Текст книги "Стоиеновая певичка, или райский ангел"

Автор книги: Наоми Суэнага

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Наоми Суэнага
СТОИЕНОВАЯ ПЕВИЧКА,
или райский ангел

Действие первое
ПОЛОТЕНЦА ЗА МИЛЛИОН ИЕН

Кораблик мой того и гляди пойдёт ко дну. Но я – то ли по причине чрезмерной доверчивости, то ли потому, что родители неправильно меня воспитали, то ли из-за того, что на мне слишком уж дешёвое платье с блёстками, – инстинктивно сжимаю в руках несуществующий штурвал.

«Такой способный человек, как вы…» – слышу я со всех сторон, но при этом ни одна собака не спешит взять меня на работу. Поэтому-то мне так легко изображать из себя неудачницу.

Любовь – это чудо.

Любовь, любовь, любовь —

настоящее чудо!

Ну вот, опять.

Назойливая мелодия эхом разносится по всему зданию. Эта убогая песенка до того прилипчива, что с первого раза намертво пристаёт к ушам, точно жвачка к подошве.

Сегодня мы даём концерт в оздоровительном центре городка Хигаси-Омия в префектуре Сайтама. Исполнители, горланящие сейчас на сцене, – это дуэт под названием «Кэндзиро энд Дэвид», – они пасутся в той же эстрадной фирмешке, что и я. Молодым людям по двадцать четыре года; их дебют состоялся в прошлом году под эффектным девизом: «Песня не знает границ». Ребята выдают себя за японо-американский дуэт, но это – сущая липа. Дэвид, хоть и родился в Штатах, никакой не американец, а незаконно проживающий в Японии филиппинец с обесцвеченными «под блондина» волосами. Кэндзиро, правда, чистокровный японец, но я чуть не умерла со смеху, увидев на его визитной карточке, там, где обычно указывают должность или учёное звание, гордый титул: «Выпускник Гарвардского университета». Уж кто-кто, а я-то прекрасно знаю его ещё с тех времён, когда он занимался сводничеством в Угуисудани [1]1
  Угуисудани(«Соловьиная долина») – квартал в токийском районе Тайтоку, где расположены торговые ряды, а также всевозможные увеселительные заведения: рестораны, бары, клубы, лав-отели и т. д. (Здесь и далее примечания переводчика.)


[Закрыть].

Иди ко мне, love.

Дай мне прижать тебя к груди – ах-ха.

Ты так сладко – у-у -

благоухаешь – ах-ха.

Ах-ха.

От этих звуков я буквально выпадаю в осадок.

Каждый раз, когда они доходят до этого места, мне кажется, будто в воздух выпустили целую тучу маленьких ядовитых мушек. Они набиваются мне в уши, в рот, в затылок и разом начинают плясать у меня в голове. Я больше не в силах этого выносить.

Публика же вопит от восторга.

«Браво, Кэн-тян, сынок!»

Толпа раскрасневшихся после бани тёток бросается к сцене. Весь огромный, площадью в сто двадцать квадратных метров банкетно-концертный зал, заполненный сотней подвыпивших зрителей в предоставляемых центром одинаковых розовых банных костюмах типа пижам, трясёт как в лихорадке.

Сегодня я не спрашиваю тебя, да или нет

(или нет),

мне уже не нужны твои поцелуи

(-луи).

Я хочу тебя!

(A-a, to the hustle!)

Ах-хаа, понимаешь?

Ах-хаа, любовь – это чудо.

Сейчас Кэндзиро и его напарник наверняка проделывают свой коронный трюк под названием «дёрганье задом». За одно короткое «ахха» каждый из них успевает дёрнуть задом не меньше пяти раз. Я неоднократно видела, как они отрабатывают это движение в офисе нашей фирмы под видеозапись своего кумира Джона Траволты. Ребята отдавались этому занятию с таким самозабвением, что мне стоило больших усилий не рассмеяться.

И почему только я связалась с этим непонятным миром? Сколько раз я говорила себе: «Всё, с меня довольно. Больше не могу. Надо удирать, пока не поздно». Но вся беда в том, что на сегодняшний день для меня это единственный способ заработать себе на жизнь. Такой вот порочный круг получается.

С тех пор как на свет появилась «певица» по имени Ринка Кадзуки, выступающая по контракту с несуществующей фирмой грамзаписи «Кинк рэкордз», прошло уже несколько месяцев. До этого я была хостессой в одном из клубов Угуисудани. Но в один прекрасный день у меня закрутился роман с посетителем нашего заведения, и я уже не могла с прежним рвением отдаваться этой работе. Ну а для женщины моего склада карьера обыкновенной служащей совсем не подходит.

Кэндзиро, мой приятель, промышлявший на стезе порока, беспрестанно беспокоился обо мне, как видно, потому, что человек, в которого меня угораздило влюбиться, слыл завзятым плейбоем, известным под кличкой «Ночной король из Ниси-Кавагути».

«Чтобы мне пришлось уламывать женщину целых три дня! Такого в моей практике ещё не случалось», – заявил мой избранник, едва мы с ним переступили порог гостиничного номера.

Однако когда по прошествии нескольких часов он покидал этот номер, ему было уже не до шуток.

«Ну вот, опять я влипла в историю», – подумалось мне.

В жизни и без того хватает хлопот, зачем же ещё создавать их самой? Сколько уже раз мне приходилось всё начинать с нуля? Может быть, на сей раз в наших отношениях следует поскорее поставить точку, и дело с концом?

Между тем я и оглянуться не успела, как мой возлюбленный разбросал в стороны всех прочих моих клиентов, и наши рубашки стали сушиться рядышком на балконе новенького многоквартирного дома.

«А что, если тебе заделаться певицей? – однажды сказал мне Кэндзиро. – Против такого занятия твой хахаль вряд ли станет возражать. Я тоже хочу подвести черту под своим неблаговидным прошлым. Послушай, Ринка, давай переквалифицируемся в бродячих артистов».

Кэндзиро пристроил меня в какую-то эстрадную фирму. Но мало того, что эти прохвосты вычитают из заработка артистов огромные суммы в виде комиссионных, наша работа связана с утомительными переездами из одного захолустного городка в другой. Благодаря этому жизнь моя протекает в бесконечных волнениях, и я не знаю ни минуты покоя.

– Ай-ай-ай, ну что за невезуха! – доносится из артистической уборной, и на закопчённые циновки ложатся сдаваемые карты: шлёп, шлёп. Отработав свою программу в дневном отделении, Кэндзиро и «американец» Дэвид режутся в покер с конферансье, как всегда, поставив на кон весь сегодняшний гонорар. Фортуна нынче явно не на их стороне.

– Ч-чёрт! Опять продули! Теперь нам не расплатиться, даже если мы приплюсуем к общей сумме вчерашний заработок. Эй, Дэттян!

– Что? – откликается Дэвид, робко заглядывая в глаза Кэндзиро.

– Звякни-ка в нашу контору. Спроси, может, они выплатят нам аванс. Мы с тобой банкроты!

– Хорошо, Кэн-тян.

– Не Кэн-тян, а Кэн-сан. Попрошу без фамильярностей, понятно? Дурак!

– Понятно. Кэн-сан.

Бедняга Дэвид вынужден лебезить пред Кэндзиро, а тот всячески помыкает им, пользуясь тем, что он находится в Японии на птичьих правах. Готовый вот-вот расплакаться, филиппинец берёт в руки мобильный телефон и нажимает на кнопки.

Переодевшись к своему выходу, я появляюсь перед игроками в расшитом блёстками розовом платье китайского покроя.

– Ого, Ринка, вот это разрез! Я в отпаде.

– Не правда ли, я выгляжу сексуально, Кэн-тян?

– Можешь не становиться в соблазнительную позу. Охмурять меня не имеет смысла, ведь чаевых ты от меня всё равно не дождёшься. Кстати, о чаевых… – пробормотал Кэндзиро себе под нос, а затем радостно воскликнул: – Всё в порядке! Я могу сегодня же заплатить свой карточный долг! Надо же, совсем позабыл. Ура!

Вскочив на ноги, он рывком расстегнул молнию у себя на брюках, словно намереваясь справить малую нужду.

Я невольно отвела взгляд, но всё же краешком глаза видела, как из его брюк, прикрывающих то самое место, которым Кэндзиро приводит в экстаз публику во время своего знаменитого «ахха», на пол, словно по воле фокусника, посыпались смятые тысячеиеновые бумажки. Это были чаевые, поднесённые ему во время выступления престарелыми поклонницами.

– Надо же, даже в трусы умудрились засунуть. Вот похотливые кошки!

Среди высыпавшихся на пол бумажек было несколько десятитысячных купюр.

Проигравшийся Кэндзиро с гордым видом победителя повернулся к своему противнику и указал подбородком на ворох бумажных денег, – дескать, ну что ж ты, считай!

– Так, мы в расчёте. Эх-хе-хе, – проскрежетал конферансье Муди Конами своим неестественно зычным голосом.

Муди – фигура известная; благодаря крохотному, как у ученика начальной школы росту и детскому личику его и впрямь трудно не запомнить. На нём голубой двубортный костюм и чёрный галстук-бабочка. Обильно напомаженные волосы зачёсаны на косой пробор. Глядя на него, ни за что не подумаешь, что перед вами человек, которому уже под пятьдесят. В облике его есть что-то жутковатое, какое-то сходство с куклой-чревовещателем.

Между тем в молодые годы Муди был по-своему хорош собою. Он дебютировал на эстраде под именем Притти Конами как исполнитель юмористических куплетов под гитару и, говорят, имел ошеломляющий успех у женщин более зрелого возраста. Однако, перешагнув порог своего сорокалетия, он сменил имя с Притти на Муди. Популярность его сразу же пошла на убыль, он перестал мелькать в телевизионных эстрадных программах и вскоре переквалифицировался в конферансье из разряда тех, что украшают сцену заштатных городков, славящихся своими горячими источниками.

Муди с его детским личиком, на котором морщины выглядят так же нелепо, как у ребёнка, изображающего старика в какой-нибудь школьной постановке, стал любимцем курортной публики. Без его семенящей походочки и пронзительного голоса нет ощущения, что сейчас начнётся концерт. Муди – такая же неотъемлемая принадлежность водного курорта, как жёлтые тазики с надписью «Кэрорин» [2]2
  Название болеутоляющего средства, помещаемое в рекламных целях на пластмассовых тазиках в общественных банях.


[Закрыть]в бане. Он уже сам по себе – воплощение курортного духа.

– Ну, Ринка-тян, нам пора, – с улыбкой произносит Муди и поднимается с циновки. Сегодняшняя программа состоит из двух отделений: в первом выступали Кэндзиро с Дэвидом, затем был небольшой антракт с розыгрышем лотереи, а теперь должно начаться второе отделение – шоу Ринки Кадзуки под названием «Дух энка [3]3
  Энка– один из популярных жанров японской эстрадной песни. Энка исполняют в особом мелодическом ключе с характерными модуляциями голоса.


[Закрыть]». – Зрителей собрался полный зал.

Каждый раз, когда я слышу эти слова, по спине у меня, от копчика вверх, пробегает блаженный холодок. С давних пор, как только я появляюсь перед зрителями, каждая клеточка моего тела наполняется живительной энергией. Мой голос, выражение лица, мои движения, платье, выбранное после мучительных сомнений, подготовленная мною программа – всё это становится объектом пристального внимания со стороны совершенно незнакомых мне людей. У каждого из них своя жизнь, и вот неожиданно на каком-то повороте судьба сводит их со мной – Ринкой Кадзуки. Как это удивительно, как непредсказуемо!

В такие вот мгновения я начинаю ощущать себя человеком, который «что-то значит».

Мои волосы, пальцы, мои подмигивания, мои вздохи приобретают вдруг некую «ценность».

Потому-то я так дорожу сценой, даже такой маленькой, как в этом оздоровительном центре, – она подпитывает мои жизненные и душевные силы. Говорят, человек, хотя бы раз оказавшийся в свете рампы, уже не в силах вырваться из его власти. И это действительно так. Похожее на сверкающую водную стихию пространство сцены превращает тебя в своего раба, и ты уже не можешь существовать на берегу. Пребывать в водной стихии такое блаженство, что, выйдя на берег, начинаешь задыхаться и биться, как рыба, нечаянно выпрыгнувшая из садка.

Порой мне кажется, что тело у меня покрыто не кожей, а плотным слоем лазурной чешуи. Такие же прохладные чешуйки, наверное, можно обнаружить и у Кэндзиро, да и у Дэвида тоже.

«Оздоровительный центр» – это очень точное название: подобно тому, как пожилые люди приезжают сюда, чтобы насладиться купанием в горячих источниках, мы, артисты, собираемся здесь, чтобы искупаться в огнях рампы, – это та самая оздоровительная процедура, которая так необходима нам, людям с чешуёй вместо кожи.

Сегодня мы выступаем в центре под названием «Ай рабу ю» – звучит совсем как английское «I love you», только в данном случае «ю» означает не «тебя», а «горячие ванны». Это огромный комплекс, в котором, помимо банкетного зала, где проходят концерты, имеются игровой зал, закусочная, где подают гречневую лапшу, магазинчики, торгующие всякой полезной для здоровья всячиной, модный бутик, киоск с чётками, уголок для гаданий.

Стены коридора, ведущего в банное отделение, сплошь увешаны афишами с портретами никому не ведомых «звёзд» эстрады.

Его называют «новым Юдзиро [4]4
  Имеется в виду Юдзиро Исихара (1934–1978) – знаменитый японский киноактёр и певец. Пик его популярности приходится на середину 50-х – начало 60-х гг. прошлого века, когда киноконцерн «Никкацу» выпустил целый ряд картин, в которых Ю. Исихара создал романтический образ мятежного, грубоватого, но при этом наделённого душевным благородством и обаянием молодого человека, что сделало его на долгие годы кумиром японской публики.


[Закрыть]»!

Загадочный и обаятельный парень из Тоттори

ХИРОСИ ЮМЭКАВАН

Исполнитель знаменитого хита

«Блюз оледеневшего сердца» -

диск расходится на ура!

СИМАКО САДО, исполнительница полюбившейся всем песни

«Дождь падает тебе на лицо»!

Вместе с родителями дала клятву выступить в командном состязании «Алое и белое» [5]5
  Ежегодно 31 декабря транслируется по общенациональному телевидению. Участники делятся на две команды – «алые» (женщины) и «белые» (мужчины). Победа присуждается одной из команд. Участие в этом конкурсе считается весьма престижным для профессионалов.


[Закрыть]…

Участница проходящей по всей стране кампании «От сердца к сердцу».

А вот и афиша моих друзей:

Наконец-то!

Скоро на нашей сцене интернациональный дуэт

«КЭНДЗИРО энд ДЭВИД»

с японо-американским хитом

«Любовь – это чудо»!!

На фотографии смуглолицый Кэндзиро выглядит этаким знойным парнем. Высокий молодой человек с небольшой аккуратной головой, длинным разрезом глаз и дерзким взглядом. Если бы не улыбка, обнажающая неровный ряд зубов, и простоватое лицо человека, способного говорить лишь о деньгах и физиологических отправлениях, он вполне мог бы сойти за так называемого «красавчика».

Я думаю, что именно благодаря этому налёту вульгарности, просвечивающему в его облике, он так импонирует тётенькам на водных курортах. От Кэндзиро исходит некий грубоватый шарм, те самые флюиды, которые именуются «феромонами», правда, применительно к нему речь может идти скорее о «феромошках», потому что при всём при том внешность его производит жалковатое впечатление, как дорогая с виду вещица, на которой кое-где облупилась позолота. Существуют признанные певцы, до которых, даже если они совсем рядом, простому смертному не дотянуться. И существуют дешёвые исполнители, которых, если бы не глянец, старательно наведённый фотографом, можно запросто потрогать руками. Кэндзиро и Дэвид как раз из их числа. Да и я, наверное, тоже, хотя так не хочется в это верить. Мы часто подтруниваем над собой, мол, кто мы такие? – всего лишь стоиеновые певцы.

Ну и что в этом плохого? Посмотрите, какие симпатичные вещи стоят на полках в стоиеновых магазинах. И как блестят глаза у разглядывающих их «простых» покупателей. Куда ярче, чем у посетителей дорогих бутиков. Разве не так? Дешёвое, дорогое… На свете находится место и для того и для другого. Это говорю вам я, стоиеновая певица.

Простите мне мою трогательную хрупкость!

Фирма «Кинк рэкордз» представляет:

впервые на нашей сцене певчая птичка-невеличка уроженка Кюсю исполнительница энка

РИНКА КАДЗУКИ!

Я неподвижно стою перед занавесом и, стараясь унять сердцебиение, сосредоточенно вглядываюсь в изнанку бархатной материи. На уровне моих глаз виднеется нарисованная фломастером жирная точка. Наверняка эту метку оставил кто-то из артистов в попытке справиться с волнением.

Как тяжело вот так, изо всех сил, будто целясь из лука, всматриваться в висящий перед тобой глухой занавес! Всё мы – и я, и Кэндзиро, и фокусники, и танцовщицы, и исполнители шуточных номеров, сменяющие друг друга на этой сцене, должно быть, испытываем одно и то же чувство. А поскольку каждый из нас в свой черёд буравит глазами занавес, бархатная ткань в этом месте вытерлась и истончилась до того, что вот-вот станет просвечивать.

– Фирма «Кинкрэкордз» представляет! На сцене – Ринка Кадзуки! – зычным голосом объявляет конферансье Муди. Меня коробит от того, что он намеренно смазывает звук «к» в слове «Кинк». – Вместо приветствия она исполнит для вас «Молодецкую песенку из Кавати»! Ваши аплодисменты!!

Занавес поднимается. При виде сексуального разреза на моём Китайском платье сидящие в зале дедульки издают одобрительный возглас: «Хо-о!» Аудитория настроена в высшей степени благожелательно. Звучат вступительные аккорды. Теперь мне уже не убежать, не спрятаться. Выступление под заезженную, с примесью посторонних звуков фонограмму – это и есть моя жизнь. Самозваная певица по имени Ринка Кадзуки стоит перед почтенной публикой и, улыбаясь во весь рот, простирает руки к залу. Таким, как мы, промахов не прощают. У нас нет ни славы, ни популярности. Всё наше достояние – это желание хоть как-то себя проявить, да ещё долги.

Дырявое моё судёнышко идёт ко дну, но я цепляюсь за него, вверив ему свою жизнь и судьбу. Пусть вокруг бушуют волны, я ни за что его не покину. Теперь уже мы не в состоянии жить, как все порядочные люди. Такая жизнь не для нас. Поэтому мы и кочуем по городам и весям, как одержимые.

Эн-я, корасэ-но, доккойсэ!

Эй, взялись, вместе, дружно!

Ну, давай, давай!

Почему я пою эту народную песенку в сексуальном платье китайского покроя? Применительно к энка такой вопрос неуместен. Платье – это платье, а песня – это песня. Платье, песня, сценические движения… Каждый из этих элементов призван сыграть свою роль в борьбе за «высшую почётную награду». Только так и может выжить эстрадный певец.

Звучит музыкальный проигрыш, и я начинаю пританцовывать, отчаянно пытаясь удержаться на девятисантиметровых шпильках. При этом я так энергично раскачиваю головой, что из моей высокой причёски высыпаются шпильки и вместе с цветочными украшениями падают мне под ноги. Но я и тут не забываю широко улыбаться.

– Молодец, дочка! – доносится из зала.

Какой-то раздухарившийся старичок вскакивает с места и поднимается на сцену, вознамерившись танцевать вместе со мной. Из-за кулис мгновенно вылетает Муди и стаскивает его вниз.

Тем временем другой старичок, а за ним – ещё один, приплясывая и слегка пошатываясь, взбираются на сцену. Я пою, а они заглядывают мне в лицо, улыбаясь своими беззубыми ртами.

– Ч-чёрт! – цокая языком от досады, снова появляется Муди.

Я подаю ему знак глазами, чтобы он остановился. Мелодия, которую я исполняю, плясовая, и вполне естественно, что людям трудно усидеть на месте. А если все заводятся, мне от этого только приятно.

«Публика сегодня куда отзывчевее, чем обычно», – радостно отмечаю я про себя. Выступавшие передо мной Кэндзиро и Дэвид своим «ахха» разогрели аудиторию, так что я пришла на готовенькое. Лафа, да и только.

А ведь так бывает далеко не всегда.

Обычно в первые минуты после того, как поднимается занавес, я ощущаю исходящий от зрителей холодок. Среди сидящих в зале людей нет ни одного, кто пришёл бы сюда ради того, чтобы послушать никому не известную певицу по имени Ринка Кадзуки. Все эти люди оказались здесь совершенно случайно, как, впрочем, и я сама, случайная «звезда» сегодняшнего шоу. Тем не менее зрители собрались для того, чтобы послушать концерт и, стало быть, связывают со мной какие-то надежды. Но если, поймав на себе их взгляды, не поразишь их сразу же чем-нибудь этаким, то побороть равнодушие зрительного зала уже не удастся. И тогда останется лишь отрабатывать свой номер, наклеив на лицо широкую улыбку. Более жалкого положения для артиста не существует. В такие минуты с особой остротой ощущаешь собственную «третьесортность» и понимаешь, что нет на свете человека несчастнее тебя.

И всё же даже в подобной ситуации можно найти дорожку к сердцам зрителей, рассказав им про свою родину или подпустив какую-нибудь «сезонную» фразу: «Как красиво цветёт нынче сакура, не правда ли?» Когда после этого начинаешь петь, атмосфера в зале уже другая.

Представьте себе, что вы поставили на огонь кастрюлю с холодной водой и крупно нарезанными овощами. В какой-то момент вода закипает, начинает булькать, и овощи постепенно развариваются. Сейчас я наблюдаю со сцены похожую картину. Зал бурлит и напоминает горячее варево, и я одним поднятием руки, одним движением ноги способна повергнуть его в смех или экстаз.

На этом этапе зрители, естественно, стремятся отблагодарить исполнителя и несут ему так называемые «чаевые». Кто и когда завёл этот обычай, неизвестно, но подносить артистам денежные купюры полагается, зажав их между палочками для еды. От того, сколько денег мы получаем в виде таких вот чаевых, напрямую зависит уровень нашего благосостояния, ведь львиную долю от причитающегося артисту вознаграждения прикарманивает агентство. Рассчитывать на эти гонорары – пустое дело. Отработав два концерта в день, мы получаем всего-навсего восемнадцать тысяч иен. Смех, да и только! Без вычета комиссионных эта сумма составляет где-то от тридцати до пятидесяти тысяч. При том, что возможность выступить в концерте подворачивается от силы четыре-пять раз в месяц, прожить на такие деньги невозможно.

В прошлом месяце, например, мой «официальный» заработок составил всего девяносто тысяч, – агентство обычно перечисляет нам всю месячную сумму сразу. Неофициально же, в виде чаевых, я за пять концертов (десять выступлений) получила около ста пятидесяти тысяч иен. На эти деньги даже в Токио худо-бедно прожить можно.

Судя по количеству купюр, которые зрители суют мне в вырез платья и в сжимающую микрофон руку, сегодня мне опять светят приличные чаевые. В отличие от кабаре, на горячих источниках десятитысячных банкнотов артистам, как правило, не преподносят, но когда пожилые люди протягивают тебе замусоленные тысячеиеновые бумажки, сердце переполняется чувством благодарности. Эти деньги не хочется проедать. Я предпочитаю использовать их для обновления сценического гардероба или тратить на нотные записи и пластинки любимых певцов, у которых стараюсь учиться.

«Молодец, девонька, так держать! Приезжай к нам ещё!» – доносится из зала.

Занавес медленно опускается. Славный нынче получился супчик – горячий, густой, наваристый. Хочется плакать от счастья.

Вдобавок мне сегодня ещё и маслица перепало. Такая удача случается один раз из десяти. Когда на тебя вдруг сваливается с неба лакомый кусочек, все вокруг: и зрители, и Кэндзиро, и конферансье – кажутся замечательными людьми. Сегодня – как раз такой день. Потрясающе!

– Послушай, ты явно была в ударе. До вечера-то продержишься? Не слишком ли ты разошлась? – Кэндзиро с лоснящимся после бани лицом расхаживает по артистической уборной, вытирая голову полотенцем. Банный костюм весёленькой расцветки «в цветочек» и свободного, как для беременных, покроя совсем не вяжется с его смуглой кожей и мужественными чертами лица. Штаны специфического дизайна, рассчитанного на пожилых людей, родившихся ещё в эпоху Мэйдзи или Тайсё [6]6
  Соответствуют 1867–1912 гг. и 1912–1926 гг. по европейскому календарю.


[Закрыть], при его росте в сто восемьдесят сантиметров едва доходят ему до колен и выглядят на нём совершенно уморительно. Но он ничуть не смущается своим нелепым видом и держится с такой невозмутимостью, что хочется прыснуть. – Тут принесли обед. Может, подкрепишься?

На канцелярском столе стоят заказанные для артистов коробочки с бэнто [7]7
  Бэнто– упакованный в коробочку с несколькими отделениями завтрак (обед), который берут с собой из дома или покупают.


[Закрыть]. Бесплатная кормёжка и бесплатная баня – что может быть приятнее?

– Да, я жутко проголодалась. Прямо сейчас и приступлю.

Как была, в концертном платье, я усаживаюсь на стул и приступаю к трапезе; в качестве главного блюда фигурирует отбивная котлета. Как и повсюду в оздоровительных центрах, артистическая уборная выглядит весьма причудливо, сочетая в себе японские и европейские черты. Это – комната площадью примерно в восемнадцать квадратных метров, представляющая собой нечто среднее между офисом, столовкой в квартале, где селятся сезонные рабочие, и примерочной в отделе дамского белья. Зрительно помещение делится как бы на две части, – в одной из них пол покрыт ковролином, а в другой – традиционными соломенными матами – татами. На «ковролиновой» территории стоят металлические канцелярские столы, а также стенды с графиками и планами мероприятий. Время от времени туда заходят люди в галстуках и осуществляют какие-то свои служебные функции. А тем временем с соседней территории доносятся грубоватые возгласы актёров, которые, расположившись на подушках для сидения, играют на деньги в карты или ханафуда [8]8
  Ханафуда(букв. «Цветочные карты») – японская разновидность карточной игры. В колоде сорок восемь карт с изображением цветов, растений, птиц и животных, по традиции ассоциирующихся с каким-либо из двенадцати месяцев года. Каждой карте соответствует определённое количество очков: 1,5, 10 и 20. Выигрывает тот, кто набрал большее число очков.


[Закрыть]. В отгороженном занавеской закутке помещается женская гримёрная, она же – раздевалка; здесь имеется туалетный столик, украшенный изображениями Микки-Мауса, и электрический чайник. Для мужчин такое изящное помещение не предусмотрено, они переодеваются в общей комнате.

Отбивная котлета состоит в основном из панировки, под которой едва угадывается ломтик мяса толщиной с визитную карточку. «И где только они раздобыли нож, способный так тонко нарезать мясо?» – размышляю я. В это время, напустив на лицо привычное плаксивое выражение, ко мне подходит Дэвид и ни с того ни с сего отвешивает поклон.

– Посмотри, чё… чёрного ещё не видать?

В первый момент я даже растерялась, увидев перед собой его макушку. Впрочем, этот вопрос он задаёт без конца. Изображая из себя американца, Дэвид вынужден обесцвечивать свою чёрную шевелюру и вечно паникует, как бы отросшие у корней волосы его не выдали.

– Всё в порядке. Я же недавно тебя красила.

– Нет, ты правда уверена, что чёрного не видать? Оставаясь в той же позе, он озабоченно тычет пальцем в свою макушку. На него невозможно смотреть без сочувствия. Прежде с подобными вопросами он обращался к своему напарнику, но однажды тот в сердцах врезал ему, дескать, надоел, отстань, и теперь Дэвид в качестве эксперта избрал меня.

– Ну, если так, то хорошо.

В этот миг Кэндзиро, который сидел перед телевизором, потягивая кофейный напиток, поднялся с места и, гневно сверкнув глазами, направился к нам.

«Берегись!» – подумала я, но было уже поздно. Послышался глухой удар, и бедняга Дэвид рухнул на колени. Пинок Кэндзиро угодил ему как раз в бок.

– Сколько раз я тебе повторял: не приставай! Но ты знай долдонишь своё. Человек обедает, зачем же трясти у него перед носом своей вонючей башкой? Дурак! Козёл! Кретин!

Ну зачем же так? Я взяла Дэвида за руку, пытаясь помочь ему подняться, но он замотал головой и, высвободив руку, робко, украдкой посмотрел на Кэндзиро.

А тот разлёгся на циновке перед телевизором и, приложившись к пакетику с напитком, бросил в нашу сторону суровый взгляд, после чего презрительно фыркнул и продолжил просмотр телевизионной программы.

– Ринка, может, сходишь искупаешься? До вечернего выхода ещё полно времени.

Голос Кэндзиро, лежавшего спиной ко мне, прозвучал спокойно и миролюбиво, не то что минуту назад. Я решила, не теряя времени, последовать его совету.

Устраиваемые в оздоровительных центрах шоу, как правило, состоят из двух частей. Дневное шоу начинается в два часа, а вечернее – в восемь. Когда, как сегодня, в концерте участвуют два коллектива или исполнителя, каждому из них для выступления отводится по тридцать минут. В случае же сольного концерта певец обязан развлекать публику целый час, уделив при этом определённое время пению дуэтом с кем-нибудь из зрителей. Это – довольно утомительное занятие, напоминающее забег на длинную дистанцию. Но сегодня я не единственная участница программы и поэтому не испытываю обычной усталости.

– Ну что ж, объявляю банный час.

Я облачаюсь в банный комплект. Артисты пользуются баней бесплатно, поэтому купание служит для нас развлечением в перерыве между дневным и вечерним выступлениями.

– Ну, я пошла. Кэн-тян, смотри, не обижай Дэвида. Его надо пожалеть. Живя в Японии под видом американца, он постоянно трясётся, как бы его обман не вскрылся. Ты должен его понять.

– Ещё чего! – презрительно хмыкнув, Кэндзиро лениво перевернулся на другой бок. – Вечно ты его жалеешь. Такого придурка ещё поискать надо. Переживать из-за него – пустая трата нервов. Ясно?

Я не нашлась, что на это ответить, и обиженно опустила глаза. Потом тихонько сказала: «Да» – и, кивнув, направилась в баню. Уже спускаясь по лестнице, я услышала летящий мне вдогонку голос Кэндзиро:

– А ты неплохо смотришься в этой банной хреновине. Ха-ха-ха-ха-ха.

Из игрового зала, кафетерия, закусочной, сувенирных магазинчиков, заполнивших просторное здание центра, несётся призывная музыка. Повсюду снуют наслаждающиеся праздностью люди. Глядя со сцены в зрительный зал, можно подумать, что здесь отдыхают в основном люди среднего и пожилого возраста, но теперь я вижу, что это не так, – на глаза мне попадаются и дети, и мужчины и женщины в возрасте от двадцати до тридцати лет. И вся эта разношёрстная публика съехалась сюда ради того, чтобы приобщиться к благам недорогого отдыха. Входная плата составляет всего тысячу восемьсот пятьдесят иен.

В громадном купальном отделении к услугам посетителей свыше десяти разновидностей ванн – лечебные, радоновая, кипарисовая, всех и не перечислишь. Кроме того, имеются сауна и кабинет акасури [9]9
  Акасури– заимствованная из Кореи и в последние годы получившая широкое распространение в японских банях косметическая процедура, целью которой служит очищение и омоложение кожи. Подробнее об этом см. в главе «Гараж и фурисодэ».


[Закрыть]. Кажется, здесь можно провести целую вечность, но я на собственном опыте убедилась, что это – большое заблуждение. Однажды, переусердствовав по части сидения в горячей воде, я заработала тепловой удар и грохнулась в обморок. В результате вечернее выступление пришлось отменить, и я была вынуждена уплатить неустойку. Так что теперь я знаю: всё хорошо в меру.

– Глядите, это она!

– Да, действительно.

– Какая симпатичная!

Ну почему на меня обращают внимание именно тогда, когда я, раздевшись, чищу зубы или мою голову? Имейте же совесть, граждане!

– Спасибо вам за выступление.

– Нам ужасно понравилось, честное слово.

Сквозь густой пар, поднимающийся над бассейном с горячей водой, я различаю улыбки на лицах женщин, годящихся мне в матери. Здесь никто не стыдится своей наготы. Женщины, сидящие в одном бассейне со мной, вызывают у меня какое-то родственное чувство, словно мы члены одной семьи.

– Непохоже, что вам двадцать четыре года.

– Вы выглядите моложе.

В первый момент я вздрогнула от ужаса: хотя мой «сценический возраст» – двадцать четыре года, в действительности мне на десять лет больше. Но после второй реплики у меня отлегло от сердца: к счастью, обман мой не раскрыт.

– А кто вы по гороскопу?

Час от часу не легче! Я забыла посмотреть, под каким знаком родилась «двадцатичетырехлетняя» Ринка Кадзуки!

– Гм… – протянула я и стала судорожно соображать, как бы отшутиться. Пауза явно затягивалась. – Киска, – наконец нашлась я. – Мя-яу!

Женщины громко рассмеялись.

– Скажите, – спросила одна из них, – как называется песня, которую вы исполняли, кажется, третьим номером?

– Да-да, – поддержала её другая, – я тоже хотела об этом спросить.

– Так, дайте подумать. Наверное, «Белая нить водопада». Или нет, «Зимний плач в Митиноку».

– А вы не могли бы напеть? Хотя бы самое начало.

Завыванию вьюги вторя,

плывёт паровозный гудок…

– Точно! Это та самая мелодия!

– Тогда это «Зимний плач в Митиноку».

– Вот оно что? Хорошая песня. Интересно, а в караоке она есть?

– Конечно, есть. Это – один из последних хитов.

– Надо будет обязательно её заказать. Может, споёте ещё немного?

– Что вы такое говорите, Кэйко-сан! Неловко обращаться к профессиональной певице с такой просьбой.

– Да, конечно. Вы уж меня извините. Певицы, они поют за деньги. Это мы платим, чтобы попеть. А они получают деньги за то, что поют.

Старушки весело захихикали.

Никогда ещё я так не проклинала свою построенную на лжи и обмане биографию. Кто я, собственно говоря, такая? Незваная гостья, попавшая сюда по блату и расхаживающая в маске профессиональной певицы. И, между прочим, получающая за это деньги. Среди тех, от кого я эти деньги получаю, есть и старики. Они несут мне тысячеиеновые бумажки, отрывая их от своих скромных пенсий. А у меня-то есть за душой что-нибудь, чем я могла бы им отплатить? Моя певческая карьера ещё только началась, а на руках у меня уже столько неоплаченных счетов. Страшно подумать, какая кара ждёт меня за это.