Текст книги "Будни отважных"

Автор книги: Н. Павлов

Соавторы: Д. Орданьян,Ю. Казаров,Владимир Тыртышный,М. Вечерко,Юрий Таран,B. Романов,И. Корчма,В. Кириченко,Г. Авдиенко,Н. Смирнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Перминов дал задание Климову и Самойлову выехать на хутор Коростылевку. Самойлов запряг линейку, и они поехали. Лошади дружно бежали по мягкой дороге. Солнце подсушивало грязь. В воздухе звенели жаворонки. Когда лошади перестали бежать, Самойлов спросил Климова:

– Не из госпиталя, случаем?

Климов улыбнулся:

– Нет, из школы НКВД. Учился...

Через час они приехали на место происшествия. Лошади остановились у невысокого домика, крытого камышом. Войдя во двор, Самойлов и Климов увидели немолодую женщину. Это была Яковенко. Она подробно рассказала об обстоятельствах бандитского нападения, показав, где кто стоял, о чем говорил и спрашивал.

Ее сын Федор сообщил, что одного бандита он хорошо приметил. Несколько дней назад тот уже появлялся в хуторе, спрашивал дорогу на Карповку.

– А ну-ка расскажи, каков он собой?

– Высокий такой... Прихрамывает...

– Молодой, старый?

– Да такой, как вы, – глянул Федор на Самойлова.

За сараем мальчик показал место, откуда мог стрелять бандит. После долгих поисков в бурьяне они нашли стреляные гильзы от немецкого пистолета «парабеллум». Самойлов завернул их в бумагу и положил в карман.

Послышался шум мотора. У дороги остановился газик, из кабины вышел Перминов.

– Только что встретился с одним нашим активистом, – сказал он. – Тут живет – колхозник Иван Капухин. Так вот ему дважды встречался неизвестный мужчина. Иван предполагает, что тот иногда ночует у местной жительницы Марфы. Кстати, на днях она побывала в Новочеркасске, привезла оттуда и продавала колхозникам и платки, и кофты, и платья. Откуда она все достала? Неужто на рынке?

Перминов приказал Климову установить наблюдение за Марфой, а Самойлову отправиться в Новочеркасск.

Наметив план, они покинули хутор. У переезда через Сал Климов соскочил с линейки и незаметно вернулся назад. А с наступлением темноты вместе с понятыми он подошел к дому Марфы, постучал в дверь. Ответа не последовало. Он постучал сильней. Послышался женский голос:

– Подождите, я оденусь!

Спустя несколько минут тот же голос спросил:

– Кто там?

Понятые назвали себя. Заскрежетал засов. На пороге с лампой в руках стояла Марфа. Увидев соседей с работником НКВД, она нервно передернулась:

– Чего бы вам по ночам людей беспокоить?

– Посмотрим, как вы живете, – сказал Климов, проходя в комнату.

Марфа и понятые вошли следом. Подвесив лампу, Марфа села на сундук и сказала:

– Как живу, спрашиваете? Как собака в конуре.

Кинув взгляд на стол, добавила:

– С горя самогонкой утешаюсь...

Климов промолчал и вместе с понятыми осмотрел комнату. Ему сообщили, что у Марфы находится гость. Куда же он делся?

Молчание Климова раздражало Марфу. Она с подчеркнутым презрением следила за ним, накручивая на палец кончики цветастой косынки.

Климов подошел к ней и попросил подняться. Марфа нехотя встала. Климов отодвинул сундук и увидел крышку лаза.

– Что там? – спросил он.

– Погреб. От немцев пряталась!

– Есть ли кто сейчас там?

– Никого!

– Берите лампу. Полезайте первая.

В погребе Климов включил электрический фонарик и увидел на бочке дымившийся окурок.

– А это что?

– За капустой лазила, курила...

– Куда ведет лаз? – строго спросил Климов, увидя в углу дыру.

– В сарай...

Климов понял, что допустил промах. Следовало бы ему взять бойцов истребительного батальона и заранее окружить дом Марфы.

3

Через три дня поздно вечером Марфа встретилась за огородами с рослым мужчиной в гимнастерке и хромовых сапогах. Она бросилась к нему с причитаниями.

– Погубит меня этот хромой. Откуда он взялся на мою голову, – говорила она, вытирая слезы. – Меня уже вызывали на допрос. У опера Климова видела тех женщин, которым продавала его вещи. Ты бы избавил меня от хромого. Надоел уж. И Климова боюсь. Уж больно дотошный.

– Где он сейчас?

– А вон в том домике, где огонь горит.

– Дело! Я его завалю там. Ступай домой да помалкивай!

Было уже поздно, когда Климов собрал бумаги и погасил лампу. Ему предстояло еще добраться до районного центра. Выйдя на крыльцо, он вдохнул свежий воздух. Ярко горели звезды, и на мгновение Климов залюбовался ими. Сбежав с крыльца, он повернул за угол дома и неожиданно получил удар по левой руке чем-то металлическим. От верной гибели его спас случай: он в этот момент поправлял на голове фуражку. Ударом ноги Климов отшвырнул от себя бандита и отступил назад, вытаскивая из кобуры наган. Тот упал на спину и замер. «Ловушка», – мелькнула мысль у Климова... Он оглянулся. Позади – дерево. И вдруг бандит взмахнул рукой, и в тот же миг о ствол дерева ударилось что-то тяжелое и отскочило. Раздался взрыв. Над головой Климова просвистели осколки. Недалеко лежал человек. Он был убит брошенной им же гранатой.

Звякнула щеколда, и на пороге появился хозяин дома.

– Что случилось? – спросил он испуганным голосом.

– Не пойму, то ли в меня метил, да сам подорвался, то ли на мину наскочил, – ответил Климов. – Не приближайтесь! Я сейчас позвоню в район. А вы не подпускайте никого, я скоро приду...

Под утро к месту происшествия приехали Перминов, следователь прокуратуры и судебно-медицинский эксперт. Климов доложил о случившемся. Перминов распорядился подогнать к воротам машину, чтобы фарами осветить двор.

– Счастливый ты, парень. Смерть мимо тебя прошла, – проговорил старик-эксперт.

Шли дни. С хуторов продолжали поступать сообщения о новых вылазках. Преступники действовали темными ночами, а где прятались днем, установить не удавалось. Одни предполагали, что бандиты скрываются в камышах на Маныче, другие – в лесах Придонья.

4

Прошло пять месяцев. Самойлов и Климов дружно жили и работали. Климов расследовал преступления полицаев, старост, атаманов. Самойлов же занимался в основном расследованием тех преступлений, которые совершались в районе уже после освобождения от немцев. Они помогали друг другу, поровну делили трудности военного года.

Однажды к концу рабочего дня Самойлова и Климова вызвал Перминов. Он сообщил, что между хуторами Старо-Кузнецким и Золотаревским только что упал фашистский самолет, подбитый зенитным снарядом.

– Я поеду с Климовым, а вы, – он обратился к Самойлову, – остаетесь в райотделе до моего возвращения.

Когда они подъехали к горящему самолету, наступали сумерки. Неподалеку под присмотром колхозников лежал раненый летчик. Перминов и Климов доставили его в штаб авиаполка.

Этот эпизод быстро забылся бы, но из штаба полка сообщили, что на допросе пленный летчик признался, что он успел перед падением сбросить на парашюте лазутчика. В сообщении выражалась просьба организовать розыск неизвестного пассажира.

* * *

...По правому берегу Дона среди кустарников по едва заметной тропинке рано утром пробиралось трое вооруженных людей в гражданской одежде.

– Тс-с, – остановился передний и показал в сторону. Под кустом боярышника спал человек в солдатской форме.

Тот, который был с немецким автоматом, носком сапога толкнул спящего. На лице вскочившего отразился испуг. Рыжеусый, в кубанке, спросил:

– Что за птица?

– А я... я солдат, – ответил военный, внимательно разглядывая незнакомцев. – Вчера пошел вечером к знакомой, а вернулся – батальона уже нет. Он ушел на фронт.

– Ага-а, значит, дезертир? – удовлетворенно хмыкнул рыжеусый. – Оружие есть?

– Нету.

Главарь банды сел на кучу хвороста, потребовал:

– Ну-ка покажь документы!

Солдат расстегнул шинель, извлек из гимнастерки красноармейскую книжку и передал рыжеусому. Тот перелистал ее.

– Так, значит, Дубов Максим Алексеевич? Откуда родом? Где служил?..

Какие бы вопросы ни задавал главарь, Дубов отвечал без запинки.

В заключение рыжеусый сказал:

– Раз ты дезертир, то будешь с нами делить судьбу. Понял? Нам такие люди нужны. Как, согласен?

Встреча с «лесными братьями» не обрадовала Дубова. Ему вспомнилась беседа с генералом Шнекке перед вылетом в тыл Советской Армии. На стекле стола лежала большая топографическая карта. Шнекке сказал по-русски: «Вы будете теперь Дубов Максим Алексеевич. Свою прежнюю фамилию забудьте. Когда вернетесь, получите много денег, будете счастливым человеком». И вот эта переделка, не долетел до места назначения. Хорошо, хоть живой остался. Но что делать дальше?

– Как мне величать вас? – спросил Дубов главаря.

– Зови батей.

Третьи сутки бандиты отлеживались в замаскированной землянке. Поджидали Хромого. Но тот не возвращался.

«Уже двоих потеряли. Не слишком ли много потерь? – мрачно раздумывал рыжеусый, беспрерывно куря. – И вряд ли новичок заменит хоть одного из них».

Дубов скоро понял, что эти люди «свои», и успокоился.

Утром, главарь объявил:

– Будем двигаться, искать Хромого.

– А потом? – спросил Дубов.

– Уйдем на Маныч. Потом махнем в Мартыновскую. Там живет Кочергин – наш надежный человек. Он имеет мое задание. А там – поживем, узнаем...

Дубов помолчал немного, спросил:

– А потом?

– Это зачем тебе «потом»? – нахмурился рыжеусый, – много будешь знать, скоро состаришься.

Дубов и главарь банды скрестили злобные взгляды.

– Каждый сверчок должен знать свой шесток! – продолжал цедить сквозь зубы главарь. – Что прикажу, то и будешь делать. Понял? А до остального тебе дела нет! Мы еще не знаем, на что ты способен, кто ты такой...

5

Климов ехал рано утром по Коростылевке. Из-под колес линейки клубились облачка пыли. До его слуха внезапно донесся знакомый голос. Он оглянулся. К линейке, спотыкаясь, бежал босой мальчик. Климов узнал Федора.

– Что случилось?

– Дядя, дядя! Хромой тот на хуторе. Помните? Да тот, что по мне стрелял... Он продает велосипед.

– Где?

– Заехал во двор вон того дома. Сломанное дерево видите?

Климов погнал лошадей. Соскочив с линейки, он увидел, как по огороду, подпрыгивая, бежит высокий мужчина.

– Кто это? – торопливо спросил Климов стоявшую возле дома женщину.

– Не нашенский! Первый раз вижу. Верно, от тебя взметнулся, велосипед даже кинул...

Климов, не дослушав, стремительно бросился за бандитом. Тот уже приближался к зеленым зарослям речки. Он выстрелил вверх. Бандит не остановился. Достигнув кустов, он открыл ответный огонь. Пули со свистом пролетали над головой. Климов догадывался, что бандит поспешит к переправе, расположенной в километре от хутора. Иначе ему некуда податься. Надо перехватить его. Климов побежал вправо, стараясь отсечь бандиту путь к отступлению, но тот разгадал его замысел. Отстреливаясь, он помчался по-над берегом и опередил бежавшего по открытой местности Климова. Путь бандиту был короче. Вскочив на паром, Хромой ухватился за канат.

– Стой! Стрелять буду! – закричал младший лейтенант.

Бандит, напрягая силы, продолжал тянуть канат. Паром все дальше отходил от берега. Климов тщательно прицелился и выстрелил – бандит свалился в воду...

* * *

Самойлову в Новочеркасске удалось, хоть и не сразу, установить личность Хромого и его связи. Помог обнаруженный в тайнике на его квартире немецкий пропуск с фотографией, выданной на имя полицейского Мостовца. Это и был Хромой. С приходом Советской Армии Мостовец бежал из города. При обыске были изъяты многие вещи, награбленные в дни немецкой оккупации. Их-то постепенно и продавала Марфа, выполняя поручение приятеля своего любовника.

Перед отъездом из Новочеркасска в горотделе милиции Самойлов обратил внимание на письмо жены инвалида Курилова. Прошло три дня, как он уехал на велосипеде за солью на хутор Коростылевку, и до сих пор не вернулся. Сообщались приметы: у Курилова по одному пальцу на кистях рук, поэтому на руле велосипеда имеются специально припаянные петли.

Вернувшись в Семикаракорскую Самойлов узнал от Перминова, что во время его отсутствия на Климова было совершено покушение. Личность убитого гранатой человека установить не удалось...

– Есть предположение, – сказал Перминов, – что убитый являлся активным участником банды. Это и есть тот «гость», которому удалось избежать ареста у Марфы.

Открылась дверь, и на пороге появился испачканный грязью и взволнованный Климов. Перминов встал навстречу младшему лейтенанту.

– Что случилось?

– Хромого убил. Живым не удалось взять. Отстреливался, мог уйти, ну и...

Майор внимательно слушал рассказ Климова о случившемся на хуторе Коростылевке. Когда тот закончил, Перминов показал Климову пропуск с карточкой, который привез из Новочеркасска Самойлов.

– Не похож ли на Хромого?

– Да! Это он...

– Полицай.

– Он, случайно, был не на велосипеде? – спросил Самойлов.

– Точно, – удивленно отозвался Климов. – Откуда ты знаешь?

– И на руле петли припаяны?

– Да.

Тогда Самойлов рассказал о заявлении Куриловой.

– Значит, надо искать очередную жертву Хромого, – заключил Перминов.

Через некоторое время после описанных событий в Семикаракорском районе появился сутулый с рыжей бородой старик. Он продавал медные крестики и фотокопии икон с изображением ангелов и апостолов, иногда заводил душеспасительные разговоры.

– Слыхал я, немцы возвернутся скоро, – осторожно сказал он как-то колхознице Марии Сидоровой.

– Типун тебе на язык, дед. Пропади он, тот Гитлер, пропадом. Он убил моего мужа. Натерпелись люди от этих разбойников.

Старик зло посмотрел на женщину, перекрестился и убрался восвояси.

О появлении старика в Семикаракорском районе стало известно Перминову. Он достал из сейфа объемистое дело, перечитал протокол допроса немецкого летчика, который должен был сбросить «пассажира» в предгорьях Кавказа. Показания не расходились с данными, которые отмечались в полученной из Ростова ориентировке. В ней перечислялись документы, выданные гитлеровской разведкой на имя Дубова Максима Алексеевича. Перминов подумал про себя: «Не является ли этот «божий странник» Дубовым?». Закрыв дело, Перминов дал распоряжение Климову и Самойлову:

– Надо во что бы то ни стало разыскать старика.

В тот же день Перминов и Самойлов с помощью колхозников в полуразрушенном саманном сарае, расположенном в ста метрах от дороги, нашли труп. На кистях рук погибшего не было пальцев. Самойлов сличил лицо убитого со снимком пропавшего Курилова и установил сходство.

Не оставалось сомнения, что инвалида Курилова убил Хромой.

Климов вскоре напал на след старика. Учительница Надежда Алексеевна рассказала о том, что в среду, переправляясь паромом на левый берег реки Сала, она обратила внимание на старика с рыжеватой бородкой, в войлочной дырявой шляпе. На ногах у него были солдатские ботинки. На пароме ехали молодые женщины с кошелками, ведрами. На бухте каната сидел солдат с костылями. Шея и голова его были забинтованы. Левая нога не сгибалась. Солдат снял пилотку, расстегнул ворот рубашки и закурил. Надежда Алексеевна спросила:

– Где ж вас так покалечило?

– Известно где, сестрица, – на фронте! – хмуро ответил солдат.

– А на каком фронте?

– На Воронежском. Слыхала? – спросил солдат и, не дождавшись ответа, добавил: – Досталось нашему брату!.. Немец как нажал! Под Белгородом пустил на нас «пантер», «фердинандов» – такие танки у него. Как даст залп, все кругом горит! А у наших снарядов нет...

Старик перекрестился. Глядя на него, старушка, сидевшая на ведре, с белым узлом, тоже перекрестилась. Женщины слушали и молчали.

Надежда Алексеевна с подозрением смотрела на солдата. Подумалось ей; «Если он там был ранен, наверняка бы его направили в госпиталь. Не мог же он так быстро выписаться? И почему он здесь?»

Паром тем временем причалил к левому берегу, люди сошли на песок. Солдат на костылях отделился от женщин и направился по тропинке в лес. За ним пошел на некотором расстоянии старик.

Когда люди разбрелись в разные стороны, ускорил шаг и старик. Он догнал солдата и с ухмылкой проговорил:

– Здорово, Василий Шустов. То бишь, батя. А меня не забыл?

С мрачным видом тот пожал плечами:

– Не знаю тебя, отец. Кто ты?

– Не узнаешь? А ты подумай, – усмехнулся старик.

Шустов отрицательно покачал головой и пояснил, что после ранения у него сильно болит голова. Старик рассмеялся, сдернул с лица фальшивую бороду и спросил:

– А теперь, помнишь? Шустов застыл на месте.

– Дубов? Вот здорово! Ну и ну...

– То-то, – садясь на бугорок под кустом, проговорил Дубов.

Солдат с костылями был главарем «лесных братьев». Дубов после ссоры с ним в лесу под Кочетовской ушел из банды. И вот Шустов вновь встретился с Дубовым.

– Где же твои «братья»? – спросил Дубов.

– Растерял, – махнул рукой Шустов.

– Этого следовало ожидать. Корчил ты, Василий, бог знает какого атамана. На всех через левое плечо плевал. Посмотрел я на тебя, да и махнул темной ночкой из твоей берлоги.

Дубов попеременно жил в Армавире, Кропоткине и Тихорецкой, искал тех людей, которые должны были под его руководством совершить ряд диверсий на железнодорожных узлах. Но людей, завербованных гестаповцами, не удалось найти. Они либо уже были арестованы, либо прятались в лесу и горах. И Дубов решил вернуться на Дон.

Вынув из котомки бутылку, яйца, колбасу, огурцы, Дубов разложил все это на клетчатом платке, налил в алюминиевую кружку самогону и сунул ее в руки Шустову...

Низко над рекой пролетели советские бомбардировщики. Подняв голову, Дубов с надкушенным огурцом в руке долго смотрел им вслед. Эскадрилья летела на запад. У Дубова судорожно сжались пальцы.

– Пей до дна! – сказал он и отпил из бутылки. Вытерев губы, спросил: – А где ж тот Хромой?

– Не вернулся. Слыхал я, будто молодой опер завалил его, – ответил Шустов.

Сдвинулись брови, прищурились глаза у Дубова. Он придвинулся ближе к Шустову.

– Что за опер? Не тот ли, что меня ищет? Каждый день от него приходится ноги уносить. По следам идет. В Золотаревке чуть не захватил меня тепленького в постели.

– На мотоцикле летает, краснощекий такой. Раза два встречался с ним, – пояснил Шустов.

Подливая самогон, Дубов проговорил:

– Об опере нужно серьезно подумать... А сейчас скажи: где тот Кочергин, о котором ты когда-то рассказывал?

– Остался в Мартыновском районе. Его прячет жена. Я только что от него. По морде его чую: хочет идти к прокурору. На покаянную...

– К прокурору?! – злобно и угрожающе прошипел Дубов и, подумав, уже спокойней добавил:

– С ним особый разговор будет.

* * *

Кочергин вылез из погреба и молча сел за стол. Жена, щуплая, невысокого роста женщина, подала ему ужин и села рядом. Он нехотя похлебал борщ.

Черная нить копоти взвивалась ввысь от горевшего светильника, сделанного из консервной банки. Жена, не отрываясь, смотрела на заросшее лицо мужа. Он был худой, бледный, с заострившимся носом.

Ей вспомнился день первомайского праздника в тридцать седьмом году. Тогда она впервые увидела красивого паренька Ивана Кочергина. В кругу молодежи он лихо отплясывал под гармонь «казачка». Девушки и парни в такт хлопали в ладоши, смеялись. Зимой состоялась свадьба. Жили душа в душу. И вдруг война. Вместе с другими он ушел на фронт. А вернулся дезертиром.

Мария смахнула набежавшие слезы и тихо промолвила:

– Ваня, разве можно так жить? Извелась я вся. Да и ты не лучше. Сходи куда надо, расскажи обо всем. Так лучше будет. Дочь ведь растет. Как в глаза людям будет смотреть? Сходи, Ванюша, сними камень с души.

Мария зарыдала. Кочергин кинул ложку, стукнул кулаком по столу и крикнул:

– Замолчи! И без твоих слез тошно!

Послышался стук в дверь. Кочергин прошептал:

– Пришли...

– Не открывай дверь, Ваня, я сама.

Кочергин отстранил жену и, с силой откинув крючок на двери, вышел в сенцы. Мария бессильно опустилась на табуретку. Шаркнул засов, звякнула щеколда, и в комнату вошли Шустов и Дубов. Осмотревшись по сторонам, кинули взгляд на женщину.

Кочергин предложил нежданным гостям сесть.

– Не до сидений, – резко оборвал Дубов, – есть работенка... Собирайся.

Мария заслонила собой мужа:

– Никуда он не пойдет.

– Ну? А может, все же пойдет? – с иронией произнес Дубов и повелительно взглянул на Кочергина. Тот молчал.

– Оставьте его, в покое. Он на человека не похож.

– Не будь бабой, Кочергин. Собирайся! – строго сказал Шустов.

Мария бросилась к мужу и закричала:

– Не пущу! Ваня, скажи, что же ты молчишь?

Кочергин, опустив голову, тяжело дышал. Он мысленно проклинал тот день и час, когда повстречался с Шустовым. В одном из боев он был легко ранен и смалодушничал, укрылся на хуторе под Константиновкой, в семье Шустова. Тот поил его водкой, и когда пришли немцы, бывший кулацкий сын, ненавидевший Советскую власть, сказал Кочергину: «Деваться, браток, тебе некуда. Слушайся меня, и ты не пропадешь»...

– Ну что, долго еще ждать тебя? – сквозь зубы процедил Шустов.

Кочергин обнял жену и, глянув в ее заплаканные глаза, сказал:

– Успокойся! Я скоро вернусь... – и схватился за фуфайку.

Дубов повернулся к Марии.

– Добра желаем твоему мужику. Зачем сидеть ему в погребе, не видя света?

Днем бандиты отлеживались в балке.

– Сегодня завалишь опера, Иван! – Шустов положил тяжелую руку на плечо Кочергина. – Он скоро будет возвращаться. На насыпи, за мосточком, на подъеме. Понял? И после этого – никаких к тебе претензиев. Куда захочешь, туда и иди. Неволить не станем.

7

В полдень Климов, вскочив на мотоцикл, поспешил на хутор Бакланики. Там были не только служебные дела. Ему хотелось повидать учительницу Надю, с которой недавно познакомился.

...У колхозного двора стоял Андрей Иванович. Он поднял руку, Климов рывком тормознул, и мотор заглох. Младший лейтенант встал с сиденья, стряхнул с себя пыль. Андрей Иванович достал кисет с табаком-самосадом и, вертя закрутку из газеты, начал рассказывать Климову о появлении на хуторе посторонних людей.

– Рано утром двое прошли берегом Сала в сторону Золотаревки. По-моему, они ночевали на хуторе Коростылевке. Я крючковал, сидя на бережку. Один еще спросил: «Клюет, дед?» Я посмотрел на него. Уж больно он показался мне знакомым. Кажись, при немцах в Константиновке мельником был. Он тогда с гестаповцами якшался. Лютый зверь, а не человек.

Климов вернулся в Семикаракоры, доложил Перминову о сообщении колхозника.

Выслушав младшего лейтенанта, майор сказал:

– Обратите особое внимание на приметы неизвестных. Постарайтесь выяснить, где они ночевали. Нужно призвать колхозников к бдительности. Из Ростова получена ориентировка, что три грабителя на станции Кавказской напали на офицера, возвращавшегося из госпиталя домой. Они забрали у него документы и скрылись. Не исключена возможность, что это трое от той самой бандитской пятерки, с которой вы успели познакомиться. Их ведь осталось трое. Это, по-моему, они и есть...

– Андрей Иванович видел только двоих, – возразил Климов.

– Это не имеет значения. Третий мог в условленном месте поджидать. Я прошу вас, товарищ Климов, предупредите председателей колхозов, бригадиров, чтобы они усилили охрану колхозного добра. Позапрошлой ночью в соседнем районе было совершено нападение на мельницу. Бандиты взяли два мешка муки, порезали приводные ремни и скрылись. Это уже диверсия.

Климов снова выехал на мотоцикле в Бакланики. На окраине станицы он встретился с Надей. Она ехала на бедарке с черноволосой девчонкой лет четырнадцати. Климов остановился и, сдвинув на затылок фуражку, удивленно посмотрел на чемодан и сумку с продуктами.

– Что, уезжаете? – спросил Климов обеспокоенно.

– Да, – ответила Надя. – А вас это волнует?

– Еще как. Мне хотелось поговорить с вами... Да вот... Скоро вернетесь?

– Как только провожу на пристань сестренку. – Надя обняла черноглазую девчонку.

Климов повеселел.

Девочка тряхнула вожжами и чмокнула губами.

Климов с огорчением посмотрел вслед удалявшейся бедарке. Завел мотоцикл и, оставляя шлейф пыли, стремительно поднялся в гору.

Еще не утих удаляющийся рокот мотоцикла, как из-за, куста поднялся заросший человек с запавшими глазами. В руке у него блестел парабеллум. Это был Кочергин. Из лесополосы к нему подошли Дубов и Шустов:

– Струсил? Почему не стрелял!? – со злобой прошипел Дубов.

– Не могу! Зачем убивать? Я не хочу! – тяжело дыша, говорил Кочергин.

– Садись, успокойся! Что это ты, Иван, раскудахтался, как наседка: «Не могу! Не хочу!», – успокаивающе проговорил Шустов, многозначительно переглядываясь с Дубовым.

– На обратном пути ты его завалишь. Понятно?

– Не могу. – Кочергин со злостью рванул ворот рубашки и со слезами на глазах обратился к Шустову и Дубову: – Братцы, отпустите меня! Не могу я больше так жить. Душа иссохла, тоска за сердце берет. Братцы! Что я плохого для вас сделал? За что вы накинули на шею мне петлю?...

Дубов с размаху ударил Кочергина в бок носком сапога и крикнул:

– Перестань киснуть! Что нюни распустил?..

Кочергин скорчился, вскинул пистолет, но Дубов вырвал у него оружие и внешне добродушно спросил:

– Что это ты, Иван?

– Давайте, братцы, пойдем в милицию. Мне рассказывал мой корешок. Он пришел к прокурору объяснил все, как было. Его направили в строительный батальон железную дорогу чинить. А после дают документы, и ты – чист на всю жизнь. Пойдемте, а? Что это за собачья жизнь такая...

– И по жене, небось, заскучал? – подмигнув, спросил Дубов.

– По правде сказать, еще и как! – согласился Кочергин.

– И по дочке?

– Конечно. Сплю и вижу ее, белокурую. Все за нос ловит ручонкой...

– Затосковал, значит, говоришь? – продолжал Дубов, садясь рядом с Кочергиным.

– Еще как!

– Тогда ступай домой и делай что хочешь... Только о нас – ни слова! Понял?

Кочергин оживился, заволновался:

– Спасибо вам, братцы! Век вас не забуду. Спасибо. Можно идти?

– Ступай! – буркнул Дубов и лег на живот, подложив род себя пистолет. Кочергин, попрощавшись с Шустовым и Дубовым, торопливо зашагал по балочке, опасливо оглядываясь. Ему не верилось в добрые намерения своих дружков.

– Зачем отпустил? – спросил Дубова Шустов.

– Здесь нельзя, Василий. Чуток дальше, в балке.

8

В нескольких километрах от села Большая Мартыновка в конце августа 1943 года колхозники обнаружили труп неизвестного мужчины. Он лежал в глубокой балке, заросшей травой и колючим кустарником.

В тот же день об этом узнали работники милиции. Они прибыли на место происшествия, осмотрели убитого, составили протокол, начертили схему, на которой красным карандашом отметили условными знаками положение обнаруженного трупа и двух стреляных гильз от немецкого пистолета. Их нашли вблизи дороги на том месте, где неизвестный был убит, а затем сброшен в балку. При падении смертельно раненный человек оставил следы крови на стеблях травы и земле.

Труп перевернули и заметили, что боковой карман пиджака был вывернут, на нем остались наколы от булавки. В левом кармане нашли небольшой перочинный ножичек.

После тщательного осмотра места происшествия труп сфотографировали и доставили в морг.

Об этом загадочном убийстве в тот же день стало известно сотрудникам отдела борьбы с бандитизмом управления НКВД. В Мартыновку прибыл начальник отделения отдела борьбы с бандитизмом Илья Яковлевич Ермаков. Ознакомившись с делом, он размножил фотографии погибшего и разослал их для опознания в ближайшие райотделы милиции. По всей области были проверены заявления трудящихся, в которых сообщалось об исчезновении родных и близких.

Но эта кропотливая работа не дала желаемых результатов. Тогда с целью установления личности убитого Ермаков решил встретиться с активом трудящихся станиц, хуторов. И тут пришла удача. На третий или четвертый день поисков одна женщина сказала:

– Кажись, это Иван Кочергин. С племянником моим он знаком. Помню, при прощании напился он до потери сознания.

– Когда это было? – спросил майор.

– В сорок первом... Он уходил на фронт. А больше не видела. Его жену, Марию, встретила вчера. Она шла с дочкой, я девочку еще морковкой угощала. Вот те на! Бедная сиротка!..

Женщина тяжело вздохнула. Ермаков попросил указать дом, где живет Мария Кочергина.

Скоро Ермаков уже стучал в дверь.

– Кого вам нужно? – спросила вышедшая на крыльцо женщина.

– Марию Кочергину, – ответил Ермаков.

– Это я...

– У меня к вам разговор. Можно зайти?

Женщина побледнела, предчувствуя беду. Она молча провела в комнату. Ермаков присел к столу и сказал:

– Я – сотрудник НКВД. Вот мой документ.

Ермаков показал красную книжечку. Женщина не сдвинулась с места.

– Вам известно, где сейчас муж?

– Нет, не знаю.

– Когда вы виделись с ним в последний раз?

Мария не разжимала губ. На ее глаза навернулись слезы.

– Четвертая неделя прошла... Обещал вернуться. – Мария прикрыла глаза кончиком фартука.

– Он был в отпуске?

Женщина молчала. Ермаков разложил перед ней несколько фотографий убитого.

– Знаком ли вам этот человек?

Мария вскрикнула и начала медленно опускаться на пол. Ермаков еле успел поддержать ее.

– Ваня-а! Ванечка! Они убили его, проклятые! Я все расскажу...

О Василии Шустове, жителе станицы Константиновской, она знала со слов мужа. В дни немецкой оккупации он работал следователем в полиции, фамилию второго, черноволосого бандита, она не знала, но помнила, что звали его Максимом.

Записав показания Марии, Ермаков спросил:

– Вы давали мужу правильный совет, а почему же сами не заявили нам о его связи с бандой?

– Я боялась, что сделаю хуже ему. Думала, что он сам образумится.

Наступил ноябрь 1943 года. Находясь в Мартыновском райотделении милиции, Ермаков по телефону узнал о том, что исчез Иван Климов, которого он хорошо знал. Эта весть встревожила его. Через несколько часов на попутной машине майор добрался до Семикаракорской.

* * *

До позднего вечера Перминов, Самойлов и прокурор Синегуб обсуждали план активного розыска Климова.

Прокурор красным карандашом подчеркнул объяснение Климова, в котором говорилось, где и при каких обстоятельствах, он вступил в схватку с человеком, подорвавшимся гранатой.

– Видимо, покушение на Климова было совершено или с целью завладеть его документами, или отомстить. Я предлагаю тщательно отработать обе эти версии, просмотреть дела, находившиеся в производстве у Климова.

Перминов, выслушав прокурора, сказал:

– Климов смелый и отчаянный работник. Он неоднократно задерживал бывших гитлеровских приспешников, скрывавшихся от правосудия. Мне кажется, встретившись с бандитами, он погиб в неравной схватке. Поручаю Самойлову отработать выдвинутые версии, подключить к розыску бригадмильцев. Работа требует большого напряжения, а поэтому временно отложите все другие дела...

Открылась дверь, и в кабинет вошел Ермаков. Все повернулись к нему.

– Труп опознан. Убитый – Иван Кочергин. – сказал он. – С Кочергиным было двое. Один из них – Шустов, служивший при немцах следователем, другого Максимом зовут. Жена Кочергина видела его один раз.

– Вот они-то и кружат в наших местах, – заключил Перминов. – Пора бы прихлопнуть бандитов.

На другой день дежурный Семикаракорского райотделения милиции принял сообщение о том, что на хуторе Бакланики прошлой ночью с колхозной пасеки был похищен улей. В донесении указывалось, что кража была совершена двумя неизвестными. На одном из них была офицерская шинель цвета хаки, с красными петлицами, на другом – кожаное пальто. Ермаков и Самойлов тотчас выехали на хутор.