Текст книги "Вечная молодость (ЛП)"

Автор книги: Надин Дарахарт

Соавторы: Сара Ведлер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Надин Дарахарт, Сара Ведлер

Созерцатель: Вечная молодость

Переведено специально для группы

˜”*°•†Мир фэнтез膕°*”˜

http://vk.com/club43447162

Переводчики:

Julia85, alisag, lena68169, sakura163, Sianna_91, mandarinka2387

Редактор ы :

Softa3000, Валерия, Анастасия Уразаева

А

ннотация

Той Англии, какой её некогда знали деды наших дедов, больше нет. Остался лишь один единственный город, окруженный со всех сторон стенами, которые отделяют его от того, что находится снаружи. От Ничьей Земли. Город дает приют богачам, которым повстречалась удача, бедным, у которых больше ничего не осталось и тем, кто останется навечно молодым, как Джолетт и Сай. Они не принадлежат ни к числу счастливцев, ни к числу несчастных, и даже ни к числу обреченных на смерть в Ничьей Земле. Они созерцатели. Их единственная задача состоит в том, чтобы защитить от обречённых на смерть единственное, что может сохранить жизнь всем. При этом, они отключили все свои человеческие эмоции. Они ведут превосходную жизнь. До тех пор, пока Джолетт и Сай не встречаются однажды...

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Глава 57

Глава 58

Глава 59

Глава 60

Глава 61

Глава 62

Глава 63

Глава 64

Глава 65

Глава 66

Глава 67

Глава 68

Глава 69

Глава 70

Глава 71

Эпилог

Пролог

Лондона, каким его помнили деды наших дедов, больше нет. С годами, город поглотил все вокруг себя. Он протянул свои длинные паучьи лапы до Оксфорда и Дувра, поглотил каждый крупный город, каждый пригород, каждый луг, каждый лес и каждый выгон.

Там, где раньше располагались Манчестер и Ливерпуль, сейчас пустырь. Моря превратились в болота, а реки – в высохшие речные русла. Там больше нет лесов, только единичные деревья, скудные и неплодоносные, пустующие поля и сооружения, которые вот-вот развалятся, словно карточные дома.

Того, у кого была курица, можно считать счастливцем. Тому, у кого была корова, следовало быть осторожным и у кого было больше животных, должен был беспокоиться о своей жизни. Территория перед воротами Лондона, которую голод и бедность превратили в пустыню, называлась Ничьей землей.

Сам Лондон – радужный город, который полон великолепных зданий, парков и маленьких озерных районов. Там проживает двенадцать миллионов людей и каждый из них, отдельно взятый, повстречал на своем пути или удачу, или невезение.

Счастливцы – это промышленники, они живут в зеленом центре города. Там они пребывают в своих виллах с огромными садами, встречаются для игры в крикет и заполняют торговые центры.

Их дети тоже счастливы. Они посещают закрытое учебное заведение в той части города, где раньше был Оксфорд, называемый сейчас Новым Оксфордом, и когда-нибудь унаследуют предприятия своих отцов. Все регламентировано порядком наследования. Ни один промышленник не станет когда-либо бедным – также как ни один рабочий не станет богатым.

Рабочие относятся к той части лондонцев, которым не повезло. Большинство из них живут в Хайворте, поселении, в котором улицы такие узкие, что там практически невозможно дышать. Оно не относится к ослепительно красивой части Лондона.

Жилые башни Хайворта можно увидеть прямо из центра – здания-коробки из бетона, почти безоконные, ибо в драгоценном стекле из единственного лондонского стекольного завода нуждается фешенебельный квартал с магазинами.

Рабочие знают, что они могли бы жить еще хуже, поэтому ведут себя спокойно. Терпят всё, даже едкие индустриальные испарения, которые день за днем накрывают их.

Промышленность расположена на границе с Ничьей Землей, поэтому за тем, чтобы ядовитые газы не достигли Нью-Оксфорда, тщательно следят. Дети для промышленников почти так же священны, как они сами, поэтому они их оберегают. Прежде всего особенных детей. Для этого есть мы – созерцатели.

Мое имя – Джолетт Сомервиль. Я не отношусь ни к числу счастливых, ни к числу несчастных, ни к числу обреченных на смерть на Ничьей земле. Я отношусь к числу наблюдателей в изолированном городе. В месте, где все совершенно. На первый взгляд.

Глава 1

Я смахиваю со лба влажные от пота волосы, снимаю свой свитер и повязываю его на бедра, чтобы никто не увидел нож. Солнце косо светит сквозь окно, и одежда прилипает к моему телу, словно моя вторая влажная кожа. В отличие от классов, в коридорах нет кондиционеров, и скоро, в полдень, здесь будет невыносимо жарко. Мне посчастливилось ненадолго выбраться на свежий воздух.

Я осторожно приближаюсь к двери класса 106. Под сверкающими латунными цифрами есть окошечко, украшенное белыми кружевными шторами. Формально, это окошечко здесь для красоты, мне же оно помогает выполнять свою работу. Я осторожно всматриваюсь внутрь помещения.

Учительница стоит перед классом менее, чем в трех метрах от меня. Она одета в такую же форму, как и ученики, только ее форма черная, когда форма учеников цвета спелого красного яблока. Из-за накрахмаленных воротничков и банта-петли на груди все девочки выглядят как-то одинаково. У мальчиков вместо бантов бабочки – казалось, будто они прямо после занятий собирались на бал.

Учительница меня не замечает, она погружена в какое-то объяснение, которое я не могу понять тут, снаружи. Большинство учеников пялится сквозь стекла своих цифровых очков в пустоту, вероятно, за ходом занятия следят совсем не многие.

По поводу Пейшенс я не уверена. Хоть она и смотрит на учительницу, но в то же самое время накручивает свои волосы на палец, словно витает далеко во облаках. Я вспоминаю свое школьное время. У нас не было такого, чтобы никто не слушал учителя, и также не было компьютера, который мог бы нас развлечь. Местом для рук была парта, а взгляд должен был быть устремлен вперед. Когда нарушалось одно из этих правил, это означало, что весь класс проведет ночь на спортивной площадке.

Раздается звонок на перемену, и за нарядными шторами ученики начинают двигаться. Они опускают свои экраны, некоторые сразу же подпрыгивают. Как и в любой другой день, я отступаю и пропадаю в соседнем классе, который в это время пустует. Я беззвучно закрываю дверь и смотрю, как одноклассники Пейшенс один за другим несутся в коридор.

Они сейчас на год или два младше меня, руки и ноги большинства выглядят слишком длинными и неуклюжими. У меня никогда не было такой фигуры, причиной чему могли быть тренировки. Однажды повзрослев, они никогда снова не станут молодыми и энергичными, а я, в то время как они стареют, сохраняю тело семнадцатилетней девушки.

Один из учеников, прыщавый мальчик, смотрит в моем направлении, и я пригибаюсь. Мои рефлексы идеально натренированы. Если я в данный момент ни на что не отвлечена или по какой-то причине ошеломлена, я буду всегда быстрее любого из учителей и учеников во всей закрытой школе.

Когда я снова выпрямилась, я увидела, как Пейшенс и её подруги проходят мимо, рыжеволосая Аделла и Рода, блондинка, как и Пейшенс, но ее волосы явно короче. Они склонили головы друг к другу и шепчутся о чем-то. Я могу только надеяться, что ни у кого из парней нет чувств к Пейшенс, так как если это на самом деле так, все усложняется, хотя, нет, это скорее неприятно.

Из других классов справа и слева также сейчас выходят ученики, на выходе они превращаются в один плотный поток, и я больше не вижу Пейшенс. Я жду, пока последние опоздавшие не исчезнут из коридора, потом я покидаю пустой класс и убегаю.

Я ловко поворачиваюсь на право и иду тем же крадущимся способом, который уже годы служит мне для того, чтобы не терять из виду Пейшенс дольше, чем это необходимо. Хоть она и в безопасности в интернате, по меньшей мере, в течение всего дня, но как говорит ее отец: «Проблема опасности в том, что она непредсказуема».

Я пробегаю дальше до кладовой, в которой уборщицы хранят свои вещи. Мне не требуется включать свет, так как этим путем я ходила уже сто раз. Каждое движение, каждый захват рукой отточены. Я наклоняюсь над мусорным ведром и устройствами для уборки, распахиваю заслонку, ведущую к вентиляционной шахте. Следующим делом я сначала проталкиваюсь ступнями внутрь, поворачиваюсь на живот и вешаю заслонку обратно на место ее крепления.

Я ползу назад, пока я не добираюсь до первого поворота. Там я могу повернуться и теперь двигаюсь быстрее, не смотря на спертый воздух, тесноту и темноту вокруг меня. Передо мной, на низком потолке, висит паутина, я убираю её в сторону. Я внимательно слежу за тем, чтобы моя обувь не ударялась об металл узкой шахты.

Хоть мне и нужно поторопиться, я должна быть тихой, так, как если бы меня обнаружил управляющий или один из учителей, у меня были бы серьезные проблемы. Я должна была бы объяснять, что ищет работник питомника в вентиляционной шахте, и я боюсь, что на это при самом сильном желании не нашлось бы никакого логического ответа.

Наконец, я добираюсь до конца и выкарабкиваюсь из шахты, снова следя за тем, чтобы ее прочно за собой запереть. Теперь я в одном из буфетов, которые как всегда в это время еще пустуют. Из кухни уже пробивается тяжелый, пряный запах, но моя последняя трапеза здесь была слишком давно для того, чтобы я могла узнать этот запах. Я бы никогда об этом не подумала, но все же когда тебе нельзя есть, тебя покидает аппетит. Есть без смысла не доставляет никакого удовольствия.

Я прокрадываюсь мимо кухонной двери. Она открывает взору зазор, через который видно, как шмыгают туда-сюда бесчисленные фигуры в белых жакетах. Как всегда, они слишком заняты, чтобы заметить что-то. Не более чем через два часа в этом помещении будет обслуживаться более тысячи школьников. Интернат-Вудпери – это крупнейшая школа в Новом Оксфорде, к тому же самая богатая. В поселениях рабочих нет вообще ни одной школы и в Ничьей Земле, конечно, тоже.

Я оставляю кухню позади себя и бегу к одному из окон. Оно открыто. Недалеко от подоконника я цепляюсь и делаю смелый прыжок, падаю с хороших пяти метров в пропасть и приземляюсь на ноги. Чтобы приостановить тяжесть моего собственного веса, я приседаю. И тотчас я снова выпрямляюсь. Я нахожусь на противоположной стороне от школьного здания Пейшенс в уединенном месте огромного кампуса, в котором преподают десятым классам.

Предо мной простирается парк, который отделяет синевато-серые школьные здания от жилых построек. Школьный двор находится немного в стороне для того, чтобы учащиеся школьники не были потревожены теми, кто сейчас на перемене. Я убегаю, сокращаю путь через озелененную территорию, остаюсь в тени деревьев. Во время своего обучения я была хорошей бегуньей. Когда я бегу, у меня такое чувство, как будто мои ноги – это два робота, которые сами двигаются подо мной.

Иногда у меня возникает такое ощущение, как будто бы я между двумя шагами вообще не касаюсь земли. Ветер спутывает мне волосы, и я не чувствую никакого напряжения, хотя до школьного двора и потом до конюшни огромное расстояние. В конце концов, я на месте, поспешно вхожу через заднюю дверь в конюшню. Лошади в стойлах испугались, когда я медленно подошла к центру. Все будут думать, что все это время я пробыла здесь.

Совершенно спокойно я подхожу к передней двери и открываю ее. Моя собака Мали поднимается из своего угла, устланного сеном, подтягивается и следует за мной. Теплый дневной свет падает в стойло, и пушинки пыли танцуют на солнце. Сегодня прекрасный день. Некоторые лошади тихо ржут и бьют копытами.

– Совсем скоро вы сможете выйти в загон, – успокаиваю я их, потом выхожу наружу. В дали виднеется, что первые ученики уже добрались до игровой площадки, шумные пяти– или шестиклассники. С Мали, идущей рядом со мной, я прохожу через загон и остаюсь стоять у забора, пока я не вижу Пейшенс.

Она вышла из тени зданий вместе с Аделлой и Родой. Довольная я глажу Мали по голове и отпускаю ее обратно к забору. Потом я медленно иду назад к конюшне, чтобы выпустить лошадей наружу, которые были подарены некоторым ученицам их родителями.

Мне в этом повезло, так, как если бы не было такой должности, как работник питомника, мне пришлось бы подать заявление на место учительницы, а для этого я не только слишком молода, но также, к сожалению, совершенно не подхожу. Чересчур упряма, как всегда говорили мои собственные учителя. Ни один человек, может быть примером для других.

Я открываю стойло Хейзел, кобылы, которая меня на самом деле терпеть не может. Правда ей, кажется, никто особо не нравится, даже девочка из восьмого класса, которой она принадлежит. Кобыла фыркает и поворачивает ко мне свой большой зад.

– Спокойно, – говорю я и ложу руку на ее спину. Кобыла поворачивается, не удостоив меня даже одним единственным взглядом, и важно идет наружу.

– Ну что ж, хорошо, ты, упрямое животное, – говорю я, и мне сразу же хочется перейти в ближайшее стойло, как вдруг над загоном раздается голос Пейшенс.

Я бегу наружу. Все в порядке, она стоит у забора и смотрит мне навстречу. Рода и Аделла ждут в стороне и продолжают шушукаться. Они типичные шестнадцатилетние девчонки, по крайней мере, я так думаю. Хоть я и едва старше них, я не могу поставить себя на их место.

– Лошадь, – кричит Пейшенс снова и подзывает меня к себе жестами. Так меня называют все школьники, но мне все равно.

– Я лишь хотела спросить, как там дела у Ивора, – спросила Пейшенс достаточно громко, чтобы ее подруги могли слышать, когда я подошла к ней.

Аделла преувеличенно закатывает глаза. – Оставь ты глупую лошадь, – кричит она, но Пейшенс ее игнорирует.

– Зайди и посмотри на него. Он наверняка обрадуется. – Я открываю ей ворота.

Ивора – это жеребец, который болеет то все время, что я его знаю. Он не знается с другими лошадьми и в основном прячется у себя в стойле. Кроме того, его имя – это наше кодовое слово – всегда, когда Пейшенс что-то хочет от меня во время учебного времени, звучит имя Иворы. Несмотря на протест своих подруг и совет Аделлы, что она неправильно тратит свою перемену, Пейшенс следует за мной и Мали в загон. Я оставляю дверь открытой, чтобы все остальное было заметно. Едва войдя, Пейшенс оборачивается.

– В чем дело? – я опираюсь на пустое стойло Хазелы и смотрю на нее.

– Аделла и Рода хотят сегодня вечером в город, – начинает Пейшенс осторожно.

– Ага, – говорю я. Я знаю, к чему она клонит.

– На площади Пикадилли будет ритуал Проклятия. Им разрешили посмотреть, и я бы с удовольствием поехала с ними.

Ну, на это я не рассчитывала. Один лишь раз я присутствовала при проклятии на площади Пикадилли, в огромном, огражденном стеной месте в центре города. На льняных стенах я видела лица преступников. Это был первый и последний раз, пообещала я себе. Пораженно я смотрю на Пейшенс, ее лицо абсолютно непроницаемо.

– Ты хочешь на это смотреть? – спрашиваю я.

Пейшенс говорит ни да, ни нет. – Все это делают, – оправдывается она.

– Ты не делаешь, – отвечаю я и поворачиваюсь к ближайшему стойлу. К полудню все лошади должны быть снаружи, и некоторые из них чересчур быстро встают на дыбы, даже когда они точно знают, что в загоне есть корм.

– Пожалуйста, Джо. – Пейшенс следует за мной. – Это же всего один вечер. И даже папа Руды будет за нами присматривать.

– Он может присматривать за твоими подругами, этого ему достаточно. – Я веду белого мерина к среднему проходу, но дальше не иду, так как Пейшенс стоит у нас на пути. – Я сказала нет. А сейчас иди, пожалуйста, наружу, пока тебя никто не пришел искать.

Пейшенс умоляюще смотрит на меня. – Подумай же, речь же не идет о смертной казни. Я просто хочу пережить один единственный вечер, который не такой...

– Безопасный? – спрашиваю я ее.

Пейшенс опускает взгляд и пропускает пальцы сквозь гриву мерина. – Тогда это, пожалуй, окончательное нет, – констатирует она с сожалением и отчасти с обидой.

– Именно так, – говорю я, так как не могу изменить своего решения.

Глава 2

Я смотрю из окна в темноту. В оконном стекле я вижу отражение моих серьезных голубых глаз. Подо мной вьются тропинки парка интерната. Они освещены цветными фонариками, но тем не менее так коварны и опасны. Мне знаком каждый метр сквера, каждая плакучая ива, каждый ясень и каждая ольха. Я знаю тайники, которые там есть, темные ниши, достаточно большие, чтобы там мог поместиться человек.

Мали, лежащая рядом со мной, поднимает голову и начинает рычать. На протяжении всего вечера она так странно себя вела, и тем самым меня нервировала. Я глажу ее голову и бросаю взгляд на дверь, соединяющую мою комнату и комнату Пейшенс.

То, что работнице, ухаживающей за животными, позволено жить рядом с одним из богатейших детей в школе было затеей ее отца. Его дочь не любила оставаться одна по ночам, но ее подруги не должны были ничего знать об этом, потому что иначе они бы подняли ее на смех. За то, что я ночами нахожусь рядом с ней, мне дополнительно платит школа. Какая ирония.

Обычно Мали всегда лежит на пороге спальни Пейшенс и прислушивается к каждому предательскому звуку. Но сегодня ей понравилось окно. Хотя нет, скорее располагающийся за окном парк.

Я отрываюсь от ночной темноты и надеваю на Мали ошейник. Хоть мне и не нравится оставлять Пейшенс одну, я должна удостовериться, что на участке земли, где мы живем, не поджидает опасность. Я как можно тише открываю дверь ее спальни и заглядываю внутрь.

Пейшенс лежит на спине, ее волосы рассыпаны золотыми волнами по плечам, а щеки порозовели. Внешне я ее полная противоположность – мое лицо постоянно бледное, губы пухлее чем у нее, но зато не так тонко очерчены.

Кроме того, я не могу представить, что так мирно выгляжу во сне. Я улыбаюсь. Пейшенс такая простодушная. Так и должно быть. Я закрываю дверь и запираю ее на засов. Мали все еще ворчит. Это такое глубокое, угрожающее рычание, что у меня мороз идет по спине.

– Идем, – шепчу я, и Мали моментально оказывается рядом.

Прохладный воздух немного успокаивает мои нервы. Все тело покрывается гусиной кожей, мои руки коченеют. На небе видны звезды, а вдалеке виднеются стеклянные башни промышленного района.

Как символ они возвышаются на границе города недалеко от того места, где начинается Ничья земля. Я вынуждена отвести взгляд, так как не хочу вспоминать прошлое. Вспоминать время, проведенное в школе наблюдателей, в спортивных залах без окон.

Мали бежит впереди, навострив уши, и больше не рычит, опережая меня на несколько шагов. Тем не менее, может мне повезет, и она залаяла без причины.

Я постоянно оборачиваюсь и смотрю на главный портал. В здании все тихо и спокойно. Девочки и мальчики спят и видят сны за толстыми, украшенными зубцами и башенками, стенами. Непозволительная роскошь для меня. Мне нельзя спать, поэтому я и не сплю. Моему телу нужно время, чтобы восстановиться, только в случае, если я пострадаю. В противном случае я всегда бодрствую – постоянно начеку.

Я иду с Мали по тропинкам и наблюдаю за мотыльками, облепившими цветные фонари. Где-то в подлеске раздается громкое кваканье лягушек. В остальном все спокойно. В роще не мелькают ни лисицы, ни куницы, не кричит сыч и не взлетает внезапно прочь. Внутри границ города, кроме домашних и сельскохозяйственных животных есть еще виды животных, которые могли протиснуться в отверстие в заборе. Все остальные были уже давно устранены.

Электрический забор, до сих пор отгораживавший город от Ничьей земли, заменятся теперь высокой стеной. Так что скоро только птицы будут попадать в Лондон. Большинство зверей я знаю со времён моей учебы. Никогда не знаешь, кто или что на тебя нападет, если вдруг придется покинуть безопасный город.

Я решаю прогуляться до главных ворот, вырубленных в стене и отделяющих здание интерната от остальной части города. Затем вернусь назад. Завтра я еще раз хочу поговорить с Пейшенс. В последнее время с ней не так-то просто справиться.

Раньше, когда мне было 17, а она была еще маленьким ребенком, у нас не возникало проблем. И позже, когда ей было 10 или 11 и я была по-прежнему старше, она слушала меня. Но теперь, когда между нами всего лишь год разницы, она начинает задумываться о многих вещах, и я чувствую, что ей становится тесно в этой золотой клетке.

Я иду дальше, погрузившись в мысли. Иду прямо, к узкой дороге, погруженной в полную темноту. Я наморщиваю лоб, когда вновь слышу гортанное рычание Мали. В этой части парка все фонари погасили. В воздухе сворачивались в кольца клубы дыма.

Проходит какое-то время прежде, чем мои глаза привыкают к темноте, и я могу идти быстрее. Я кладу руку на нож, который всегда ношу с собой, и крадусь дальше. Я бы хотела иметь при себе более эффективное оружие, но пистолетов у нас больше нет с тех пор, как тридцать лет назад произошло всемирное восстание рабочих.

С тех пор большинство видов оружия запрещено, однако всегда находятся люди и охранники, которым все-таки удается его достать. Я должна довольствоваться простым ножом, и то мне пришлось за него побороться.

Шаг за шагом я продвигаюсь дальше. Кусты становятся гуще, тропинка уже. За скоплением высокого тростника находится пруд, с плавающими на поверхности листьями кувшинок. Позади стоят скамейки, на деревьях висят качели, плавно качающиеся на ветру.

На одной из этих качелей сидит какая-то личность с длинными волосами. Она сидит, отвернувшись от меня, у ее ног лежит большая, серая собака.

– Мали, – шиплю я, но опаздываю. Моя собака уже умчалась по мосту, перекинутому через пруд, и облаяла другую собаку. А та встала, приподнимая рыча брыли, и на какое-то мгновение отвлекла меня.

Я успеваю вовремя заметить летящую в меня стрелу и бросаюсь на землю до того, как стрела со свистом пролетает мимо и втыкается в ствол дерева. Щепки откололись и посыпались на меня. Ползком я немного продвигаюсь вперед и прячусь в кустах. На другой стороне пруда я слышу, как лает и скулит Мали. Я не вижу мою собаку, но зато вижу ее.

Фигура на качелях оказалась женщиной. У нее неестественно белая кожа, она носит черные, солнцезащитные очки. Я сразу поняла, что это – Купид. Она небрежно поставила ногу на сидение, держит на колене арбалет, направленный в мою сторону.

Кажется, она не видит меня в моем укрытии. Если она выстрелит, то промахнется приблизительно на метр. С другой стороны пруда снова слышится повизгивание. Нет времени на раздумья.

Я смотрю на нож в руке, затем вставляю его за пояс. На таком расстоянии он бесполезен. Меня обучили рукопашному бою, но моя противница труслива. Купиды неохотно доводят дело до прямых столкновений. Они используют оружие, действующее на дальнем расстоянии: арбалеты, лук и стрелы, иногда копья.

Насколько я знаю, они изготавливают оружие сами, по древним схемам, в нелегальной кузнице, точное местонахождение которой никому не известно. В городе нет никого, кто бы отважился разоружить этих странных, белых преследователей детей. Они обладают своего рода безудержной свободой, которая часто губит лондонцев.

Пальцами я ощупываю влажную землю и нахожу камень. Я тихо поднимаюсь. Купид также встала, потягивая носом в мою сторону. Наверняка она учуяла мой след. Я замахиваюсь и бросаю камень в живую изгородь в паре метров от меня.

Купид вздрагивает, оборачивается и пускает стрелу в куст тиса. Я мчусь на мост. Мне нужно каким-то образом попасть на другую сторону, если я хочу ее остановить. В воздухе снова несется стрела, в этот раз прямо на меня. В последний момент я бросаюсь влево и прыгаю в пруд. В рот попадает холодная вода с привкусом железа.

Я задерживаю дыхание, и погружаюсь вглубь. Проходит немного времени, и я вижу очертания Купида на берегу. У меня еще есть воздух, поэтому я жду. Женщина приближается и у меня начинает жечь легкие. Еще пару секунд, а затем… Я взмываю на поверхность, хватаю ее за ногу и тяну к себе в пруд.

Купид кричит и неудержимо размахивает руками, затем плюхается рядом со мной в воду. Я вырываю у нее арбалет и бросаю его на луг, успев бросить взгляд на Мали. Она повалила серого кобеля на землю. Он тихо повизгивает.

Я отворачиваюсь и наношу Купиду удар. Я чувствую сопротивление, но не могу понять, куда попадают мои удары. На лицо брызгают капли воды, затем я чувствую острую боль в паху. Я подавляю боль и надавливаю на мою противницу. Она жадно хватает воздух и, булькая, уходит под воду. Ногтями она впивается в мои руки, сжимая их, но я не отпускаю ее.

Ее сопротивление убывает. Когда я понимаю, что расправилась с Купидом, то ослабляю хватку. В тот момент, когда я собираюсь выйти из воды, до меня доносятся быстрые шаги в подлеске, затем я вижу две фигуры, пробегающие мимо. Их кожа такая же серая в свете луны, а глаза спрятаны за темными очками.

– Нет! – кричу я и выхожу из воды, хватаю арбалет и принимаю стойку. Благодаря моему образованию, я знаю, как обращаться с этими монстрами. Я прицеливаюсь и, недолго думая, стреляю. Стрела попадает в одного из Купидов и валит его на землю.

Другой замедляет шаг, оборачивается и, яростно рыча, бросается на меня. В тоже мгновение рука из пруда хватает меня за ногу и тащит. Я пинаю мою преследовательницу, но ее хватка беспощадна. Я падаю.

Другой Купид уже стоит надо мной и направляет блестящий конец стрелы мне в лоб в то время, как я лежу, скорчившись на земле, не решаясь пошевелиться. Женщина Купид, тем временем, выбирается из пруда и обезоруживает меня. Она отнимает у меня не только арбалет, но и мой нож, и небрежно бросает его в кусты.

– У вас ничего не выйдет, – говорю я. Мой голос дрожит от ярости и напряжения.

– И кто нам помешает? – Купид громко смеется. – Неужто ты?

Он пинает меня по плечу, но я не вскрикиваю от боли. Такого удовольствия я ему не доставлю. Я стискиваю зубы и смотрю на него, лихорадочно соображая, как мне выбраться из этой ситуации. Могу только надеяться, что они еще не добрались до Пейшенс.

Как будто прочитав мои мысли, женщина внезапно спрашивает: – Где малышка? В какой комнате прячется твоя подопечная? Крупные капли воды стекают с ее волос, образуя лужу в траве.

– Кто вы? – Я не смогла придумать лучшего вопроса, чтобы выиграть время.

Купид снова смеется. – Ты знаешь, кто мы, мы знаем, кто ты, и мы все ясно понимаем, чего хотим или, правильнее говоря, кого.

– Вы паршивые..., – начинаю я, но Купид не дает мне договорить.

Она бросается на меня. Я чувствую, как на меня обрушиваются удары ее кулаков. – Твоя шавка насмерть загрызла мою собаку.

Я облегченно вздыхаю, потому что Мали это удалось. Я отражаю удары моей противницы и пытаюсь вывернуться из-под нее. Но она сидит на моей груди, как жирная жаба.

– Я поищу малявку, – говорит Купид скучающим голосом. Видимо, он уже потерял ко мне интерес. – Ты справишься?

– Да, Слэйд.

На какое-то мгновение женщина отвлекается. Я сталкиваю ее с себя и вскакиваю, и тут же вижу перед собой кончик стрелы Слэйда. – Стоять на месте.

Такого не может быть. Я спрашиваю себя, с каких пор Купиды такие организованные, выносливые и сфокусированные. Я поднимаю обе руки, как будто сдаюсь, затем быстрым движением кулака бью его в шею.

Слэйд шатается. Я достаю из сапога запасное оружие, отшлифованный осколок. Я раню преследователя в плечо. Дальше все происходит очень быстро.

Две стрелы проносятся в ночной темноте, и я неожиданно оборачиваюсь. Женщина Купид безжизненно падает на землю. За ней стоит парень, который кажется мне знакомым, но в данный момент я не могу понять, кто он. Он схватил лук и стрелы Купида, с которым я разобралась. Рядом с ним сидит Мали.

– Осторожно! – кричит он мне, и я инстинктивно нагибаюсь.

Слэйд, чья попытка сбить меня с ног арбалетом не удалась, в ярости вскрикивает, разворачивается и исчезает в кустах.

Парень преследует его еще несколько метров, затем останавливается, качая головой.

– Он убежал. Эти скотины преодолевают стены, как будто их вообще нет. – Он поворачивается ко мне и осматривает меня с головы до ног. Я делаю тоже самое. Он носит невзрачную одежду, обычную для служащих интерната: черные брюки и простую темно-синюю рубашку, которая идеально маскирует его в темноте.

  Закатанные рукава обнажают его мускулистые, загорелые предплечья. Его темно-русые волосы выглядят так, как будто он послал к черту расческу также, как Купид с арбалетом. Из-под растрепанных прядей сверкают и радостно сияют после выигранной битвы голубые глаза.

Я все еще крепко держу осколок стекла, в этот раз я направляю его на моего таинственного спасителя. – Кто ты? – строго спрашиваю я.

– Эй, не надо. – Он опускает лук и стрелы и улыбается. – Я – Сай. Может быть... ты уже видела меня раньше?

Я и правда его видела, но при всем желании не могу вспомнить, когда и где. – Что ты тут ищешь?

– Все указывало на то, что тебе могла бы понадобится помощь. – Он смахивает со лба прядь волос. – Но, наверное, я ошибся, и ты сама отлично справлялась, верно?

Я игнорирую его иронию и запихиваю осколок обратно в сапог, кожа которого мокрая и жесткая. Чтобы успокоить нервы, я поглаживаю Мали. – Ты – созерцатель, – бормочу я, не в состоянии поверить собственным словам.

– Удивлена?

– Нет, – лгу я и рассматриваю парня внимательнее. На вид ему было восемнадцать или девятнадцать. В отличии от учеников и учителей интерната он очень натренированный. – Но ты здесь не из-за Пейшенс, не так ли? – Я пытаюсь говорить безразличным тоном.

– К сожалению, должен тебя разочаровать. – Сай обыскивает карманы Купида. – Это твое.

Я механически убираю нож на свое место. Не могу поверить в то, что я услышала. У Пейшенс должно быть два стража? Это невозможно. Почему я ничего об этом не знала?

– Докажи, – требую я. Если Сай действительно тот, за кого себя выдает, тогда он знает, что я имею в виду.

Поднимаясь, он ухмыляется. – Сначала ты.

– И не подумаю.

Сай вздыхает и расстегивает рубашку, обнажая мускулистое тело. Над его левой грудью красуется выжженное клеймо. Стилизованная Буква W, означающая Watcher – Созерцатель. – Теперь ты.

Я оттягиваю вырез моей кофты и показываю ему мое клеймо. У него оно бледнее, по всей вероятности, он старше меня и дольше находится на службе.

– Ну что ж, партнер, что делаем дальше? – спрашивает Сай, поворачиваясь к Купидам.

– Мы не партнеры. – Я отжимаю волосы и взглядом ищу мою собаку. – Убери трупы и оружие. Я возвращаюсь к Пейшенс. А ты остаешься снаружи.

Я слышу позади меня скептический смех Сая. – Я и так всегда снаружи!