Текст книги "Последний час рыцарей"

Автор книги: Нанами Шионо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

То сообщение совпадало со сходной оценкой итальянского ученого и знатока древностей Чириако д’Анкона, который был хорошо знаком с положением дел в Константинополе. Его султан недавно принял как почетного гостя.

То, что вражеские пушки не представляли никакой угрозы, было единственной причиной переноски лагеря под стены города. Разумеется, легче передвинуть лагерь сразу на расстояние 400 метров от стен, а не заставлять солдат делать это дважды. Даже Турсун не мог понять, почему султан сделал это.

Однако стало ясно, что атмосфера при дворе султана полностью отличалась от той, к которой привыкли при покойном правителе. Турсун знал: советники и слуги больше боялись его господина, чем любили его. Поистине загадочным оказывалось то, что все, от придворных до последнего пешего воина, служили Мехмеду, словно его собственные руки и ноги. Армия из 150 000 человек раз за разом трижды устанавливала лагерь без каких-либо беспорядков или жалоб.

Приблизившись на расстояние 400 метров, они почувствовали почти физическое ощущение подавленности из-за огромных размеров городской стены. Утром 7 апреля Турсун сопровождал султана, который делал смотр всей армии после того, как лагерь был окончательно разбит. Фаворит заметил группу военачальников, смотревших на них с высоты внешней стены близ военных ворот Святого Романа. В центре группы находился всадник верхом на белом коне, в темно-красном плаще, развевавшимся по ветру. Несомненно, это был сам император.

Казалось, Мехмед тоже заметил его. Он дерзко направил своего черного коня к стене, и юному пажу оставалось только последовать за ним.

Если Мехмед II и отличался молодой отвагой, он все же был не таким человеком, чтобы забыть о предосторожностях. Султан не подъезжал к стене настолько близко, чтобы стать досягаемым со стороны врага.

Посмотрев некоторое время на человека на вершине стены, он повернул коня. Турсун, тоже повернув коня, чтобы последовать за ним, услышал, как султан пробормотал себе под нос:

– Похоже, правитель империи никуда не ходит без своего белого скакуна.

Тяжелая тишина надолго воцарилась среди жителей и защитников Константинополя после прибытия врага. Церковные колокола не звонили во время службы. Даже люди на улицах, казалось, старались двигаться как можно тише. Все, что было слышно, – это шум, издаваемый вражеской армией, продвигающейся вперед под городскую стену, неразборчивый гул, похожий на шум ветра.

Николо, затаив дыхание, смотрел сквозь брешь в Харисийских воротах, как турецкие солдаты распространяются по равнине под ним, словно вода во время паводка. Как и все остальные, включая и командование западных войск, он не понимал, почему турки дважды раз за разом переносили свой лагерь.

Хотя ему случалось до того видеть турецких солдат, Николо не мог не удивиться тому, сколь бедным было обмундирование их командиров. Ни один из них даже не носил доспехов. У простых солдат дело, само собой, обстояло еще хуже.

Напротив, доспехи защитников были столь хороши, что могли бы послужить образцом искусства западных оружейников. Сверкающие, словно серебро, стальные кирасы воинов, выстроившихся на гребне стены, представляли собой великолепное зрелище. С первого взгляда было видно: это миланские доспехи высочайшего качества, хотя носили их по большей части не венецианцы и не генуэзцы, а византийцы.

Венецианские и генуэзские купцы привозили доспехи в Константинополь из Милана, славящегося своими оружейными мастерскими на весь Запад.

Однако Николо, хотя этого и можно было ожидать от высокообразованного врача, не позволил себе поддаться на ложное утешение. На стороне плохо вооруженных турецких солдат, казавшихся сверху крошечными, словно муравьи, оказалось огромное численное преимущество.

Доктор попытался оценить их количество, сосчитав солдат в ближайшем лагере, а исходя из этого числа, решил прикинуть их общее количество. Предположив, что войска, стоявшие вокруг Галаты, на другом берегу залива, которые ему были не видны, составляют до четверти армии, Николо смог с уверенностью оценить численность османской армии в 160 000 человек.

Хотя посол Минотто и адмирал Тревизано были согласны с оценкой Николо, имелись и другие мнения. Флорентийский купец Тедальди полагал, что они насчитывают 200 000 человек. Франдзис, наперсник императора, настаивал на примерно такой же цифре. В целом оценки греков были высокими: кардинал Исидор полагал, что турок 300 000. Находились и такие, кто считал, что их 400 000 человек.

Николо подумал про себя с некоторым сарказмом, что это еще один пример полета фантазии византийцев. Он не настаивал на своем мнении.

Когда османы закончили обустройство своих лагерей, командиры защитников смогли разработать стратегию. По расположению шатра султана любой мог догадаться, что основная атака будет направлена в самую низкую точку долины Ликоса – то есть на военные ворота Святого Романа. Джустиниани и его пятьсот наемников переместились на юг с того места, на которое они были предварительно назначены, чтобы присоединиться к отборным греческим войскам под командой самого императора, помогая им в защите этого наиболее проблематичного участка.

Пробел, возникший после ухода генуэзских наемников, был заполнен венецианским отрядом. Однако Тедальди подумал, что из-за этого и без того изначально малочисленные отряды защитников окажутся еще более рассеянными.

На следующий день, 8 апреля, пошел легкий дождь. Хотя защитники считали маловероятным, что атака начнется в дождливую погоду, они стояли на страже на своих местах. Однако врасплох их застали не стрелы и не пули, а появление гигантской пушки, которую перетащили на позицию силами множества солдат и быков.

Далее с большого расстояния Николо видел: работа по установке орудия, в которой люди помогали быкам, была чрезвычайно тяжелой. Сначала им пришлось построить основание из больших камней, затем покрыть его платформой из толстых досок и каким-то образом втащить пушку на эти доски. Однако орудие было столь тяжелым, что даже при таком легком дожде оно соскальзывало и откатывалось назад. Когда это произошло, поднялся крик. Тех, кто работал недостаточно усердно, грубо оттолкнули в сторону. Турки сделали еще одну попытку. Николо пришло в голову, что с быками обращались лучше, чем с людьми, а с пушкой – лучше, чем с быками.

Защитники не теряли времени в те три дня, пока продолжалась эта работа. Как только они задумались о способах противодействия пушке, то немедленно приступили к работе. Осажденные усилили защитную ограду, которая поднималась в десяти метрах от внешней стены. Перед этой третьей стеной навалили мешки, набитые кожей и шерстью, чтобы смягчить удары прилетающих ядер. По верху заграждения обороняющиеся поставили бочки с землей, что несколько увеличило его высоту.

В этой работе принимали участие не только солдаты-мужчины, но и женщины города.

Однако они не могли думать лишь о том, как защитить себя со стороны суши. Поступили сведения, что турецкий флот двигается на север по Мраморному морю. Морские силы христиан немедленно перешли в состояние полной боевой готовности.

9 апреля флот из десяти судов (пять больших генуэзских парусников, три судна с Крита, одно из Анконы и один византийский корабль) занял свои места за заградительной цепью.

Дополнительный резервный флот, состоявший из двух венецианских военных галер, трех больших венецианских торговых галер, пяти византийских галер и шести других кораблей, ждал в гавани. В доках стояли наготове еще шесть небольших судов, которые сами по себе не могли быть использованы для защиты. Галеры оставили в резерве, поскольку они имели большую маневренность, чем парусники.

Была еще одна важная причина использовать большие генуэзские парусные суда в качестве первой линии обороны. Два из них имели водоизмещение в 1500 тонн, а три остальных – 700, 400 и 300 тонн соответственно. Это было связано с тем, что Генуя имела глубокую гавань, где могли разместиться такие большие корабли. Более того, такие суда поднимались на впечатляющую высоту над уровнем моря. С берега они казались сплошной стеной, закрывавшей вход в залив Золотой Рог. Даже самому неопытному человеку было очевидно, что они больше подходят для переднего рубежа обороны, нежели двухсоттонные венецианские фрегаты.

Такая расстановка судов отражала и разницу менталитетов двух городов-государств. Если девизом венецианского искусства торговли были точность, кооперация и преемственность, то генуэзцы были индивидуалистами, предпочитавшими короткие комбинации в один ход.

11 апреля жители Константинополя, казалось, полностью переключили свое внимание с пушек под стенами города на приближающийся турецкий флот. Они могли лишь открывать рты от изумления, видя, как один за другим проходят корабли.

Флот, идущий под предводительством адмирала Балтоглу, был так велик, что проход всех кораблей занял почти полдня. По подсчетам Николо, у турок было двадцать галер, от семидесяти до восьмидесяти больших судов, от двадцати до двадцати пяти транспортных судов и несколько кораблей поменьше. Всего подошло 145 судов.

По подсчетам Тедальди выходило меньшее число, но предположения греков, как и в других случаях, оказались намного выше, чем у итальянцев. Франдзис насчитал четыреста кораблей. Хотя он остался со своим мнением в меньшинстве, большинство утверждали, что у турок имелось около 300 кораблей или более.

– Никогда не верь тому, что говорит грек, если речь идет о военных делах…

Это стало любимой присказкой Тревизано, которую он бормотал сам себе всякий раз после окончания очередного военного совета.

Прибывший турецкий флот встал на якорь близ устья Босфора, в месте, которое греки называли «Две колонны». Там он был защищен от сильных течений и северного ветра. Турки собирались использовать эту часть моря в качестве передовой базы, откуда можно было немедленно начинать попытки прорваться сквозь заграждение. Подобное было неизбежно, и защитникам следовало быть готовыми к этому.

Когда тревоги, вызванные угрозой с моря, достигли апогея, защитники на суше заканчивали свои последние приготовления. В воздухе ощущалось спокойствие, предшествующее сражению.

Турки установили свои огромные пушки: две из них были направлены на Золотые ворота, три – на Пигийские, четыре целились прямо в военные ворота Святого Романа, а еще три – в Калигарийские ворота перед императорским дворцом. Итого имелось двенадцать орудий. В бледном лунном свете их покрытые росой стволы, казалось, парили в воздухе над землей.

Последние несколько ночей выдались необычайно холодными из-за северного ветра. Убертино, стоявший на часах, шагал взад и вперед по своему участку стены, пытаясь согреться. Но ему чудилось, что черные стволы трех орудий следят за ним, куда бы он ни шел.

Вражеский лагерь погрузился в зловещую тишину.

Утром 12 апреля, словно возвещая восход солнца, турецкие пушки одна за другой открыли огонь. Тяжелые каменные ядра с ревом пронеслись по небу.

Защитники могли лишь пытаться спрятаться от камней, дождем сыпавшихся на них. Врагу, похоже, не хватило меткости, чтобы точно поражать намеченные цели. Но это было и не важно: единственной мишенью турок оказалась длинная и высокая городская стена. Годилось любое попадание. Ядра ударяли в защитные ограждения или во внешние стены, поднимая густые клубы пыли. Когда пыль рассеивалась, открывалось печальное зрелище: сломанные ограждения и раздробленные стены. Мешки, набитые кожей и шерстью, нисколько не помогали защитить их.

Впрочем, у стрелявших тоже не все шло гладко. Вероятно, оттого что платформы не были как следует закреплены, пушки сильно раскачивались из стороны в сторону при каждом выстреле. Некоторые из них даже съехали с оснований.

Труднее всего оказалось управляться с «Великой пушкой» – даже при самом аккуратном обращении она давала не более семи выстрелов за день. Зато эти семь выстрелов причиняли больше ущерба, чем все залпы остальных пушек, вместе взятые. Никто при византийском дворе не знал, что это орудие было создано тем самым венгром, которого они когда-то осмеяли и прогнали из города. И ни один из защитников города не мог себе представить, что эти наводящие ужас взрывы будут продолжаться непрерывно ближайшие семь недель. Может быть, у жителей Константинополя просто не оставалось времени предаваться волнениям. С этого самого дня они каждую ночь пытались возместить ущерб, нанесенный пушками днем.

Однако на морском фронте войска христиан одержали верх. В тот же день, когда начался обстрел из пушек, турецкий флот вышел со своей базы в надежде прорваться через заградительную цепь и войти в Золотой Рог. Флотилия защитников под командой Тревизано выстроилась вдоль цепи, готовая к атаке. Лучники на борту османских кораблей выпустили тучу стрел. Открыла огонь турецкая пушка, установленная сразу за пределами восточной части Галаты. Подойдя ближе к кораблям христиан, турецкие суда принялись закидывать их горящими бревнами, а матросы пытались забросить на них сети с крючьями, чтобы подтянуть их ближе и взять на абордаж.

Все эти усилия оказались тщетными. Пушки были слишком далеко, их ядра лишь падали в море, поднимая брызги, или топили собственные суда. Пожары, начинавшиеся от горящих бревен, быстро тушились палубными матросами, привычными к таким ситуациям, а стрелы не дали почти никакого эффекта.

Большие западные суда оказались намного выше турецких кораблей. Стрелы, выпущенные христианами с возвышающихся мачт, обладали куда большей убийственной силой, чем те, что были наудачу пущены османами. Что же касается морских сражений, то венецианцы и генуэзцы настолько превосходили своих врагов-турок и опытом, и мастерством, что им удалось полностью нейтрализовать угрозу османского флота.

И в самом деле, когда флот Тревизано снял заградительную цепь, чтобы выйти из залива и начать контратаку, турки быстро вернулись на свою базу, боясь окружения и полного уничтожения.

Такой исход больно ранил гордость Мехмеда, но он все-таки понимал: можно сколько угодно сурово распекать адмирала Балтоглу, но это не улучшит профессиональные навыки его моряков.

Вместо этого молодой султан приказал изменить положение пушки, стоявшей за пределами Галаты. Урбану было поручено заново рассчитать траекторию полета ядер из орудия. Через несколько дней он установил пушку так, чтобы она соответствовала требованиям правителя. Она стояла в том же месте, что и раньше, но на этот раз со второго выстрела туркам удалось подбить одно из торговых судов, курсировавшее за цепью. С этого момента корабли христиан уже не могли свободно выходить и возвращаться в Золотой Рог.

Однако каковы бы ни были события на море, всем стало ясно: судьба Константинополя решится в битве на суше. 18 апреля, спустя пятнадцать дней после того, как город был окружен, Мехмед II отдал приказ о первом полномасштабном приступе. Приготовления были завершены.

Недельный обстрел из пушек, несмотря на ремонт, выполняемый защитниками по ночам, оставил многие участки стены незащищенными. Проломы в защитных заграждениях теперь были лишь наскоро заставлены бочками с землей. Особенно пострадал участок Месотихион.

Мехмед, не любивший, чтобы кто-то из его солдат оставался без дела, приказал тем, кто не участвовал в обстреле, засыпать двадцатиметровый ров, окружавший стену. Через несколько дней непрерывной работы, во время которой ядра свистели у них над головой, солдаты полностью забросали ров в нескольких местах.

Наступление по всему фронту началось спустя два часа после захода солнца. Главный удар, как и ожидалось, пришелся на Месотихион. Пламя взвилось к темному небу рядом с красным султанским шатром, ярко освещенным факелами. Это был сигнал.

Ветер разнес по равнине грохот барабанов, воздух пронзили резкие звуки труб. От общего боевого клича стотысячного османского войска, казалось, содрогнулась сама земля. Набатные колокола в городе разразились гулким тревожным перезвоном.

Но Джустиниани сохранил самообладание. Его отряды, хотя и малочисленные, были расставлены соответственно точным указаниям командира в стратегически наиболее важных местах. Они могли свободно перемещаться.

Успеху защитников способствовала серьезная ошибка, допущенная султаном. Он одновременно послал в атаку слишком много солдат, что сильно снижало их подвижность и возможность маневрировать. Пока турецкие бойцы отталкивали друг друга, борясь за место, защитники, хорошо вооруженные и обладающие высоким боевым духом, упорно и последовательно отстреливали их одного за другим.

После четырехчасового сражения турки были вынуждены подать сигнал к отступлению. Число убитых с их стороны, включая и тех, кто был затоптан своими же товарищами, превышало двести человек. У обороняющихся оказалось лишь несколько легкораненых, о которых немедленно позаботился главный врач Николо. Убитых среди них не было.

Солдаты-христиане отдыхали на стенах смертельно усталые, но с сияющими лицами. Они блестящим образом отбили мощный штурм, который полагали началом конца. Это в сочетании с их успехом на море давало повод надеяться, что удастся защитить город до конца.

Всего несколько часов спустя церковные колокола спокойно прозвонили благовест, сзывая к первой утренней службе. Днем позже произошло событие, которое еще больше усилило уверенность защитников города.

Глава 5
ПОБЕДА НА МОРЕ

Прошло две недели с начала осады. Почти все это время Константинополь и его окрестности продувал пронзительный северный ветер. Из-за этого три генуэзских корабля, перевозящие оружие и боеприпасы, посланные и оплаченные папой римским, задержались в порту острова Хиос в Эгейском море. Все три корабля были большими парусниками, поэтому не могли двигаться на север против встречного ветра.

Однако на следующий день после большого штурма северный ветер сменился южным. Долгожданные корабли смогли двинуться на полной скорости на север, к проливу Дарданеллы. У самого входа в пролив они встретили греческий корабль, тоже направлявшийся на север. Это судно по размерам даже превосходило генуэзские. Оно было отправлено византийским императором на Сицилию перед осадой, чтобы закупить продовольствие и доставить его обратно в город. Поэтому это был самый большой и лучше всего оснащенный корабль с самой опытной командой из всего (практически несуществующего) византийского флота.

Четыре судна образовали группу и вместе вошли в Дарданеллы.

По-видимому, из-за того, что гурки использовали весь свой флот для блокады Константинополя, в проливе не оказалось ни одного турецкого корабля. Караван судов, воспользовавшись попутными ветрами, быстро и без помех прошел Дарданеллы. Им даже удалось беспрепятственно миновать Галлиполи, единственный османский порт. Вероятно, турки испугались каравана из четырех больших судов. Ни один османский корабль не покинул порт, чтобы перехватить их.

Утром 12 апреля, благополучно миновав Мраморное море, они подошли к Константинополю так близко, что их заметили. Наблюдатели с городских стен и из османского лагеря увидели: приближается отряд судов под флагами Генуи и Византии. Четыре корабля, продолжая двигаться на север, тщательно поставили паруса, чтобы с наибольшей выгодой воспользоваться попутным ветром.

Турсун, только что закончивший одеваться, не был удивлен, когда в его палатку ворвался турецкий солдат. Он просто сделал то, что ему приказал этот солдат, – направился в стоявший рядом шатер, чтобы разбудить своего господина. Мехмед, похоже, уже проснулся, хотя все еще лежал в постели. Фаворит сказал ему, что прибыл солдат со срочными новостями.

Мехмед ничего не ответил на короткий доклад солдата, он лишь обернулся к Турсуну, который ждал его, держа наготове его одежду.

Не прошло и десяти минут, как султан выбежал из шатра. Он быстро разослал несколько гонцов с приказами пушкарям о том, куда стрелять сегодня, а затем вскочил на своего любимого коня. Турсун в одиночку следовал за ним по пятам.

Султан чуть придержал коня, лишь пересекая временный мост, ведущий во внутреннюю часть залива Золотой Рог, но затем он не переставал нахлестывать коня, пока не достиг лагеря Загана-паши, где он остановился и приказал, чтобы как можно больше отборных солдат как можно скорее следовали за ним к «Двойным колоннам». Они направились к тому месту, где стоял турецкий флот, снова погоняя коней, чтобы они скакали во весь опор. Белоснежный плащ правителя развевался параллельно крупу коня, когда они мчались по холмам Галаты, и снова опустился на спину султана лишь тогда, когда он наконец-то прибыл к доку.

Глубоким, но резким голосом Мехмед обратился к адмиралу Балтоглу:

– Приближаются корабли христиан. Если возможно, я хочу, чтобы все четыре удалось перехватить. Если нет, хочу, чтобы все они были потоплены. Во что бы то ни стало, но ни один из них не должен пройти!

Турки не имели морской традиции, их флот был наскоро собран по приказу султана. Адмирал Балтоглу, который более или менее обучился морскому делу с азов, вспомнил несколько вещей, которые он узнал от греческих моряков во время строительства флотилии. Например, то, что парусники, чье направление сильно зависело от ветра, не годились для морского сражения. Он немедленно послал вперед те корабли, которые имели другие движущие средства, помимо парусов, а парусники оставил позади.

Отборные солдаты под командованием Загана-паши тоже взошли на свои транспортные корабли. Кроме того, на борту было установлено несколько пушек. Но поскольку битва должна была произойти на короткой дистанции, наиболее важным фактором стало количество бойцов, имевшихся в распоряжении турок.

Для завершения всех приготовлений понадобилось менее трех часов. Мехмед вместе с Халилем-пашой и другими министрами, прибывшими позже, проследовал на берег вдоль восточной стены генуэзской колонии. С этого наблюдательного пункта они могли видеть отправляющихся солдат и следить за предстоящим сражением.

Защитники города смотрели, как четыре корабля движутся на север, их сердца трепетали от страха. Первое известие, принесенное наблюдателями, немедленно распространилось по всему городу. Те обороняющиеся, которым не нужно было дежурить на стене, обращенной к суше, бросились туда, откуда видно Мраморное море, а заодно – на верхние площадки колоколен. Сам император поднялся на башню, на которой был закреплен один из концов заградительной цепи. Рядом с ним, помимо его всегдашнего спутника Франдзиса, находились первый министр Нотарас и кардинал Исидор. Тревизано наблюдал с одного из высоких генуэзских кораблей, стоявших на якоре за заграждением. Рядом с ним находился матрос с сигнальными флагами, готовый передать приказы на суда союзников в том случае, если понадобится выполнить контратаку, чтобы поддержать караван. Николо дежурил наготове на одной из венецианских галер, стоявших на якоре около цепи.

Ни один корабль не мог превзойти боевую галеру в морском сражении. Ее скорость тоже пришлась бы кстати, если бы Николо понадобилось оказать помощь раненым с генуэзских и византийского кораблей, на борту которых в отличие от венецианских судов могло и не оказаться врача. Там это не предписывалось законом.

Солнце уже ушло из зенита, когда османский флот, словно стая водомерок, медленно двинулся на юг, пытаясь задержать караван, двигавшийся к северу. Балтоглу быстро приказал противнику спустить паруса. Караван проигнорировал это и продолжал двигаться вперед.

Течение пролива Босфор, направленное с севера к югу, было отмечено полосой ряби из-за ветра, дувшего с юга. Это затрудняло навигацию для турецких кораблей. Христианские моряки посматривали на турецкие суда, но продолжали плыть на север. Турки пытались подойти ближе, а христиане – ускользнуть.

Когда корабли сблизились на расстояние выстрела, матросы одного из генуэзских кораблей, дежурившие на наблюдательных постах, принялись метать камни в скученных турецких солдат, а их лучники выпускали один смертоносный залп за другим.

Погоня в северном направлении продолжалась около часа. Когда четыре корабля приблизились к краю мыса, где им нужно было повернуть налево, чтобы войти в Золотой Рог, ветер неожиданно стих. Паруса четырех больших судов безжизненно повисли.

Хотя течение из Босфора двигалось на юг, его часть, огибающая мыс, в действительности приняла северное направление. Четыре корабля оказались захваченными этим течением, что стало особенно заметно при сильном южном ветре.

Зрители, наблюдавшие из Константинополя, почувствовали, что их сердца замерли в груди. Четыре христианских корабля сносило течением на север – прямо к берегу, с которого султан наблюдал за происходящим. И ничего нельзя было сделать, чтобы изменить ситуацию. Более того, турецкий флот тоже попал в течение, но направленное на север, теперь он нагонял христиан.

И все же те, кто счел ситуацию безнадежной, ошибались. А те, кто, подобно Тревизано, хорошо знал эти воды, смотрели на происходившее иначе. Моряки на четырех христианских кораблях ждали только подходящего момента, чтобы бросить якорь. Это они и сделали, как только вышли туда, где глубина была менее двадцати метров. Грохот четырех разматывающихся якорных цепей отдался эхом в заливе. Не тратя времени ни на одно лишнее движение, закаленные в боях матросы заняли боевые посты, чтобы встретить вражескую атаку.

Через несколько мгновений турецкий флот приблизился на расстояние выстрела. Мусульманские корабли не бросали якорь, поскольку гребцы обеспечивали им свободу перемещения. Вставшие на якорь христианские суда держались вплотную друг к другу.

Турецкий флот разделился на четыре эскадры, чтобы атаковать каждое судно по отдельности. На один из генуэзских кораблей напали пять галер, а другой штурмовали сразу тридцать кораблей меньшего размера. Третий генуэзский корабль окружили сорок транспортных судов, набитых солдатами. Большое греческое судно, бросившее якорь между генуэзцами словно бы для получения укрытия под их защитой, тоже было атаковано более чем двадцатью кораблями – большими и малыми.

Мехмед смотрел, как началась битва между христианами и мусульманами.

Турки атаковали с бешеной яростью. Они пытались протаранить корабли христиан острыми носами своих судов, зацепить их абордажными крюками. Мусульмане выпустили бесчисленное множество горящих стрел. Некоторые гребцы пытались даже взобраться на христианские корабли по веслам. Но мужество и необычайное мастерство генуэзских моряков сводили на нет численное превосходство турок.

Даже когда туркам удавалось забросить крюки на генуэзские суда, матросы быстро перерезали их. Прекрасно обученные управляться с такими ситуациями, они тушили пожары прежде, чем те успевали разгореться. Поскольку турки передвигались на веслах, плохо умея маневрировать, часто бывало так, что разные суда запутывались веслами. А когда такое случалось, сцепившиеся корабли становились прекрасной мишенью для генуэзцев.

С высоты своих кораблей генуэзские лучники могли целиться в неприятельские суда и обстреливать их, как им заблагорассудится. Глухой свист их стрел в воздухе сливался с воплями раненых турецких солдат.

Греческие моряки, хотя они и не были такими мастерами в навигации и морских сражениях, как генуэзцы, тоже успешно начали бой. Они умело использовали бочки с горючей смесью, широко известной под названием «греческий огонь». Это произвело опустошающий эффект. Если такой снаряд падал на борт, все судно немедленно превращалось в пылающий ад.

Однако на стороне османов было численное преимущество. Скольких бы турок ни убивали христиане, их место занимали новые. Сколько бы кораблей они ни топили и ни сжигали, им на смену все время приходили другие. Молодой султан даже не присел на табурет, поднесенный Турсуном. Он заехал на своем коне в волны на отмели Босфора словно бы для того, чтобы хоть как-то самому принять участие в битве. Черные бока лошади, влажные от морской воды, глянцевито блестели, белый плащ султана намок и прилип к крупу коня, но владыка не замечал этого. Он продолжал скакать взад и вперед по кромке воды, хрипло крича на своих далеких воинов, то осыпая их ругательствами, то подбадривая с почти безумной яростью.

Даже если адмирал Балтоглу не слышал разгневанного голоса своего господина, он, несомненно, видел его, мечущегося на своем коне взад-вперед, словно безумный. Адмирал решил прекратить атаки на три превосходно защищенных генуэзских корабля, а вместо этого сосредоточиться на греческом судне, которому явно приходилось хуже остальных. Он немедленно просигналил своим рассеявшимся судам собраться вместе. Однако генуэзцы сразу же догадались об изменении стратегии по движениям неприятеля.

О мастерстве команды в морских сражениях можно судить уже по тому, как быстро матросы могут поднять якорь. Даже венецианцы признавали, что в этом отношении генуэзцам нет равных на Средиземном море. Что они вскоре полностью и подтвердили.

Пока турецкие корабли все еще пытались выстроиться в группу, генуэзцы подняли якоря и со скоростью, удивительной для судов такого размера, немедленно сомкнулись вокруг греческого корабля. Людям на берегу на мгновение показалось, что из моря вдруг выросла крепость с четырьмя башнями. Турецким матросам могло показаться, будто огромная железная стена вдруг встала между ними и греческим судном.

Генуэзские корабли упорно придерживались этой роли защитной стены до самого конца битвы с турками, которая продолжалась до заката.

В тот самый момент, когда солнце скрылось за горизонтом, на спокойном море неожиданно поднялось волнение: задул ветер. Христианам повезло: ветер был северным.

Обвисшие паруса вдруг наполнились жизнью. Четыре христианских корабля воспользовались этой возможностью отбросить атакующих турок и тесной группой проследовать до Золотого Рога. Цепь была опущена с константинопольской стороны. Под звуки трубы отряд Тревизано из трех галер вышел через открытое устье в Босфор. Звуки труб должны были одурачить врага, заставив его думать, что в атаку идет весь флот, стоявший в бухте Золотой Рог.

Наступление сумерек давало этому дерзкому плану шанс на успех. Балтоглу, хотя он все еще слышал крики султана, приказал своим кораблям отступать. Гнев повелителя страшил его меньше, чем морское сражение в темноте.

По приказу Тревизано четыре корабля, которым удалось вырваться из яростной битвы, растянувшейся на большую часть дня, убрали паруса. Они были приведены на буксире в порт в бухте Золотой Рог галерами венецианского адмирала. Их приветствовали восторженные крики защитников, облепивших стены.

Жители Константинополя уже много лет не испытывали столь бурного счастья. Сам император взошел на борт прибывших кораблей. Он лично похвалил и поблагодарил каждого из моряков команд. В приподнятом настроении константинопольские греки принялись хвастаться друг другу, что христиане обошлись безо всяких потерь, зато османы потеряли уже более десяти тысяч человек.