Текст книги "Хозяин тайги"
Автор книги: Н. Старжинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
3
Вернувшись в лагерь и узнав о случившемся, Кандауров отозвал в сторону Гжибу и строго отчитал его.
– Недостойные шутки, – закончил он отрывисто и резко. – В следующий раз не так с тебя взыщу.
Досталось и Якову Мешкову. За того взялся практикант.
– «Обойдемся как-нибудь. Отдай ему соль!» Так? Да?.. Такие, как ты, все дело портят…
– А чего я напортил? – миролюбиво возражал Мешков. – Урезонить его тихим словом, он бы и смирился. Все чинно, благородно бы обошлось. – Добродушно посмеиваясь, Мешков поглаживал бороду. – Ты лаской, душевностью бери. Доброта и благородство, знаешь, это самая сильная сила в мире. Против нее ничто не устоит.
– Да, как же! Проймешь такого благородством! Тоже мне советчик. Что ж, хорошо. Вот нападут на нас волки, отберу я у тебя дробовик и пошлю к ним безоружного для душевного разговора, – посмотрим, чем они тебе ответят на твое тихое слово да на ласку.
Мешков нахмурился.
– Ну, волки. Это не пример.
– Почему не пример? Другой человек хуже волка.
– Да, может, и так, – проговорил в раздумье Мешков, поеживаясь, будто ему стало холодно. – Но огорчительно бывает человека обидеть.
– А ты разобраться должен, что за человек. Если он сам готов уничтожать людей сотнями для своего благополучия? Такого тоже пожалеешь?
– Ну, уж будет, будет тебе!.. – Мешков огорченно махнул рукой. – Зачем нам с тобой схватываться? Хорошо обошлось, и ладно. И соль с нами, и Гжиба присмирел.
Похоже было на то, что Гжиба в самом деле раскаивается в своей вспышке. Он молча выслушал землемера, не оправдывался, не возражал.
Но смирения его хватило ненадолго. На следующий день, когда отряд вел просеку, Гжиба остановил проходившего мимо Кандаурова.
– Слушай, землемер, – сказал он, – а ведь тебе все же со мной не совладать: ни тебе, ни твоему практиканту. Приручить меня хотите, вижу. Ну, это вряд ли удастся… Я здесь как дома. Хочу – работаю, хочу – гуляю, песни пою, в пляс иду. Моя тайга, я здесь хозяин! – Он засмеялся, но смех его был отрывистый, сердитый. И непонятно было: шутит он или угрожает. – Тайга, как норовистый конь, не всякого признает, – снова свернул он на свое. – И вам служить не станет, ежели я того не захочу. Вот оно как! Да, а шутки понимать надо.
Он взялся, посмеиваясь, за топор, поплевал на ладонь и принялся подрубать могучую сосну, стоявшую на просеке.
– Объезжал я норовистых коней, – проговорил землемер. – И как служили мне они потом!
Гжиба на мгновенье прекратил работу и пробормотал, словно про себя:
– Ну-ну, посмотрим, поглядим…
– Да, силы много в тебе, – сказал задумчиво землемер, – и рука крепкая, и глаз меткий, но это еще не все в жизни. Погоди, – остановил он охотника, который больше чем наполовину подрубил огромную сосну и, зайдя с другой стороны, уже взмахнул топором, чтобы десятком точных ударов свалить ее. – Хочу тебе кое-что показать. – Землемер отвел охотника от подрубленного дерева. – Ты, Гжиба, ястреба бьешь на лету. Вот какой у тебя глаз! Ну-ка, определи мне ее высоту! – Кандауров кивнул в сторону сосны.
Гжиба искоса взглянул на дерево. Ответить нетрудно, но стоит ля отвечать? Видно, подвох готовит землемер.
– Пятнадцать сажен, – сказал он, наконец, пренебрежительно.
– Это, выходит, тридцать два метра, – подсчитал Кандауров. – А ты что скажешь, Миша? Сколько, по-твоему?
Практикант нехотя взял вешку. С одной стороны, он считал для себя оскорбительным и постыдным участвовать в соревновании с этим человеком, с другой стороны, ему очень хотелось сбить спесь с охотника, проучить его, поставить на место.
– С инструментом? – опросил Гжиба насмешливо.
– Нет, с палкой, – сказал отрывисто Миша. – Какой же это инструмент! – Он быстро отсчитал от сосны тридцать шагов и воткнул вешку. Затем отыскал на земле место, куда падала зрительная линия, проходящая через вершину дерева и конец вешки, Измерил это расстояние и прикинул в уме.
– Тридцать девять метров! – громко крикнул он.
– Ишь, какие фокусы, – оказал Гжиба.
Миша и не взглянул на охотника, только бросил через плечо:
– Не фокусы, а подобие треугольников.
– Вали ее, – крикнул Кандауров, – сейчас проверим!
Гжиба, как бы играючись, ударил несколько раз топором, и могучее дерево, с гулом и свистом разрезая воздух, рухнуло на землю.
– Вот это громадина! – воскликнул Саяиин, измеряя лентой сосну.
– Тридцать восемь и две десятых, – произнес торжественно Петр, помогавший ему.
Панкрат прищелкнул языком.
– Видал? Вот она где. точность!
– А отсюда мораль, – оказал назидательно землемер и смеющимися глазами посмотрел на Гжибу. – Хоть и таежный ты житель, а мог бы у нас многому такому поучиться, что пригодилось бы тебе в тайге.
Гжиба нахмурился, но промолчал. Это был уже второй урок, который он получил за последнее время. Весь день он усердно работал, может быть, даже усерднее обычного, а ночью, видно, опять заскучал и вздумал развлечься. Принявшись чуть свет готовить завтрак, Фома обнаружил, что исчезла соль. Бледный от страха, он разбудил землемера.
– Гжиба начудил, – докладывал он на ухо Кандаурову: – стащил тайком соль и где-то спрятал. Это что же такое? Надо из тайги уезжать?
Рабочие принялись осматривать место происшествия, обследовали ближайшие кусты. Миша даже заглянул украдкой в вещевой мешок Гжибы. Соли нигде не было.
– Ты бы уж лучше что-нибудь новенькое придумал, а то это старо. – Негодующе крикнул Миша.
Гжиба презрительно отмалчивался, будто не замечал никого вокруг, и все о чем-то думал, мучительно морща лоб и поглаживая его рукой. К нему подошел землемер:
– Гжиба, это ты сделал?
Миша сердито пожал плечами, как бы говоря: «Что за вопрос? Кто же еще? Может быть, я?»
– Гжиба, где соль?
Охотник рассеянно посмотрел на землемера и отвернулся.
– Гжиба, – в третий раз обратился к нему Кандауров, – что же ты молчишь?
– А что тебе сказать? Помолчу пока… Авось, так-то лучше будет…
Гжиба долго еще сидел на одном месте, о чем-то раздумывая, хмурился, мял бороду.
– Ага… Так… Ну, ладно… – бормотал он, не отрывая взгляда от земли.
Потом решительно встал, застегнул полушубок, собрал свои вещи и, не попрощавшись, не сказав ни слова, ушел в лес.
– Вот он, ваш Гжиба! – вырвалось у Миши. – Предупреждал я вас, Владимир Николаевич, а вы не верили!
Фома фыркнул и, прикрыв рот рукой, подошел к Мешкову.
– Да, это объездили конька! Как же!.. – зашептал он ему на ухо. – Этакого зверя не взнуздаешь.
– А ты чего радуешься? – укоризненно сказал Мешков. – Эх, ты!..
СЛЕД НА ПЕСКЕ
1
Настя попробовала суп, поморщилась и выплюнула.
– Не нравится? – ласково спросил Мешков.
– А тебе нравится? – буркнул Панкрат.
– Да нет, где уж! Я не к тому… – Мешков помолчал, потом добавил, покачав головой: – А ведь выходит, что Гжиба сполна получил за работу. Вот оно как, в тайге-то… На всякий предмет своя цена. В тайге и жизнь человечья иначе ценится.
– А ну ее к чертям собачьим, такую жизнь! – Панкрат, схватив миску, сердито выплеснул суп в костер.
– Ах, народ! Все недовольны, все ругаются, – говорил с сокрушением Мешков, стряхивая с себя капли супа. – А ты Привыкай без соли: человек ко всему привыкает.
Но привыкнуть к пресной пище никто не мог. Второй день они обходились без соли. И что это были за тяжелые дни! Только теперь они узнали, как необходима человеку эта скромная приправа. Пресное мясо и картофель были отвратительны на вкус. Жирный суп вызывал тошноту.
Как-то Настя принесла из лесу целый котелок брусники, и Фома приготовил кислый соус к мясу, чтобы оно не казалось таким противным. Но ни кислые, ни сладкие приправы не могли заменить соли. Правда, в отряде были консервы. Они не нуждались в подсаливании, и рабочие ели бычки в томате и консервированную лососину, как лакомство. Но запас консервов был невелик. Каждый раз теперь, задавая коню корм или ведя его к озеру на водопой, Фома с мрачным видом принимался подсчитывать вслух, сколько раз кормил его солью.
– Ишь, ненасытный, – укорял он коня, – все сожрал. Лучше бы я припрятал ту соль. Скотина ты, скотина!
Кандауров, казалось, не слышал брюзжания Фомы, не видел осуждающих глаз Миши, которому очень хотелось оказать: «Если бы вместо Гжибы у нас работал Ли-Фу, ничего бы этого не случилось». Да и самый уход Гжибы землемер воспринял с непонятным спокойствием. Только иногда в его глазах, обращенных на Мишу, мелькала хитроватая искорка, словно бы он что-то знал, но до поры до времени должен был молчать. Как и прежде в свободные минуты Кандауров сосал с безмятежным видом свою неразлучную трубку «ли перечитывал книгу Чехова о Сахалине.
После одного откровенного разговора с землемером Миша понял, что Кандауров далеко не так спокоен, как это казалось окружающим. Он легче других переносил отсутствие соли, так как был очень нетребователен к пище, но недовольство рабочих удручало и его.
– Эх, надо было нам задержать Гжибу и заставить вернуть соль! – сказал как-то Миша.
– Да, конечно, если бы мы точно знали, что это он ее взял, – ответил Кандауров.
2
Однако не время было предаваться бесполезным сожалениям. События требовали решительных действий.
Вечером к Кандаурову подошел Фома. Своим развязным видом он старался замаскировать некоторое смущение.
– Так что, товарищ землемер, кончать бы пора, – заявил он, глядя в сторону и пощипывая бороду. – Надо сниматься с этих мест. Все одно не успеете в срок уложиться. А там река станет, вовсе беда вам, хоть зимуй у нас. Ну, останется участочек до будущей весны, большое дело!..
– По дому заскучал? – спросил землемер с деланным сочувствием. – По пельменям, по теплой избе?
– Какие там пельмени! – Фома замахал руками. – Ичижонки, гляди-ка, вдрыэг поизносились. Опять же пища пресная. Чалому овса недостает. И потом…
– Ах, вот оно что!.. Пресной жизни напугался, – перебил его Миша. – Спасовал.
– А ты не указывай, – огрызнулся Фома. – Знаю, что делаю. Да и Гжибу взять, – продолжал он, обращаясь к землемеру. – Легко сказать, с кем связались!.. Ведь он теперь допечет нас. Грозился-то не зря. Ведь это до чего упорный мужик!..
– Нет, Фома, – сказал Кандауров. – Пока не отведем участка, не вернемся в деревню.
– А до чего я за Чалого боюсь! – пожаловался Фома. – Уведет Гжиба коня. А нам как бы не было и того хуже– Змею-то ведь он подослал. Это как пить дать. Ну его к ляду! Ведь он как считает? «Моя, – говорит, – тайга». Возьмет, к примеру, медведя или тигра на нас напустит…
Петр засмеялся.
– Полно тебе, Фома! Что он – колдун?
– А я почем знаю? Может статься, колдун. Говорю, уходить (надо.
– Так. – Землемер вынул трубку изо рта. – Все оказал?
– Да не один я, все так думают, – забеспокоился Фома, оглядываясь на рабочих. – Это общее такое решение: кончать пора.
– Не ври, не ври, Фома, – сказал Петр, – ничего мы не решали. И Панкрат и Мешков согласны работать, пока не отведем участка.
– Да я разве не хочу работать? – закричал жалобно Фома. – Пожалуйста, всей душой. Но ведь нет никакой возможности.
– Ну что ты за человек? – не выдержал снова Миша. – Вот есть у Ли-Фу охотничья собака, зовут ее Ласка. Лучшего имени для нее не ‘Подберешь. Гибкая, как вьюн. Посмотришь на нее – она улыбается, ластится, виляет хвостом, напивается всем телом, а сама тем временем норовит за ногу цапнуть. Так и ты.
– Это что ж такое? – Фома обиженно заморгал. – С собакой равняет… – Он оглянулся на рабочих– Слыхали, братцы?
– Вот-вот, подбери свидетелей и в суд на меня подай, – посоветовал, презрительно усмехаясь, Миша.
– Ну, хватит! – остановил практиканта Кандауров. – Все выскаэались. Мнение отряда мне известно. – Кандауров взглянул на Фому. – И тебя выслушал внимательно. Претензии принимаю. Положение наше в самом деле осложнилось. Во-первых, Гжиба ушел, рабочего нам не хватает. Во-вторых, сидим на пресной пище. – Тут землемер позволил себе даже пошутить. – Оказывается, солоно бывает и без соли. Одним словом, нужно что-то сделать. И решение мое такое: Мешков захватит с Собой Настю, ей здесь делать нечего, и пойдет в деревню. Вернется с солью и с новым рабочим, который заменит Гжибу. Срок – четыре дня. Вот и все. – Землемер сжал зубами трубку. – Доволен, Фома?
Тот переминался с ноги на ногу, вздыхал.
– Ах, да! – вспомнил землемер. – Еще одно: предлагаешь прекратить работу. Сейчас обо всем договоримся. Все будет очень просто, понятно. Задам тебе вопрос; ты кем поступал в отряд?
– Возчиком, кашеваром, – угрюмо процедил Фома, чуя подвох.
– Верно, – подтвердил землемер. – Вот ты и вари нам кашу. А об отводе участка я позабочусь. Понимаешь? Давай так и договоримся. Ты со своим справляйся делом, я – со своим. Хорошо? Ты тут обмолвился: «Пора работу кончать». Это уж дудки! Поручат тебе руководство отрядом, тогда и решай такие вопросы. А пока не обессудь. Иди вари кашу! – Кандауров похлопал Фому по плечу. И, опустившись в последний раз, рука землемера так тряхнула Фому, что тот покачнулся.
– Иди же! Иди! – повторял все так вне приветливо Кандауров. – Вари кашу и больше не являйся с такими речами.
Фома с хмурым видом поплелся к костру.
3
Утром на следующий день случилось новое происшествие: исчезла Настя. Убежала она чуть свет. Еще ночью Мешков видел ее на обычном месте. Настю звали, искали повсюду, но ее и след простыл.
– К вечеру объявится, – успокаивал Мешков. – Вот как уйду я, так и знайте, назад вернется. Не любит она в деревне жить.
Подождали еще часа два, даже работу начали с опозданием. Все, рассыпавшись по тайге, ходили, кричали, но без толку. Особенно беспокоился Миша. Он попытался было отыскать ее по следам, но почва подмерзла, и Миша ничего не обнаружил.
Так и ушел Яков один.
Проводив Мешкова, Кандауров направился со своим поредевшим отрядом на съемку.
Рядом с землемером шел Миша, все время озиравшийся по сторонам.
– Вот видишь, Миша, сколько нам хлопот с Настей, – сказал землемер, жмурясь.
– Сегодня же вернется она, обязательно вернется, – пообещал Миша. Он и в самом деле был уверен в этом.
День выдался холодный, ветреный. Рабочие продрогли И радовались, когда приходилось идти тайгой. На открытых местах резкий ветер обжигал лицо, вырывал вешки из рук. Но в самую чащу он не мог пробиться, разбиваясь о густые вершины лиственниц, о мохнатые лапы елей. Деревья раскачивались и сердито шумели, словно негодуя на ветер, который обнажал тайгу, срывая с дубов и кленов последние багряные листья.
Рабочий день кончался. Кандауров надеялся, что, пока светло, они еще успеют пройти небольшую съемочную линию. В лесу стучали топоры, звенела пила, с шумом и треском падали деревья, и этот шум заглушал удары ветра. Рабочие торопились закончить просеку, мечтая о горячем чае и теплой палатке.
Среди деревьев обозначился просвет, и вскоре отряд вышел к озеру, покрытому льдом. Здесь тайга была стиснута между большим кочковатым болотам, лишенным растительности, и длинным, или «Долгим», как его здесь называли, озером, от которого пошло и название участка.
Время от времени Миша принимался звать Настю. Хотя они работали сейчас в другом конце участка и отошли от лагеря очень далеко, то… вдруг откликнется! Может быть, она бродит где-нибудь поблизости.
Миша вышел из осинника, который тянулся узкой лентой между озерам и болотом, соединяя два больших массива тайги, окинул взглядом топкую ложбину, окаймленную крутым, словно бы искусственным валом, приложил ко рту ладони в виде рупора и крикнул:
– На-астя! На-астенька-а!..
И вдруг издалека довольно явственно кто-то отозвался.
«…астя-а… астенька-а-.." – услышал Миша. Эхо! Но какое точное, ясное! Будто сама тайга, заразившись волнением Миши, помогала ему искать пропавшую девочку.
– На-астя-а! – еще раз крикнул Миша, и эхо послушно повторило: «…астя-а…»
«Неужели же мы не отыщем ее? – подумал Миша. – Нет, не может этого быть!»
– Мы тебя отыщем, Настя-а! – крикнул он.
«…тыщем… астя-а…» – повторило эхо.
Миша постоял еще несколько минут, осматривая расстилавшееся перед ним болото, и вернулся к отряду.
Миша застал Кандаурова за измерением угла.
Землемер уже сделал один отсчет и теперь согревал пальцы дыханием. Голые руки одеревенели от холода, а в перчатках писать неудобно.
Вдруг внимание его привлек след на песке. Все еще согревая пальцы дыханием, землемер наклонился.
– Эге-ге, – сказал он протяжно, – вот кто здесь бродит… – И подозвал Панкрата. – Приходилось тебе видеть такие следы?
– Видал… Тигр… – бросил спокойно Панкрат. – Этим нас не удивишь.
– Где, где тигр? Следы тигра увидели? – закричал взволнованно Миша, бросаясь к ним.
Он опустился на колени и, дрожа от нетерпения и любопытства, нагнулся над отпечатком широкой мягкой лапы.
– Неужели тигр? Вот так так! – Миша даже присвистнул от удивления.
– Полосатый хозяин, – со снисходительной усмешкой подтвердил Панкрат. – Бывает, заглядывает и сюда.
Миша все не мог оторвать завороженного взгляда от слабого отпечатка на песке. Да, этот след мог оставить, конечно, только тигр. Шел он, наверно, очень осторожно и только в одном месте ступил на рассыпчатый песок. Кругом были мох, трава, опавшие листья, и Миша не нашел больше ни одного отпечатка.
– Ну вот что, товарищи, – сказал землемер, – с тигром шутки плохи. Если мы его не убьем, сами можем пострадать. Особенно за Настю боюсь…
– Совсем свежий след, – сказал Панкрат. – Полосатый хозяин поблизости бродит.
– Если пойдем к озеру и нам удастся отыскать полынью, там и сделаем засаду. Тигр не случайно здесь прошел. На водопой ходит. Ну как, согласны? – Землемер обвел испытующим взглядом своих подручных. – Дело опасное…
– Волков бояться – в лес не ходить, – сказал рассудительно Петр.
– Побыстрее, братцы! – взмолился Панкрат, торопливо собирая инструменты. – Это же подлец из подлецов. Уж поверьте мне. – Поперечная пила выскользнула из его дрогнувшей руки и, упав на ящик от теодолита, издала такой протяжный жалобный стон, как будто и у нее были свои счеты с владыкой тайги. – Во, видали? Говорить спокойно о нем не могу, о душегубе проклятом. Это же людоед, злодей, убийца…
– Час от часу не легче, – с отрывистым смехом ввернул Миша. – Ах, Настя, Настя, заешь тебя комары! Ну куда тебя понесло!
Вместо тревоги за девочку в груди его ширилось и росло чувство непонятного веселого задора. Оно казалось ему неуместным, постыдным в такой момент. Ведь Насте угрожает смертельная опасность. А что если встреча уже произошла?..
Откуда оно взялось, это чувство? Как будто Миша спирту хлебнул и хмель ударил ему в голову. Да так ударил, что практикант уже не мог отвечать за себя.
МЕТКИЙ ВЫСТРЕЛ
1
Отряд собрался в течение двух минут. Лопаты, кирки, лом, пила были сложены в кучу и завалены хворостом. Топоры Панкрат посоветовал взять с собой, чтобы отбиваться от зверя, если откажет ружье.
Рабочие шли быстро, почти бежали, все время настороженно вглядываясь в лесную чащу и прислушиваясь к каждому звуку.
Возле ветвистого дуба Панкрат остановился и указал ружьем в сторону замерзшего ручья.
– Еще след, – сказал он.
След был хорошо виден на песчаной почве.
– И вы сюда пожаловали? – раздался вдруг густой знакомый голос. К ним шел Гжиба своей легкой, уверенной походкой. Откуда он взялся? Может быть, давно уже наблюдал за ними? Миша демонстративно взял наизготовку ружье.
С удивлением и откровенной враждой смотрели на охотника Петр и Панкрат. Кандауров сурово взглянул на Мишу, и тот опустил ружье.
– Ну как, надумали? – спросил насмешливо Гжиба. – В тигра будете стрелять или в меня?
Он подошел ближе. Миша нахмурился и отвернулся.
– Что же вы это? – сказал Гжиба. – Обидели девчонку? Ушла от вас…
– А ты откуда знаешь? – настороженно спросил землемер. – Видел ее в лесу, что ли?
– Видел, – подтвердил мрачно охотник. – Метнулась, как белка, и – в кусты. Звал ее, искал – словно сквозь землю провалилась… Ну, коли добра ей желаете, кончайте разговоры. Тигрица скоро на водопой пойдет… Здоровая самка, – добавил он, – пудов на десять, ростом с теленка, прихрамывает на заднюю левую ногу.
Миша проследил за взглядом охотника и заметил на коре дуба клочок светло-желтой шерсти. Так Гжиба определил рост тигра, но как он узнал все остальное? Верно, догадался по положению примятой травы, по сдвинутым с места камешкам, по растоптанным на тигриной тропе листьям.
2
Миша и Петр лежали в засаде возле орехового куста. Шагах в восьмидесяти от них расположились Кандауров и Панкрат, а Гжиба пошел дальше и вскоре исчез за деревьями.
– Хоть бы издали увидеть тигрицу, – мечтательно сказал Миша.
– Не болтай, – прошептал Петр. – Лежи и молчи.
Сердце Миши билось неровно: то замирало, то начинало быстро колотиться. Вдруг сзади, совсем не с той стороны, куда приказал смотреть Гжиба, раздался шорох. Миша повернул голову. То, что он увидел внизу под бугром, поразило его. Огромный гибкий зверь осторожно крался вдоль озера. Довольно четко выступали полосы, пересекавшие могучее желтое тело. У Миши одеревенели руки, державшие дробовик, и пересохло в горле.
Он испугался бы, наверно, еще больше, если б кое-что не показалось ему в этом звере смешным. Вершинин слышал, что тигр похож на гигантскую кошку, но этот чем-то напоминал огромную собаку с широкой мордой и толстыми лохматыми лапами. Подумав так, Миша усмехнулся, и страх его почти исчез.
Что-то знакомое было в этой эластичной походке, в этих вкрадчивых движениях головы, лап, спины.
Все новое для себя Миша привык сопоставлять с тем, что уже знал. Вот почему, всматриваясь в гибкое тело медленно ступавшего хищника, Миша обнаружил в нем сходство с собакой Василия Ивановича. Тигрица была похожа на Ласку как бы свойствами характера, проглядывающими в ее притворно-ленивых, обмачиво-добродушных движениях.
Вот если бы Ласка благодаря какому-нибудь чуду выросла во много раз!. Наверно, почувствовав свою силу, она вела бы себя точно так же. Она не виляла бы заискивающе хвостом, не ползала бы на брюхе. Куда делись бы ее смешная, собачья улыбка и преданный взгляд! Суетливость и угодливость сменились бы коварной вкрадчивостью, как у этого опасного зверя.
«Не пора ли стрелять? – спросил себя Миша, прикидывая расстояние и вспоминая наставления Панкрата. – Нет, рано. Не попадешь, только раздразнишь».
Тигрица вдруг насторожилась. Видимо, учуяла что-то. Ее оскаленная морда выражала злобу и жадность. Проследив за взглядом хищника, Миша с ужасом увидел, что кто-то шевельнулся в кустах. И в то же мгновение могучее тело зверя почти безо всякого усилия взлетело в воздух и обрушилось на жертву.
Миша и дробовика не успел поднять. Жалобный стон пронесся в воздухе.
– Настя там! – вырвалось у Миши.
Не помня себя от жалости, не думая об опасности, он вскочил на ноги и закричал что было сил, стараясь отвлечь внимание тигрицы на себя. Зверь угрожающе взревел и повернул голову. В тот же момент над самым ухом Миши что-то треснуло со страшной силой.
– Вовремя крикнул, – спокойно сказал Петр, опуская дымящийся карабин. – Нужно было, чтоб она голову повернула.
Зверь как-то слепо, неуклюже полз по траве, содрогаясь всем телом и тяжко дыша. Это были предсмертные конвульсивные движения, но Мише они казались грозными и ужасными. Практикант вскинул ружье.
– Не трать пороху, – сказал Петр, – пуля у тигрицы в мозгу.
Практикант был охвачен отчаянием.
– Эх, опоздали, раньше бы! – горестно воскликнул он и, держа ружье наперевес, бросился к кустам.
– Эй, берегись, не подходи к зверю! – послышался сзади голос Гжибы. – Ожить еще может.
Миша, не слушая его, обежал по склону. Он споткнулся о вытянутую лапу тигрицы, но удержался на ногах.
Что же это? Земля вокруг была усеяна пухом, перьями. В кустах лежала большая птица с распластанными поломанными крыльями и длинной гибкой шеей.
Так вот кто это был! Лебедь прятался в кустах, а Миша подумал, что там Настя. Охотник ли ранил птицу, заболела ли она и не могла улететь со стаей, кто знает?
Судорога перехватила Мише горло. Он опустился на землю, на глаза его навернулись слезы.
– Фу, черт! Что это со мной? – смущенно бормотал Миша. – В самом деле, как пьяный. Стыд какой! – Усилием воли он подавил судорогу, сжимавшую горло.
– Ты чего над лебедем колдуешь? – раздался над ним голос Петра.
– Понимаешь, думал – это Настя.
Миша облегченно вздохнул и вскочил на ноги, пряча лицо от Петра, чтобы тот не заметил его мокрых глаз.
Возле тигрицы собрались все, кто принимал участие в охоте.
– Ай да Петр! Ну молодец! – повторял Кандауров, попыхивая трубкой. – На таком расстоянии, и прямо в глаз!
– Хороша! – похваливал Панкрат, оглядывая могучее тело тигрицы. – А что, если б чуточку повыше взял? Только б раздразнил ее. Не сдобровать бы нам тогда!
– Снайперу не положено выше брать. – Петр улыбнулся.
Сдержаннее всех вел себя Гжиба.
– Аккуратный выстрел, – сказал он, подняв голову зверя и показывая кровавую рану «а месте правого глаза. Он критическим взглядом смерил Петра с ног до головы. – Аккуратно пальнул, – повторил он, – ничего не скажешь. – И с явной завистью добавил: – А я жду в засаде, жду… Другим путем чертовка пошла.
– Вот кто мне помог. – Петр стиснул сильной рукой Мишино плечо и рассказал, как это все было.
