим собственным именем. Она всегда и во всём предпочитает голую правду.

– Перестань, Кэн. Ну кто тебя тянет за язык! – с укором произнесла Кахо, не глядя на него.

Я вдруг поняла, почему её не любят мужчины, и сразу успокоилась. Нет, вряд ли между ней и Уайлдом могло что-то быть. Если мне нужно выразить мужчине своё недовольство или упрёк, я никогда не стану отводить взгляд. В такие минуты нужно прямо смотреть ему в глаза. Как ни странно, мужчины презирают и считают «тряпками» женщин, которые с блуждающим взором канючат и высказывают им свои претензии как бы между прочим. Представители сильного пола чувствительны к проявлениям душевного износа у женщин. А уж Мистер Уайлд и подавно.

Между тем Кэндзиро не унимался:

– Хочешь, Ринка, я расскажу тебе, под какой кликухой её знают в том самом районе?

– Ну давай. У тебя ведь не язык, а помело.

Кахо с сердитым видом вытащила сигарету «Капри» и швырнула пачку на стол. В её намазанных красной помадой чувственных пухлых губах тоненькая сигарета выглядела совсем игрушечной, точно зубочистка.

– Ей дали кликуху «Кесарево сечение». По ассоциации с «Королём», то бишь кесарем. Ха-ха-ха.

– Можешь болтать всё, что тебе угодно.

– Погодите, – вмешалась я. Чтобы раз и навсегда избавиться от мучительных подозрений, я решила прояснить для себя ещё один момент. – Как называется клуб, в котором ты работала? С кем из тамошних девушек встречался Дайки? Тебе это известно?

– При чём тут клуб? – усмехнулся Кэндзиро. – Речь идёт о бане, понимаешь? О бане, в которой мужчинам оказывают интимные услуги.

Ёрнический тон Кэндзиро привёл меня в полубезумное состояние.

– Что ты хочешь этим сказать?

Вот так сюрприз! Выходит, Уайлд тискал здоровенные сиськи этой джазовой певички?

– Он с тобой встречался? Говори! – вцепившись в Кахо, я принялась изо всех сил трясти её за плечи. Она уже собиралась мне что-то ответить сквозь зубы, сжимающие сигарету, но я вдруг передумала. – Нет! Лучше молчи.

Предположим, Дайки не встречался с Кахо. Ну и что из этого? Значит, у него была другая девица для «банных» утех. Если Кахо запомнила его, хотя между ними ничего не было, это лишний раз доказывает, что он частенько наведывался туда ради своей зазнобы. Так какая разница, чьи груди он тискал: Кахо или чьи-то ещё? Как бы то ни было, я не желаю знать ответа на этот вопрос.

– Ринка! – видя, как меня трясёт, Кэндзиро с тревогой заглянул в моё залитое слезами лицо. – Неужели ты его так любишь?

– Хватит прикидываться, – язвительно произнесла Кахо. – Тоже мне, изображает из себя продрогшего под дождём щенка.

– Заткнись, – спокойно осадил её Кэндзиро и, крепко стиснув её запястье, с серьёзным видом спросил: – Ну и как, он умелый любовник? Может, поделишься своими впечатлениями?

– Отпусти, идиот, – воскликнула Кахо и выдернула у него свою руку. – Я встретила Дайки совсем не в нашем заведении, а случайно. Про его вспыльчивый нрав ходили легенды, дескать, чуть что, кровь сразу же бросается ему в голову, и он готов посреди улицы затеять потасовку. Одним словом, он спас меня от хулигана. А ведь мы с ним даже не были знакомы.

– Вот оно что… – С души у меня будто камень свалился. Просияв всё ещё пылающим лицом, я расплылась в гордой улыбке, выставив напоказ слегка выбивающийся из общего ряда боковой зуб. – Да, он такой. Не было ещё ни одной драки, из которой мой милый не вышел бы победителем.

– Что верно, то верно, – поддакнула Кахо, сверкнув глазами. – У него силища как у медведя или гориллы. Он свалил моего обидчика одним ударом. Тот рухнул замертво.

Кахо бросила быстрый взгляд на Кэндзиро, и по лицу его на какой-то миг скользнуло чуть пристыженное и в то же время ревнивое выражение.

– Я до того расчувствовалась, – продолжала Кахо, – что хотела вручить ему бесплатные талоны в наше заведение. Штук сто, не меньше. Но потом передумала.

– Почему?

– Потому что он наверняка положил бы глаз на другую девушку.

Я залилась смехом, похожим на кудахтанье курицы, которой вот-вот свернут шею. Всё же у Кахо поразительное чутьё на такие вещи. Я даже почувствовала к ней определённую симпатию.

– Вот, угощайтесь. – Дэвид принёс из кухни тарелку, на которой лежало нарезанное яблоко. Кожица с каждой дольки была срезана, и только с одной стороны оставались два уголка, напоминающие заячьи уши.

Ухмыльнувшись, Кэндзиро взял дольку.

– Дэттян, я вижу, ты совсем ополоумел от безделья. Это ещё что такое? Кому нужны твои кулинарные изыски!? – Запихнув дольку яблока в рот Дэвиду, он вдобавок дал ему пинка.

– Ты чего! Я хотел как посимпатичнее, – пробормотал Дэвид с набитым ртом и с хрустом сжевал яблоко.

Мой мобильник молчит. Наверное, Уайлд отправился со своими ребятами выпить. Висящие на стене часы показывают половину восьмого. У меня совсем нет сил собираться домой. Может, остаться здесь до девяти? Кахо заказывает по телефону пиццу. Одежда моя запачкана, в волосах песок. Неприятно. Я решила принять душ.

В ванной меня ожидал сюрприз, из-за которого я чуть не бухнулась в обморок. Сняв платье, я увидела на себе похабнейшего вида бельё, какого у меня сроду не было. Чёрные стринги, не прикрывающие ягодиц. Это при том, что я ношу исподнее исключительно белого или розового цвета. Как же они могли оказаться на мне? Кто-то их на меня надел! Но кто?

Пока я пыталась отрегулировать напор воды, в голове у меня проносились самые разные варианты. Неужели, увидев, что я без сознания, Кэндзиро решил воспользоваться моей беспомощностью? Нет, на такую низость он не способен. Его низость проявляется в иных сферах. Дурачок Дэвид, естественно, вне подозрений.

Остаётся Кахо. Это наверняка её рук дело.

Тряхнув, как львица, мокрыми волосами, я повязала на голове тюрбан и фурией выскочила из ванной. Кахо как раз проходила мимо, неся на вытянутых руках коробку с доставленной пиццей.

– Ой, ты меня напугала.

– А ну-ка пойди сюда! – Втащив её в ванную, я откинула полы халата. – Что это значит?!

Взглянув на чёрные трусики из французского кружева, она произнесла извиняющимся тоном:

– Прости, но других у меня не нашлось.

– Что?!

Вот тут-то я и узнала, что в момент падения со мной случился грех. Я залилась краской. Что за абсурд! Выходит, пьянящее ощущение прогретого солнцем луга и собственной горячей крови возникло всего лишь из-за того, что я описалась.

К счастью, усмехнулась Кахо, Кэндзиро был настолько озабочен бегством от полиции, что ничего не заметил.

Теперь я уже не посмею враждебно относиться к ней.

И строить из себя образец добродетели тоже не смогу.

Здорово она меня окоротила.

Я потупила очи долу.

– Кстати, твоё бельё уже должно высохнуть. – Она указала подбородком на угол, где стояла стиральная машина, и удалилась вместе с пиццей. Над машиной висела сушилка, в которой, перепутавшись между собой, находились мои причиндалы. Открыв дверцу, я вытащила оттуда чисто выстиранные белые трусики с бантиками по бокам, те самые, которые были на мне с утра. Они ещё хранили жар сушилки, и я потрясла ими в воздухе. Как будто это был белый флаг, выброшенный перед неприятелем.

Из гостиной доносился благодушный голос Кэндзиро. Я заглянула в дальнюю комнату. Там в целлофановых пакетах из чистки висели его многочисленные костюмы, знакомые мне по нашим совместным выступлениям, – в них он исполнял свой коронный номер «Любовь – это чудо». Рядом красовались платья Кахо. Все стены были сплошь увешаны одеждой. Но если бы сюда проник грабитель, он наверняка испытал бы большое разочарование: слишком уж немыслимого дизайна были все эти туалеты. Живя в окружении подобных монстров, недолго утратить реальные представления о самых обыденных вещах.

– Нет, ты молодец, что решила завязать со своими песнями и вернуться в Ниси-Кавагути. Я просто в восторге от этой идеи.

– О чём ты говоришь, Кэн? Ведь это ты вынудил меня отказаться от карьеры певицы. Зачем же передёргивать? – возразила Кахо, наливая чай и по обыкновению отведя глаза. Дэвид, похоже, ушёл.

– Кстати, на следующей неделе должны пригнать мой «Бенц». Только вот куда мне на нём ездить? Работы-то по-прежнему нет. Печально!

«Бенц»? Когда это он успел обзавестись автомобилем? – удивилась я. Стоя в коридоре, я украдкой наблюдала сценку из их совместной жизни.

– Не волнуйся, я найду какую-нибудь работу.

– Только имей в виду, никаких выступлений. На эстраде будет звучать только дуэт «Кэндзиро энд Дэвид».

– Хорошо. На время я забываю про сцену.

– Что значит «на время»? Ты что, шутишь? Вчера в постели ты обещала, что с этим покончено навсегда.Говорю тебе, балда, это – никчёмное занятие. Денег на нём не заработаешь, эстрадные агенты – сплошное жульё, да и вообще, мир шоу-бизнеса – это скопище мелких негодяев. Если работать на эстраде, то по-крупному. Стань джазовой певицей экстракласса, соблазни какого-нибудь иностранного артиста, зашиби кучу денег и тащи их мне.

– Эх, дура я, дура. Слушаю тебя и даже рассердиться не могу. Видимо…

– Что «видимо»?

Кахо всем телом подалась к нему и, глядя Кэнд-зиро прямо в глаза, с улыбкой ответила:

– Люблю я тебя, вот что.

Ай, опять мимо. Я даже щёлкнула языком от досады. Ну кто же так делает! Вот тут как раз следовало отвести взгляд. Ты вечно делаешь всё наоборот. Признаваясь мужчине в любви, не нужно поедать его глазами. Он явно воспримет это как посягательство на свою свободу. Эх ты, недотёпа!

Такие вот беззвучные сигналы я посылала Кахо.

Как и следовало ожидать, Кэндзиро поднялся и включил телевизор. Кахо поспешно бросила ему вдогонку:

– Послушай, как хорошо, что у тебя скоро будет «Бенц». Ведь это твоя заветная мечта.

– Ага. Даже подержанный, «Бенц» остаётся «Бенцем». Как говорится, хоть и тухлый, а всё-таки окунь.

«Бенц», «Бенц», «Бенц»… Можно подумать, что в нашей эстрадной среде не подозревают о существовании автомобилей других марок. Каждый норовит окружить себя бездной престижных вещей заграничного производства, не понимая, что в таком количестве они попросту обесцениваются.

– Ну, а на уплату кредита я попытаюсь заработать в Ниси-Кавагути.

– Правда?

– Постараюсь. Только ты уж не забудь меня отблагодарить.

– Ой, опять заладила. Ты меня совсем достала.

Интересно, какой смысл она вкладывает в слово «отблагодарить»?

– Благодарность есть благодарность. Так что не заставляй меня больше давать тебе в постели всякие обещания. Например, отказаться от пения.

– Хватит, надоело. Вот зануда! И нечего мне указывать.

Кэндзиро повалился на циновку, нашарил под низким столиком пульт дистанционного управления и переключил канал.

По телевизору выступал всё тот же знаменитый певец. Сделав серьёзное лицо, Кэндзиро впился глазами в экран. Глаза у него стали круглыми, совсем как у младенца при виде новой игрушки.

– Знаешь, Кахо, – сказал он, – у Хироси Ицуки…

– Знаю, знаю, – отозвалась та, не глядя на него. – Извини, но я сейчас ем пиццу.