Текст книги "Хозяин тайги"
Автор книги: Н. Старжинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
3
Весь день прошел в напряженных сборах. Каждому нашлась работа. Выверяли и ремонтировали инструменты, закупали провизию. Петр после долгих поисков по всей деревне достал железную печь для палатки. Только вечером землемер решил выполнить задуманное.
Изба Гжибы стояла у самой реки, на отлете. Кандауров постучал, прислушался, затем толкнул неподатливую дверь.
– Здравствуйте, хозяева, – сказал он, переступая порог.
В избе было сумеречно. У окна сидел тот самый бородатый охотник. Он шил рубаху, не поднимая головы и не обращая на землемера ни малейшего внимания (словно бы это не человек вошел, а муха влетела в избу).
– Вы нужны мне, Гжиба, – сказал землемер громко, как глухому. – Вы меня слышите?
– Слышу, отчего же не слышать, – сказал Гжиба, не глядя на него. Он наклонил голову, чтобы перекусить нитку. – Зачем пожаловал, рыболов? – проворчал он, осматривая на свет рубаху. И, не дав Кандаурову ответить, продолжал: – Видел рубаху? Бабе так не сшить.
– Что же, отдать некому?
– Выходит, что некому. Испортят, сузят, где не надо, а я широко люблю.
Гжиба помолчал.
– Садись, раз пришел, – произнес он наконец.
Охотник отложил работу и впервые взглянул на землемера. Кого угодно могла поразить та насупленная и неотразимая сила, что заложена была во взгляде охотника.
Кандауров начал рассказывать, зачем он пришел.
– Садись, говорю, – повторил Гжиба повелительно, и землемер сел. – Что же, в работники я гожусь, – прогудел Гжиба, выслушав землемера, – но сосунков, признаться, не люблю.
– Ты это о ком? – спросил, посмеиваясь, Кандауров. Он даже подсел ближе, чтобы лучше видеть хозяин»
– Давай потолкуем, – продолжал Гжиба внушительно. – Тайгу знаешь?
Гжиба задавал вопросы о повадках зверей, об особенностях таежной жизни. Редкий случай: рабочий экзаменовал землемера, поступая к нему в отряд. Но Кандауров с улыбкой отвечал на вопросы.
– Поработаешь у нас, присмотришься, сам решишь: плохого мы желаем тайге и людям таежным или о них же заботимся, – заметил землемер.
– Ладно, – сказал охотник, – уж, видно, придется согласиться. А только помни: нанимаюсь я в работники, а не в няньки. И еще одно… – Гжиба медлил, подозрительно посматривая на Кандаурова.
– Смелее говори! – посоветовал землемер.
– С проверкой к вам иду. Согласен?
– Ну, полно! Какая там проверка. Я вижу, ты нам подойдешь.
Гжиба нахмурился, обжег землемера взглядом.
– Я-то подойду, опору нет, не об том хлопочу. Рот вы подойдете ли?
– Значит, ты нас будешь проверять? – улыбнулся землемер. – А иначе я не согласен. – Гжиба снова с решительным видом взялся за рубашку. – Не хочешь – не надо.
– Ладно. Договорились, – сказал отрывисто землемер. – Испытаем друг друга. Мне нужны такие веселые, смелые люди.
Я весе-елый, – согласился Гжиба, мрачно усмехаясь. – От меня народ прямо в пляс идет, до того веселый.
Кандауров, улыбаясь, вышел из избы.
– Погоди смеяться-то, – услышал он уже за порогом.
4
Поздно вечером к землемеру постучался Ли-Фу. Он держал за руку Настю. Поздоровавшись и не садясь на предложенный землемером стул, Василий Иванович взволнованно заговорил:
– Смотри, какой хороший девочка! Его послушный, смирный. – Ли-Фу погладил Настю по голове.
– Да, да, я знаю, – вмешался Миша. – Это его дочка. Она тоже ухаживала за мной, когда я болел. Чего же ты хочешь, Ли-Фу?
– Его мама нету, его бедный сирота, – продолжал дунган, вздыхая и покачивая головой. – Моя тайга ходи, промышляй надо, его деревня оставляй. Чужой люди кругом. Моя сердце болит.
Из дальнейших сбивчивых объяснений Ли-Фу выяснилось, что он уходит в тайгу на промысел и ему не с кем оставить Настю. С собой взять нельзя, измучится он с ней, в деревне же народ грубоватый, а она обидчива: чуть что – убегает в тайгу и живет там, питаясь чем придется, недели по две, по три.
– Моя сердце болит, – повторил дунган, прикладывая руку к груди. – Возьми девочка отряд, пока моя тайга ходи. Его тебе кашу вари, помогай мала-мала. Тебе – добрый люди. Обижай девочка нету.
– Ну, что ты, Василий Иванович! – сказал землемер. – Мы не можем этого сделать. Она у тебя еще маленькая и стеснит нас, да и вообще непорядок это…
– Твоя не думай, – забеспокоился Ли-Фу, – его деньга плати не надо, его просто так живи. Его харчи кушай мало, а помогай много.
– Владимир Николаевич, я тоже прошу, – вмешался Миша. – В самом деле, возьмем девочку. Ну, право же, честное слово, она нас не стеснит!
– Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?
Миша знал, что бесполезно уговаривать землемера.
Если Кандауров что-нибудь решал, то решал бесповоротно.
Все же Миша сделал еще одну попытку уговорить его. Отозвав землемера к окну, Миша стал торопливо шептать ему на ухо, сгорая со стыда и за него и за себя:
– Ну, Владимир Николаевич, почему вы не соглашаетесь? Повторяю вам, что девочка нам не помешает. Ручаюсь за нее, как за самого себя. Вот увидите…
Миша искоса взглянул на землемера, и, видя, что лицо его так же непреклонно, нахмурился и махнул рукой.
– Я вижу, у вас нет сердца. Не хотите помочь человеку. И потом, в какое положение вы ставите меня! Денег он не берет. Как вы не понимаете! Ведь я в долгу перед ним.
Лицо землемера смягчилось. Он положил Мише руку на плечо.
– Все это понимаю, – сказал он вполголоса. – Но поможем мы твоему другу иным способом. Я устрою девочку у Пелагеи Семеновны. Она добрая женщина. Девочке будет у нее хорошо.
– Нет, все-таки это не то, – сказал разочарованно Миша и подошел к Ли-Фу, который стоял неподвижно, как изваяние, прижимая к себе Настю.
– Вот что, Василий Иванович, – проговорил практикант, выражая всем своим видом крайнее смущение. – Ты, того… не обижайся на нас. – Миша развел руками. – Что делать! Не могу тебе ничем помочь… И хотел бы, но…
Миша пожал дунгану руку, погладил Настю по голове и расстроенный вышел из комнаты.
КТО-ТО ХОДИТ ПО ЛЕСУ
1
Нужно было торопиться. Кандауров выгадывал каждый час, и потому, пустившись наутро в путь, отряд почти не останавливался для отдыха.
Миша, обогнав рабочих, шел впереди. Как чудесно было теперь в тайге! Кое-где солнце не могло пробиться сквозь густой переплет ветвей. И все же казалось, что солнечный свет проникает всюду, пронизывая насквозь деревья, кустарники, траву под ногами.
Тайга словно бы вся светилась изнутри. Это горела на ветвях деревьев оранжевая, пунцовая, кроваво-алая листва.
Впервые видел Миша такое богатство красок. Никогда не думал он прежде, что желтый и красный цвета могут иметь столько разнообразных, нежных и ярких, ласкающих взор оттенков.
Он с жадностью и любопытством присматривался ко всему, что попадалось на пути, испытывая при этом ни с чем не сравнимую острую радость жизни.
Еле угадывалась среди теснившей ее со всех сторон лесной чащи заросшая травой и мелким кустарником, засыпанная опавшими листьями и заваленная буреломам глухая таежная дорога. То взбиралась она на крутую сопку и терялась среди разлапистых елей и могучих вековых лиственниц, то спускалась в глубокую лощину, заросшую молодым дубняком, который слепил глаза своим багряным нарядом, как бы отлитым из червонного золота, то тянулась через кочковатое болото, поросшее ворчливо перешептывающимся осинником, то бежала стремглав рядом с журчащим пенистым ручьем.
Выйдя на прогалину, Миша присел, чтобы подождать отряд, оглянулся кругом, шумно вдохнул в себя острый грибной запах, шедший от подгнившего бурелома. Внимательным взглядом правел по оголившимся кое-где ветвям липы, по пламенеющему орешнику, по бурым и черным глыбам пней, прислушался к попискиванию какой-то пичуги.
«Как здесь хорошо», – думал Миша. Он всегда любил этот суровый край, в котором родился и вырос. Чувство горячей любви к родной земле наполнило Мишу.
Вершинин вздохнул и прислушался. «Но где же отряд? Давно уже пора ему подойти…»
Миша обошел кусты, окаймлявшие лужайку, и, чувствуя некоторое беспокойство, выбежал на дорогу. В тот же момент Миша заметил краем глаза какую-то мелькнувшую вдалеке тень. Юноша побежал к тому месту, но никаких следов не обнаружил. «Наверно, показалось», – подумал он и вернулся к просеке.
На песчаной почве были ясно видны свежие оттиски колес. Вот ведь как он увлекся! Отряд прошел около него, а он и не заметил. Миша усмехнулся и бросился догонять рабочих.
2
Заночевали в лощине на берегу небольшого озера. У рабочих уже выработалась сноровка: в один миг они натянули палатку. Фома раздал сало и хлеб. Но все настолько устали, что даже ели неохотно.
Покончив с ужином и развалившись на полушубках в темной сыроватой палатке, рабочие приготовились послушать на сон грядущий традиционное повествование Фомы.
Весь отряд так привык к его рассказам о родной деревне, затерянной в лесах, что и сон был не в сон без очередной фантастической истории о бесстрашном задире-петухе, который заклевал насмерть заскочившую во двор рысь, или о крысе, похитившей у Фомы пять фунтов отборного табака-самосада.
Плотно поужинав, тепло укрывшись огромным тулупом, Фома начинал тихонько мурлыкать свои забавные истории.
Речь его журчала монотонным, спокойным ручейком до тех пор, пока рабочие не принимались хохотать над невероятными эпизодами. Спокойно переждав смех, Фома продолжал свое повествование. Снова журчал, журчал ручеек… Так бывало прежде.
Но на этот раз рабочие были недовольны его болтовней.
То ли Фома очень сильно устал, то ли был чем-то озабочен, но говорил он вяло и скучно, сбиваясь, возвращаясь к уже рассказанному. Он поминутно останавливался, поднимал голову и слушал, как хрустит овсом Чалый, привязанный к колу, вбитому в землю.
Гжиба, раздосадованный нескладным враньем Фомы, сердито выругался и, захватив дробовик и вещевой мешок, вышел из палатки: видно, решил ночевать у костра. Фома сразу оживился, захихикал и прошептал тоном заговорщика:
– Ушел, чертяка! Это я нарочно его допек. Знаю, чем отвадить невежу. А теперь послушайте, ребята, какой это есть вредный человек…
– Это ты про Гжибу так? – недоверчиво спросил Панкрат. – Смотри, он тебя вместо понюшки табаку меж пальцев разотрет и в нос сунет.
– Видали таких! – презрительно протянул Фома. -
Вот послушайте лучше, как я его на место поставил. Век будет помнить! – Отпустив по адресу Гжибы несколько нелестных слов, Фома рассказал, как, проходя однажды по лесу невдалеке от деревни, услышал сердитый голос охотника, который ругал кого-то на чем свет стоит.
Вышел Фома на полянку и видит: стоит Гжиба возле красивой кудрявой липки, а кругом него ободранные деревья. Видно, лыко драл: топорик у него за поясом, и липовая кора горкой громоздится в стороне.
– А возле него, братцы, девочка-китаяночка, сиротка, – рассказывал Фома.
– Ну-у, и как? Ведь это Настя, значит, была, – взволнованно заговорил Миша, приподнимаясь. – Это он на нее кричал? За что же?
– А вот слушай дальше. Обхватила она, сердечная, руками деревцо и твердит: «Не дам! Моя липка!» А Гжиба на нее: «Уходи, такая-сякая!» И гляжу, волосенки ее на кулак наматывает, чтобы от липки девчонку оттащить. Тут я не вытерпел. Выхожу из-за дерева. «Не трожь, – говорю, – дите! Нашел, на ком силу свою показывать!» А он дерзко так глазищами в мою сторону повел, будто ножом полоснул.
– Да, да, он умеет так, – подтвердил Миша, вспоминая встречу с Гжибой на берегу реки.
– «А ты, – говорит, – откеле свалился? Хочешь битым быть?» – «Это, – говорю, – еще неизвестно, кто бит будет, а только за слабого да за обиженного всегда заступлюсь». Да и пошел на него, а сам по дороге рукава засучиваю. «Эх, – думаю, – была не была, пострадаю за униженных и оскорбленных». И что бы вы думали! Устыдился. И лыко бросил. Так и пошел, слова не сказав.
– Ай да Фома! Ну, молодец! – воскликнул Миша. – Вот ты, значит, какой!
Он пытливо заглянул возчику в лицо.
– А ты, часом, не врешь?
– Да нет, что ты! Не сойти мне с этого места!
– Ну ладно, при случае напомню Гжибе про его поступок.
Фома сокрушенно вздохнул:
– Зачем же человека расстраивать, глаза ему колоть?
– Ладно, не буду глаза колоть! – Миша отвернулся от Фомы. – У меня, Владимир Николаевич, есть проект, давно хотел с вами посоветоваться.
– Что-нибудь насчет тайги?
– Да, это касается тайги и вообще всех пространств, которые еще мало заселены. – Миша перевел дыхание, как бы собираясь с силами. – Вот если бы объявить широкое переселение в Сибирь, пригласить к нам Из других стран всех угнетенных, всех задавленных кабалой, погибающих от бесправия, голода… – Миша задумался, не закончив фразы. Он представил себе на минуту бескрайние, дремучие, никем еще пока не заселенные пространства Сибири: вместят ли они всех жаждущих освобождения и земли?
– Ну и что тогда? – поинтересовался Кандауров, беря трубку в кулак и пряча улыбку.
Миша с беспокойством взглянул на землемера.
– Думаете, ничего из этого не выйдет?
Кандауров выразительно покачал головой.
– Не нужно этого, – сказал он, – это будет неправильно.
Миша вздохнул.
– Значит, не согласны? Жаль. А мне казалось, что это дельная мысль. Считаю, что нам нужно привлекать сюда как можно больше людей правдивыми рассказами о богатствах тайги. Вот если бы я сумел так же красочно и ярко описать наш Дальний Восток, как это сделал по отношению к Дальнему Западу Лонгфелло! Помните его стихи?
Всех зверей язык узнал он,
Имена их, все их тайны:
Как бобер жилище строит,
Где орехи белка прячет,
Отчего резва косуля;
Часто с ними вел беседы,
Звал их: «Братья Гайаваты».
– Здорово, правда? – Миша тряхнул головой, весь раскрасневшись от удовольствия.
– Братья Гайаваты? – переспросил землемер, с усмешкой глядя на практиканта.
– Да, – подтвердил Миша. – А что?
– Если верить Лонгфелло, Гайавата звал братьями и американских колонизаторов. Вот они и дали волю своим «братским чувствам»! Теперь потомков Гайаваты там только в музеях показывают. Правда, видел я одного такого, случайно уцелевшего, на улице города в штате Делавер.
Кандауров незадолго до революции бежал из царской ссылки в Америку и скитался там год или два. Но рассказывал он об этом неохотно и мало. Видно, жилось ему там хуже, чем в ссылке. Ну-ну, и что же? – заинтересовался Миша. – Чем ои занимался, этот потомок Гайаваты?
– Шнурками и трубками торговал на улице, – невозмутимо пояснил землемер. – Смотрю, жалкий, сгорбленный бродяга с потухшим взглядом. Разговорился с ним, оказалось – индеец, ирокез… Правда, трубки у него были забавные… самой необыкновенной формы…
– Так вот откуда у вас «смерть комарам»! – Миша впился глазами в трубку, с которой никогда не расставался землемер. Трубка как трубка, но если приглядеться, то кажется, что это птичья лапка с пальцами, собранными в комок. – Тонкая работа! Искусный мастер, видно, вырезал ее. О-о-о! Настоящая индейская трубка!.. – Миша покачал головой и укоризненно причмокнул. – И вы до сих пор молчали о ее происхождении!..
– Но вот же ты узнал все-таки об этом. – Глава землемера потемнели. Он сердито кашлянул. – Индейца того давно уже к в живых нет, а подарок его не угасает, горит…
– А вы знаете, товарищи, – сказал вдруг Миша, поднимаясь на локтях, – что рассказывают в деревне об американцах-интервентах?
– Это ты про склад, верно? – вмешался молчавший до того Панкрат.
– Да, да… Ты тоже слышал? Понимаете, Владимир Николаевич, – горячо заговорил Миша, – ходят слухи, что где-то в тайге запрятали интервенты немало оружия. Видно, надеются еще сюда вернуться, тогда, мол, оно и пригодится. Пусть сунутся только!..
– Ну, ладно, что об этом толковать, – сказал с неудовольствием землемер. – Кончайте разговоры, спать пора. – Он выколотил трубку о донышко котелка и сунул ее в вещевой мешок, служивший ему подушкой. – Туши свет, Миша! Зря время дорогое тратим.
«Что это с ним? – подумал Миша о Кандаурове. – Почему он рассердился?»
3
Разговоры умолкли. Рабочие устраивались поудобнее на ночлег.
– Кто это ходит там? – прошептал вдруг Панкрат, который давно уже к чему-то прислушивался. Он схватил дробовик и выбежал наружу. Кандауров и Миша последовали за ним.
– Тише! – погрозил им Панкрат. – Кто-то ходит по лесу.
– Гжиба, наверно, – сказал Кандауров, кивнув в сторону костра: – видишь, нет его.
– Гжиба, само собой, – бросил Панкрат. – Сначала слышу, кто-то крадется мимо палатки, а потом Гжиба поднялся и пошел. – А ну, замри!..
Кандауров, Миша и Панкрат затаили дыхание. Мерно хрустел овес на зубах Чалого. Конь переступал, обмахиваясь хвостом. Кандауров поднял глаза на Панкрата.
– А тебе не почудилось?
– Кто-то ходит по лесу, – повторил Панкрат. – Постойте-ка тут. – Он пошел в темноту. Миша хотел последовать за ним, но землемер удержал практиканта. Скоро силуэт рабочего скрылся за деревьями. Слышно было лишь, как потрескивали ветки под его сапогами. Потом все смолкло.
Землемер постоял еще минут пять и хотел уже вернуться в палатку, как вдруг в лесу раздался выстрел и жалобный человеческий крик. Кандауров, Миша и все остальные бросились в лес и вскоре увидели Гжибу, который нес что-то на руках.
– Девчонка, – сказал Гжиба глухо. – Увязалась-таки, а! – Он подтолкнул ее к костру. – Ну, испужалась, глупая? Да ты не дрожи: я же вверх стрелял.
Настя глядела затравленным зверьком, но не плакала.
– Вот видите, не хотела у Пелагеи Семеновны остаться, – взволнованно сказал Миша, – убежала за нами в лес!
– Что с ней делать теперь? – спросил Петр.
Землемер помедлил, подумал.
– Пускай с нами идет. Не бросать же ее в тайге!
ЗЫБУН
1
На следующий день к вечеру отряд достиг Долгоозерного. Для бивуака была выбрана большая поляна на склоне сошки, в самом центре участка. Это было веселое, сухое и тихое место, высокие деревья защищали поляну от северного ветра, а с южного края ее открывался чудесный вид на сопки и тайгу. Палатку разбили на берегу горячего источника, который разлился, образовав небольшой пруд. Видимо, источник вытекал глубоко из-под земли. В холодные дни над ним поднимался пар.
С утра приступили к отводу участка. За четыре дня обошли его границы, поставили межевые столбы, началась съемка. Первые два дня стояли теплые, на третий ударил мороз. Быстрее начал осыпаться пышный, праздничный наряд тайги. Но зато рабочим не докучали теперь тучи комаров, надоедливая мошкара, алые оводы. Палящий зной не валил с ног, не лишал аппетита – все были здоровы, веселы. Только Гжиба поглядывал на всех так, словно был чем-то недоволен. С особым рвением работал Петр. Ему нравился именно тот участок, который они теперь отводили. Петр решил закрепить его за своей артелью и по вечерам у костра подолгу толковал с землемером, советовался со всеми и составлял письмо домой, в Донбасс, с описанием Долгоозерного.
Настя пыталась помогать Фоме, но тот очень ревниво относился к своим обязанностям кашевара.
– Ладно, ладно, – говорил он, – иди лучше гуляй, без сопливых обойдемся…
Мишу не покидало все это время ощущение нависшей над ними опасности. И как это Гжиба сумел опутать землемера? Почему Владимир Николаевич нанял именно его?
Миша замечал, что землемер несколько раз уже пытался вызвать охотника на откровенный разговор. Но тот отмалчивался. Видно было по поведению Гжибы, что в нем нарастает глухое раздражение.
2
Поужинав еще до захода солнца и захватив дробовик, землемер отправился на охоту. С ним пошла Настя.
Эта молчаливая, задумчивая девочка сразу как-то привязалась к Кандаурову. Может быть, была благодарна ему за то, что не прогнал из отряда и всегда был ровен, ласков с ней.
Вскоре землемеру удалось убить фазана. Подстреленная птица упала на землю, скользя среди веток и сбивая сухие листья.
Кандауров с удовлетворением взвесил добычу на руке. Начало было удачным. Теперь в нем пробудился охотничий азарт.
Кандауров осторожно шел по тайге, тихой и светлой в этот предвечерний час. Рядом так же бесшумно скользила Настя, посматривая время от времени на землемера внимательным, изучающим взглядом. Путникам встретился замерзший ручеек. Недавние морозы прочно сковали его.
Землемер пошел по прозрачному льду, как по узкой извилистой тропинке.
Ручеек иногда пропадал, прячась под выползшими на землю, растопыренными, как птичья лапа, корневищами дубов. Землемер осторожно обходил их и снова ступал на лед. Подо льдом просвечивали разноцветные камешки. Кандауров долго шел так и, наконец, попал в совершенно незнакомую часть тайги. Ручеек исчез.
– Досадно, – оказал землемер, оборачиваясь к Насте. – Хотел проследить, куда же он впадает. Впрочем, наверно, стекает в ту лощину, – он указал рукой вниз, на дно крутого, густо поросшего кустарником оврага. – Отыскать ручей не так уж трудно. Давай отыщем его, хочешь?
Девочка посмотрела на Кандаурова и ничего не ответила. На лицо ее как будто легла тень.
– Ты что? – спросил землемер. – Устала?
Настя отрицательно покачала головой.
– Или, может быть, не знаешь, что каждая дорога к жилью приводит, а каждый ручеек в речку впадает? – с ласковой настойчивостью расспрашивал девочку Кандауров. – Ты училась в школе?
– Два года, – отрывисто сказала Настя.
– Хочешь, устроим так, что эту зиму ты будешь учиться? – предложил Кандауров. – И не только эту, а много-много зим…
Настя подняла голову и посмотрела на землемера так, будто раздумывала, шутят с ней или же говорят серьезно.
– Ну, так как же, спустимся в овраг и попробуем пройти вдоль ручья? – предложил землемер.
Настя отрицательно покачала головой. На лице ее теперь было ясно заметно беспокойство.
– Туда нельзя, – сказала она. – Почему?
– Нельзя в ту сторону, ну, нельзя, – твердила девочка, потупив глаза, – я знаю…
– Что ты знаешь?
– Там плохое место – Мерзлая падь.
– Чем же плохое?
– Плохое! – с особым значением повторила девочка. Глаза ее потемнели, губы упрямо сжались. – Не могу объяснить, очень плохое. Ах, плохое! – сказал Кандауров таким тоном, как будто только сейчас до него дошло значение этого слова. – Если плохое, не будем туда ходить.
Он сел на пень и стал разжигать трубку. Девочка опустилась рядом на землю, устланную толстым, мягким ковром из опавшей листвы. Опершись острым подбородком на смуглую ладонь, Настя подняла глаза к верхушкам сосен, отчего лицо ее приняло мечтательное выражение.
– Миша говорил: придет такое время, что не останется ни одного, который бы голодал… – прошептала Настя. – И сирот, говорит, не будет… У кого умерли отец и мать, о тех будут заботиться самые известные и добрые люди.
Кандауров посмотрел на девочку и задумчиво кивнул. Правильно говорит Миша. Так это и будет.
– Хорошо здесь, – со смущенным видом, как бы
признаваясь в своей слабости, сказала Настя. – Здесь всякие мысли приходят.
– Любишь это место? – удивился землемер. – Значит, оно тебе знакомо?
– Угу, – подтвердила Настя. – Мы здесь охотились и рыбу ловили. Там, за лесом, озеро. – Девочка задумалась, глядя вдаль.
Перед ними расстилалась земля, желтая от опавших листьев и полосатая от длинных вечерних теней. Метнулась с дерева юркая белка, побежала по земле. Она вспыхивала, словно охваченная огнем, выбегая на солнце, и гасла, попадая в тень. Так она и скользила через полянку, вспыхивая и угасая, и вот нырнула за корявый красный пень. И стволы берез были красные, и небо пылало. Закат.
– Я Потому и убежала к вам. Учиться хочу, – сказала вдруг Настя.
– Знаю. Ну что ж, будешь учиться.
Кандауров, прищурив глаза, рассматривал приплюснутое солнце, исчезающее за лесом.
– Ну, будет, – сказал он таким тоном, будто упрекал себя в чем-то. – Пора идти!
Оглянувшись на Настю, Кандауров свистнул по-фазаньему.
– Я тоже умею так, – сказала девочка и, вытянув губы, в точности воспроизвела тот же звук.
Они пустились в обратный путь.
Острым взглядом таежницы Настя приметила легкие следы на земле.
– Рысь, – сказала она радостно. – Видите, рысь, – повторила она, подбегая к кривой березке и впиваясь глазами в кору дерева, пересеченную глубокими царапинами. – Вот какая рысь, – Настя показала ее рост.
Прошли еще несколько шагов.
– Бёрд! – воскликнула Настя, заметив на ветке дуба синицу.
Землемер остановился.
– Бёрд? Вот как! А кто тебя научил этому слову?
Настя посмотрела на него и ничего не ответила.
По дороге Кандауров настойчиво расспрашивал девочку о Ли-Фу, о Гжибе, о ее прежней жизни. На некоторые вопросы она отвечала, другие оставляла без ответа, только качала головой.
За полкилометра до лагеря Кандауров увидел Мишу, который бежал навстречу, прижав локти к бокам. Это была его вечерняя прогулка. Миша приблизился к землемеру и сказал, покосившись на Настю:
– Вот вы где! А знаете, Гжиба что-то замышляет. Увидите, натворит он дел!
Землемер выколотил трубку о твердый, как камень, пень и взглянул на небо. Над соснами теснились тучи.
– Ладно, в лагере поговорим, – сказал он, пряча трубку в карман.
Я знаю, вы боитесь Гжибы, – воскликнула Настя, – а я не боюсь! Он, правда, страшный… Он человека убил.
Миша вздрогнул и повернулся к Насте.
– Человека? За что же?
– Этот человек ногами на него затопал, а Гжиба схватил табуретку и ударил его, а потом в тайгу ушел.
– Вот видите, Владимир Николаевич, – возмутился Миша, – для него это пустое дело: взял и убил человека ни за что. И ничего ему не было? – снова обратился Миша к девочке.
– Нет. Он сразу в тайгу ушел. А потом вернулся. Только избу его спалили-
Миша усмехнулся:
– Дешево отделался!
Подходя к лагерю, Миша шепнул землемеру:
– А в отношении Гжибы это новость для меня. Может быть, это просто слухи или Настя путает…
– Нет, не путает. Был такой случай, – спокойно сказал землемер. – Я знаю о нем. Как-нибудь расскажу подробности.
