Текст книги "Последний час рыцарей"

Автор книги: Нанами Шионо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

Мехмед II Завоеватель

Поднимающееся турецкое государство, чье влияние росло с каждым днем, не сидело сложа руки и предоставив рыцарей на Родосе самим себе. После разгрома Византийской империи в 1453 году султан Мехмед II так стремился к господству в Средиземноморье, что перенес свою столицу в Константинополь и объявил себя преемником византийцев. В 1480 году он отправил на Родос стотысячное войско. Орден Святого Иоанна, возглавляемый Великим магистром Пьером д’Обюссоном, сумел выдержать трехмесячную осаду Армия, в которой было не более шестисот человек, если считать только рыцарей, отразила нашествие частично благодаря эпидемии, разразившейся среди турецких воинов; к тому же отсутствие султана привело к разобщенности его командиров.

Это поражение никак не повлияло на боевой дух турок, для рыцарей-иоаннитов победа оказалась настолько важной, что равную ей по значимости можно отыскать только среди событий трехсотлетней давности в Палестине. Тогда им удалось разбить турок, которых не могли победить ни Византийская империя, ни Венеция – королева моря. Для христианского мира победа на Родосе была великим событием. Страны Западной Европы праздновали его так, словно они снова осознали существование рыцарей. Д’Обюссона удостоили звания кардинала, чего никогда не случалось ни с одним Великим магистром в истории ордена. Само собой разумеется, что значительно выросли суммы пожертвований и количество добровольных помощников.

Однако рыцари ни минуты не сомневались, что турки не успокоятся. Следующие сорок лет они потратили на укрепление защитных сооружений острова. Особенного внимания заслуживает итальянец Фабрицио дель Каретто, который занимал пост Великого магистра с 1513 по 1522 год; при нем изменили конструкцию стен так, чтобы они могли выстоять против пушек, главного орудия войны после падения Константинополя. Будучи родом из Италии, в те времена одной из наиболее развитых стран в области технологий, дель Каретто понимал, что век, когда победа достигалась за счет одной доблести, прошел.

Сорок лет прошли для ордена в условиях относительного затишья только потому, что турки тогда не были особенно заинтересованы в Родосе. Баязид, сын Мехмеда II, укреплял огромную империю, которую его отец создал довольно хаотично. Под командованием Селима, внука Мехмеда, туркам удалось захватить Сирию, Аравию и Египет – все те земли, которые они давно желали заполучить. Эти завоевания закончились в 1517 году и позволили туркам – которые установили власть над Меккой – стать духовными лидерами ислама. Восточное Средиземноморье превратилось в их собственное море, и теперь настало время заняться этим шипом – островом Родос.

Две другие крепости, плавающие в этом «внутреннем» море, Кипр и Крит, находились под властью Венеции, тогда могущественной морской державы. На их фоне Родос казался туркам просто островом, который охранял небольшой отряд. В отличие от венецианских островов, жители которых не занимались пиратством, завоевание Родоса турки могли оправдать стремлением уничтожить грабителей. Их противниками выступали вооруженные монахи, высоко несущие над своими рядами крест. С точки зрения исламского правосудия такая причина выглядела вполне обоснованной. Сулейман, занявший трон султана в 1520 году, принял решение покорить Родос.

Учитывая неясно надвигавшееся противостояние с домом Габсбургов, приобретавшим все большее влияние на Западе, молодой султан, должно быть, осознал, что его империя не может больше терпеть рыцарей, «гнезду христианских випер» не место на острове Родос. Спустя год после вступления на трон Сулейман совершил поход в Венгрию и завоевал Белград. Теперь он был готов заняться Родосом.

Султан Сулейман I

Султан Мехмед II не являлся основателем Османской империи в полном смысле этого слова: он не создавал что-то из ничего. Тем не менее его можно считать таковым, потому что он разрушил Византийскую империю и показал турецкому народу путь, которым ему следовало идти. Правлению султана Сулеймана, которого впоследствии стали называть Сулейманом Великолепным, предшествовали годы правления Баязида и Селима; таким образом, строго говоря, он не относился к третьему поколению. Но во всех других смыслах Сулейман был этим знаменитым третьим.

Его прадед, Мехмед II, вступив на трон в девятнадцать лет, убил родных братьев, чтобы предотвратить борьбу за власть. Дед Сулеймана Баязид не последовал примеру отца, и в результате Джем, один из его младших братьев, взбунтовался против него. Хотя Баязиду удалось подавить восстание, ему пришлось пережить неприятные минуты, видя, как Джем спасается бегством на Родос.

Великий магистр ордена Святого Иоанна понял, что турки могли использовать факт удержания ими такого ценного заложника в качестве предлога для нападения. Поэтому он отправил Джема к королю Франции. Папа Александр VI (Родриго Борджиа) взял его под свою опеку, считая, что он может послужить щитом против турок. Таким образом, принц стал вести весьма приятную жизнь в Риме в качестве заложника. Само собой разумеется, что Баязид желал совсем другого. Султан отправил папе письмо следующего содержания: «Султан Османской империи, чьи думы полны печали из-за тяжелого положения его брата, находящегося в заложниках, и который считает, что освобождение его от бесконечных дней, проведенных в страданиях, является желанием его собственной плоти и крови, принял решение освободить Джема от страданий этого мира и отправить его в мир иной, несомненно, позволит его душе обрести покой. Мы готовы предложить Вашему Святейшеству 300 тысяч дукатов в знак нашей благодарности в обмен на оказание ранее упомянутой любезности».

Это огромное вознаграждение, практически равнявшееся всему состоянию семьи Медичи, должно быть, показалось Борджиа, который славился расточительностью, весьма соблазнительным. В то же время он хорошо разбирался в политике и знал, что чем дольше удерживают заложника в живых, тем большую цену он приобретает. Поэтому турецкому принцу в изгнании удалось избежать смертельной дозы «яда Борджиа». Однако через несколько лет его заставили сопровождать французского короля, захватившего Италию; по дороге в Неаполь он подхватил малярию и умер.

Возможно, желая избежать повторения такого скандала, следующий султан, Селим, вступив на трон, приказал немедленно убить двух младших братьев вместе с их женами, любовницами и детьми – всего семнадцать человек. У Селима было несколько дочерей, но один сын. Поэтому Сулейману удалось занять трон, не запятнав его кровью.

Сулейман хотел, чтобы с того момента, как он вступил на трон в двадцать пять лет, его знали как человека закона и справедливого правителя. Он получал удовольствие, демонстрируя эти качества при каждом удобном случае. Возможно, он был решительно настроен завоевать Родос, но посылать армию без предупреждения не входило в его планы. В 1521 году он отправил личное письмо Филиппу Вилье де Л’Илль-Адану, который только что сменил на посту Великого магистра Фабрицио дель Каретто.

Сулейман был, несомненно, лучше образован, чем, скажем, Карл из дома Габсбургов, и из-под его пера вышло письмо, прекрасно написанное на латыни. В нем упоминались победы турецких войск и рассказывалось, как они завоевывали прекрасные, сильно укрепленные города и как они убивали жителей и превращали выживших в рабов. В конце письма он обращался к Великому магистру ордена Святого Иоанна, который столько лет прожил с ним по соседству, предлагая присоединиться к нему в праздновании этих побед.

Естественно, Великий магистр понял намеки, скрытые под изящной формой письма. В своем ответе он перечислил победы, одержанные рыцарями голубых кровей над мусульманами, и попросил султана присоединиться к нему в их праздновании.

Сулейман отправил еще одно письмо, намного более откровенное: «Приказываю Вам немедленно сдать остров. Я признаю за Вами и Вашими людьми право забрать с собой ценные вещи».

Дальше в письме говорилось о том, что он позволит рыцарям-иоаннитам остаться на острове, если они пожелают, но лишь при условии, что они станут его подданными. Великий магистр, которому было пятьдесят семь лет, не ответил на это послание.

Была объявлена война.

Глава четвертая
НАКАНУНЕ БИТВЫ

Инженер Мартиненго

Жизнь в доме итальянских рыцарей для Антонио дель Каретто резко отличалась от той, которую он вел в монастыре около Генуи. Те, кто вступал в орден Святого Иоанна, должны были пройти обучение в монастыре. Прежде чем стать «Христовыми воинами», они должны были провести три года в умиротворенной и спокойной обстановке в качестве слуг Господа. Однако обучение Антонио длилось всего один год, так как он был призван советом ордена, расположенным на Родосе, который спешно укреплял свое войско. Даже традиционное обучение, которое должны были пройти все новички, отложили по приказу самого Великого магистра.

Это обучение подразумевало участие в нападениях на мусульманские корабли. Это было неожиданное погружение в настоящее сражение, но оно считалось необходимым. Хотя рыцарей учили искусству боя с детства, немногие из них имели опыт ведения битвы на борту корабля. Их призвание на Родосе заключалось в пиратстве, и им нужно было овладеть этим ремеслом как можно быстрее.

Изначально Антонио должен был выполнять роль переводчика во время переговоров между венецианцем, который прибыл на том же корабле, и руководством ордена, включая Великого магистра. Нельзя сказать, что Великий магистр и главы «наций» не понимали итальянский. Сам венецианец немного понимал по-французски. Однако его разговорный итальянский являлся не диалектом Венеции, а скорее диалектом соседнего Венето. Тот, для кого итальянский язык не был родным, с трудом понимал его, а Великий магистр не хотел упустить ни одного нюанса в речи этого человека. Антонио родился и вырос в Лигурии, граничащей с Францией, и владел как итальянским, так и французским языками. Именно поэтому его выбрали в качестве переводчика.

То, что Великий магистр не желал упустить ни единого слова, произнесенного венецианцем, и дало возможность Антонио понять, что прибытия этого человека незнатного происхождения ожидали с большим нетерпением, нежели прибытия десяти или даже сотни рыцарей. Приезжий родом из Бергамо, венецианского протектората в Северной Италии, был инженером, специализирующимся на строительстве военных сооружений.

Звали его Габриэле Тадино, но знали как Мартиненго – по названию небольшого города, предместья Бергамо, где он родился. Ему было далеко за сорок. Невысокого роста, он, однако, имел крепкое телосложение.

Говорили, что в двадцать лет он служил в венецианской армии. Когда Падую осадили войска Римской империи под предводительством Максимилиана I во время войны 1509 года против Камбрайской лиги – Венеция тогда вела борьбу с несколькими противниками, – Мартиненго принимал участие в обороне города. Спустя три года он служил в передовых войсках венецианской армии, которая напала на Бресцию. Раненый Мартиненго попал в плен и был освобожден через год во время обмена пленными. Как только он вернулся, венецианское правительство назначило его на особую должность командира, в обязанности которого входило проектирование фортификационных сооружений, и он продолжал служить еще в течение трех лет, пока шли бои в Северной Италии.

В 1516 году сенат Венеции направил его на Крит для наблюдения за строительством укреплений. Следующие пять лет Мартиненго руководил сооружением крепостей Грамбузы, Канеи, Сауды, Ретимо, Кандии и Спиналонги, расположенных вдоль северного побережья острова так близко друг к другу, что даже муравей не смог бы пробраться между ними.

Когда приближался шестой год службы Мартиненго на Крите, его тайно навестил молодой француз. Гость представился как Ла Валетт, рыцарь ордена Святого Иоанна, прибывший с Родоса. Затем он приступил к разговору, во время которого венецианский инженер постепенно бледнел.

Ла Валетт привез пожелание Великого магистра, чтобы Мартиненго отвечал за укрепления на острове Родос, но рыцарь не стал приукрашивать положение дел. Наоборот, он объяснил, что нападение турок неизбежно и что, когда это произойдет, обороняющимся придется вести отчаянную борьбу. Он ничего не сказал о военных успехах ордена в борьбе с неверными, просто очень ясно, спокойным тоном объяснил, что орден нуждается в отличном фортификаторе. Этого было достаточно, чтобы пробудить У Мартиненго профессиональный интерес.

Мартиненго провел на Крите долгое время и знал, что султан был, как никогда, решительно настроен уничтожить иоаннитов. Он также знал, что Венецианская республика ясно выразила свое намерение сохранить нейтралитет в конфликте между турками и рыцарями. Губернатор Крита по приказу правительства отказал рыцарям в просьбе предоставить наемников и закупить на острове провиант. Поскольку Мартиненго служил в венецианской армии, принять приглашение ордена означало посмеяться над политикой государства. Он знал, что Венецианская республика ставила собственные интересы превыше всего. Если бы Мартиненго обратился за официальным разрешением, губернатор наверняка отказал бы ему; в то же время не существовало особых распоряжений о том, что инженерам-фортификаторам, имевшим венецианское гражданство, запрещалось оказывать содействие ордену Святого Иоанна. Предложение участвовать в обороне Родоса, которой, казалось, было предначертано превратиться в осаду, задело его профессиональную гордость.

Венецианские инженеры независимо от того, что они создавали – укрепления или корабли, не считали свою работу завершенной, когда были окончены этапы проектирования и строительства. Инженер, проектировавший корабль, отправлялся на построенном им судне в бой и брал на себя полную ответственность за ремонт корабля в пути до и после битвы. Точно так же навыки и умения фортификатора больше всего были востребованы во время осады. Решения, за доли секунды принятые инженером, могли повернуть ход битвы.

Мартиненго не проектировал укрепления на Родосе. Однако инженер, нанятый орденом за три года до этого для проведения крупномасштабной перепланировки, также был гражданином Венеции – делла Скала. Он полностью перестроил защитные сооружениями они считались самыми надежными в Восточном Средиземноморье. Эти укрепления должны были очень скоро перейти в руки Мартиненго. Он только что вступил в период полного расцвета сил, и предложение Великого магистра очень привлекло его.

Кажется, уникальная приманка молодого рыцаря в конце концов сделала свое дело. Мартиненго сказал Ла Валетту, что у него нет другого выхода, кроме как покинуть Крит. Он намеревался дезертировать из венецианских войск. Ла Валетт кивнул, как будто он предвидел эту возможность, и сказал:

– В Канейском заливе вас будет поджидать корабль. Вам нужно добраться до него на какой-нибудь лодке.

Мартиненго ответил, что он мог бы отправиться на лодке из Канейской гавани под предлогом осмотра сооружений на острове Грамбуза. Он решил, что было бы неплохо взять с собой двух помощников, чтобы скрыть свой побег и чтобы они помогали ему выполнять задания на Родосе. Этот план был осуществлен примерно через два месяца. Мартиненго провел много бессонных ночей, переживая, что его замысел может быть раскрыт. Даже если ему удастся бежать, венецианское правительство наверняка будет преследовать его.

В назначенный день Антонио встретился с Мартиненго и двумя его помощниками на генуэзском корабле. Как только стало ясно, что опасность миновала, Мартиненго проспал двое суток, восстанавливая силы после умственного перенапряжения. Однако было то, чего инженер не знал: вскоре после того, как он со своими помощниками оказался на борту генуэзского корабля, из крепости в Канее на восток с гонцом было отправлено сообщение. Получив его, губернатор Крита послал донесение в Венецию.

Секретное донесение от губернатора было адресовано главе Совета Десяти Венецианской республики. В нем говорилось: «Фортификатор Габриэле Тадино из Мартиненго успешно совершил побег».

Продуманный план

Выживание Венеции зависело от торговли с другими государствами. Если бы в остальных государствах дело обстояло так же, то международные отношения можно было бы регулировать только с помощью торговли. Однако в действительности все обстояло не так просто. Государства, занимавшие большую территорию, в случае необходимости могли быть самодостаточными, и поэтому им было трудно понять зависимость Венеции от торговли. Так как венецианцы не испытывали угрызений совести, развивая экономические связи с приверженцами других религий, их часто считали беспринципными. Подобная критика была до некоторой степени оправданна, так как мусульмане совершенно ясно дали понять, что собираются вторгнуться в христианские земли. Венеция, таким образом, помогала врагу.

Кроме того, в начале XVI века силу в Западной Европе решительным образом набирали крупные государства, такие как Франция и Испания. Для того чтобы выжить в новой международной обстановке, Венеции нужно было строить свои отношения с другими странами очень осторожно. Ее существование во многом зависело от успехов дипломатии.

Во время осады Константинополя в 1453 году венецианское поселение, расположенное в нем, приняло просьбу императора Византии помочь отразить нападение турок. Венецианцы сражались открыто, под венецианским флагом. Однако сразу после падения Константинополя и последовавшего за этим распада Византийской империи Венеция направила специального гонца к новому турецкому правителю города в надежде восстановить венецианское поселение и возобновить торговые связи. Венецианских граждан, выживших в сражении, заставили заявить, что они сражались по личной инициативе; согласно официальной версии, государство осудило их действия. Тем не менее ни один из венецианцев, погибших в том сражении, не считал свою гибель напрасной, и так оно и было.

Величественная история Восточной Римской империи, длившаяся тысячелетие, завершилась с падением Константинополя. Когда ее место заняла Османская империя, долгожданный перевес в пользу ислама в Средиземноморье стал реальностью. В этой ситуации венецианцы были единственными представителями Западной Европы, кто поднял свой флаг во имя борьбы. Венецианская республика в полной мере использовала этот факт в переговорах с папой и остальным христианским миром, в то же время прикладывая немалые усилия для возобновления торговых связей с турками. Если бы венецианское поселение в Константинополе заняло такую же позицию, как генуэзское, республике не удалось бы выжить. Венеция возобновила торговые связи с турками задолго до Генуи.

Для западноевропейских христиан падение Византии от рук мусульман было печальным событием. Им было нелегко простить Венеции установление дружеских отношений с теми, кто пролил кровь христиан, тем более до того, как эта кровь успела высохнуть. Казалось, изоляция Венеции была неизбежной; однако торговый город не мог себе позволить оказаться отверженным. Венеция избежала этой судьбы благодаря своим гражданам, которые пролили кровь, защищая столицу Византии.

«Бегство» инженера на Родос тоже явилось частью дипломатии Венецианской республики.

Венецианцам не было смысла провоцировать турок, и Республика объявила о своем нейтралитете. Но в этом случае единственной мишенью для Османской империи становился остров Родос, главный оплот ордена Святого Иоанна, напрямую связанного с римско-католической церковью. Если бы Венеция проигнорировала тяжелое положение Родоса, то папа и весь христианский мир осудили бы ее бездействие.

Венеция действительно не позволила ордену запасаться провиантом и вербовать войска на Крите. Эти действия были бы слишком заметны, чтобы скрыть их от гурок. Однако республика не возражала против того, чтобы фортификатор из венецианской армии покинул свой пост и принял участие в защите Родоса. Туркам можно было сказать, что он дезертировал, а европейцам – что так называемый дезертир был вкладом Венеции в эту войну.

Специалист по военным укреплениям был совершенно необходим в случае осады, а Венеция в те времена могла похвастаться самыми передовыми сооружениями в Европе. К тому же Мартиненго был фортификатором высшего ранга на Крите, крупнейшем владении Венеции в Восточном Средиземноморье. Таким образом, его ценность равнялась нескольким кораблям, груженным провиантом или солдатами. Можно даже предположить, что и визит Ла Валетта был хитрой уловкой республики. Венецианцы были вполне способны на подобный шаг, хотя никаких доказательств, подтверждающих это, нет.

Однако Мартиненго считал, что, дезертируя, он рисковал жизнью, и чувство вины за предательство своей республики долгие годы мучило его. Он стал одной из жертв дипломатической стратегии Венеции, пытавшейся обмануть своих союзников, чтобы обмануть врага.