Текст книги "Победные трубы Майванда. Историческое повествование"

Автор книги: Нафтула Халфин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Глава 18
НЕ СПЕШИ ЗА УДАЧЕЙ

Главный начальник Туркестанского края не любил зимы. Так уж получилось, что почти всю жизнь он служил в местах, где она не обжигала ядреным морозом, не опьяняла прозрачным звенящим воздухом. И на Северном Кавказе и в Закавказье было тепло. В Петербурге, где он некоторое время занимал пост начальника канцелярии военного министерства, зимние месяцы угнетали туманами и промозглой слякотью. Правда, он мог бы насладиться прелестью этой поры в Вильне, но пробыл там сравнительно недолго. Тем не менее в 1879 году он с нетерпением ждал наступления зимнего времени.

Расстегнув крючки короткого казакина, Кауфман стоял у окна кабинета в генерал-губернаторском доме, смотрел на мутную завесу дождя, на густой парк, устланный опавшей листвой, а мысли его были далеко от столицы среднеазиатских владений Российской империи.

Ум его был занят событиями в Афганистане.

Генерал-адъютанта и генерал-лейтенанта фон Кауфмана 1-го более других сановников России касалось то, что происходило на ее южных рубежах: он отвечал за их безопасность. Военный инженер по образованию, государственный деятель с широким политическим кругозором, Кауфман бил тревогу в связи с настойчивыми усилиями Англии закрепиться в Афганистане и превратить его в базу дальнейшей экспансии – уже в Туркестан, отрезанный от центральных районов России обширными степями и труднопроходимыми пустынями. Благодаря его энергии была установлена телеграфная связь между Ташкентом и Петербургом, но добиться прокладки железнодорожной магистрали в Туркестан Кауфман не смог, несмотря на все попытки.

Он стоял у окна своего ташкентского дома и мысленно представлял себе, как снежная метель заносит ущелья афганских гор, узкие проходы, затрудняя операции британских войск, усложняя их проникновение на левобережье Амударьи, отделявшей афганские земли от бухарских.

Только что курьер, проделав нелегкий путь, доставил правителю Канцелярии главного начальника края почту из военного министерства, в ведение которого входило Туркестанское генерал-губернаторство. Кауфман сел за письменный стол и среди множества документов, адресованных лично ему, сразу же отобрал листы большого формата с литографированным текстом.

…С 1873 года военным агентом России в Лондоне был генерал-майор Александр Павлович Горлов. Выпускник Михайловского артиллерийского училища, а затем Михайловской артиллерийской академии, незаурядный специалист по военной технике, получивший Михайловскую премию за сочинение о законах движения артиллерийских снарядов в канале нарезного оружия, он был вдумчивым и внимательным наблюдателем.

Затянувшиеся колониальные войны в Афганистане и Африке, доносил военный агент, – вот что находилось в центре внимания общественно-политических кругов Британской империи. Статьями, заметками, корреспонденциями о них были полны газеты и журналы. Горлов следил за ними и регулярно информировал обо всем Главный штаб в Петербурге. Сведениями, которые касались Востока, начальник Главного штаба генерал Федор Логгинович Гейден, разумеется, делился с Кауфманом.

За эти материалы и взялся в первую очередь генерал-губернатор. Читал Кауфман не спеша, делая паузы, чтобы дать отдых глазам.

«…Отыскивая, на кого бы свалить вину в неполучении столь блистательных результатов, которыми заблаговременно хвалились английские военные и их корреспонденты, наиболее ретивые люди напали ныне на политических офицеров, т. е. офицеров, приданных разным отрядам с целью облегчать успехи войск дипломатическими переговорами с главами разных племен, т. е., просто говоря, покупать деньгами нейтралитет или даже их содействие, – писал Горлов. – Известно, что в Индии английское золото всегда шло совместно с английским оружием и даже играло в большей части первенствующую роль. Особливо оно сильно действовало в прошлую афганскую кампанию 1840–1841 годов, в Кохате в 1854 году и т. п. Так и ныне: подкуп враждебных афганских племен производится в самых широких размерах, так что военные рассматривают настоящую кампанию как ряд парадов и демонстраций с целью облегчить подкупы».

Последняя фраза была подчеркнута жирной чертой. Кауфман задумался над прочитанным. Затем его взгляд упал на следующий абзац. Он широко улыбнулся и поставил сбоку красным карандашом громадный восклицательный знак: «Но подкупы эти не выходят вполне удачными. Старшины берут деньги и обещаний не исполняют. Такие неисполнения надежд на беспрепятственный ход вперед и составляют истинную причину жалоб английских генералов, которые, конечно, не упомянули бы ни словом о подкупах, если бы они были успешны и дозволили бы им собрать столь легкие лавры…»

Главный начальник Туркестанского края настолько увлекся сообщениями Горлова, что попросил принести ему чай с лимоном в кабинет. Короткий день подходил к концу. Стемнело. Камердинер поставил на стол чашку ароматного напитка и зажег лампу.

Военный агент в британской столице старался показать, как тяжело отразились на экономике и жизни народа Англии ее затянувшиеся боевые операции в Азии и в южных районах Африки. Горлов даже глухо намекал, что, осложненные кризисными явлениями, они могут серьезно ослабить позиции правительства консерваторов: «Страдания бедного класса народа в Лондоне и в больших городах Англии вообще весьма велики; хотя министры правительства и их сторонники убеждают, что рассказы об этих страданиях преувеличены, лица беспристрастные признают, что положение бедного класса стало серьезным.

Вместе с тем общий застой промышленности и торговых предприятий тяготеет чрезмерно над всей нацией. Мне отовсюду пишут, что если это положение расстройства дел еще продолжится, то затруднения Англии сделаются крайними. Общественное мнение требует скорейшего окончания неизвестности, желая мира…»

А вот еще одно донесение военного агента в Главный штаб: «В Афганистане кампания идет не так блестяще, как англичане рассчитывали. Особенно тревожат англичан позиции вокруг Кабула, близ Газни, между Джелалабадом и Даккой и около Кандагара (Кауфман усмехнулся в усы: „Неплохо! Иными словами, всюду, где ведутся военные действия!“). Эти постоянные погони за летучими отрядами горцев, делающими неожиданные нападения и часто скрывающимися бесследно, много утомляют англичан и физически и морально. В письмах из армии и даже газетных корреспонденциях упоминается о том, что эта кампания войскам надоела».

И Горлов ссылался на «Дэйли Ньюс», опубликовавшую письмо группы солдат: «Мы все очень больны и устали от афганцев и от так называемой войны… Мы не можем подчинить эти дикие пограничные племена в три месяца. Это займет годы. И сомнительно, подчинятся ли они вообще когда-нибудь нашему владычеству, если мы не истребим их всех поголовно… Или они нас!»

Кауфман снова взял карандаш и подчеркнул слова о том, что афганцы вряд ли подчинятся британскому господству, если не будут уничтожены полностью.

– Хорошо подмечен дух народа! – произнес он вслух.

Главный начальник Туркестанского края перелистал еще несколько документов. Они только деталями отличались от тех, с какими он уже познакомился. Генерал захлопнул папку и откинулся в кресле. Какие бы еще предпринять шаги, чтобы возросли трудности, с которыми столкнулись политические противники России на Востоке? У него созревал план. «По всей видимости, Абдуррахман-хан дождался своего часа!» – мелькнула мысль.

…Ровно десять лет прошло с тех пор, как междоусобная борьба сыновей эмира Дост Мухаммад-хана за кабульский престол завершилась победой Мухаммада Шер Али-хана. К тому времени умер главный соперник Шер Али-хана – Мухаммад Афзал-хан. А его сын Абдуррахман-хан – главная опора и надежда врагов утвердившегося эмира – бежал за Амударью. Абдуррахман-хана тепло приняли хивинский хан и бухарский эмир, но, опасаясь их коварства, он перебрался в русский Туркестан. Это соответствовало интересам царских властей. С одной стороны, они намеревались держать в своих руках столь сильный козырь в политической игре, а с другой – стремились установить дружественные отношения с Шер Али-ханом и должны были жестко контролировать поведение его недруга.

Абдуррахман-хана с его многочисленной свитой поселили в Самарканде. Он сам выбрал себе место в юго-восточной части бывшей столицы грозного Тимура, в квартале дервишей Каландар-Хопа. Здесь, у ворот того же названия, раскинулся обширный, изрядно запущенный сад, некогда принадлежавший повелителю Бухары. В небольших помещениях, укрывшихся в тени деревьев, и поселился афганский сардар с челядью. Его содержание взяли на себя царские власти.

Вскоре начальник Зеравшанского округа передал Абдуррахман-хану приглашение Кауфмана навестить его в Ташкенте. Вернувшись после непродолжительного отсутствия, сардар собрал приближенных и, несколько преувеличивая, рассказал, как его опекал сам ярым-подшо, наместник ак-подшо, «белого царя», в Азии.

– В Ташкенте мне была устроена пышная встреча. На другой день после приезда меня очень сердечно принял генерал-губернатор. В тот же день он отдал визит и пригласил к себе на вечер. Там интересно было наблюдать европейские обычаи: гостей принимают в большом доме, все свободно расхаживают по комнатам, курят, тихо беседуют или едят плоды. Так продолжалось до двух часов ночи, после чего все раскланялись и уехали…

Слушатели дивились непонятным обычаям, а сардар продолжал:

– Вскоре генерал-губернатор опять отдал мне визит. Я вышел встретить его у ворот. После взаимных расспросов о здоровье я преподнес ему саблю с осыпанным драгоценными камнями эфесом, шесть кусков кашмирского сукна и два куска золотой парчи. Генерал-губернатор пробыл у меня два часа. На следующий день меня пригласил генерал Алиханов, и мы провели время весьма дружески. В Ташкенте я получал приглашения и от других генералов…

Абдуррахман-хан помолчал, воскрешая в памяти подробности своей поездки в главный город Туркестанского края. Само собой разумеется, Кауфман отнесся к нему с должным уважением, но, конечно, не «отдавал» никаких визитов. В этом отношении ярым-подшо был чрезвычайно осторожен, стараясь поддерживать высокий авторитет царского наместника. Ну а некоторые генералы действительно проявили интерес к зарубежному гостю, хотя и не столь активно, как того хотелось бы самолюбивому сардару.

Спутники Абдуррахман-хана в изгнании, удобно расположившись на обширной террасе, жадно внимали каждому его слову:

– …Тем временем подошел большой русский праздник, который они называют рождеством. Это день рождения сына их бога. В этот день генерал-губернатор прислал мне свою коляску и через секретаря пригласил приехать. Ярым-подшо по обыкновению встретил меня стоя и провел в тот же зал, где принимал в первый раз и где теперь собрались чиновники, их жены и дочери. Стол был уставлен всякими яствами. Добрая компания ела и пила до полуночи, после чего все начали друг друга целовать, говоря: «Христос, Христос!». Затем гости простились с хозяином и отправились по домам. После трехдневных празднеств генерал-губернатор снова прислал секретаря с коляской, приглашая посмотреть парад их войск. Все было очень хорошо устроено. В конце парада была взорвана искусственная мина…

Сардар передавал впечатления весело, пересыпая речь шутками, но на душе у него царила печаль: он прекрасно понимал сложность своего положения, отсутствие серьезных перспектив. Однако он верил в свою звезду и настойчиво твердил про себя: «Все в руках Аллаха!» Следовало во что бы то ни стало поддерживать надежду и в себе и среди своего окружения, подчеркивать значение своей персоны в глазах царского правительства. Когда-нибудь наступит его час!..

И он рассказал, что на новой встрече Кауфман сообщил о телеграмме русского царя, который спрашивал о здоровье сардара и якобы приглашал его в Петербург.

– Увы, от этой поездки пришлось отказаться из-за категорических возражений наших приближенных, – жаловался сардар навестившему его начальнику Самаркандского отдела Зеравшанского округа капитану Арендаренко. – Они в один голос объявили, что не отпустят меня, ибо сами тут ничего не смогут сделать.

Так ли это было – трудно сказать. Известно лишь, что визит в Петербург действительно не состоялся. Зато сардар любезно согласился удовлетворить пожелание государя запечатлеть на фотографии себя в окружении свиты.

Повествования на террасе периодически повторялись, расцвечиваемые дополнительными деталями и подробностями. Изредка, раз в два-три года, сардара опять приглашали в Ташкент, и он получал пищу для новых рассказов.

Однажды Абдуррахман-хан вернулся в Самарканд озабоченный: Кауфман поручил ему написать историю Афганистана и его владетелей. Внук Дост Мухаммад-хана и племянник героя первой англо-афганской войны Акбар-хана, сардар неплохо знал прошлое своей родины, во всяком случае «придворную» его часть. Беда заключалась в другом: он не так уж хорошо владел пером. Впрочем, с этой трудностью удалось быстро справиться. Для чего существуют мирзы?

Абдуррахман-хан.

Абдуррахман-хан уселся, скрестив ноги, на широком диване, подоткнув под бока подушки; на полу перед ним в той же позе разместился писец, разложивший на низеньком столике листки бумаги и взявший в руки калам, чтобы увековечить слова своего господина. Работа закипела. Через несколько недель ярым-подшо получил рукопись «Истории Афганистана, рассказанной сардаром Абдуррахман-ханом».

Если генерал-губернатор не только интересовался прошлым соседнего государства, но и хотел этим заданием отвлечь изгнанника от тяжелых дум, то последней цели он не добился. Перебирая в памяти события из истории своей страны, особенно связанные с его собственной деятельностью, Абдуррахман-хан как бы заново пережил многие из них. Его потянуло на родную землю так, что порой он готов был вскочить на коня и помчаться на юг, за Амударью, в теснины Гиндукуша, и, рискуя сложить голову, бросить хотя бы мимолетный взгляд на белеющие вершины Спингара, или Сафедкоха, как бы его ни называть – по-афгански или по-персидски…

Но претендент на афганский престол был волевым и чрезвычайно осторожным человеком. И он ждал, ждал, ждал… Иногда отправлялся на охоту, стараясь не утратить остроту глаза и твердость руки. С удовольствием ездил в Ташкент, когда его приглашали. Бродил по Самарканду, любуясь его величественными сооружениями, часто посещал мавзолей Гур-эмир, где был похоронен гроза соседей – ближних и дальних – Тимур, и подолгу смотрел на темно-зеленую плиту из полированного нефрита с арабской надписью, которая начиналась словами: «Это гробница великого султана, милостивого хакана Амир-Тимура-Гурагана, сына Амира Тарагая…»

Сардар ждал, ждал, ждал… Вспыльчивый и горячий, он настойчиво вырабатывал в себе терпение, сдерживал свой темперамент и проявлял внешнее спокойствие в тех случаях, когда готов был взорваться от ярости. Оказавшись в незавидной роли политического эмигранта, беженца, он словно пытался законсервировать себя для будущего. «Мне двадцать пять, – размышлял Абдуррахман-хан в 1869 году, когда пересекал серо-голубую ленту Амударьи. – Это или очень много, если впереди у меня нет ничего, или очень мало, если я могу на что-то рассчитывать в Афганистане. Ну что ж, коли судьба не ладит с тобой, поладь ты с ней, говорят у нас. Только никогда не спеши за удачей, она не любит суетливых. Когда придет твой час, удача сама повернется к тебе лицом».

Сардар старался быть в курсе происходившего там, к югу от Амударьи. Но его люди не приносили ничего обнадеживающего. Впрочем, Абдуррахман-хан отлично понимал, что даже если бы на родине и начались какие-нибудь беспорядки, то, чтобы ими воспользоваться, еще следовало ускользнуть из-под бдительного ока царских властей, отнюдь не собиравшихся осложнять положение его соперника – Шер Али-хана.

Двойственное чувство испытал сардар, когда до Самарканда докатилась весть о вторжении инглизи в Афганистан: мстительная радость при мысли о том, каково теперь приходится сопернику, и ненависть к злобному врагу, топчущему родную землю. «Что делать? – вздыхал он бессонными ночами. – Поднять своих людей и помчаться на юг, чтобы встать рядом с теми, кто наводит джезаиль на красномундирников?»

Но он ни минуты не сомневался, что Шер Али-хан не забыл шести лет кровавой междоусобицы, когда его брат Мухаммад Афзал-хан с сыном Абдуррахман-ханом, нарушив данную эмиру Дост Мухаммад-хану клятву, сражались против законного наследника. К тому же хитрый сардар, почти десяток лет проживший в русском Туркестане, не мог не отметить преимуществ европейского регулярного войска по сравнению с плохо обученными и вооруженными отрядами азиатских владык. Он понимал, что слабой афганской армии несдобровать. Так, может быть, время начнет наконец-то работать на него?

…Стоял февраль 1879 года. Было пасмурно и хмуро, но из-за далекой Амударьи, перевалив через Гиссарский хребет и его отроги, до Самарканда долетали теплые ветры. Они извещали, что весна скоро придет на берега Зеравшана. Абдуррахман-хан обсуждал на террасе с двоюродным братом Исхак-ханом сравнительные достоинства арабских и туркменских скакунов, когда во двор, отстранив преградившего ему путь привратника, ворвался человек с давно не чесанной бородой, в остроконечном, отороченном мехом колпаке, надвинутом почти на глаза. В одной руке он держал здоровенный посох, а в другой – дымящуюся кадильницу на длинной цепочке. На его донельзя грязном, изодранном халате красовался широкий пояс, расшитый золотыми и серебряными узорами и увешанный амулетами. К поясу была прикреплена высушенная тыква, в которую были насыпаны камешки, издававшие шум при малейшем движении.

Это был дервиш странствующего ордена Каландарийя. Он замахнулся посохом на слугу, который попытался его задержать, и, что-то бормоча, кинулся на террасу. Безошибочно определив, кто здесь играет главную роль, он подбежал к Абдуррахман-хану и принялся обмахивать его кадилом, шепча заклинания. Сардар кинул ему несколько монет, но тот, ловко подхватив их, не отставал и надвигался на афганца, словно задался целью оттеснить его в комнату.

Абдуррахман-хан побагровел от гнева и хотел вытолкнуть наглеца, но спохватился: грешно обижать «божьего слугу». К тому же ему показалось, что дервиш подает какие-то знаки, и он отступил в комнату, сопровождаемый каландаром. Среди бессвязных выкриков он вдруг уловил осмысленные фразы на фарси:

– Ждут тебя… Далеко-далеко на юге… Твоя семья – мать, сын. Я оттуда. Очень важные люди ждут. Кандагар… Большую власть обещают. Надо спешить! Приглашают…

Черные, слегка косящие глаза дервиша закатились куда-то под колпак, и он вновь забормотал, зачастил:

– Аллах на небесах – правитель на земле… Помните, люди, Абу Юсуфа аль-Каландари, постигшего высшую благодать и премудрость! Ищите одноухих верблюдов, вах-вах-вах! О, Чар-йар! О, четыре друга! – совсем неожиданно «божий человек» завершил свою болтовню традиционным кличем, которым афганцы восхваляли любимых друзей и соратников пророка Мухаммеда – Абу Бекра, Омара, Османа и Али.

Покрутившись несколько раз волчком, он нырнул в дверь, прошмыгнул в открытые ворота и, будто его и не было, растворился в дервишеском квартале Каландар-Хона, оставив сардара в состоянии полного смятения.

«Что это за каландар? На фарси говорит с явным индийским акцентом, в этом можно поклясться священной Каабой! Знает, что мать и сын – в Кандагаре. В Кандагаре… Туда приглашают? Но ведь город в руках инглизи. Они приглашают? Чтобы баракзайские вожди сражались друг с другом?» Словом, было над чем поразмыслить.

Через несколько дней, когда Абдуррахман-хан вернулся домой после утренней прогулки, его ожидал незнакомый ротмистр, который заявил через переводчика, что сардару следует немедленно ехать в Ташкент.

– Вас желает видеть его высокопревосходительство господин туркестанский генерал-губернатор!

«Выследили-таки этого каландара, – подумал афганец. – Хорошо бы хоть немного оттянуть время и попытаться выяснить, в чем дело…»

– Отчего такая спешка? – ответил он офицеру. – Я соберусь, и завтра мы отправимся к ярым-подшо.

Ротмистр ничего не сказал, сел на привязанную за воротами лошадь и ускакал.

– Что случилось? – спросил Абдуррахман-хан у переводчика, которого не раз встречал у начальника Зеравшанского округа генерала Иванова.

– Понятия не имею, – пожал тот плечами. – Генерал Кауфман велел вам отправляться в Ташкент, и он сам изложит суть дела.

Не прошло и часа, как за дувалом усадьбы послышался шум и конский топот.

– Сардар, там целое войско! – вбежал в комнату напуганный слуга.

Действительно, ротмистр вернулся в сопровождении отряда пеших и конных стражников. Абдуррахман-хан был вынужден подчиниться силе, и его под конвоем отвезли в резиденцию начальника округа.

– Знал бы, что меня возьмут как арестанта, сразу пошел бы, джарнейль-саиб, – хмуро бросил он Иванову.

– Почему как арестанта? – удивленно посмотрел тот на ротмистра.

– Добровольно ехать сардар отказался. И я счел целесообразным…

– Ну зачем уж так сразу бить тревогу? – погладил бороду Иванов. – Наш друг и сам понимает необходимость строгого и неукоснительного выполнения указаний и требований главного начальника края.

Вскоре Абдуррахман-хан уже катил в Ташкент в экипаже, сопровождаемый ротмистром и двумя преданными слугами. «Погубил меня этот проклятый дервиш!» – сокрушался сардар.

Абдуррахман-хан ошибался. Царские власти знали, что претендент на афганский престол поддерживает связи с приверженцами на родине, и смотрели на это сквозь пальцы. Конечно, по-иному они отнеслись бы к его встрече с британским агентом. Но визит «каландара» прошел мимо их внимания.

И тем не менее всемогущий правитель Туркестана был обеспокоен как раз возможными контактами Абдуррахман-хана с англичанами. Российский посол в Тегеране Иван Зиновьев сообщал, что прибывший в этот город капитан Чарлз Нэпир проговорился о желании Лондона видеть сардара в Афганистане. И удивительное совпадение: телеграмма Кауфману из Петербурга от начальника Главного штаба Гейдена содержала намек на целесообразность отправки Абдуррахман-хана на родину. Как это понимать?

Генерал-губернатор возмутился. Он ответил, что афганцы ведут борьбу с напавшими на них англичанами и появление там «эмигранта» внесет разлад в ряды патриотов. Вскоре, однако, выяснилось, что депешу Гейдена инспирировал «друг Англии» – под таким прозвищем в сановных кругах Российской империи был известен царский посол в Лондоне Петр Шувалов, бывший шеф жандармов…

В сложившейся обстановке лучше было, пожалуй, на всякий случай удалить своевольного сардара от афганской границы, избавить от ненужных соблазнов, поместить поближе, в поле зрения высших властей Туркестана.

Вот почему, когда Абдуррахман-хана привезли наконец в Ташкент и доставили в дом генерал-губернатора, Кауфман в деликатных тонах разъяснил ему, что постоянно нуждается в его мудрых советах в связи с событиями в Афганистане и просит не отказать ему в этом.

Абдуррахман-хану предоставили дом, в котором некогда жил военный губернатор Сырдарьинской области Головачев. Пока его приспосабливали для нового хозяина, сардар с челядью разместился в «кашгарском» квартале. Прикомандированный к Абдуррахман-хану чиновник рассказал, что за пятнадцать лет до того в Кашгаре вспыхнуло восстание против китайского господства и правителем, бадаулетом, стал выходец из Средней Азии Якуб-бек, бывший кокандский военачальник. В состав его государства сначала вошли шесть, а затем семь городов Восточного Туркестана, и оно соответственно именовалось Олтышаар («Шестиградье») и Джетышаар («Семиградье»). В 1877 году Якуб-бек умер. Среди его преемников начались раздоры. Пекин бросил против Джетышаара большую армию и, залив его кровью, восстановил там свое владычество. Тысячи беженцев хлынули в русские пределы. Сын Якуб-бека Бек Кули-бек с многочисленными приверженцами осел в Ташкенте, дав название кварталу.

Сардар внимательно слушал, сопоставляя судьбы Кашгара и Афганистана, свою и наследника Якуб-бека. В них было немало общего. И Афганское государство намерена ликвидировать более мощная держава, и ему приходится жить, а может быть, и умереть на чужбине… Однако если так записано в «книге судеб», то надо смириться! Он не подозревал, что этой зимой в его жизни произойдут решающие перемены.