Текст книги "Стоиеновая певичка, или райский ангел"

Автор книги: Наоми Суэнага

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Между прочим, такие выражения, как «искатель руки», давно уже вышли из употребления. А что это за «Колыбельная», про которую вы упомянули?

– Эх, молодёжь, ничего-то вы не знаете.

– Не такая уж я и молодёжь…

Благодаря Муди я получила возможность уехать домой пораньше, но у запасного выхода меня поджидали слушатели, устроившие мне на концерте бурную овацию.

– Смотри, это она!

– Точно!

– Ну что же ты, доставай фотоаппарат! Быстрее, быстрее! Сколько можно чикаться?!

Я и глазом моргнуть не успела, как десятка полтора немолодых мужчин и женщин окружили меня и стали наперебой пожимать мне руку, просить автограф, требовать, чтобы я сфотографировалась с ними на память. Мне даже стало неловко.

– Ринка Кадзуки! Я ни в жизнь не забуду этого имени!

– Вот, возьми, девонька. Это тебе.

Меня завалили подарками: кто-то вручил мне пакетик лечебного чая, кто-то – пирожки с полынью, кто-то – жидкое мыло для душа с алоэ, кто-то – набор полотенец. Все эти немудрёные сувениры были приобретены ими для себя в здешних киосках, но всё равно я чувствовала себя на седьмом небе от счастья. За два года, что я езжу по стране с концертами, такое случилось впервые.

Всё было бы прекрасно, если бы не одно обстоятельство: задержанная своими поклонниками, я не успела на последнюю электричку и лишилась какой бы то ни было надежды покинуть станцию Ми-нами-Урава на линии Мусасино.

На этом участке перегоны ужасно длинные, не то что в центральной части города, и если легкомысленно сесть в такси, можно наколоться на кругленькую сумму. Однажды ради экономии времени я решила таким вот способом проехать пару станций, и это удовольствие обошлось мне тысяч в шесть. По незнанию тут можно основательно подзалететь.

Попрошу Дайки приехать за мной.

Я набрала наш домашний номер. Дайки оказался на месте, но, как и следовало ожидать, он был не в духе, как всегда в дни моих выступлений. Более того…

– Ненормальная! Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени? Я уже спал, мне завтра в пять утра вставать на работу! Добирайся сама!

Получив такой ртлуп, я жутко разозлилась. Ну, сейчас я ему задам!

Послушай! Молоденькая девушка, одна, среди ночи, бродит по станции. А если кто-нибудь её обидит? Приезжай за мной немедленно!

– Ничего! Сейчас ещё только начало первого. Тоже мне, «молоденькая девушка»! Вспомни, сколько тебе лет! Или у тебя совсем память отшибло, как в песенке про забывчивую канарейку? Оставь свои наезды, старушенция!

– Сам ты старый хрыч! Между прочим, с недавних пор мой сценический возраст – двадцать два года! Так что за кулисами я год от года только молодею!

– Хватит заливать! Я и так уже сыт по горло твоей закулисной жизнью. Пора уже возвращаться на честный путь. Езжай домой, шалава!

На этом наш разговор закончился. Мне ничего не оставалось, как сесть в такси, но денег у меня в кошельке было всего ничего. Между тем на стоянке перед зданием вокзала уже выстроилась длинная очередь из опоздавших на последнюю электричку. Подумав, я решила, что единственный шанс выбраться отсюда – это подсесть к кому-нибудь из пассажиров.

– Простите, – обратилась я к стоящим впереди, – мне нужно в Хигаси-Кавагути. Может быть, кому-то из вас со мной по пути?

Говорят, в Южной Корее искать себе попутчиков для поездки на такси – обычное дело, но у нас, в Японии, это всё ещё считается чем-то зазорным. Однако на сей раз я решила пренебречь условностями и опросила каждого из стоявших впереди меня. В результате двое мужчин и одна женщина выразили готовность принять меня в свою компанию. К счастью, они стояли в начале очереди, и я довольно скоро села в машину, окинув победным взглядом оставшихся на стоянке сограждан.

– Надо же, первый раз еду с попутчиками, – смущённо произнёс с заднего сидения молодой человек лет двадцати пяти, по виду, служащий какой-то компании.

– Да? Вы тоже? – с улыбкой откликнулся его сосед, солидный господин средних лет с проседью в волосах. – Если подумать, это выгодное дело, поездка на такси окажется для нас не такой разорительной.

– Действительно, какое-то странное чувство, – хихикнув, заметила сидевшая рядом с водителем полненькая девушка лет двадцати с чуть скошенным разрезом глаз и типичной внешностью конторской служащей. – Я выйду в Хигаси-Урава, а вы?

Поскольку, задавая свой вопрос, она взглянула в мою сторону, я сразу же ответила:

– Мне до Хигаси-Кавагути.

– А мне до Такэнодзука, – сообщил молодой человек. – Одному было бы дороговато, а так удастся сэкономить.

– Мне дальше всех, – сказал господин средних лет. – Я сойду в Ниси-Араи.

– Интересно, во что нам обойдётся эта поездка?

– Думаю, выйдет тысячи по две с носа, может быть, чуть больше. Надо спросить у водителя. Как вы считаете, любезный?

Таксист не ответил. Должно быть, ему был неприятен разговор о том, как дороги его услуги. Господин средних лет несколько раз повторил свой вопрос, но тот по-прежнему не реагировал, только включил радио погромче.

Упорство, с каким его игнорировали, повергло пассажира в шок, и хотя он ничего не сказал, было видно, что он в полной растерянности. Я невольно усмехнулась про себя. Длительный опыт общения с оркестрантами в кабаре настолько меня закалил, что болезненная реакция моего попутчика показалась мне скорее неожиданной. Я с некоторой даже ностальгией вспомнила те времена, когда только начинала свой путь в шоу-бизнесе.

В салоне повисло неловкое молчание. И тут, как видно, желая разрядить атмосферу, заговорил молодой служащий. Он рассказал, что работает сотрудником отдела сбыта в одной из компаний по производству продуктов питания и сегодня допоздна задержался на службе. Казалось бы, ничего особенного в его словах не было, но сам по себе бодрый тон этого рассказа поднял всем настроение. Молодой человек спросил своего соседа, чем тот занимается.

– Моя работа связана с электричеством, – ответил господин средних лет.

– Электричество – это довольно широкое понятие, – отреагировал молодой служащий. – А в какой именно сфере вы заняты?

Тут началось нечто вроде викторины, – все принялись угадывать профессию его соседа. Не дождавшись правильного ответа, тот дал его сам:

– Мы устанавливаем осветительную технику в магазинах круглосуточного обслуживания. Впрочем, о нашей работе мало кто знает.

Вот оно что? Да, действительно. Кто бы мог подумать?

В приятной беседе время текло незаметно.

– Но что это мы всё обо мне и обо мне, – спохватился «электрик». – Мы ещё не спросили, чем занимается наша юная попутчица, – сказал он, вовлекая в разговор «конторскую служащую», которая сидела на переднем сидении рядом со мной, держа на коленях портфель. Начался новый раунд викторины.

У меня тревожно забилось сердце. Следующая очередь – моя.

Как мне лучше ответить? Скажу, что я певица. Все, конечно же, удивятся и обрадуются. «Правда, у меня пока что нет собственного диска, – скромно замечу я. – Где я выступаю? Преимущественно в оздоровительных центрах». «Вот как? – воскликнет кто-то из моих попутчиков. – Что ж, теперь мы, все трое, просто обязаны побывать на вашем концерте». «Отличная идея!» – согласится другой…

Увлёкшись этой воображаемой беседой, я не расслышала ответа моей соседки. Тесный салон такси сотрясался от дружного смеха и оживлённых голосов обоих мужчин.

Сейчас моя очередь, – приготовилась я.

Но тут наступила напряжённая пауза. Трое моих попутчиков умолкли, даже не взглянув в мою сторону. Потом разговор неожиданно возобновился, перейдя на тему футбола и сумо. Как будто переключили канал телевизора. Один к одному.

«Почему же они не спрашивают, чем я занимаюсь?» – в растерянности думала я.

Я совершенно оторопела. Совсем как господин средних лет, когда таксист не счёл нужным ему ответить. Почему? Нет, в самом деле, почему?

Мы подъехали к Хигаси-Урава. «Ну что ж, всего вам доброго», – сказала «конторская служащая», высаживаясь из машины. Меня она тоже удостоила коротким взглядом. Перед тем, как выйти, она достала из кошелька две тысячи, но мужчины замахали на неё руками:

– Достаточно одной тысячи.

– Как же так? Мне неудобно…

– Всё в порядке. Как можно грабить незамужнюю женщину?

Под звуки добродушного смеха такси тронулось с места.

Как только наша попутчица вышла, в машине вновь повисло напряжённое молчание. Видимо, разговаривать между собой, игнорируя меня, мужчинам было неловко, а как сделать, чтобы я тоже включилась в беседу, они не знали.

Может быть, просто не могли найти подходящую тему? Я же чувствовала себя слишком уязвлённой, чтобы проявлять инициативу.

До сих пор мне всегда казалось, что я такая же, как все. Ан нет, оказывается, между мной и всеми остальными существует огромное различие. Но в чём?

Лет в двадцать его ещё не было. Хотя вид я имела довольно-таки разбитной, люди с добродушным любопытством спрашивали меня: «Должно быть, вы работаете в сфере досуга?» Однако с течением времени я стала замечать, что любопытство это проходит.

И вот теперь люди уже не задают мне никаких вопросов. Почему? Я этого не понимаю. И, наверное, до самой смерти не пойму.

Может быть, дело в одежде и косметике? Может быть, они не такие, как у всех? Я посмотрела на своё отражение в оконном стекле. Разлитая снаружи мгла превратила его в зеркало, из которого на меня глядело моё бледное, как луна, лицо. На мне брючный костюм из ткани под леопарда и шляпка такой же расцветки. Возможно, всё это выглядит немного броско, но таких вещей полно в магазинах повсюду. Я купила этот наряд средь бела дня в универмаге «Маруи».

Впрочем, на первых порах мистер Уайлд тоже довольно бурно реагировал на мою экстравагантность. Когда, возвращаясь после концерта, я бросалась ему на шею, он сурово приказывал мне сперва смыть с лица «эту гадость»: «Ты же не в Кабуки работаешь, в самом деле! Тоже мне, Тибитама [37]37
  Тибитама(Малыш Тамасабуро) – сценическое прозвище, присвоенное трём юным артистам, исполнявшим женские роли в стиле Кабуки в труппе популярного театра «Вакаба».


[Закрыть]!»

На сцене особое освещение, к тому же зрители смотрят на исполнителя издалека, поэтому без грима его лицо кажется невыразительным. Поневоле приходится накладывать косметику, подводить брови, красить веки, мазать губы. В противном случае ты попросту не сможешь создать на эстраде яркий, запоминающийся образ.

Вняв пожеланию Уайлда, я стала после каждого выступления снимать косметику. Но, видимо, грим имеет свойство проникать под кожу, и, сколько его ни стирай, он оставляет на лице свой след.

В любой электричке, в любой толпе, везде и повсюду я сразу же узнаю людей одной со мной профессии. По привычному к гриму лицу. По особой повадке. Хотя они и живут среди обычных людей.

Изо дня в день отчаянно малюя в гримерке своё лицо, я, должно быть, сама того не замечая, привнесла в свой облик некую излишнюю характерность. Поэтому обычные люди так на меня и реагируют. Ну и что? Я же артистка! Мне нужен глянец! Чтобы выглядеть, как Юмэкава или Симако Садо на своих афишах.

Пробиваясь сквозь ночной мрак, такси наконец подъехало к станции Хигаси-Кавагути. Мои попутчики так и не нашли подходящей темы для разговора и всё это время уныло молчали. Но стоило мне сказать, что я приехала, как они сразу оживились, словно наступил долгожданный обеденный перерыв.

Как только я сойду, они наверняка расправят крылышки и тут же примутся оживлённо о чём-нибудь болтать.

Я почувствовала себя обманутой. Идея совместной поездки принадлежала мне. Казалось бы, я заслужила благодарности, а взамен получила пощёчину. Меня буквально трясло от злости.

Такси остановилось перед станцией. Цокая каблучками, я направилась к багажнику и, поднатужившись, вытащила из него свою «громыхалку», после чего со всего размаху захлопнула дверцу салона. Я не стану платить за свою поездку!

– У меня нет денег. Прошу извинить.

Мужчины, не решаясь поднять на меня глаза, напряжённо молчали. «Так вам и надо!» – подумала я и пошла прочь, везя за собой «громыхалку».

В этот миг, высунувшись из окошка, водитель крикнул мне вдогонку:

– Желаю удачи!

Эти сердечные слова, так неожиданно прозвучавшие, заставили меня остановиться. Я оглянулась. Водитель улыбнулся мне во весь свой щербатый рот.

– Вы ведь певица, верно?

Не знаю почему, но таксисты всегда точно угадывают мою профессию.

Может быть, по привычному к гриму лицу? Или по скрипу колёсиков моего чемодана?

Действие девятое
ЗАУПОКОЙНАЯ ПЕСНЯ В ЧЕСТЬ НОВОРОЖДЁННОЙ

C приходом декабря на улицах всё чаще можно встретить женщин в кимоно. А в январе и подавно, ведь тут и Новый год, и День совершеннолетия [38]38
  Отмечается 15 января. В этот день проходят праздничные церемонии в честь молодых людей, достигших двадцатилетнего возраста и получивших статус полноправных членов общества.


[Закрыть], одним словом, целая вереница праздников, которые принято отмечать в национальной одежде. Естественно, люди привыкают к этому зрелищу, и поэтому нам, артисткам, приходится проявлять особую фантазию по части своего сценического гардероба. Как бы найти что-нибудь оригинальное, отличное от того, что можно увидеть на первой встречной? Задавшись этой целью, я обследовала несколько магазинов, специализирующихся на продаже кимоно, но всё, что я там увидела, выглядело вполне заурядно. А не купить ли мне какой-нибудь наряд в европейском духе? – подумала я и отправилась в Угуисудани, где рядом с танцзалом имеется лавочка, торгующая бальными платьями, но цены там так кусались, что я ушла ни с чем. Убедившись, что в подобных случаях рассчитывать на постороннюю помощь не приходится, я решила посмотреть ткани в своём любимом магазине «Окадая» в Синдзюку, где продаются всевозможные товары для рукоделия. Этот магазин занимает целое здание в шесть этажей, каждый из которых завален всякой интересной всячиной. Здесь можно найти всё, что душе угодно: парчу и ткань, расшитую стеклярусом, различные отделки и украшения, парики и шиньоны, боа из перьев, театральную косметику и так далее: Приходя сюда, я часто встречаю представителей нашего бродячего племени – фокусников и стриптизёрш, которые пополняют здесь свой реквизит.

Так-так, недурно… По мере того как я разглядываю выставленные на стенде ткани, во мне закипает фантазия. Останавливаю свой выбор на чёрной кружевной ткани и, купив сразу несколько метров, возвращаюсь домой.

Послезавтра мне предстоит выступать в кабаре в Тибе. Примусь за работу прямо сейчас и смастерю себе шикарное, стильное фурисодэ. Как ни странно, шить кимоно довольно просто: все линии в нём прямые, достаточно стачать несколько полотен – и готово. Мы обучались этому в старших классах на занятиях по домоводству. У нас даже устраивались соревнования – кто быстрее сошьёт кимоно, причём некоторые девочки умудрялись уложиться всего в тридцать минут.

Хорошо бы успеть до вечера раскроить ткань и всё сметать. В шесть часов Дайки придёт с работы. Если он застанет меня за шитьём туалета, предназначенного для сцены, мне несдобровать. У него сразу же испортится настроение.

Тяжёлые, тускло поблёскивающие ножницы скользят по чёрной как смоль ткани, разрезая её вдоль и поперёк. Как будто это свинцовый чёлн, одиноко и неприкаянно бороздящий волны моря, в которое вылили много-много туши. В фурисодэ из этого изысканного французского кружева я буду выглядеть ослепительно. Если посадить его на бежевую подкладку, получится очень пикантно, – все подумают, что сквозь материю просвечивает моё тело. Рукава я оставлю без подкладки, пусть в свете рампы виднеются мои голые руки. Только перед выходом на сцену надо положить в рукава по нескольку десятииеновых монет, иначе они не будут держать форму, ведь это кружево, а не привычный тяжёлый шёлк, и мой наряд будет производить дешёвое впечатление. Такие мелочи необходимо учитывать, поскольку язык жестов играет в энка важную роль.

Пояс я повяжу золотой. А шнур и лента, поддерживающая бант, будут зелёными с золотой нитью. Волосы уложу в высокую причёску и вместо декоративной шпильки воткну в неё павлинье перо. Ни клипсов, ни, уж тем более, туфель на каблуках я надевать не стану, – это было бы полной безвкусицей. Традиционные белые таби и дзори [39]39
  Дзори– сандалии из кожи, материи или винила, удерживающиеся на ногах при помощи ремешков, продеваемых между большим и средним пальцами. Их носят с традиционными японскими носками – таби.


[Закрыть]. Это только подчеркнёт необычность моего туалета. Итак, решено.

В прихожей послышался какой-то шум. Я взглянула на часы: был уже седьмой час. Это вернулся Уайлд! Я стала торопливо, словно уборщица – мусор, запихивать своё шитьё в бумажный пакет.

– Привет, Дайки! Ты… Ты, наверно, устал?

Какое счастье – он улыбнулся!

– Да нет, не особенно. Сегодня был лёгкий день – мы подчищали хвосты. Но я жутко голоден.

– Что значит «подчищали хвосты»?

– Исправляли последние мелкие недоделки. Это у нас такой профессиональный жаргон.

Вот оно что? Хорошее выражение. Я бы тоже хотела его употреблять, да только в мире шоу-бизнеса такого понятия не существует. Какая уж там подчистка хвостов, если каждый раз, покидая сцену, мы разрушаем только что возведённое здание?

Однако на следующий день, оставшись одна, я пробормотала себе под нос:

– Так, сегодня будем подчищать хвосты. Вытащим намётку, прогладим швы и сделаем примерку.

Наряд мой готов, и сегодня я обновлю его на концерте в кабаре «Пиф-паф» в Тибе. Гвоздём программы будет «Презентация новой песни Хироси Юмэкавы», а мне предстоит выступить в самом начале, в порядке дружеской поддержки.

– Итак, дорогие гости, начинаем наше «Золотое шоу»! Позвольте представить вам исполнительницу энка, очаровательную птичку-невеличку! На сцене Ринка Кадзуки! Встречайте!

Не успел конферансье объявить мой выход, как из зала послышалось одобрительное гиканье.

Сквозь кружевную ткань чёрного фурисодэ просвечивают не только мои руки, но и ноги. Подкладка едва доходит мне до коленей, по принципу мини-юбки, а поскольку она телесного цвета, издалека, очевидно, создаётся впечатление, что под одеждой у меня ничего нет.

Вообще-то я специально не стремилась к такому эффекту, но бурная реакция зала подстёгивает осветителей и акустиков, и они стараются изо всех сил. Что ж, тем лучше! Хостессы с жаром обсуждают мой наряд: «Какая прелесть! До чего элегантная вещь! Интересно, что это за фирма?»

Корабль уплывает всё дальше,

скрываясь в дождливом мареве.

Я гляжу и гляжу ему вслед,

но слёзы застят мне взор…

По ходу песни я вдруг замечаю, что возле кулисы столпилось несколько десятков мужчин. Что бы это значило? Невероятно. Я просто оторопела.

– Давай, жми, красотка! – подзадоривают они меня.

Физиономии у них совершенно разбойничьи. В руках у каждого деревянные палочки для еды. Они собираются поднести мне чаевые, но пока что осматривают меня с головы до ног. Эти молодцы нарочно подошли поближе, чтобы разглядеть, есть ли у меня что-нибудь под кимоно, молода ли я и симпатичная ли у меня мордашка.

– Благодарю вас, – говорю я и принимаю чаевые.

Кто-то протягивает мне тысячеиеновую купюру, кто-то, непонятно почему, – билеты в тотализатор. А один из молодцов подаёт мне стоиеновую монету, ловко зажав её между палочками. В начале и в конце каждой песни он поднимается со своего места и идёт к сцене с очередным подношением. Видимо, решил растянуть удовольствие и вручить мне свою тысячу не сразу, а в десять приёмов.

Каждый раз, когда я начинаю говорить что-то в микрофон, зал оглашается пронзительными выкриками «разбойников».

Они не слушают меня. Просто им весело оттого; что на сцене стоит «клёвая фифочка».

В них чувствуется что-то дикое, звериное. Я даже немного струхнула. Городок Сакаэ в префектуре Тиба пользуется дурной славой. В гримерке и в коридоре кабаре висят плакаты довольно странного содержания:

«Считается, что эти средства способствуют похудению, однако филопон, марихуана и ЛСД наносят вред здоровью. Просим воздержаться от их употребления».

Получив гору чаевых и удалившись в гримерку, я вдруг с тревогой подумала о Юмэкаве. Ему предстоит петь основную часть программы, но публика настолько завелась, что вряд ли захочет видеть на сцене мужчину. «Разбойники» явно не станут молчать. Положение опасное. Что же делать?

Возможно, теперь уже поздно что-либо предпринимать. Наскоро переодевшись, я помчалась к кулисе. Увы, мои опасения оправдались: Юмэкава в белом костюме исполнял свой знаменитый хит, а на его голову со всех сторон сыпались злобные выкрики, объедки жареной курицы и клочки бумаги.

– Хватит выпендриваться! – улюлюкали из зала. – Эй, придурок, кончай драть козла!

– Юмэкава-сан! – воскликнула я, изнемогая от жалости и сочувствия. Но что я могла поделать? Оставалось лишь молча ждать, что будет дальше.

– Ну ты, пень стоеросовый! Под твои рулады сакэ в глотку не идёт!

– Вали отсюда!

– Послушай, парень! Ишь, какие телеса нагулял! Тебе бы на стройке повкалывать! На стройке, понял?!

О, этот блюз оледеневшего сердца…

О-о-о-о-о, этот блюз!

Несмотря на летящие из зала проклятия, Юмэкава мужественно допел свой блюз до конца. Он пел с полной отдачей, не допуская ни малейшей халтуры. Его лицо, как всегда, пылало страстью, словно у медиума на спиритическом сеансе, а голос переворачивал душу и клокотал подобно бьющему из земли горячему ключу.

– Браво! – закричала я, дрожа от волнения. – Браво, Юмэкава-сан!

Юмэкава взглянул в сторону кулисы и, узнав меня в повседневном платье, радостно улыбнулся.

– А теперь, дорогие друзья, переходим к следующему номеру нашей программы! – с сияющим лицом объявил вышедший на сцену официант, он же – конферансье, пытаясь остановить гневные выкрики из публики. – На сцене – знойный покоритель дюн Хироси Юмэкава с его новой песней, которая в марте будущего года появится в виде пластинки!

Как всегда в подобных случаях, по залу рассыпались интригующие звуки барабанной дроби: дзу-то-то-то-то…Под действием этого искусственно нагнетаемого напряжения «разбойники», немного поворчав, угомонились.

– Итак, для вас звучит песня «Румба для двоих» в исполнении Хироси и Мико! Ваши аплодисменты!

Под задорные звуки румбы на сцену снова выскочил Юмэкава, а с противоположной стороны, улыбаясь во весь рот, вышла Мико, его партнёрша.

Да ведь это Кахо!

Я в полном ошеломлении уставилась на неё.

– Хай, Мико! – приветствовал её Юмэкава.

– Хей, Хироси! – отозвалась Кахо Дзёдзима, точнее, мерзкая Хрюшка.

Что всё это значит?!

Давай станцуем румбу,

раз, два, раз, два – румбу!

(Он:) Только с тобой, моя прелесть,

(Она:) только с тобой, моя радость,

я хочу танцевать эту румбу,

эту ру-ру-ру-румбу!

Одетая под стать Юмэкаве в белое платье с оборочками, Хрюшка пытается изобразить из себя милую скромную барышню. Ей это совершенно не идёт.

А песня… Кажется, это та самая «Румба», о которой после занятий у Тэруо-сэнсэя заговорил со мной Юмэкава, предлагая исполнить её вместе с ним. Она должна была превратить меня из Золушки в принцессу.

– Спасибо, Мико, – произнёс Юмэкава в микрофон. – Моя партнёрша была выбрана по итогам прослушивания из огромного числа претенденток, приехавших со всех концов страны. Прошу ещё раз поддержать её аплодисментами.

Послышалось несколько недружных хлопков. «Разбойники» вели себя относительно смирно, как видно, на радостях от того, что на сцене появилась очередная «фифочка».

– Благодарю вас. Я хотела бы и впредь рассчитывать на вашу поддержку, – проговорила Хрюшка неприятным деланым голосом, звуки которого заставили меня внутренне съёжиться. В какие бы оборочки Кахо ни нарядилась, она останется всё той же толстокожей и наглой девицей. До чего же отвратное существо!

И всё же хорошо, подумала я, что она, по крайней мере, образумилась и решила двигаться в своей певческой карьере честным путём. А вот я, наверное, зря отвергла предложение Юмэкавы. Мне стало обидно, но совсем чуть-чуть, самую малость, как будто я упустила возможность выиграть приз в виде фирменного шейного платка.

За спиной у меня конферансье переговаривался с официантом.

– Если сейчас Юмэкава-сан снова появится на сцене один, публика поднимет бучу.

– Да. Видимо, единственный выход – просить Мико-сан, чтобы она взяла на себя второе отделение.

Оркестр заиграл мелодию знаменитого шлягера Юдзиро Исихары «Ночной туман, благодарю тебя». Судя по всему, его должен был исполнять Юмэкава, но из опасения, что беднягу зашикают, решили ограничиться инструментальным вариантом. Музыканты, у которых появилась возможность показать, на что они способны, завелись на всю катушку. Саксофон буквально зашёлся в экстазе. В интродукции это самая потрясающая часть. «Разбойники» снова оживились и принялись неумело подпевать оркестру, как в караоке.

В кулисе с противоположной стороны сцены я увидела Кахо; кивнув, она куда-то побежала. Должно быть, готовиться к выступлению.

– Я исполню для вас песню под названием «Однодневка», – объявила Хрюшка, выйдя на сцену. – Вообще-то однодневка – это я, поскольку живу одним днём, вернее, перебиваюсь со дня на день… Но однодневками называют ещё и цикад. Так вот, эта песенка повествует о короткой, как век цикады, поре расцвета женской молодости и красоты. Сердце женщины неудержимо стремится навстречу любви лишь для того, чтобы сгореть в её пламени…

Слушая Кахо, я не верила своим ушам. Как же так? Ведь это – те самые фразы, которыми я обычно предваряю эту песню. Мерзавка полностью воспроизвела мой текст, слово в слово! Неужели она тайком записала мой концерт на плёнку и выучила наизусть? Мне стало не по себе.

Раздались первые вступительные аккорды. В изначальном варианте здесь мелодию ведут заунывные голоса скрипок, но вместо них звучит соло на фортепиано. Ритм напряжённый, тревожный, как будто сейчас всё рухнет. Постойте…

Да ведь это же моя аранжировка!

Никакого сомнения быть не могло. У неё в руках оказалась копия моих нотных записей. Но каким образом? Помнится, она пыталась выклянчить их у меня, но я пресекла её поползновения.

От волнения у меня задрожали руки. В эту минуту я поймала на себе смущённо-виноватый взгляд альт-саксофониста. Этот тип был клиентом Кахо, когда она работала «банщицей», да и вообще у него репутация законченного негодяя: говорят, пристраивая певцов в разные эстрадные агентства, он дерёт с них три шкуры за свои услуги. В прошлом месяце я выступала в одном клубе, где он замещал кого-то из оркестрантов. Моя программа включала в себя «Молодецкую песенку из Кавати», «Однодневку», «Город, где море шумит» и «Пылает любовь, как осенние листья». Я взяла из каждой песни по куплету и составила из них нечто вроде попурри. Сегодняшнее выступление Кахо целиком слизано с той моей программы.

Вполне возможно, что в перерыве этот прохиндей сбегал в магазин поблизости и снял копию, а потом загнал её Кахо. И не только ей, но и ещё нескольким певицам. Вот паразит!

Концертные программы и аранжировки Ринки Кадзуки пользуются неплохой репутацией в нашей среде. На своих шоу я частенько вижу слушательниц (хотя они и не относятся к числу моих знакомых, с первого взгляда ясно, что это исполнительницы энка), которые по ходу моего выступления делают в блокнотах какие-то записи. Если я и вправе чем-то гордиться, так это своим репертуаром. Да и вообще разве я могла бы разъезжать по стране с. концертами, не будь в моём репертуаре тридцати песен, которые специально для меня, причём бесплатно, аранжировал г-н Иватани?

И вот сегодня эти драгоценные для меня песни звучат со сцены, на которой меня нет. Какая чудовищная несправедливость! Кахо Дзёдзима… Я ничуть не удивлюсь, если её постигнет наказание свыше. Бог музыки, прошу тебя, лиши её способности петь!

Губы Кахо, дряблые, как треска с просроченной датой хранения, противно кривятся, исторгая созданные для одной меня звуки. Её белое платье сверкает в свете софитов, окрашиваясь то в красный, то в синий цвет. Кружащаяся по сцене Кахо… Её смеющиеся губы… Саксофонист, стоя аккомпанирующий ей на рояле…

На прошлой неделе я получила удивительное письмо под названием «Нелепое признание в любви». Его написал шестидесятилетний аранжировщик, г-н Иватани. И сейчас, охваченная гневом и отчаянием, я мысленно перечитывала это письмо.

Г-же Ринке Кадзуки Нелепое признание в любви

Письмо моё и вправду выглядит нелепо, и всё же я прошу Вас его прочесть.

В последнее время распространились мерзкие слухи по поводу того, что я бесплатно пишу для Вас аранжировки, и меня преследует чувство вины перед Вами. Что ж, я действительно Вас люблю. Точнее говоря, испытываю сердечную склонность к Вам как к человеку, влюблённому в музыку.

Как сверкают Ваши глаза, когда мы с Вами обсуждаем ту или иную аранжировку! С первой же нашей встречи я решил для себя: с этой женщины я не могу брать никакой платы! Только прошу Вас, не думайте после этого моего письма, будто Вы хоть чем-нибудь мне обязаны. Я счастлив уже тем, что могу время от времени видеть Вас и говорить с Вами о музыке.

Извините, что я взял на себя смелость Вам написать, но всё это – чистая правда. Прочитав моё письмо, бросьте его в мусорное ведро.

К. ИВАТАНИ

23.11

Когда-то г-н Иватани служил охранником и по совместительству писал аранжировки, а теперь по ночам он работает на каком-то заводе, производящем катушки для трансформаторов. Зарплата у него совсем мизерная, но он ничуть не скорбит по этому поводу и всё свободное время отдаёт музыке. Устав от такой жизни, жена, с которой они прожили много лет, деля горести и радости, в конце концов махнула на него рукой и ушла из дома.

Когда мы встречаемся с ним в кафе, чтобы обсудить очередную аранжировку, и он кладёт руки на стол, я невольно задерживаю взгляд на его обезображенных работой пальцах с распухшими нижними фалангами. Каждый раз, когда я вспоминаю эти заскорузлые, испачканные чернилами руки, сердце у меня сжимается от боли. От гордой, величавой боли, знакомой лишь тем, кто нечаянно сунул себе в карман сладкие плоды с горькой шершавой кожицей, в обыденной речи именуемые «песнями» или «музыкой»…

Вот и сегодня тайные думы мои рассеял вечерний сумрак…

Очередной несбывшийся сон…

Песня «Пылает любовь, как осенние листья» с её дивной мелодией хороша лишь тогда, когда её проникновенно, с чувством исполняет хрупкая женщина, а не эта дылда с надутой физиономией. Чаша моего терпения переполнилась. Пора прекращать это безобразие!

Я решительно поднялась на сцену и выхватила у Кахо микрофон. Оркестранты явно струхнули. «Атас! Сейчас Ринка нам устроит!» – было написано на их лицах. Кахо тоже растерялась. «Разбойники» ничего не заметили: они попросту не слушали завываний новоиспечённой исполнительницы энка.

Приезжай за мной, ненаглядный!

я живу одной лишь любовью,

хоть и знаю, что будущего у нас нет… —

продолжила я вместо неё.

Рассвирепев, Кахо протянула руку и вырвала у меня микрофон, но я снова завладела им. Между нами завязалась потасовка. В зале поднялся шум, кое-где послышались смешки. Официанты пока ещё не реагировали на происходящее на сцене, – они были заняты обслуживанием гостей, ведь в девять часов здесь самый наплыв посетителей.

– Отдай немедленно мой микрофон!

– Молчи, воровка!

Впрочем, если тебе так хочется, получай! – решила я и швырнула микрофон ей под ноги. Он покатился по сцене, наполняя зал оглушительной какофонией.

Гости и хостессы, недовольно морщась, поспешили заткнуть уши. Тут даже официанты наконец прочухались. «Эй, кто-нибудь, скорее на сцену! – кричали они друг другу. – Куда подевался ведущий, чёрт бы его побрал?!»