Текст книги "Вечная молодость (ЛП)"

Автор книги: Надин Дарахарт

Соавторы: Сара Ведлер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Я же напротив еще никогда не чувствовала себя так неуютно. Обедневшие кварталы Лондона были мне знакомы, там я могла передвигаться со стопроцентной уверенностью. Однако эта местность производила на меня враждебное впечатление. Недоверие жителей было прямо-таки осязаемым.

На улице, однако, их было не много, и в этом заключалось еще одно отличие от Лондона. Ночами там бродят не только рабочие, но и Купиды, орудующие в округе, прежде всего в поселениях бедняков. В квартале промышленников они появлялись до сих пор не часто. До сих пор.

– Купидов нет? – спрашивает Сай, как будто прочитав мои мысли.

– Кажется, нет. Непонятно, как французы это сделали.

Пейшенс зевает, прикрывая рот рукой. Даже этот ее маленький жест выглядит грациозно и элегантно. В интернате девочек и мальчиков муштруют везде и всюду вести себя идеально. Дети знают правила поведения лучше собственных родителей. Они должны стать идеальными представителями предприятий своих отцов. Это их единственная задача в жизни. Хорошо выглядеть и уметь себя вести. Все остальное улаживают за них запуганные управляющие. Люди, принятые промышленниками на работу для разгрузки, и ничего так не боящиеся, как снова скатиться до статуса простого рабочего. Они функционируют так же хорошо, как и дети промышленников.

– Как насчет этого? – Сай указывает на здание, стоящее немного в стороне, между двумя огромными развалинами.

Отель «Золотые птицы» – написано на входных воротах, когда-то покрашенных в золотистый цвет. Сейчас краска облупилась, повсюду скопилась ржавчина. Заглянув в окна, можно было увидеть облезшие лохмотья обоев и лежащие кругом камни и мусор.

– Отлично. Ждите меня снаружи.  – Я переступаю через выбитую дверь и вхожу вовнутрь. – Эй! Ау! – кричу я в темноту, но не получаю ответа. Я делаю еще несколько шагов, чувствую Мали рядом со мной. Она не лает. Я осторожно продвигаюсь дальше. Ногами постоянно запинаюсь о какие-то препятствия, которые иногда с писком убегают от меня. – Чертовы крысы, – бурчу я, на ощупь иду вперед и натыкаюсь на дверь, которая висит ещё только на одной петле. Я протягиваю руку к выключателю, и мне везёт. Загорается неоновая лампочка. Я обнаруживаю помещение, раньше служившее кладовой. Повсюду стоят изотермические контейнеры и морозилки с вмятинами, частично опрокинутые. Множество полок на стенах забиты пустыми упаковками.

Я беру упаковку розового цвета с нарисованным на ней облачком и читаю: «Baisers d’air» («воздушные поцелуи»). У нас этот деликатес называется «Air Kisses». В этих безе речь идёт о маленьких пузырьках воздуха, желатиновые оболочки, наполненные ничем кроме кислорода различного вкуса. Я небрежно бросаю упаковку на пол. Хоть мне и кажется, что нам не угрожает опасность, я все-таки еще раз отправляю Мали проверить все гостиничные номера, до того, как я приведу сюда Пейшенс и Сая. Складское помещение без окон хорошо подходит для укрытия, хоть здесь внутри и ужасно холодно. Мы можем снова навесить дверь и запереться так, чтобы ни один предательский луч света не прорвался наружу.

– Только одна ночь, говорю я себе. И мы, наконец, вернемся назад. – Всего одна проклятая ночь…

Глава 42

Зайдя в кладовую, Пейшенс все еще улыбается заученной улыбкой.

– Финистерра была лучше, я знаю, – говорю я.

Пейшенс смотрит на меня и пожимает плечами. – Сейчас уже наверно не лучше.

Я вспоминаю пожар и все еще желаю, чтобы от острова ничего не осталось, в то время как Пейшенс наверняка желает жителям счастливого исхода событий.

– Прохладно тут. – Она натягивает свое тонкое платье на плечи.

Я украдкой смотрю на Сая. Жду, что он будет снова закатывать глаза по поводу ее претензий или назовет ее принцессой, однако он совсем не обращает на нас внимание. Он равнодушно перебирает пустые упаковки на полках.

– Да, ты права, – улыбаюсь я Пейшенс. – Давайте разведём костёр.

Пейшенс смеется по-детски, таким смехом, какой совсем редко проскальзывает у нее, начиная с ее шестнадцатого дня рождения.

Я сама совсем не помню моих дней рождений. Время до учебы было удалено из моей памяти после имплантации чипа. Я не знаю, родом ли я из трущоб или была рабочей. Да это и не должно меня интересовать. И все же мне хочется знать, каково это – праздновать день рождения. Каково это, на один день быть в центре внимания. Даже отец Пейшенс появляется на ее дни рождения, осыпает ее подарками и устраивает вечеринку, каждый год эта вечеринка затмевает предыдущую.

У нас, созерцателей, не бывает дней рождений. У нас есть только день досмотра, та дата, начиная с которой мы стали созерцателями. Раз в год наши чипы проверяются и считываются. Я не знаю, что точно узнают контроллеры во время досмотра, но до сих пор я всегда дешево отделывалась, до сих пор…  У некоторых созерцателей чипы после досмотра отбирались. Это был смертный приговор. С того момента, когда тело перестает искусственно подпитываться, мы стареем как в ускоренной съемке и умираем. Могу только надеяться, что эта история с Саем не сделает меня одним из этих смертников.

– Картона у нас много, – улыбается Пейшенс, глядя на Сая.

– 80% всех жертв пожара задыхаются в закрытых помещениях, – бормочет Сай, не оглядываясь. – Ты еще выучишь это в школе. А Джо должна знать это из школы созерцателей.

Я задумчиво смотрю на него. Теперь, когда мы впервые за долгое время находимся в безопасности, Сай видимо решил полностью обнулить свое настроение. Он прекращает осмотр полок и садится на пол. Пейшенс тоже больше не улыбается. В воздухе висит раздражительность, исходящая совершенно точно от моего коллеги созерцателя, и направленная на меня. Однако Пейшенс первая и единственная реагирует на это. Она делает несколько шагов к Саю и садится рядом с ним.

– Эй, что..., – начинает она, поджимает губы и продолжает, – Я прекрасно понимаю, что у вас нет никакого желания терпеть все это. И мне очень жаль, что из-за меня вам... пришлось отправиться в это путешествие.

Сай хмурится и медленно поднимает взгляд. Он буравит меня глазами, в которых я вижу грусть, гнев, давно известную мне темноту. Я уверена, что он спустит на нее все свое разочарование по поводу меня. Однако ничего такого не происходит. – Все хорошо, – тихо говорит он, вытаскивает несколько картонок с полки и складывает их на полу. – Поспи немного. Соберись с силами.

– Хорошо. – Пейшенс ложится и накрывается пузырчатой упаковкой, которая, наверное, уже несколько лет лежит тут на полу. Иногда ее простота даже пугает.

Я прислоняюсь к стене и наблюдаю, как она засыпает и чувствую при этом, что за мной тоже наблюдают. Мои глаза автоматически направляются в сторону Сая. Его волосы всклокочены, взгляд его голубых глаз притупился. Мне не хватает этой светящейся голубизны, также, как и его рук на моем теле и губ на моих губах.

– Чёрт возьми, Сай, – шепчу я и отворачиваюсь.

Я слышу, как он встает. Два, три шага по усыпанному мусором полу. Сейчас он будет стоять за моей спиной. Обнимет меня руками. Извинится за Финистерру. И я поддамся, допущу его близость и, если в следующий раз я и Пейшенс окажемся в опасности, если в следующий раз он примет неверное решение, все, может быть, не так уж удачно закончится.

Я резко оборачиваюсь. Сай не подошёл ближе.

– Пойду, осмотрюсь и раздобуду чего-нибудь поесть, – торопливо говорю я.

– Может, лучше я ... – начинает Сай.

Я уже на выходе качаю головой. – Мали!

– Береги себя, – кричит он мне вслед.

И я исчезаю вместе с моей собакой в рабочем квартале.

Глава 43

Мы с Мали бежим вдоль водоёма. На неоновой вывеске указано, – Сена. Русло реки озарено бело-голубым светом, поэтому оно выглядит так, как будто по нему струится жидкий лёд. Рыб не видно, нет даже несъедобных меченосцев или сиамских бойцовых рыбок, выращиваемых в качестве декорации. Вода как стекло и просматривается до самого дна, выложенного прозрачными мозаичными камушками.

На какое-то время я останавливаюсь и любуюсь видом. Маленькие волны набегают на берег и убегают обратно, словно река хочет вырваться из своих искусственных границ. Капли воды покрывают мои руки, как тонкая паутинка слёз. Мне так хочется сесть на один из мраморных блоков, служащих скамейками, чтобы всю ночь наблюдать за течением воды и ее немой борьбой. Однако мне нужно кое-что уладить.

– Мали, пойдем. – Перепрыгивая через две ступени, я взбираюсь по стеклянной лестнице, ведущей на улицу. Моя собака следует за мой, постоянно тыкаясь носом мне в ногу. Она делает это всегда, когда чувствует, что я чем-то озабочена. Она хочет меня отвлечь, но сейчас мне не до нее. Я не могу уделить ей внимание, даже мои мысли заняты. Моя голова полностью забита Саем, его грусть преследовала меня до города. Я кажусь себе плохой, потому что знаю, что вина за неё лежит на мне. Раздумывая, я приближаюсь к центру города. Улицы становятся шире, фасады чище. Я также вижу первого человека, с тех пор как мы находимся в Париже.

Он идет быстрым шагом и сворачивает за угол. Мне удалось лишь коротко бросить на него взгляд, судя по одежде он промышленник. Однако тот факт, что он ночью один идет по улице пешком, говорит об обратном. Если бы он все же был Купидом, Мали бы залаяла.

Недолго думая, я ускоряю шаги и следую за этим человеком. Между нами не более десяти метров, но кажется, он меня не замечает. Как загипнотизированный, он движется в конец улицы. Я слышу тихое бормотание, однако оно исходит не от него. С каждым сделанным мной шагом, гул голосов усиливается, и когда я следом за мужчиной выхожу из переулка, я вижу, откуда доносятся голоса. Перед нами, на круглой площади перед стальной аркой ворот, собрались сотни, если не тысячи людей. Эта конструкция черная как ночь, возвышается до неба.

Надпись на ней гласит – «Арка дьявола».

Я содрогаюсь. Пять фигур стоят на своего рода сцене под аркой. Их руки и ноги привязаны к титановым кольцам, так что они едва могут пошевелиться. Мали тихо рычит, а я бросаю взгляд на огромные трехмерные экраны, развешанные повсюду, прежде чем понимаю ее реакцию. Камера показывает лица бедняг, одно за другим. Сначала еще детские черты лица молодого человека в разорванной одежде. Затем лицо второго парня, удивительно похожего на первого. Видимо они братья.  Рядом с ними стоит женщина, на вид ей лет 70 или 80. Ее тело приняло странную позу, плечи согнуты вперед, седые пряди волос свисают на грудь, как паутина. Ее глаза уставились в пустоту, в то время как блестящие, стеклянные глаза молодых людей скользят по толпе. Взгляды стоящих рядом фигур вообще невозможно увидеть. Они носят темные солнцезащитные очки, на их бледных лицах не дрогнул ни один мускул.

Рычание Мали становится громче. Хоть я и рада, что ее инстинкты еще работают, но все-таки коротким движением руки приказываю ей замолчать. Я, как и остальные люди заворожено смотрю по направлению к сцене. Еще никогда мне не приходилось видеть, как казнят Купида. В Лондоне не осмеливаются проделать такое с преследователями. Здесь, напротив...

– Tuez-eux! (франц. Убей их!) – кричит кто-то около меня, и я вздрагиваю.

– Tuez-eux! – подключаются остальные французы. Это звучит как требование, и братья на сцене в панике смотрят друг на друга.

Хоть я и не понимаю язык, становится предельно ясно, чего они хотят. Они требуют смерти пятерых преступников. Крики становятся громче, разносятся по огромной площади как единый, угрожающий голос. Вдруг на сцене загорается свет и из тени выходит палач. Он одет в черное платье с белой, стилизованной петлей на спине.

Младшему из братьев стало по-настоящему страшно, и он пытается сбежать. Но, конечно же, ему это не удастся. Оковы на его ногах прикручены к металлической платформе, поэтому его попытка побега оканчивается тем, что он приземляется на задницу.

В толпе раздается смех. На экране видно, как старший беспомощно смотрит на ноги. Он двигает ртом, предположительно подбадривая младшего. Затем картинка меняется и на экране появляется заплаканное лицо младшего брата. Я отворачиваюсь и как можно непринуждённее прохожу между зрителями, которые все еще, как будто в экстазе уставились в экраны. У некоторых из них на плечах сидят маленькие дети, остальные машут флажками с гербом столицы.

Холодная, металлическая конструкция Эйфелевой башни на голубом-белом-красном фоне. В глазах всех людей ожидание, предвкушение, которое мне противно. У промышленников все просто: придерживайся правил и не будешь убит. Однако я знаю, что у по крайней мере троих людей на сцене не было другого выбора. Что бы они ни сделали, они сделали это от отчаяния, а не из жадности или криминальных наклонностей. Иногда необходимо – ради себя ли или ради людей, которых любишь – принимать неправильные решения, даже если знаешь, что за этим последует смертная казнь.

Моя рука осторожно проскальзывает в сумочку рядом стоящей женщины. Подкладка теплая и мягкая на ощупь. Я нащупываю что-то твердое, непонятное, затем что-то похожее на карманное зеркальце и, в конце концов, обнаруживаю тонкую папку, в которой предположительно находятся AMOC*. Я осторожно вытаскиваю её и прячу у себя за пазухой. Никто ничего не заметил.

Я иду дальше, делая вид, что меня интересуют детали казни. Палач тем временем встал между осужденными и показывает что-то толпе. Камера снимает предмет. Это ампула с оздоровительными клетками. В толпе слышится возмущенное шушуканье. Старший из братьев что-то внушает палачу, в то время как младший все еще продолжает плакать. Мой взгляд падает на золотистую сумочку прямо передо мной. Вместо замка у нее зажим, который я бесшумно открываю одним движением пальцев. Моя рука снова скользит вовнутрь и вытаскивает плоскую папку, которую я тут же прячу.

Тем временем палач стоит рядом с пожилой женщиной, держит цветную сумку с разными сладостями и что-то кричит зрителям грубым, хриплым голосом по-французски. Руки старухи дрожат и бесконтрольно дергаются, но ее лицо остается спокойным, взгляд направлен вдаль, которую видит только она сама.

Я медленно иду дальше, стараясь использовать пустые места в толпе. Моя собака терпелива, ей мастерски удается увиливать от ног и пинков. Иногда я восхищаюсь ее спокойствием. Сама я не такая спокойная. Если меня поймают... Мне нужно выбираться отсюда, но, когда камеру наводят на обоих Купидов и стоящего между ними палача, мое любопытство побеждает. Гул зрительских голосов замолкает и все без исключения смотрят на сцену. Палач обращается почти непринужденным тоном сначала к Купидам, потом к толпе. В отличие от двух предыдущих выступлений, он не держит в руках краденого. Он просто говорит, затем поворачивается к одной из опор стальной арки, проходящей поперек над головами жертв казни.

Из кармана своей робы он достает небольшой лазер и прожигает две засечки в металле. Только теперь я вижу, что на нем уже находится множество насечек. Я насчитываю 22. Видимо французы постепенно уничтожают всех преследователей. С меня хватит. Мне не нужно смотреть саму казнь, я точно знаю, что произойдет. Через металлическую пластину в полу подадут ток, который убьет преступников.

Затем их безжизненные тела вывесят на несколько часов как памятник – предостережение. Во Франции, скорее всего на Арке Дьявола, в Лондоне на воротах Лондон Павильон. Как будто трупы могут кого-то отпугнуть, кто действительно в отчаянии, сходит с ума от голода или переживает болезнь члена семьи.

Я только собираюсь вернуться с краденым в «Золотые Птицы», как в конце толпы зевак обнаруживаю парня, смотрящего прямо на меня. Большую часть его лица скрывают солнцезащитные очки и капюшон, но я тут же узнаю его. Это Купид, наблюдавший за нами, когда мы были на рыболовном катере. Еще раньше я из-за него чуть не утонула в болоте.

– Мали, вперед! – шиплю я, но Мали только растерянно смотрит на меня. – Там! – я указываю в его сторону, и моя собака бежит вперед, но при этом не понимает, что я от нее хочу.

В не себя от ярости, я пробираюсь сквозь толпу навстречу Купиду. Увидев, как медленно я приближаюсь, его губы расплываются в издевательской улыбке. Широким жестом руки он указывает на толпу людей. И все еще преспокойно стоит, облокотившись на фасад дома, немного в стороне от происходящего, так чтобы была возможность в любое время убежать и при этом так спрятаться в толпе, чтобы не привлекать ничье внимание.

– Мали! – снова требую я и снимаю с нее поводок. – Хватай его!

Она по-прежнему не понимает, кого я предлагаю ей в качестве мишени. Ее нос дергается, когда она пытается унюхать врага. Однако затем она снова вопросительно смотрит на меня. Я пробираюсь дальше к Купиду. Со сцены раздаются приглушенные крики, и я заставляю себя не смотреть туда. Заметив, что я медленно, но верно приближаюсь к нему, Купид отходит от стены. Его поза выглядит напряженной, а гримаса на лице немного застывает. Когда я, наконец, добираюсь до края толпы, он быстро срывается с места. Я немедленно следую за ним, твердо решив в этот раз не упустить его. Мали наконец-то поняла свое задание и тоже рванула с места. Некоторые люди смотрят нам вслед, однако спектакль на сцене тотчас снова захватывает их.

Купид пробегает между двумя деревьями, перепрыгивает через забор и исчезает в парке. Я делаю тоже самое, но вместо того, чтобы снова вслепую бросаться за ним в темноту, я останавливаюсь и прислушиваюсь. Слева от меня я улавливаю тяжелые шаги по каменистому грунту.  Я продолжаю преследование и через несколько метров действительно натыкаюсь на гравийную дорожку, тянущуюся через сад роз. Между большими цветами стоят лампочки, облегчающие мне охоту. Если Купид надеялся, снова отделаться от меня в темноте, то он просчитался. Я вижу его силуэт, исчезнувший между двумя кустарниками в форме медведя и льва, и ускоряю свой темп. Расстояние между нами уменьшается. Мне даже удается два раза дотронуться до рукава преследователя. И тут он делает решающую ошибку: он оглядывается на меня, теряет равновесие и падает. Издав стон ударяется о каменную лестницу и скользит вниз по ступенькам.

Мали тут же впивается зубами в его штанину, а я сажусь ему на грудь, чтобы удержать своим весом на месте. Затем я срываю с него очки.

Глава 44

То, что я вижу прямо перед собой, непостижимо. Левый глаз Купида белый, бесцветный и мёртвый. Второй, напротив, смотрит прямо на меня. Голубая, как сталь, радужная оболочка с жёлтым солнцем вокруг зрачка. В скудном свете парковых фонариков мне удаётся различить, что его кожа не пепельная, как у других Купидов, а похожа на бледную человеческую кожу.

– Что-о? – бормочу я и бросаю солнцезащитные очки бездумно в траву.

Купид не двигается, продолжая смотреть на меня, в его взгляде смешались любопытство и капитуляция, безо всякого намёка на враждебность.

– Похоже, ты меня поймала.

– Ты преследуешь нас, – делаю я не слишком остроумный вывод. – Кто ты?

– Скиннер, – Купид пожимает плечами, капюшон сползает с его головы и обнажает тёмно-коричневую шевелюру. – И было бы очень любезно с твоей стороны, если бы ты не давила мне на рёбра, пожалуйста.

– Ну уж нет, не жди этого! – Что-то в манере поведения Скиннера мешает мне просто вытянуть нож и привести свою угрозу в исполнение. – Ты Купид, мне следовало бы убить тебя прямо сейчас.

– Я не какой-то там проклятый Купид. И ты как стражница должна была бы это заметить, разве ты так не считаешь?

– Ты шёл за нами по пятам в Лиссабоне, а теперь ты здесь – во Франции! Наверное, ты Купид. Нормальный человек ни за что не нашёл бы нас, преодолев такое расстояние. Ты унюхал, где мы находимся!

– Ты забываешь о самом важном. – Скиннер смотрит на меня с ухмылкой и обнажает ряд безупречно белых зубов. – Я был ещё и на Финистерре.

Рефлекторно я отвешиваю ему удар в бок. Он стонет, а потом молниеносно обхватывает мои запястья своими пальцами и держит их железной хваткой.

– Прекрати, – убедительно просит он. – Не надо.

Я выворачиваюсь из его рук и встаю, не выпуская его из поля зрения ни на единую долю секунды. Мали тоже отступает от него.

– Почему ты преследуешь нас?

– Я ваша тень. – Скиннер садится, опираясь на ладони. И тут же вскакивает на ноги и стряхивает пыль со своей одежды.

– Да, – я пытаюсь вложить в свой смех издёвку, но получается только жалкое её подобие. – Я вижу. Почему ты так похож на Купидов?

– Правда похож? – Скиннер снова надевает капюшон и ощупывает траву в поисках своих очков. Кажется, что он не способен видеть по-настоящему хорошо. Я подталкиваю ногой очки к нему, и он поспешно надевает их. Тотчас же напряжение сходит с его лица. Он засовывает руки в карманы брюк и глядит на меня.

Как тогда, на корабле, мне бросается в глаза, насколько он красив. Его кожа абсолютно гладкая, высокие скулы придают его чертам почти аристократическое выражение. Благодаря суровой линии вокруг губ, он кажется старше своего предполагаемого возраста, однако это не портит его красоты.

– Что такое? – спрашивает он. – Ты не можешь решить, убить меня или нет? – Подбородком он указывает на Мали. – Твоя собака, по крайней мере, приняла своё решение.

Отсутствие реакции у Мали указывает на то, что мне нечего опасаться Скиннера, и его поведение вовсе не кажется враждебным. Он не носит с собой самострел, лук или какое-либо ещё оружие, характерное для преследователей. Несмотря на это, я при всём желании не могу понять кто он.

– Проваливай, – произношу я, – и, если это правда, что ты не Купид, прекрати нас преследовать. – С этими словами я снова беру свою собаку на поводок. – Ко мне, Мали, мы уходим. – Я отворачиваюсь и бегу по гравиевой дорожке назад, к выходу из парка.

Скиннер не собирается следовать за нами, однако я спиной чувствую его взгляд. Я могу лишь надеяться, что он будет придерживаться моих указаний. Я не могу просто так убить человека. Даже если он выглядит, как Купид.

Глава 45

Я все еще очень взволнована. У меня дрожат руки, и колотится сердце, в то время как я бегу по безлюдной улице в поисках голограммной будки. Я рассерженна, испытываю одновременно ярость и удивление. Ярость на саму себя, что не использовала шанс и не убила нашего преследователя. Удивление, потому что не знала, что такие гибриды как Скиннер вообще существуют. Люди, похожие на Купидов, имеющие похожие способности и на которые не реагирует Мали, потому что они, наверное, просто люди.

Я могу лишь надеяться на то, что Скиннер не станет угрозой для Пейшенс, потому что тогда мне придётся его убить, вне всякого сомнения.

Я ваша тень.

При мысли об этом у меня мурашки пробегают по телу. Я все еще спрашиваю себя, почему он преследовал нас. Наверняка не случайно, но при этом очевидно не имел плохих намерений, ведь тогда он бы стал бороться со мной, или нет?

И вдруг в моей голове промелькнула мысль, такая абсурдная и мучительная: а что если отец Пейшенс нанял еще одного созерцателя? Кого-то, кто одинаково хорошо ориентируется в нашем мире и в мире преследователей?

Я ускоряю шаг и оглядываюсь в поисках лазерного луча, указывающего на расположение ближайшей голограммной будки. В том месте, где стоят эти телефонные будки, возвышается красный осветительный столб. Когда-то раньше существовали другие способы коммуникации.

Маленькие телефоны, которые можно было всюду брать с собой и компьютеры, связанные между собой своего рода сетью. Однако все это было запрещено, потому, как коммуникация никогда не бывает стопроцентно надежной и делает уязвимым.

Завернув за очередной угол, я обнаруживаю целое скопление серебристо-серых будок. Они расположены в форме круга, спуститься к ним можно по ступеням. Посредине возвышается световая пушка, пускающая в небо кроваво-красные, ярко сверкающие лучи.

Я бегу вниз по лестнице и сажусь в первое попавшееся кресло, чтобы позвонить. Только теперь мне становится ясно, что я даже не взглянула в АМОС – папки. Вытаскиваю обе из-за пояса и вижу, что мне повезло. В каждой из них находится множество карточек, окрашенных в цвета различных финансовых предприятий.

На каждой из них выгравирована надпись Authorized Medium Of Circulation – AMOC. Международное обозначение для всеобщего средства платежа. Так как я не знаю, как долго будет длиться наш разговор, я вставляю в щель голограммной будки карточку цвета графита, на которой согласно надписи находятся 500.000 АМОС.

Она мигает и издает звонкий писк, когда карточка принимается. Я чувствую, что у меня вспотели руки, потому что я не представляю, как буду объяснять ситуацию мистеру Ли.

Кресло, в котором я сижу, с гудением накрывается черным лаковым занавесом. На мгновение становится темно, но затем так светло, что мне приходится зажмуриваться. Передо мной появляется красивое лицо женщины лет сорока пяти.

Ее темно-каштановые волосы собраны в строгий пучок, а лицо так напудрено, что выглядит как маска. Можно подумать, что она относится к промышленникам, однако под макияжем с трудом угадываются мелкие морщинки вокруг глаз, которые выдают в ней уставшую работницу.

– Меня зовут Лорена Квинна, с кем мне Вас связать?

– С мистером Дорианом Ли из Лондона, пожалуйста. – Я чувствую, как снаружи Мали тыкает меня носом. Она ненавидит, когда я говорю по телефону.

– Как мне Вас представить?

– Джолетт Сомервиль.

Лорена Квинна улыбается, затем бледнеет и исчезает совсем, а мне остается только ждать. У меня перед глазами танцуют цветные полосы в ритме, напоминающем мне звук, издаваемый стуком лошадиных копыт по лесной дороге.

Пренебрежительным жестом руки я убираю обрывки цветов и выбираю картинку захода солнца. Под тихую игру рояля красный огненный шар медленно опускается в море. Я переключаю дальше.

Лужайка с бабочками, подводный пейзаж, дождь из конфетти, полет вертолета над силуэтом незнакомого мне города. Я останавливаюсь на журчащем, горном ручье и наблюдаю за водой, булькающей и клокочущей по гальке. Я думаю о Сае. О том, как он жил на улице, как он, может быть, мылся в ручье за интернатом и...

Картинка с водой внезапно разрывается у меня перед глазами и возникает привлекательная фигура отца Пейшенс. Она такая реалистичная и пластичная, как будто он стоит прямо передо мной. У него безупречное лицо – гладкое и без морщин, яркие, внимательные глаза и пышные, темные волосы.

На его юношеские черты прокралась лёгкая улыбка. Его вид всякий раз сбивает меня с толку – возможно, из-за того, что я знаю, что за своей маской он выглядит совершенно иначе. Те промышленники, кто может себе это позволить, могут остановить процесс старения, но многие из них были уже стары, когда разработали эту технику.

Поэтому для них изготовили маски, изображающих их самих в юности, тончайшие, вторые лица, которые позволяют им выглядеть молодо, но при этом всегда немного неестественно.

– Джолетт, как хорошо! Как у тебя дела? – Человек с лицом двадцатилетнего говорит голосом пятидесятилетнего.

Кажется, я разбудила мистера Ли, потому как мне виден ворот его шелковой пижамы. Я сажусь поглубже в кресло, так чтобы отец Пейшенс мог видеть только мое лицо, а не порванную одежду. – Спасибо, хорошо. Я …

– Ну, говори же! – требует он, настойчиво, но всё ещё дружелюбно. – Что случилось? Вам нужны деньги?

Как я ненавижу этот вопрос. Когда бы я не обратилась к Дориану Ли, он первым делом спрашивает нужны ли нам деньги. Еще ни разу он не захотел узнать, как дела у его дочери, здорова ли она, или может находиться поблизости. Он никогда не хочет увидеть ее или поговорить с ней, узнать новости.

– Нет... или все– таки да. В конце концов, Вы сами должны решить, как быть дальше.

Дариaн приподнимает бровь и с удивлением смотрит на меня. Затем немного выпрямляется и откашливается. – Ну хорошо. Хотя сейчас и глубокая ночь, но...

– На нас напали. На Пейшенс и на меня. – Я пытаюсь разглядеть хоть какие-то эмоции на лице мистера Ли, озабоченный блеск в глазах, да хотя бы испуганное подергивание уголков рта, но его лицо остается неподвижным. Профессиональное и непроницаемое – лицо циничного предпринимателя.

– Да, я об этом слышал. Руководство интерната говорило с одним из моих ассистентов. Было сказано, что вы исчезли.

Я виновато киваю. – Нескольким Купидам удалось пробраться на территорию Вудпери. Я смогла их убить, но... нам пришлось бежать. Вместе с Саем, о котором Вы мне даже не рассказали.

Мистер Ли простодушно посмотрит на меня.

– Я не сказал? Мне жаль. И где же вы сейчас?

– ... В Париже.

Дориан Ли смеётся. – Во Франции? Боже мой, как вы так быстро там очутились?

Мне не до смеха.

– Окольными путями, через Лиссабон и ... – Я внимательно смотрю на него. – За нами охотились шпионы. Это Вы их послали, чтобы найти Пейшенс?

– Нет, я здесь не причём.

– Тогда боюсь, что в некоторых местах нас как преступников ждет суровая кара. Я не могу этого объяснить, но...

– Не волнуйся по этому поводу.

–... Я не знаю, должна ли я привести Пейшенс назад, и не будет ли для нее слишком опасным пребывание в Лондоне? Здесь тоже не безопасно, Пейшенс несчастна. Она скучает по подругам и...

– Один момент. – Мистер Ли поднимает руку, отворачивается и исчезает с экрана.

Я выдыхаю и жду. Надеюсь, у него есть решение. Хорошее решение.

– Так. – Отец Пейшенс появляется вновь и пристально смотрит на меня. – Вы прямо сейчас отправитесь в «Богатый дом». Это эксклюзивный отель с видом на Арку Дьявола.

Мне приходится сдержать стон, когда я это слышу.

– На рецепции скажете, что вы от меня. Этого будет достаточно. Завтра утром вас заберет машина и отвезет в Шарль де Голль. У шофера будет все, что вам необходимо для поездки. Вы напрямую долетите до Англии и там вас заберут. И никому ни слова! До сих пор все ясно?

  Я киваю.

– Потом вы доставите Пейшенс ко мне и можете быть свободны.

– Как это, свободны ...?

Мистер Ли снова смеётся.

– Только не делай такое лицо. Я же не собираюсь удалить вам чипы, я ведь не изверг. Вы можете взять отпуск на пару дней, пока всё не устаканится, а потом...

– Ни в коем случае! – прерываю я его. Никогда в жизни я не оставлю Пейшенс без созерцателя. Даже с отцом. – Это слишком опасно.

Дориан вздыхает, затем кивает. – Ну, хорошо, мы обсудим это, когда вы вернетесь. Могу я что-нибудь еще для вас сделать?

Я ошарашено качаю головой. Я не думала, что у мистера Ли будет наготове такое простое решение и я не знаю, как мне к нему относиться.

– Тогда желаю спокойной ночи. – На этом наш разговор заканчивается и вокруг меня снова на какой-то момент появляется горный ручей, прежде чем я вижу перед собой Лорену Квинна.

– С кем Вас соединить?

– Больше ни с кем, спасибо.

– Спасибо что воспользовались голограммной будкой от Dearing & Witterman Enterprises. С вашей АМОС-карты будет снята сумма в размере 9.000 АМОС. Желаю вам приятного вечера.  – На этом мисс Квинна также прощается и черный лакированный занавес убирается.