Текст книги "Зеркала"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Хигар аль-Миньяуи

Шейх Хигар аль-Миньяуи был преподавателем арабского языка в нашей начальной школе, а позднее и в средней. Уроженец Саида[93]93
  Саид (араб.) – возвышенный. Здесь: Верхний Египет.


[Закрыть], он говорил с акцептом. Высокий, крепкого сложения, очень смуглый, шейх не заботился о своей внешности. Чалма была обмотана вокруг головы кое-как, кафтан на нем сидел мешком, однако он внушал нам уважение силой характера, превосходным знанием предмета и необыкновенной смелостью. Не напускал на себя важности, любил анекдоты, декламировал нам прекрасные стихи. А однажды на школьном дворе начал состязаться с преподавателем физкультуры в борьбе на палках. Он на редкость искусно владел палкой, и мы затаив дыхание смотрели, как он побеждал своего соперника. Как-то раз Гаафар Халиль опоздал на урок. Желая, как всегда, покуражиться, Гаафар сказал учителю, передразнивая его выговор:

– Доброго вам утра!

В классе загоготали, и Гаафар был страшно доволен. Шейх Хигар разрешил ему сесть на место, а потом заставил его разобрать предложение «Доброго вам утра» с точки зрения грамматики. Гаафар, разумеется, не мог этого сделать. Открыв классный журнал, шейх поставил ему ноль.

Но я этого предложения не понимаю! – протестовал Гаафар.

– А зачем употребляешь предложения, которых не понимаешь? – спокойно ответил шейх.

Это был поистине человек необыкновенный. Помимо арабского языка, он учил нас патриотизму. При каждом подходящем случае он говорил о родине, о революции, вспоминал славные эпизоды истории, рассказывал о ее героях.

Его слова до слез волновали нам душу. О Сааде Заглуле шейх говорил так, словно тот был святым или чудотворцем. От него мы многое узнали о Сааде, о том, что он был прекрасным адвокатом, о его деятельности в министерстве просвещения, в министерстве юстиции, о создании им «Вафда», о вызове, брошенном им могуществу англичан, о его обаянии и красноречии, о тех надеждах, которые возлагает на него страна.

– Красноречие Саада зажгло сердца людей, его именем свершилась революция.

В слова «примерный ученик» шейх Хигар вкладывал один смысл: «Тот, кто учится, восстает тем самым против угнетателей».

Мы не только восхищались шейхом, но и испытывали к нему глубокое уважение. Это он воспитал в нас патриотические чувства, привил любовь к арабскому языку и поэзии.

В ту пору, когда мы перешли в среднюю школу, характер борьбы в стране изменился. На первом плане оказались уже не англичане, а поддерживавшие их египтяне. Обострились разногласия между партиями. Но и в новых трудных условиях шейх сохранил прежнюю стойкость и упорство.

– Борьба есть борьба, – говорил он. – Врагов стало больше, поэтому мы должны противостоять им, удвоить наши усилия!

В день забастовки против правительства Мухаммеда Махмуда, во время которой погиб Бадр аз-Зияди, инспектор школы приказал шейху Хигару выступить перед учащимися и призвать их к возвращению в классы. Шейх не выносил принуждения, оно приводило его в бешенство. Поднявшись на кафедру, он громовым голосом произнес:

– Наука призывает вас к порядку, а родина – к борьбе. Только совесть может подсказать вам правильный выбор. Так вот и спросите же свою совесть!

Инспектор написал на шейха рапорт министру просвещения, и того уволили. Узнав об этом, ученики атаковали кабинет инспектора, и он вынужден был бежать. Опасаясь за жизнь инспектора, министерство перевело его в другую школу. Шейх Хигар вернулся к нам при вафдистском правительстве, но, когда к власти пришел Сидки, снова был уволен. Какое-то время работал в частной школе, принадлежавшей известному деятелю «Вафда», а при новом вафдистском правительстве, в 1936 году, был назначен на работу в министерство просвещения, и дела его пошли на лад. На выборах 1942 года шейх выставил свою кандидатуру от партии «Вафд» и был избран в парламент. На выборах 1950 года он опять добился успеха. Время от времени я видел шейха в доме Реды Хаммады, познакомился с его сыновьями. Когда, уже после июльской революции, вышел указ о роспуске политических партий, шейх уехал в свою деревушку в Саиде и больше не покидал ее. Не знаю, жив ли он теперь.

В сентябре 1952 или 1953 года я, проходя мимо бывшего офицерского клуба в Шатби, заметил во дворе группу людей в окружении солдат. Кто-то из прохожих сказал, что это арестованные вафдисты, которых отправляют в Каир. В одном из офицеров охраны я с удивлением узнал Мухаммеда Хигара, сына шейха Хигара аль-Миньяуи. Пристально вглядываясь в черты Мухаммеда, я вспоминал его отца. В голову приходили мысли о бурном потоке быстротечного времени, принесшем с собой столько перемен и противоречий.

Видад Рушди

Видад Рушди увидел я впервые в 1965 году, когда она пришла к нам в секретариат навестить Камелию Захран. Это была необычайно высокая и очень полная женщина, с крупными, но довольно приятными чертами лица. Она казалась статуей выше человеческого роста. Смелый взгляд светло-карих глаз придавал ей обаяние. Не раз я ловил на себе этот взгляд, но никак не мог понять его значения. На вид я дал бы ей лет тридцать. У нее на руке было обручальное кольцо, и я понял, что она замужем. Глаза Видад не давали мне покоя.

И вот наконец Видад и Камелия подошли к моему столу.

– Простите, устаз, нам нужно знать ваше мнение по одному вопросу, – сказала Камелия.

– Я к вашим услугам.

– Подруга моя, Видад Рушди, сама вам расскажет.

Громким, вполне отвечавшим ее внушительной фигуре, но довольно приятным голосом Видад сказала:

– Пять лет назад я окончила юридический факультет. Потом вышла замуж. Недавно мой муж уехал на год в Кувейт, и я хотела бы устроиться на работу. Как вы считаете, помогут мне в департаменте по трудоустройству?

– Не думаю. Попробуйте поискать сами или примите участие в конкурсе на замещение вакантной должности.

– На это мало надежды…

– Согласен, но попробовать следует.

– У Видад двое детей, и все-таки она хочет работать… – вмешалась в разговор Камелия.

– Все мои подруги замужем и работают, – сказала Видад.

– А как вы устроитесь с детьми? – спросил я.

– С этой стороны трудностей не будет.

– А ваш муж?

– Он согласен.

– Помогите ей, если это в ваших силах, – сказала Камелия.

– Мы ведь старые соседи! – воскликнула Видад.

Я с удивлением посмотрел на нее.

– Вы не помните меня, я была тогда маленькой. Мне было десять лет. А уехали мы из вашего квартала, когда мне исполнилось пятнадцать. Но я очень хорошо помню вас, а также Реду Хаммаду, Сурура Абд аль-Баки и Гаафара Халиля, да упокоит его аллах. Сурур Абд аль-Баки теперь наш врач. Знаете, я до сих пор никак не могу забыть нелепую смерть Гаафара Халиля…

Растроганный воспоминаниями, я вздохнул.

Камелия с хитрой усмешкой повернулась к Видад.

– Ну вот видишь?!

Спустя неделю Видад позвонила мне, чтоб справиться о работе. Я чувствовал, что это только предлог. И снова подумал: чего хочет от меня эта милая замужняя великанша? Я мысленно сравнивал ее с Амани Мухаммед, мои отношения с которой переживали тогда пору расцвета, и пришел в волнение. Из прошлого выплыли образы Ханан Мустафа и Сафа аль-Кятиб.

– Вы придете еще к Камелии? – спросил я.

– А вы хотите меня видеть? – ответила она вопросом на мой вопрос.

– Буду счастлив, – сказал я. А что еще мне оставалось?

– В вашем департаменте так много народу и пахнет бумагами! – послышался в трубке смех Видад.

Не думая о последствиях, я добровольно полез в ловушку.

– Ну давайте встретимся в каком-нибудь спокойном месте.

– А вы любите спокойные места?

– Конечно!

– Но при одном условии! Вы придете с добрыми намерениями!

– Разумеется!

– Помните об этом!

– Обещаю!

– Какое же, по-вашему, самое спокойное место?

– Сад «Аквариум».

Она встретила меня без тени смущения, как встречают мужа или брата. Мы погуляли по пустынным дорожкам, присели на склоне холма.

– Вы, наверное, не знаете, что и думать о дерзкой женщине, которая, забыв о приличиях, бросилась вам навстречу? – сказала Видад.

– Не хочу я ни о чем думать, просто я счастлив! – искренне воскликнул я.

– Не забывайте об условии! – улыбнулась Видад.

– Я помню, конечно, помню…

– Вы должны усвоить, что я порядочная женщина и верная жена, – сказала она вполне серьезно.

– Я в этом и не сомневаюсь, – отозвался я с некоторой тревогой. – Да ведь и я уже далеко не в легкомысленном возрасте, вышел из него еще до того, как вы уехали из нашего квартала.

– Пожалуйста, вспоминайте ту пору с теплым чувством.

– О, я всегда думаю о ней с теплотой.

– Я встретилась с вами не случайно, – многозначительно улыбнулась Видад.

– Вот как?!

– Камелия рассказывала мне о своих коллегах, и, когда я услышала ваше имя, я решила, что мне необходимо вас повидать.

– Вы же хотите устроиться на работу?

– Это не имеет значения.

– Так в чем же дело?

– Я знаю вас уже двадцать лет. Мы жили в большом зеленом доме. Помните?

– Перед общественным колодцем, на главной улице?

– Да. Мне было тогда всего десять лет, и вы не обращали на меня внимания.

– Мы часто ходили мимо этого дома…

– Но потом мне исполнилось четырнадцать и пятнадцать, а вы все равно не обращали на меня внимания, – сказала она с упреком.

– Мне просто не повезло.

– Тогда я считала, что не повезло мне!

Я взглянул на нее в замешательстве, а она смотрела на меня открытым, смелым, смеющимся взглядом.

– Я делала все, чтобы привлечь ваше внимание, но безуспешно.

– Это похоже на сказку!

– В моей душе это незаживающая рана.

– Ну, вы преувеличиваете, – пробормотал я смущенно.

– Ничуть. Правду ли говорят, что первая любовь никогда не забывается?

Я сразу вспомнил Ханан и Сафа, прислушался к своему уже спокойно бьющемуся сердцу и сказал:

– Думаю, в этом есть доля истины.

– Забыть это чувство невозможно, оно неповторимо! – с жаром воскликнула Видад.

– Но вы ведь счастливы в браке.

– Не стану этого отрицать, и все же чего-то мне не хватает.

– Счастье – трудная штука.

– Муж у меня идеальный. Мне может позавидовать любая женщина. Однако он меня не всегда понимает, и порой я чувствую одиночество и вновь оживает былая боль.

– Сколько вашему мужу лет? – спросил я.

– Сорок.

– Вы живете в раю, а хотите еще чего-то!

– Бьюсь об заклад, что вы не знали любви! – помолчав, медленно проговорила Видад.

Интересно, где теперь Сафа? Жива ли? И если бы мы вдруг встретились, состоялся ли между нами подобный разговор?

– Простите, моя прямота порой переходит все границы. Однако вы должны уважать мои чувства, – словно спохватившись, сказала Видад.

– Я искренне их уважаю.

– Благодарю вас. Надеюсь, наше знакомство на этом не кончится. Оно не будет вас обременять?

– Буду рад этому больше, чем вы думаете.

– Наши отношения, разумеется, останутся такими же чистыми.

– С радостью принимаю это предложение.

– Чтоб не возбуждать ненужных подозрений, давайте беседовать пока по телефону.

– Как хотите.

– А если я буду сильно по вас скучать, встретимся где-нибудь тайком!

– Согласен!

Встреча эта открыла новую страницу в моей жизни. Побуждаемый нежностью, воспоминаниями и любопытством, я поддерживал наше знакомство с Видад. Переживал вместе с ней ее семейные проблемы, повседневные заботы и даже увлечения, ссоры, радости, болезни, мечты и многое-многое другое. Видад вошла в мою жизнь и сделалась хоть никому и не известной, но тем не менее неотторжимой частицей моего бытия.

Ясрия Башир

К дням далекого детства, на площадь Бейт аль-Кади, к финиковым пальмам, отягощенным птичьими гнездами, возвращает меня это не стертое временем имя. Мне было тогда лет семь-восемь. Помню, как любил я смотреть из бокового окна на идущую под уклон узкую мощеную улочку Кирмиз. Там, на повороте ее, стоял дом семейства Башир. По вечерам шейх Башир сидел у дверей, перебирая четки. Его ясное лицо, седая борода и яркие краски чалмы, джуббы и кафтана словно освещали все вокруг. Но едва он удалялся в сторону площади Бейт аль-Кади по дороге в Египетский клуб, в окне появлялась Ясрия. Ей было тогда лет шестнадцать. Ее прекрасное, белое и светящееся, подобно луне, лицо было обрамлено черными как смоль волосами. Ясрия ласково окликала меня, весело шутила со мной, а я, счастливый и влюбленный, как может быть влюблен только восьмилетний мальчик, не отрываясь, молча, с обожанием глядел на нее. Иначе как влюбленностью это не назовешь. Ясрия не была мне ни родственницей, ни сверстницей, она не дарила игрушек или сладостей. Меня влекло к ней ее прекрасное лицо. Порой она приглашала меня к себе. Едва я выскальзывал на улицу, служанка настигала меня и уводила в дом. В отчаянии я плакал и дрыгал ногами.

Как-то в дождливый день, стоя у окна, я смотрел, как потоки воды обрушиваются на землю, ручьями бегут по улице и стекают в старый подвал. Вскоре вода поднялась так высоко, что улица Кирмиз превратилась в канал, перебраться через который можно было только при помощи носильщиков или в экипаже. Сквозь завесу дождя я разглядел в окне Ясрию. Она делала мне знаки. Я принял решение. Не раздумывая, тайком выбрался из дому, прихватив с собой большой медный таз, в котором обычно стирали белье, и метлу на длинной деревянной ручке. Опустив таз на воду, сел в него и, отталкиваясь метлой, поплыл к дому Ясрии. Когда служанка увидела меня, я был уже недосягаем. Войти в воду она не решалась. Стояла и звала на помощь. У дверей, над которыми было прибито чучело крокодила, я выбрался из таза и босой, в промокшей насквозь галабее побежал в дом. Ясрия встретила меня на лестнице, провела в комнату и, усадив на турецкий диван, стала ласково гладить мои волосы… Я не сводил глаз с ее будто светящегося лица. Вымокший до нитки и продрогший, я чувствовал себя на вершине блаженства. А Ясрия, взяв мою руку в свои, сказала:

– Дай я тебе погадаю.

Разглядывая линии моей ладони, она говорила о том, что ждет меня в будущем. Ничего не слыша от счастья, я, не отрываясь, с обожанием глядел в ее прекрасное лицо.