Текст книги "Хозяин тайги"
Автор книги: Н. Старжинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
2
– Это кто злодей? Может, я злодей? – послышался вдруг пронзительный голос с порога. – А ну, давай ответ, а ну!..
Все обернулись. В дверях стоял лохматый, краснорожий мужик и дерзко посматривал на собравшихся воспаленными глазами. Эго был тот самый Силантий, которого Кандауров рассчитал за пьянство.
– Не болтай лишнего, – сказал он, погрозив Фоме пальцем. – Смотри, доберусь еще до тебя! А ты… – он повернулся к Петру, – с тобой разговор особый. На шею к нам хочешь сесть? Н-не позволю… – Силантий шагнул, покачнулся, чуть не упал. Он перевел пьяные глаза на Каядаурова, и они загорелись дикой злобой. – И т-ты, землемер, бер-ре-гись! Это все от тебя идет. Ты пошто меня уволил? Смотри!..
– Ну, все сказал? – проговорил Кандауров, продолжая посасывать свою трубочку. – А теперь уходи! – Он наблюдал за непрошенным гостем без возмущения и словно бы даже с интересом.
– А почему такое – уходи? – топнув ногой и выпячивая грудь, прохрипел Силантий. – Имею право, как я тоже работал и… это самое… содействие оказывал. – Он вдруг перекосил рот, изображая улыбку, поклонился в пояс и развел руками. – Хлеб да соль честной компании! П-пельмени, в-выпивка… Ж-житуха!.. – Силантий сделал с трудом еще два шага и бросил на стол сверток. Из бумаги, пачкая скатерть, вывалились куски сырого мяса. – Моя доля, – с пьяным бахвальством пояснил он и полез в карман пиджака, откуда высовывалось горлышко бутылки.
– Ну, знаешь ли!.. – закричал Миша, направляясь к Силантию. – Убирайся сейчас же! Мы тебя не звали. Еще грозит… – Лицо практиканта пылало. Он протянул руку, чтобы схватить хулигана за шиворот и вывести вон.
С этим же, видно, намерением подходил к скандалисту с другой стороны Панкрат Саяпин. Но Ли-Фу, проскользнувший меж стульев, раньше всех оказался около Силампия. – Тебе какой люди? Тебе глупый люди, – укоризненно, но не повышая голоса, сказал он. – Тебе иди проспись!
Ли-Фу быстро собрал со стола куски мяса и сунул Силантию в карман. Тот растерянно заморгал.
– Ой, не видал я тебя, Василь Иваныч уж ты тово… не серчай!..
– Ну, иди твоя, иди, – повторил дунган и, взяв Силантия за плечо, повел к двери.
– Его не надо дериса! – пояснил Ли-Фу, выпроводив пьяного. – Ваша умный, его глупый. Его лицо потеряй. Так наша говори, – он повернулся к Мише. – Твоя никогда не сердиса. Его шибко туда-сюда бегай, кричи, ругайся, а твоя молчи. Твоя – умный, сильный, его все равно – ребенок.
– Это-то так, – согласился Миша, с уважением глядя на Ли-Фу. – «Умеет Василий Иванович с людьми обращаться, – подумал он, – прямо укротитель! Взглянул, сказал два слова, и скандалист отступил… Чудеса!»
Но Фома, видно, остался недоволен.
– Зря это вы так с ним, неласково, – проговорил он, вздыхая и с грустью поглядывая на опорожненные бутылки. – Человек пришел посидеть, закусить. И ведь не с пустыми руками, главное. Выпили бы с Силантием, помирились бы с ним…
– Был когда-то и Силантий человеком, – вставил Мешков, сочувственно покачивая головой, да вот удача его огубила…
Почему удача сгубила Силантия, Мешков не стал объяснять, но долго еще покачивал головой и вздыхал.
3
– Ладно уж, будет о нем, – сказал Миша. Ему вдруг показалась лишней эта пирушка, стало жаль того легкого и радостного настроения, с которым он шел сегодня на пельмени.
Кандауров тоже хмурился.
Мимо окон по деревенской улице во всю ее ширину шли, обнявшись, девушки и звонко пели:
Комсомольца любить,
Надо измениться:
Крест на шее не носить,
Богу не молиться.
Девушки пели задорно. Ближние, проходя, заглядывали в окна избы, улыбались.
– Хороши! – заговорил лукаво возчик, подталкивал практиканта и кивая головой в сторону улицы. – Для тебя это они песню поют. Чуешь?
– Поди ты! – отмахнулся Миша. Ему неприятен был теперь Фома, непреодолимо захотелось в тайгу, в самую гущу дубняка. «Скорее бы снова за работу, – думал он. – Хорошо сейчас в лесу! Комары и мошкара пропали, земля подмерзла, звенит под каблуком… Комаров-то нет, но есть кое-что похуже…» – возразил самому себе практикант.
– Послушай, Василий Иванович, ты знаешь здешних охотников. Кто из них со змеями дружит? – обратился Миша к дунгану. – Ты ведь понимаешь, о чем я говорю? Можешь ответить на этот вопрос?
Ли-Фу печально вздохнул и покачал головой.
– Моя это дело не мешайся. Шибко темный дело. Моя лучше фокусы показывай, развлекай честной компания-
– Ну показывай фокусы, когда так, – с некоторым разочарованием согласился Миша.
– Это моя могу. – Дунган вынул из кармана две горошинки и протянул Мише. – Твоя пробуй его, кусай, – предложил он.
Миша выбрал одну из горошинок и раскусил крепкими молодыми зубами. Горошинка была самая обыкновенная. Миша почувствовал на языке мучнистый, пресноватый вкус.
– Ну и что? – спросил он нетерпеливо.
Ли-Фу, не отвечая, налил в глубокую тарелку воды, взял другую горошину и бродил ее туда. Горошинка медленно набухала, потом треснула, стала увеличиваться, расти и вдруг распустилась, как бутон. К общему удивлению, в тарелке плавал теперь диковинный яркий цветок, отливающий всеми цветами радуги. Миша потянулся было рассмотреть диво поближе, но Ли-Фу предупредил его, подхватил мокрый цветок и, роняя капельки воды на скатерть, поднял высоко вверх, запрокинул голову и проглотил.
– Моя тайга гуляй, цветок а собирай, шибко вкусна цветока, – подмигивая зрителям, заговорил Ли-Фу, хлопнул себя по одной щеке, по другой и начал вытягивать изо рта бесконечно длинную бумажную ленту. При этом он приговаривал, как бы подгоняя ее:
– Ходи, ходи! Ходи быстро, ходи тайга меряй…
Дунган шагнул к Петру, накрыл полотенцем схему переселенческих участков, разложенную на скатерти, и, быстро проговорив: «Ига, лянга, сайга», сдернул полотенце. На столе лежало несколько горошинок, которых там прежде не было, а схема исчезла.
– Ну-ну, – сказал хмуро Петр. – С этим не шути! Подавай схему!
Дунган, укоризненно качая головой, вынул схему из Мишиного пиджака, который висел на стуле.
– Его бери, моя не бери, – сказал он.
Развернув листок и показав всем, что это именно и есть схема, Ли-Фу быстрым движением смял ее в комок, чиркнул спичку, поджег бумажку, дал ей сгореть, затем неожиданно обернулся к Фоме и вынул все тот же листок из его удивленно открытого рта, приговаривая при этом:
– Ай-ай, твоя шибко жадный, один люди столько земля забирай!..
После этого он снял с комода будильник, завел его, отпустил рычажок звонка, и будильник вдруг заверещал:
– Пусти моя, моя гулять хочу, моя тайга ходи, рыбу лови, фазана стреляй, – и, как живой, стал биться и подпрыгивать, вырываясь из рук фокусника.
– Вот молодец! – проговорил повеселевший Миша, поворачиваясь к землемеру.
– Ну, ходи мала-мала гуляй, – проговорил Ли-Фу таким тоном, каким говорят с капризным ребенком, и, вытянув руку, стал медленно поднимать ее. Будильник дернулся, качнулся и пополз по руке. Добравшись до плеча, он прислонился к голове Ли-Фу и запел:
Солнце юла и миюла,
Нида фанза пушанго,
Часовой сыпи миюла,
Моя фангули в окно. —
– Узнаете? – Миша снова повернулся к землемеру. – Ведь это «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно».
Фокусы понравились. Рабочие от души хохотали. Миша был очень доволен успехом своего приятеля и испытующе посматривал на землемера, но лицо Кандаурова оставалось непроницаемым.
Когда все разошлись, Миша напомнил землемеру, что один из рабочих накануне взял расчет.
– Ну и что? – спросил Кандауров.
– Нужно нового нанять.
– Что же, наймем.
– Я думаю, что следует Ли-Фу намять. Другого такого не найти. Мастер на все руки. И охотник, говорят, замечательный.
Землемер смотрел в окно, задумчиво раскуривая трубку.
– Ну, так что же? – нетерпеливо сказал Миша. – Разве вам не понравился мой Ли-Фу?
– Фокусы он хорошо показывает, – уклончиво ответил Кандауров.
– Да я не об этом. Возьмем его в отряд?
– Нет!
– Почему?
– Я другого человека хочу ваять, который лучше твоего Ли-Фу тайгу знает…
СТРАННОЕ РЕШЕНИЕ
1
Кандауров и Миша шли вдоль реки, выбирая место для рыбной ловли. Практикант нес банку с землей и удочки. В банке шевелились черви. Миша потрогал их пальцем. Черви были тощие, полуживые.
«Плохие черви, – подумал Миша. – Ну, да ничего, сойдут».
Полной грудью вдыхал он свежий воздух. Река была широкая, полноводная. Едва виднелся противоположный берег. Тучи, закрывавшие небо на рассвете, разошлись. День выдался солнечный, но прохладный. Явственно ощущалась осень.
Рыболовы шли холмистым берегом, поросшим тайгой. Кандауров указал подходящее место. Развели костер, Миша вытащил несложный рыболовный снаряд.
– Знаете, Владимир Николаевич, терпеть не могу этого занятия, – признался Миша, разматывая леску. – Уж очень скучно ждать, пока рыба пожалует. – Он выбрал червяка пожирнее, долго насаживал его на крючок.
Кандауров кашлянул раз, другой, иронически поглядывая на практиканта. Миша взглянул на землемера, думая, что тот хочет что-то сказать, но Кандауров молчал.
– Что? – спросил Миша.
– Ничего.
– Да так вот, – продолжал Миша, – не люблю, а как видите, ужу. Для тренировки. Мне не хватает усидчивости. А вы?
– Что я?
– Любите удить?
– Да. Это позволяет лучше познакомиться с жизнью рыб. Я не столько ловлю их, сколько наблюдаю за ними. Ты ведь тоже любишь за ними наблюдать.
– Наблюдать люблю, – подтвердил Миша.
– А что ты любишь еще? – Землемер добродушно засмеялся. – Ну, не смущайся, отвечай начистоту.
– Мало ли что… Сразу трудно сказать. А над чем вы смеетесь?
– Да так… Вспомнил одну забавную историю.
– Владимир Николаевич, – проговорил обиженно Миша, – скажите, почему вы такой скрытный?
– Скрытный? – удивился Кандауров.
– Конечно, скрытный! И вы прекрасно понимаете, что я этим хочу сказать!
– А ты не хитри. Ты ведь понимаешь, почему я засмеялся. Не притворяйся наивным.
Миша огорченно пожал плечами и ничего не ответил. Он так и не понял, почему засмеялся землемер. А признаться в своей недогадливости не хотелось. «Неужели я, в самом деле, наивный? – грустно подумал он. – Это плохо».
Миша лежал на берегу, прислушиваясь к ритмичному плеску, вдыхая запах воды, земли, свежего, бодрящего осеннего воздуха. Он исподтишка наблюдал за землемером, который блаженно щурился на солнце, все еще продолжая улыбаться.
От костра тянуло дымком. Ветер принес из тайги горьковатый запах прелой хвои.
«Нет, он равнодушен к рыбной ловле, как и я», – думал Миша о Кандаурове.
Миша тоже любил присматриваться к полету жаворонка или ястреба, к хлопотливой деятельности муравьев, к стремительным прыжкам кузнечиков, к плавным, точным движениям щуки, преследующей пескаря в прозрачной воде. Но для того, чтобы изучить привычки птиц, зверей, рыб, вовсе не обязательно делаться охотником или рыболовом.
Было очень тихо. Миша наклонился к воде, пахнувшей арбузом. Река казалась выпуклой, она блестела и искрилась на солнце. Послышался короткий всплеск. Что это? Рыба играет? Приподнявшись на руках, практикант долго смотрел на другой берег.
– Вы не думали над таким вопросом? – Миша повернулся к Кандаурову. Его глаза были широко раскрыты. Он совсем забыл о рыбе. – Мы часто пользуемся устаревшими словами. Знаете, что называлось раньше тайгой? Уезжая из города, я заглянул в словарь Даля. Так вот, по Далю – это сплошные леса, непроходимая глушь, где ни жилья, ни пристанища. Сейчас тайга уже не та, скоро и похожего ничего не будет, а название останется. Кто-нибудь здесь скажет через двадцать лет: «Я пойду в тайгу». А тайги уже и нет, будет нечто совсем новое, иное. И глушь… Какая глушь, когда загудят лесозаводы, поселки раскинутся кругом…
– Ну и что же? – откликнулся землемер.
– Нам нужно считаться с этим, – пояснил Миша. – Если, скажем, писатель пишет что-нибудь такое, что должно долго прожить, он обязан считаться с постепенным изменением смысла слов, а то будущий читатель его не поймет. Это очень плохо, если книга живет только один или два года. И вообще, если человек выполняет какую-нибудь ответственную работу, он обязательно должен заглядывать в будущее, считаться с тем, что плодами его трудов воспользуются и потомки.
– Ого, вот что тебя беспокоит. – Радостные, веселые искорки заблестели в глазах землемера. – Только что я толковал о рыбной ловле с наивным мальчиком, а теперь вижу перед собой почти философа. Как они в тебе уживаются, эти два субъекта?
– А что, разве не так?
– Ну-ну… Продолжай свою мысль!
– Нет, вы скажите, это так?
– Да, конечно!
– Ах, как я рад, что вы согласились со мной! – с неподдельной радостью воскликнул Миша и шумно вздохнул, будто сбросил тяжесть с плеч. – Я вот смотрю на эту сосну и вижу в ней не только шумящее зеленое дерево. Из нее можно добыть и смолу, и деготь, и скипидар, и канифоль, и спирт, и сосновую шерсть, – только нужно-потрудиться. Так и в человеке до поры до времени скрыто много замечательных возможностей.
Миша отложил удочку и вскочил. Он был взволнован и не мог усидеть на месте.
– Владимир Николаевич, я считаю своим долгом предупредить вас? – После такого вступления, сказанного с большой запальчивостью, Миша подсел поближе к землемеру и продолжал мягким, несколько смущенным голосом: – Вы рискуете наделать немало ошибок. в жизни.
– Вот как? Почему же? – хладнокровно осведомился землемер.
– Вы не хотите заглядывать в будущее! – почти с отчаянием воскликнул Миша. – Я не знаю, почему это так получается, но вы живете сегодняшним днем и не хотите подумать о том, что будет завтра.
– Ну что ты! Очень хочу, – попытался его утешить землемер. – Откуда ты это взял? – Он отвернулся к костру, чтобы скрыть улыбку.
– Нет, не хотите, – повторил Миша. – Вы всегда подсмеиваетесь надо мной, когда я говорю о будущем. А ведь это необходимо: всегда думать о нем.
– Да, необходимо, – серьезно подтвердил землемер. – Думать необходимо, это верно, но жить-то нужно в настоящем.
– Тоже ради будущего.
– Нет, и ради настоящего!
– Да, конечно, – согласился Миша. – Но плохо, если человек не хочет подняться над теми событиями, которые его сегодня волнуют.
– Это, выходит, я такой бескрылый человек, – подытожил со вздохом Кандауров. – Бог знает, что ты говоришь, Миша!
– Владимир Николаевич, вы не подумайте, я вовсе не хотел вас обидеть! – горячо воскликнул Миша. – Но, в самом деле, вот вы признались, что это необходимо – заглядывать в будущее. А вы заглядываете?.. Возьмем, к примеру, это таинственное происшествие в тайге..»– Почему же таинственное?
– Ну, конечно, вы не верите, считаете, что я просто наступил на змею, а я вам докажу, вот увидите…
– Не то, что не верю, а просто ты мог ошибиться, – мягко пояснил Кандауров. – Тебе показалось, что портянка туго засунута в ичиг. Это сомнительное обстоятельство и породило твои подозрения. На самом деле портянка свободно лежала в голенище, и в этом случае змея могла легко проникнуть туда и без всякой посторонней помощи. Ты только чего проснулся, спешил обуться, второпях даже перепутал ичиги, надел мои вместо своих… Ты также внушил себе, что кто-то следит за нами, Прячется в кустах. Вот тебе и показалось, что все это подстроено со змеей. Ведь это так романтично!..
– Ну, хорошо! Не верите мне – не верьте. И все-таки вы не правы! – снова впадая в запальчивый тон, воскликнул практикант. – Ведь мы пока еще окружены врагами, ненавидящими нас и старающимися во что бы то ни стало помешать нашей работе, запугать нас. Всего два месяца назад они подло, из-за угла убили Косовского… Должны мы с этим считаться или нет?
– Да, с этим, конечно, должны считаться, – подтвердил землемер, сочувственно посматривая на раскрасневшегося, взволнованного практиканта. – Бдительность, осторожность необходимы. А здесь, в этих глухих медвежьих углах, немало еще укрывается всякого отчаянного, злобного сброда, готового на все. Много здесь также кулаков и подкулачников. Но ведь я считаюсь с этим. Все мы вооружены. Какие же еще меры следует нам принять?
– Что дробовик! Этого мало.
– А пушек нам не дадут. – Кандауров с серьезным видом развел руками. – Печально, ко факт. Да и неудобно с ними в тайге. Вы все шутите, Владимир Николаевич! – Миша огорченно махнул рукой. – Мы должны вооружить свой отряд иным оружием, сами понимаете, каким!.. Чтобы никого нельзя было запугать, чтобы каждый был сильным и стойким и слава о нас по всей тайге шла. Сунется тогда к нам враг? Нет. Будет знать, что все его попытки запугать нас обречены на провал.
– Вот с этим я согласен. – Взгляд Кандаурова смягчился, морщинки у губ разгладились. – Нужно воспитывать людей. Это и моя и твоя задача. Но мы с тобой это и делаем, правда, может быть, недостаточно…
– Вы понимаете мою мысль, Владимир Николаевич?.. – Поплавок Мишиной удочки заплясал, задергался, рыба давно уже клевала у него, но он ничего не замечал. Удочка лежала на берегу, погрузившись тонким концом в воду. – Я вообще за то, чтобы бороться с преступлениями, главным образом предупреждая их, – продолжал горячо Миша. – Мы обязательно должны считаться с замыслами человека и направлять их в полезную сторону. Вот маленькое дело – принять человека на работу, поддержать его, а какие значительные последствия могут быть!.. – И Миша принялся с увлечением рассказывать о благородных намерениях Ли-Фу, о которых ему не удалось рассказать на вечеринке. – А вы противодействуете ему, – закончил он. – Почему? Непонятно…
– Как ты любишь таинственное, – сказал землемер. Он ловко подсек клевавшую рыбу и, дернув за удочку, выбросил на берег серебряную плотвичку. – Не подходит нам твой приятель вот почему: он немолод, у него одышка, будет отставать, а ты уже насторожился: это, мол, неспроста, за этим кроется тайна. И потащил меня на рыбную ловлю, чтобы выпытать ее. Правда ведь? – Землемер, прищурившись, посмотрел на смущенного Мишу. – Ну, да ладно. Проверь-ка скорее свою леску, там, наверно, не осталось ни наживки, ни крючка.
«А всё же в нем много непонятного, – подумал Миша о Кандаурове, берясь за удилище. – Если он сразу догадался, почему я его зову с собой, и если ему не хотелось, чтобы я его расспрашивал, зачем же он тогда пошел?»
С грустным видом он рассматривал крючок. Наживка в самом деле была съедена, а рыба ушла.
2
– Много ты так наловишь! – услышали они густой протяжный голос и быстро оглянулись. На бугре, между деревьями, почти сливаясь с ними, стоял человек могучего, сложения.
Миша рассмотрел черную бороду, толстый хрящеватый нос, широченную грудь. В обжигающем взгляде незнакомца была несокрушимая, угрюмая сила.
– Хорошо ловится, папаша, – задорно крикнул Миша, – просто вытаскивать надоело!
– То-то, я вижу, ты удилище не за тот конец держишь».
– Как это не за тот конец? – переспросил Миша и удивленно засмеялся. – Вот чудак!
– Твое счастье, парень, что к Ли-Фу в руки попал, – сказал незнакомец и погрозил Мише пальцем. – Гнить бы тебе на погосте, если б не он… Ну, смотри, остерегайся, как бы обратно не пострадать!.. Тайга недотеп не любит…
Незнакомец погладил бороду, густо кашлянул и пошел, не прощаясь.
– Кто это такой? – опросил Миша, отбросив удочку. – Послушайте, что же это такое? За что это он меня так?
Шел охотник странно легко, хотя был на вид огромен и неуклюж. Скоро он скрылся за бугром.
– Это Гжиба, – сказал Кандауров, проводив его взглядом.
– Опасный человек! – воскликнул Миша. – Как он нас ненавидит.
– Груб, это верно! – задумчиво проговорил Кандауров. – Я кое-что слышал о нем. Но какой могучий человечище!
– Вы знаете, – вспомнил вдруг Миша, – когда я болел, он приходил вместе с Силантием посмотреть на меня, ругал нас шалопутами, и вообще он плохо к нам настроен, мне рассказывала хозяйка.
– Ну, пустое! – сказал с неудовольствием землемер.
– Удивительно! – Миша сердито отвернулся. – Вы слишком спокойно ко всему относитесь. Так нельзя. Ведь вы – член партии. У большевика должно быть горячее сердце.
– Сердце, да, – согласился Кандауров. – Обязательно. Согласен. Но именно сердце, а не голова. Горячее сердце и трезвый, холодный ум.
Солнце стояло высоко. Костер прогорел, и угли подернулись пеплом.
– Кого же примем на место Васютина? – допытывался Миша на обратном пути. Он еще не потерял надежды уговорить землемера.
– А вот Гжибу и возьмем, если согласится, – спокойно ответил Кандауров.
– Шутите, Владимир Николаевич! – изумился Миша, всплеснув руками. – Да ведь это разбойник с большой дороги!..
Кандауров холодно взглянул в лицо Мише, на котором, быстро сменяясь, промелькнули выражения ужаса, недоумения, гнева, сжал зубами трубку и отвернулся к реке.
Большой двухпалубный пароход Обгонял их. Облачной дорожкой тянулся в небе дым.
Рыболовы пошли на пристань за свежей почтой.
Миша жадно набросился на галеты.
– Вот видите! – воскликнул он, повернув к землемеру рассерженное лицо. – Черчилль опять взбеленился: выступил с угрожающей речью, говорит, что потерял покой и сон после победы русских коммунистов, обвиняет нас в пропаганде, стращает новой интервенцией… Хочет, чтобы мы его еще раз проучили.
Кандауров сдержанно кивнул головой. Он с нетерпением ждал, пока разберут письма и посылки. Ему выдали толстый служебный пакет, который он сразу же распечатал.
Получил и Миша письмо. Адрес на конверте был написан круглым знакомым почерком матери. Миша распечатал конверт и вынул вместе с большим письмом крошечную фотографию. Анна Павловна, видно, снималась для какого-то удостоверения и одну из карточек послала сыну. Миша внимательно всматривался в тонкое, все еще молодое и красивое лицо матери с улыбающимися ему глазами, и чувство затаенной гордой радости наполняло его. Конечно, каждый, в ком бьется живое сердце, любит свою мать, которая дала ему жизнь и воспитала его, но далеко не каждый так отчетливо сознает, чем он ей обязан. А Миша понимал это. Он вздохнул и принялся читать письмо.
Анна Павловна поддерживала добрые отношения с Мишиными друзьями, поэтому ее письма бывали полны самых свежих и важных для Миши новостей. Читая письмо, Миша узнал, кто из его товарищей поступил в Дальневосточный университет во Владивостоке, кто уехал учиться в другой город, кто, подобно Мише, начал работать. Анна Павловна подробно писала о своей работе в библиотеке, о новых хороших книгах, которые она за последнее время прочла, о людях, с которыми познакомилась. В самом конце письма Айна Павловна сообщала, что больная рука теперь уже почти не тревожит ее, поэтому пусть Миша не беспокоится. Чувствует она себя отлично. Как работается Мише? Доволен ли им Владимир Николаевич? О своей болезни Миша ничего не писал матери, чтобы напрасно не тревожить ее. Теперь он лишний раз порадовался тому, что все хорошо обошлось, а она так и не узнала, какой он подвергался опасности.
Вскоре Кандауров собрал рабочих и объявил им, что завтра отряд выезжает в тайгу. Получено распоряжение отвести в этом году самый большой участок – Долгоозерный. Землемер объявил, что работа предстоит очень напряженная: отвод участка они должны закончить в течение трех недель. И ни одним днем позже. Таков приказ.
