Текст книги "Хозяин тайги"
Автор книги: Н. Старжинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
4
Они довольно долго бежали по дну оврага, продираюсь сквозь кусты, Обходя вслед за Настей топкие болотца, по внешнему виду ничем не отличавшиеся от полянок.
Лишь кое-где поблескивала ржавая болотная вода; легкий пар курчавился над нею. Это были опасные незамерзающие топи с теплой водой.
Вон и обожженная молнией осина недалеко от ручья, где находится «золотая россыпь», о которой рассказывал Мише Ли-Фу. Вдруг совсем рядом послышались глухой крик, хлюпанье воды. Среди низеньких кустов, окаймлявших небольшое болотце, засыпанное листьями, Миша увидел черную всклокоченную бороду.
– Гжиба! – воскликнул он, бросаясь к охотнику, которого уже почти по грудь засосало болото. – Держись, сейчас руку подам.
Настя схватила Мишу за полушубок.
– Нельзя! Утонешь…
– Стой, где стоишь! – крикнул Гжиба. – Здесь на каждом шагу топь.
– Но как тебе помочь?
– Возьмитесь друг за друга и тащите!..
Гжиба протянул им дуло своей двустволки. Но трясина держала его крепко. Миша, Панкрат и Настя тянули изо всех сил, казалась, что они сейчас оторвут ствол от ложа, однако охотник не двигался с места, скованный вязкой тиной. Видно было, что он сильно озяб. Руки у него дрожали, и дрожь передавалась ружью.
– Стойте, так ничего не выйдет! – крикнул Миша. – Нам неудобно держать за самый кончик ствола, руки скользят. Сейчас свяжем три дробовика. Это будет надежнее.
Ремнями, снятыми с брюк, плотно скрепили дробовики: два дробовика вместе, стволами внутрь, прикладами наружу, а третий посредине для прочности. Теперь вытягивали Гжибу рывками, по команде Миши. Наконец, совсем уже обессилев, выволокли охотника на берег.
– Вот спасибо, ребята! – пробормотал Гжиба, тяжело дыша. – Когда б не вы… – Он махнул рукой и стал бережно протирать мокрое, залепленное грязью ружье.
Пока выбирались из болотистой пади, охотник рассказал им о своей встрече с Ли-Фу и о том, как дунгану удалось бежать.
Ли-Фу шел впереди. Вдруг, поравнявшись с обожженной осиной, дунган застонал, вскрикнул и, схватившись за грудь, рухнул навзничь. Но едва Гжиба склонился над ним, Ли-Фу со всей силы ударил его ногой в живот и при этом крикнул на чистом русском языке с дикой злобой в голосе: «Вот тебе, собака, склад!»
Охотник покачнулся, отступил, стараясь сохранить равновесие, и вдруг провалился в трясину по пояс.
Ли-Фу вскочил и торжествующе засмеялся: «Говорил я тебе: берегись, плохой смертью помрешь. Вот и сдыхай, собака!..»
Он погрозил охотнику кулаком и, повернувшись к нему стайной, стал медленно удаляться.
«Погоди, я ведь с тобой еще не расплатился!» – крикнул вслед ему Гжиба. Он нащупал в тине выпавшее из рук ружье и выстрелил один раз, затем другой. Словно поскользнувшись, Ли-Фу упал на колено, но сразу же поднялся и побежал дальше, прихрамывая.
– Ранил, должно, в ногу, – пояснил Гжиба. – Далеко не уйдет. – Охотник пожал руки своим спасителям и побежал в лес.
– Подожди! – крикнул Миша. – Мы с тобой…
Но Гжиба не ответил. Через минуту он скрылся за деревьями.
ТАЙГА ГОРИТ
1
Миша с тяжелым сердцем отправился в эту рискованную экспедицию. Его угнетала мысль, что Кандауров не на шутку рассердится на него за самовольный поступок. Особенно приуныл Миша, когда сидел с Панкратом в кустах, поджидая Настю, ушедшую на заимку. Но землемеру было не до практиканта в тот момент. В лагере произошло несчастье. Умер Фома. Перед смертью к нему вернулось сознание. Он рассказал, что к исчезновению соли не имел никакого касательства, был уверен, что ее Гжиба взял. Но консервы действительно он спрятал, так как боялся Гжибы и тигра, хотел, чтобы отряд скорее вернулся в деревню.
В это время в лагерь нагрянул Ли-Фу, который, оказывается, давно уже тайно наблюдал за отрядом. Он поймал Фому на месте преступления и пригрозил, что если Фома не будет подробно осведомлять его о намерениях землемера, то он сообщит куда следует о его проделке с консервами и Фому немедленно арестуют. Если же Фома будет выполнять его приказания, то он вознаградит Фому так, как ему и не снилось. Ли-Фу говорил, Что вся эта земля принадлежит каким-то иностранцам, представителем и приказчиком которых является Ли-Фу. Скоро с их помощью все «достойные люди», вроде Фомы, получат Но большому участку в тайге в вечное пользование.
– Погубил, погубил меня, – повторял жалобно Фома: – обещал наградить, а сам отравил, как собаку.
Из дальнейших признаний возчика выяснилось, что он выполнял не все приказания Ли-Фу. Тот требовал, Чтобы Фома, будто нечаянно, уронил теодолит и сломал его, а Фома не решился. Хватило у него смелости только ленту сломать. Да и то страшно испугался, понял, что не сносить ему теперь головы: будешь приказания Ли-Фу выполнять – совсем в подлеца превратишься, а выйдешь у него из повиновения – отомстит, погубит. Чего боялся, то и вышло!..
Фома стал слабеть, захрипел, руки и ноги его свела судорога, взор потускнел. Он снова потерял сознание и через полчаса умер.
2
Всех охватило гнетущее настроение. Из-за чего погиб человек? Из-за собственной подл Ости, малодушия и жадности.
Умершего завернули в тулуп и вынесли из палатки. Такая беда в лагере! А тут еще пропали Миша, Панкрат и Настя. Кандауров, конечно, догадывался, куда они пошли, и был очень неспокоен за них.
Далеко в тайге кто-то выстрелил два раза подряд. Кандауров взял с собой Петра и пошел с ним на звук выстрела. Километрах р пяти от лагеря они встретились с Мишей и Панкратом, которые, отправив Настю в лагерь, бродили по тайге в надежде выследить Ли-Фу. Кандауров отчитал Мишу за нарушение его приказа, но несколько смягчился, узнав, что если бы не они, то несдобровать бы Гжибе.
По дороге они обменялись новостями. Миша принужден был сознаться, что Он еще недостаточно вдумчива относится к людям: жестокого, коварного человека, не имевшего Ни совести, ни чести, ни родины, он принял за доброжелателя, друга и всем сердцем доверился ему, а? человека, хотя и неуравновешенного, колючего, диковато-го, но справедливого и мужественного, горячо любящего родную страну, он считал врагом.
У Миши было такое чувство, что сегодня кончилась его юность. Он уже не наивный, смешливый, легковерный подросток. Его теперь трудно будет провести. Перемену в Мише заметил и Кандауров. Когда они вернулись в лагерь, практикант несколько рае ловил на себе его теплый, понимающий взгляд.
3
Землемер правил абрис при свете фонаря. Миша и Алеша вполголоса делились впечатлениями минувшего дня. Потом они умолкли и задумались, глядя, как отсвечивают» угли в железной печке. Было тихо. Только шуршали страницы абриса да ворочался и бормотал во сне Мешков.
– Что с Чалым? – спросил землемер, не поднимая головы.
Через брезентовую стенку слышно было, как с ноги на ногу переминался и беспокойно бил копытом конь.
– Сейчас посмотрю, – сказал Петр. – Владимир Николаевич, – Послышался через минуту его встревоженный голос, – неладное творится в тайге. Выйдите-ка наружу.
Кандауров отложил абрис и вышел из палатки. Миша и Алеша бросились за ним.
– Что бы это могло быть? – спросил Петр, указывая вдаль. – Костер, что ли, в тайге жгут?
Вдали был виден слабо мерцающий огонек. Миша стал поспешно натягивать ватник.
– Кому здесь костры жечь? Гжиба, наверно, или Ли-Фу. Нам нужно идти туда.
– Породи, Миша, не торопись, – остановил его землемер. – По-моему, это вовсе не костер.
И как бы в подтверждение его слов протяжно и как-то горестно заржал Чалый. Землемер вернулся в палатку и вышел оттуда с биноклем.
– Владимир Николаевич, вы думаете… – начал было Миша и прикусил губу.
Кандауров, опустив бинокль, выжидающе посмотрел на практиканта. Миша был очень бледен.
– Все равно нам нужно идти туда, – упрямо повторил ом.
– Идти туда незачем, – сказал землемер, принимаясь уминать табак в трубке. – Бесцельно погибнем, и участок останется неотведенным. Это лесной пожар.
– Мы пойдем туда и попробуем потушить его, – настаивал практикант.
– Не горячись, Миша! Его не потушишь, там самая сушь. Ветер дует в нашу сторону. Есть Только один шанс справиться с огнем… Буди-ка всех. Нельзя терять времени.
Землемер вынул изо рта трубку.
– Подымай-айсь! – крикнул он повелительно. – Мы должны похоронить Фому, отвезти инструменты в безопасное место и сделать все возможное для того, чтобы отстоять соседний массив леса, – объяснил землемер. – Задача ясна? Ну, а теперь за работу.
Алеша принялся запрягать Чалого, Петр и Панкрат разбросали костер и на талой земле начали рыть яму. Остальные снимали палатку, упаковывали инструменты, складывали вещи на телегу. Землемер распоряжался спокойным, твердым голосом. Тревожно рыкал Чалый, как бы подгоняя их. Настя помогала Кандаурову и Мише. Она разожгла на новом месте огромный костер, чтобы осветить все вокруг. Узкие глаза ее блестели.
– Де-е-ла!.. – протянул Саяпин, выбрасывая землю из ямы. – Ну дела!.. Вот и красный петух пожаловал. Давно ли говорили о нем?
Мешков выгребал угли из печки.
– Брось печку, – сказал Панкрат: – она ведь горячая, ее не повезешь.
– Жалко бросать, – ответил Мешков. – А я ее вот так. – Он окатил печь из ведра, вода зашипела.
– Подожгли тайгу, не иначе, подожгли, – твердил Саяпин.
Оглянувшись на неумолимо разгоравшийся огонь, землемер поднес ящик с теодолитом к краю ямы.
– Наиболее ценные инструменты тоже придется закопать, – предупредил он: – мы не можем рисковать ими.
«Это верно, – подумал Миша. – Если мы и погибнем, придут другие люди и продолжат нашу работу нашими же инструментами».
– Что делаешь? – Он взял на рук Алеши мешок с продуктами, куда тот начал складывать топоры. – Не суетись! – Миша наклонился и спросил вполголоса: – Ты что, струсил?
– Ну вот еще!.. – сказал Алеша. – Мне просто лес жалко. Эх, поймать бы того, кто это сделал!
– Это он со зла, – сказал Миша. – Видит, что у него ничего не выходит. – Ему вспомнились слова самого Ли-Фу, когда на вечеринке тот выпроваживал Силантия: «Ваша умный, его глупый, его лицо потерял». Вот так потерял сейчас свое лицо Ли-Фу. Он, видно, обезумел от стража и злобы, если решился поджечь тайгу.
Миша оглянулся. Рыжеватое пятно, мигая, растекалось между деревьями. Сосны на опушке еще более потемнели. Небо вдали порозовело, явственно ощущался запах гари.
Пожар приближался с быстротой могучей реки, прорвавшей запруду. Миша подумал, что, может быть, отряду не суждено выбраться отсюда. Что-то дрогнуло в его груди, но, стиснув зубы, он приказал себе успокоиться и усилием воли унял дрожь мускулов.
– Эх, Фома, Фома, – сказал Миша, когда тело возчика опустили на дно ямы, – прости, брат, что мы так с тобой запросто: хороним без гроба, без прощальных речей. Ты был нам плохим товарищем, но теперь что уж об этом говорить. Один великий мудрец так ответил на вопрос о том, много ли человеку земли нужно: «Три аршина». – Миша с горестным видом повел рукой по воздуху вдоль могилы. – А другой его поправил, заглядывая в недалекое будущее: – «Нет, не три аршина, а весь шар земной». Правда, Владимир Николаевич? По-моему, он так написал? Что-то в этом роде. Если бы я растолковал тебе это, Фома, а не смеялся над тобой и не грозил тебе, все могло бы быть иначе. Владимир Николаевич прав, я слишком часто хватаюсь за ружье. Глупая, злая привычка. Спохватился я, да поздно…
Миша, опустив голову, отошел от ямы и, не глядя в нее, бросил вниз несколько комков земли.
Эта коротенькая прощальная речь расстроила рабочих. Ну чего ты? – сказал Миша Панкрату, у которого вывалилась из рук лопата и упала со звоном в яму. – Сейчас закопаем яму и тронемся. И что бы ни случилось, держаться вместе, за поклажей следить!
Панкрат засыпал яму, остальные рабочие вместе с Мишей и Настей связывали последние тюки. Вдруг Кандауров, осматривавший колеса, выпрямился и принялся сбрасывать с телеги уложенные там вещи.
– Яков, распрягай Чалого, – отрывисто приказал он.
– Что случилось? – воскликнул Миша.
– Обод треснул, – пояснил Кандауров, освещая фонариком колесо, которое Фома в свое время несколько раз принимался чинить. – Днем бы, может, проехали, а ночью телега сразу выйдет из строя, стоит только зацепиться за пень. Ладно. Продукты навьючим на Чалого, все остальное закопаем. Беритесь снова за лопаты! Нужно расширить яму вдвое.
Землемер начал подрубать корни, мешавшие капать.
Миша выхватил из тюка кайло, бросил лом к ногам Мешкова.
Вдали виднелось теперь множество светящихся точек. Запах гари становился все сильнее.
Пожар разрастался, охватывал полукругом горизонт.
– Не успеем, – оказал Мешков. – Все сюда не войдет. Не земля – кремень. – Но все-таки ударил кайлом промерзшую почву.
– Должны успеть! – крикнул Миша.
Кандауров посмотрел на зарево.
– Мешкав, Панкрат, Алеша, к костру! – приказал он. – Ройте под костром! Теперь он нам не нужен.
Погас и второй костер. Багровые тени упали на землю. Широкой огненной рекой подкатывайся к опушке лесной пожар. Огонь огибал поляну. Торопясь зарыть инструменты, рабочие толкали друг друга ручками лопат. Мише прорезали лопатой сапог.
– Трамбуйте! – крикнул Кандауров. – Не то сгорит!
– Самим бы не сгореть, – прохрипел Мешков. Пот оставлял на его лице полосы, блестевшие в отсвете пожара. Казалось, что Мешков плачет.
– Нотами! – приказал Кандауров Алеше, который, растерявшись, трамбовал землю ручкой лопаты.
Внезапно хлынул испепеляющий жар. Загорелись вереск и пырей на краю поляны.
– Все. Пора! – Землемер воткнул в насыпанный холмик тяжелый лом.
Миша отвязал от столба рвущуюся и храпящую лошадь. С другой стороны ее взял под уздцы Петр.
– А где же Настя? – крикнул Миша, оглядываясь.
Девочка стояла, приоткрыв рот, зачарованная грозным зрелищем.
– Бегом! – скомандовал землемер и схватил ее за руку. Земля была красная, словно политая клюквенным соком.
– Ого! – пробормотал Миша, удерживая рвущуюся в галоп лошадь. Он был спокоен, и только в левой стороне груди размеренно покалывала тупая иголочка.
4
Вбегая в лес, Миша оглянулся. Над бивуаком клубились розовые шапки дыма. Ярко горел деревянный остов палатки. Сильно дымя, занимался столб, к которому привязывали Чалого.
Все невольно ускорили шаг.
Огонь преследовал людей по пятам. Изредка кто-нибудь, оступившись, падал, остальные поспешно помогали ему подняться.
– Держитесь вместе, – приказал землемер. – Это самое главное. Не отставайте, не забегайте вперед. Тогда все живы будем.
– А куда идем? – спросил Панкрат.
– К Долгому озеру, к тому месту, где Миша мерил сосну, соревнуясь с Гжибой…
– Там еще замечательное эхо есть, – напомнил Миша.
Он понял, в чем заключается замысел землемера. Тайга был стиснута в этом месте между Долгим озером и огромным болотом. Там будет легче бороться с огнем. Может быть, они сумеют остановить его.
Зарево освещало им путь. Налетали клубы дыма, и тогда приходилось брести вслепую, задыхаясь, кашляя, вытирая кулаками слезящиеся глаза.
– А правильно ли мы идем? – опросил Петр.
– Да, озеро в этом направлении, – сказал Миша.
Он поднял голову – в багровом небе не было видно звезд. Практикант потянулся за компасом, но вспомнил, что сумка осталась в яме. В сущности, он не был уверен, что отряд не сбился с пути.
– Постойте-ка!.. – Мише казалось, что, обойдя болото, они изменили направление. – Где же теперь озеро?
Практикант взглянул на Кандаурова, которого, как показалось ему, тоже мучили сомнения, так ли они идут.
– Ну, скорее, скорее! – крикнул нетерпеливо Мешков. – Чего стали! Идемте куда-нибудь, только бы не стоять.
– Куда-нибудь нельзя, – возразил землемер, рассматривая схему участка. – Мы должны думать не только о себе.
– Озеро на севере, ну и идемте на север! – воскликнул Панкрат. – Почему остановились?
– Мы отклонились от прямого пути, – сказал землемер. – Возьмем чуть левее.
Время от времени их обгоняли согнанные со своих мест, обезумевшие от страха обитатели тайги. Чуть ли не у самых ног Миши промчался заяц с прижатыми к спине длинными ушами. По веткам деревьев, легко перепрыгивая с одной на другую, неслись проворные белки, среди валежника иногда мелькали полосатые спинки бурундуков.
– Правильно идем! – ободряюще крикнул Миша. – Звери тоже, небось, к озеру спешат.
В лесу было душно, пламя не хотело отставать. Но вот повеяло сыростью. Деревья расступились, и беглецы сошли на лед.
5
Выбившись из сил, люди лежали минут пять на льду, отдыхая. Иссиня-черные на фоне зарева и огня стояли огромные сосны. Они казались обуглившимися, хотя пламя еще не коснулось их.
Низкий, глухой, страшный гул, нарастая, рвался из тайги. Кипело пламя, подкатываясь к озеру. Палящий жар обжигал лицо. У Миши сжалось сердце. Он вспомнил о Гжибе. Где он сейчас, что с ним? Может быть, его окружил огонь и он ползет в тлеющей одежде среди загорающегося кустарника, задыхаясь от дыма, теряя последние силы…
Вдруг из-под лохматой ели, по веткам которой плясало пламя, вырвался огромный матерый волк с оскаленными зубами. Он шарахнулся в сторону, увидев людей, и побежал по льду.
– Ну, пойдемте дальше, – сказал землемер. -
Здесь есть место, где тайга узким горлом тянется между болотом и озером. Если прибавим шагу, может быть, удастся перехватить там огонь. Тогда все! Дальше пожар не пойдет. Правда, народу маловато, но попробовать надо.
Отряд продолжал путь. Люди почти бежали по льду.
К таежному берегу уже нельзя было подступиться. Березка у самого льда засветилась, из дымчато-голубой сделалась розовой, и кора, курчавясь, вспыхнула на ней от корней до верхушки; сырые ветки трещали, шипели, сгибались. Казалось, что они корчатся и стонут в огне.
Жар сделался нестерпимым. Люди обливались потом и жались к болотистому берегу. Огромные мощные шапки дыма выкатывались из-за деревьев и, сплющиваясь, растекались над озером. Дым щипал горло и колол глаза.
Ветла, росшая четырьмя отростками на одном корню, жарко пылала и, наконец, распалась на части. Один из ее стволов упал в озеро и обдал людей искрами и пеплом. Плавился лед у самого берега, и уже нельзя было смотреть на горящий лес. Огонь жег глаза.
Особенно трудно было идти Кандаурову и Петру, которые вели под уздцы Чалого. Конь все время вскидывал голову, рвался на болотистый берег и жалобно ржал. Искры и пепел летели на одежду, горячее злое дыхание пожара опаляло лица.
– Смотри, – сказал Алеша сдавленным голосом и схватив Мишу за плечо, указал на большой дуб, росший метрах в десяти от берега. По веткам дерева металась, белка. Видно, примчалась она издалека, спасение было уже совсем близко, но тут белка попала в кольцо: с трех сторон горели деревья, а до озера допрыгнуть не могла – среди орешника на берегу уже бушевал огонь. Белка, как молния, взлетела на верхушку дуба, но в этот момент откуда-то сбоку вырвалась струя огня, опалила несчастного зверька, и он камнем полетел в пылавшие внизу кусты. Миша отвернулся. У него сжимались кулаки.
«Погиб Гжиба», – пронеслось в голове. Миша посмотрел вверх и не увидел зарева: зловещий черный дым клубился вместо неба.
Люди шли молча. Теперь они проходили мимо той части берега, где деревья только-только загорались. Путникам удалось обогнать пламя. Вдоль берега тянулись заросли осинника, ольхи, дуба, – они горели медленно и тяжко, всеми своими соками сопротивляясь злой силе огня.
– Товарищи, поднажмем, немного осталось, – упрашивал Миша, шагая впереди всех и оглядываясь через плечо. – Каждая минута много значит!
Рабочие уже выбились из сил. Алеша провалился в полынью. Его быстро вытащили. Все же он промок насквозь и озяб. Правая половина одежды понемногу высохла, а левая покрывалась ледком. Но Алеша не отставал и не жаловался.
6
– Пришли, товарищи, – объявил землемер. – Это то самое место. Сейчас за излучиной, в двух шагах… Там лес мелкий. Прорубим просеку в самой узкой части перешейка; может быть, этого достаточно будет, чтобы огонь не распространялся.
Рабочие увидели впереди знакомое редколесье. На протяжении ста, ста пятидесяти метров вдоль озера тянулся мелкий и редкий осинник, сквозь который просвечивало розоватое от зарева небо. Именно здесь заканчивался лесной массив. Если бы им удалось вырубить осинник, огонь не смог бы перекинуться на другой массив, который чернел вдали и тянулся на десятки километров.
– Да, надо попробовать, – протянул Мешков. – Успеем ли только?.. Здесь часа на три работы, огонь же через полчаса пожалует. Де-ла!..
– А ты не теряйся, – крикнул Миша. – Грош цена нам тогда… Должны успеть.
– Должны-то – должны… – подтвердил Яков. – Что же, попробуем. Отчего не Попробовать.
Отряд повернул к берегу. Но что это? Издали, из мелколесья доносились удары топора по дереву. Кто-то опередил их, кто-то уже принимал здесь меры к тому, чтобы остановить лесной пожар. Все приободрились. Значит, решение землемера идти именно к этому перешейку было единственно правильным. Миша вдруг бросился бежать, радостно крича:
– Гжиба! Гжиба там!
Это было, конечно, только его предположение. На таком далеком расстоянии нельзя было рассмотреть среди деревьев в сереющем рассвете, кто борется за спасение тайги. Все, однако, ускорили шаг.
– Кто же еще! Конечно, Гжиба, – твердил Миша на бегу. Ему страстно хотелось, чтобы это было именно так.
Миша пулей вылетел на берег и бросился в осинник, откуда слышались удары топора.
Да, это был Гжиба. Могучая фигура охотника казалась гигантской на фоне предрассветного неба. Откидываясь назад, он поднимал топор высоко над головой и вдруг обрушивал его со страшной силой на стройную осинку. Он рассекал ее надвое одним ударом и, не взглянув даже на подкошенное дерево, быстро перебегал к соседнему.
Он, видно, работал давно. Просека была завалена срубленными деревьями.
Громко и радостно заржал Чалый, почувствовав, наконец, под ногами вместо скользкого льда лесную прочную почву. Гжиба оторвался от работы и обернулся.
– А, добро пожаловать! – сказал он. – Вовремя вы. А то я уж боялся, что не поспею. – Казалось, он нисколько не удивился, увидев весь отряд на просеке. – Ну, за топоры! – добавил он. – Поднажать придется.
– А где же Ли-Фу? – опросил Миша, подбегая к Гжибе. – Не догнал его?
– Сам видишь. – Гжиба указал на зарево. – Не до него, когда тайга горит.
– Ничего, поймаем его все равно, рано или поздно, – пообещал Миша, вынимая из-за пояса топор. – Какой злодей, тайгу не пожалел, поджег… Э, да что говорить! Берись за топоры!
Кандауров уже действовал. Он быстро распаковал тючки с шанцевым инструментом, роздал топоры, приказал Мешкову отвести подальше и покрепче привязать Чалого.
Узкая просека, сделанная Гжибой, начала постепенно расширяться.
Люди знали, что только немного обогнали огонь. Сейчас он может броситься на эту полоску осинника, шутя перемахнуть через нее, как через мост, и с яростью обрушиться на огромный массив леса, торопясь проникнуть туда, где его никто уже не остановит.
И, зная это, каждый работал за десятерых. Топоры сверкали в руках, молниеносно обрушиваясь на деревья. Люди с размаху подрубали стволы двумя-тремя ударами. Одни орудовали топорами, другие лопатами, перекапывая просеку, третьи оттаскивали срубленные деревья подальше в лес.
Работали исступленно. Откуда только силы взялись. Истомленные люди, подавленные грозным зрелищем бессмысленного уничтожения многих гектаров леса, этого лучшего украшения и богатства земли, казалось бы, не способные пальцем пошевелить от усталости, вдруг преобразились. Их охватил и увлек азарт борьбы, стремление защитить, спасти то, что все они горячо любили.
– Шире, шире расчищай! – кричал Гжиба, перебегая от одного дерева к другому и сокрушая их могучими ударами топора.
Все более нарастал, подхлестывая лихорадочно работающих людей, грозный гул приближающегося пожара.
Кандауров заметил, что на них уже начинают лететь горящие ветви, а бойкие ручейки огня растекаются по засыпанной сухими листьями почве.
– Гжиба, Мешков, Петр, продолжайте рубить и оттаскивать осинник, – скомандовал он, – остальные тушите загорающиеся деревья.
Бушующее пламя почти вплотную подступило к просеке. Через нее со свистом, шипеньем, треском летели пылающие головни. Миша и Алеша бросились тушить возникающие среди срубленных деревьев и кустарников маленькие очаги пожара, забрасывали их вырытым дерном, били по загоревшимся веткам лопатами, втаптывали огонь в землю каблуками.
Жарко вспыхнул вдруг от перелетевшей горящей ветки куст шиповника с ярко-красными налитыми ягодами, росший по ту сторону просеки. Алеша быстро сбросил свой аккуратный черный полушубок и накрыл им куст, прижал к земле, навалившись сверху.
– Молодец, правильно! – крикнул Миша. – Вот это по нашему!
Он тоже сорвал с себя совсем новенький полушубок, который с любовью и заботой выбирала для него весной в магазине Анна Павловна, и принялся тушить загоревшиеся рядом кусты.
В эту минуту он не думал о матери. Он был поглощен таким сильным желанием остановить огонь, не дать ему распространиться на массив леса за своей Спиной, как будто от этого зависело спасение всего таежного края, спасение родины. Но потом, когда Миша вспоминал эти минуты, ему казалось, что его не покидала в то время мысль и о матери и о друзьях-комсомольцах в родном городе.
Ширина просеки уже достигала метров пятнадцати двадцати, но огонь подступил к ней вплотную. Он завывал с такой яростью, взмывая высоко вверх над кронами деревьев, бросаясь в стороны, фыркая, ухая, улюлюкая, будто старался запугать защитников леса и, обратив их в бегство, прорваться на новый участок. Иногда пожар словно бы стихал, пламя опадало. Но это продолжалось не больше минуты, в следующее же мгновенье на просеку обрушивалась новая лавина испепеляющего жара и огня.
На другой стороне просеки то и дело вспыхивали кусты и деревья. Бороться с огнем становилось все труднее. Кандаурову пришлось бросить на тушение новых очагов пожара всех рабочих. Теперь уже некому было расширять просеку, а ярость огня нарастала. Стоял такой оглушающий, дикий рев, так бурлило, растекаясь во все стороны, пламя, как будто происходило извержение вулкана.
– Ничего, держись! – кричал Миша. Он был весь черный от сажи, потный, руки у него были обожжены, исцарапаны, полушубок обгорел, рубашка висела клочьями. Не лучше выглядели и остальные.
С шумом, подобным пушечному выстрелу, обрушилась на просеку горящая сосна, объятая сплошным столбом пламени. От нее несло таким палящим жаром, что, казалось, подступиться к ней не было никакой возможности, но к ней бросились сразу все, кто был поблизости.
