Текст книги "Белая малина Сборник повестей)"

Автор книги: Музафер Дзасохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

XXXVII

На каникулы я поехал домой. Дни пробежали так быстро, что я их не заметил. С друзьями мы привезли дрова.

Когда мы собрались в лес, сосед Бимболат сказал мне:

– Запомни, Казбек. У человека бывает много друзей, но лишь до того момента, пока его не постигнет беда. У тебя же, Казбек, хорошие, настоящие друзья. Пусть живут они в здравии и не забывают тебя в трудные дни. Еще раз скажу: славные у тебя друзья! Но ты и сам для них должен быть хорошим, настоящим другом.

Лицо Бимболата осветилось каким-то ясным светом. Он помолчал, а потом добавил:

– Хочу спросить: когда вы усядетесь на подводу, останется ли на ней место для дров?

Еще до рассвета мы направились в Большой лес. Втроем мы быстро управились. Кстати, никто и не думал взгромоздиться на подводу. И не только потому, что там можно было замерзнуть: груз для лошадей был и без того слишком тяжел.

Бимболат встретил нас у ворот и похвалил:

– Молодцы! Не то что те ребята, которые сегодня целый день играли на деньги у школы! Не зря говорят, что между людьми порой бывают такие расстояния, что и на скакуне их не преодолеешь.

Два дня ушло на то, чтобы распилить привезенные дрова. А потом я не спеша порубил их и аккуратно сложил поленья в сарае. С осени остался у нас кизяк, так что топлива девочкам должно было хватить до весны.

За время каникул в нашем селе сыграли свадьбы. Я получил приглашение, однако идти не собирался. Но Темиркан чуть не силой потащил меня. Только какие из нас танцоры, ни он, ни я даже шага как следует сделать не умеем. Мне, правда, показалось, что Темиркан отправился на свадьбу только для того, чтобы увидеть Мадинат.

Две недели – срок небольшой. Вроде бы и дома я пробыл недолго, но мне показалось, будто целую вечность я не был в городе.

Анкал приехал после каникул не один, он привез с собою мать.

– Сегодня, ребята, я должен пойти с мамой в театр, – торжественно объявил он. – Только и тебе, Казбек, придется пойти с нами.

Не успел я его расспросить, как в дверь постучали.

– Войдите, – сказал я.

– Ну, смелее, смелее, – крикнул Анкал.

И тут я увидел Земфиру.

– Входи, входи, Земфира, – Анкал поднялся ей навстречу. – Вот это гостья!

– Я хотела бы видеть ваших соседей, – тихо сказала Земфира.

– Придут и соседи, куда они денутся. Посиди с моей матерью. Впрочем, сначала подай ей руку и познакомься. Нана, посмотри хорошенько, не похожа ли она на твою дочь?

– Пусть живет на радость тем, чья она дочь, – сказала старушка и обняла Земфиру.

Земфира присела рядом.

– Что это ты вдруг вспомнил о сестре? – спросила старушка у Анкала. – Она и в самом деле похожа на нашу девочку. Вот удивительно!

– А что я тебе говорил!

Анкал вытащил из-под стола плетеную корзину, достал аккуратно завернутые в салфетку три пирога и вареную курицу.

– Пригласи своих друзей, – сказала мать Анкалу. – Сегодня ведь воскресенье.

Тут подошли наши ребята.

– Угощайтесь пирогами, – предложил им Анкал. – А мы в театр пойдем. Мы вам оставляем пирог, а на нашей свадьбе будут музыка да танцы…

Анкал мне и раньше говорил, что хотел бы пойти с матерью на спектакль «Две свадьбы». Он уже несколько раз водил ее в осетинский театр.

Земфира, я подметил, сидела точно на иголках. Но Анкал предложил:

– Мы приглашаем и тебя в театр. Прошу, сделай это ради меня. Не то моей маме без спутницы будет скучно.

Земфира сначала отказывалась, но ей не хотелось обидеть старую женщину.

– Вот только я своих не предупредила, и они будут волноваться…

– Об этом ты не беспокойся, – сказал ей Анкал. – У нас еще есть время, ты забежишь к своим. Договорились?

Так мы попали в осетинский театр. Анкал заранее купил билеты. Мы прошли в гардероб. Анкал помог матери снять пальто, а, обернувшись ко мне, сказал повелительным тоном:

– Ну, что же ты не помогаешь Земфире?

Мне, признаться, и самому хотелось быть повнимательней к Земфире, но я как-то растерялся. Слова Анкала придали мне смелости. Я отложил свое пальто в сторону и взял пальто Земфиры.

Наши места были в третьем ряду. Я уже трижды бывал в театре, но еще никогда не сидел так близко от сцены. Но это не главное. Рядом была Земфира. Если бы не Анкал, Земфира села бы между ним и матерью, но он запротестовал:

– Э-э, не так, не так, – показал он Земфире место рядом со мной, – садись, Земфира, вот сюда, а не то я потеряю из виду свою мать.

Вначале я хотел положить руки на подлокотники. Но со мной всегда так случается: чем осторожнее я хочу быть, тем неуклюжее становлюсь. Локоть мой поскользнулся, и я задел Земфиру. Я покраснел до ушей и сидел ни жив ни мертв, хотя и сделал вид, будто ничего не произошло. Мне надо было бы повернуться к Земфире и попросить прощения, но я не смог выговорить ни единого слова.

Меня охватила какая-то оторопь, и я упорно уставился на сцену. Ах, лучше бы Земфира меня не видела. Я вжался в кресло и молчал.

Но тут Земфира повернулась ко мне, извинилась и слегка отодвинулась.

Хорошо, что в этот момент свет в зале погас и поднялся занавес.

Краешком глаза я все же посмотрел на Земфиру. Она словно почувствовала мой взгляд и едва заметно улыбнулась. Я не знал, куда мне от стыда деться, а она спокойно улыбается! Впрочем, тут до меня дошло, что спектакль начался, зал смеется, а я все о подлокотнике кресла думаю.

После спектакля Анкал с матерью отправились к родственникам, а я проводил Земфиру до дома.

В общежитие я несся, словно на крыльях. Радость переполняла меня. Я готов был обнимать Анкала. Если бы всего каких-нибудь три часа назад мне сказали, что сегодня я пойду в театр с Земфирой, я ни за что бы этому не поверил.

XXXVIII

Кто бывал в горах, знает: ледник живет вечно, а снег – всего лишь несколько дней. Так вот и от зимы не то что снега, а и ветра не осталось. Земля потемнела, набухла, а потом все вокруг зазеленело и зазвенело.

Говорят еще и так: весна – это мать сирот. По мне, так весна – основа всего доброго, что только есть на земле. Когда земля просыпается от сна и жизнь приходит в движение? Весной. Когда надежды и мечты человека обрастают крыльями? Весной. Когда звери, птицы, растения – все живое – начинает радоваться сверкающим солнечным лучам? Опять-таки весной.

Если вдруг зима не наступит, мало найдется людей, кто будет скорбеть об этом. Но если на землю не придет весна, это остановит жизнь. Потому-то так ждут прихода весны, потому-то она и приносит людям счастье, веселье, улыбку и песню.

Весна – это цветы. Они говорят нам о красоте жизни, они ее нежное дыхание. И конечно, весна преображает девушек. Скорлупа, в которую их загоняет зима, как бы ломается, и, подобно нежным росткам, они пробуждаются к новой жизни. Вон поглядите на наш институтский двор! Как много красивых девушек! Весна всем им очень к лицу.

Март и апрель – первые провозвестники весны. Но они рождаются для того, чтобы под звон капели как можно лучше принарядить май. Свои лучшие песни, самые нежные слова весна приберегает для мая.

Когда май входит в силу, он разбрасывает свои белые одежды по улицам городов и сел, по просторам степей, по горным долинам и утесам.

Какая же удивительная пришла весна! Никогда еще не было такой весны! Чем холоднее и суровее зима, тем приятнее для человека бывает весеннее пробуждение природы.

В один из субботних вечеров я сидел в саду под алычой.

Бади проходила вдоль плетня и что-то напевала себе под нос. Я услышал странную песню.

 
Две жены  –  вдвойне несчастье,
Три жены  –  тулупа нет…
Если я совру, так пусть Жернова язык прищемят.
Р-а-а-а!
 

– Бади! – позвал я ее.

Девочка развернулась на месте и посмотрела в мою сторону.

– Я тебя зову, Бади.

– Где ты?

– Вот он я, под алычой…

Только сейчас она меня заметила.

– Кто тебя научил этой песне? – спросил я.

Бади смутилась, она думала, что ее никто не слышит.

– Так ласточка, наверное, поет, да? – попытался я прийти ей на помощь.

Бади приподняла голову, засмеялась и кивнула в знак согласия…

Я вспомнил песню Бади, когда приехал в город. Удивительно: почему в песне ничего не говорится о тех, у кого одна жена?

А почему это вдруг такие мысли пришли ко мне? Ведь я, кажется, не собираюсь жениться.

– Дружок, рано тебе еще сидеть на скамейке! – услышал я голос своего друга Темырцы.

– Что же это ты задерживаешься, или тебе надо специальное приглашение посылать? – набросился я на Темырцы. – Ведь ты сам сказал, что больше пяти минут на задержишься?

– Сказал, сказал… Это верно. Ты не сердись. – Темырцы присел рядом и закурил. Дым табака окутал меня.

– Ты еще не знаешь, с какой стороны надо подносить спичку к папиросе, а уже строишь из себя бывалого мужчину, – проговорил я, отгоняя от себя кольца дыма. – Ведь ты не куришь!

– Может быть, и ты закуришь?

– Нет, я не прикоснусь к табаку. Я однажды попробовал закурить, но ничего хорошего в табаке не нашел. Что не идет на пользу человеку, то идет ему во вред, а потому я и бросил курить. А ты увидел красивую девушку и сразу же папиросу в зубы. Посмотри, какой мужчина!

– Не говори так строго. По-моему, от тебя все еще попахивает табаком.

– Послезавтра исполнится пять месяцев с тех пор, как я бросил курить.

– За папиросу вновь хватаются не только через пять месяцев, но и через пять лет.

– Я не из тех. Если уж сказал, что бросаю, то слово сдержу.

– Я тоже собираюсь бросить курить.

– Бросай, пока не пристрастился к табаку.

– Ты думаешь, другие так уж нуждаются в этом зелье?

– Скажи лучше, где ты задержался?

– О вас, мой друг, заботился.

– О ком, говоришь, заботился? Ты что, меня на вы называешь?

– Твоя знакомая Земфира попросила меня перевести ей несколько страниц старославянского.

– А у тебя что, языка не было, сказал бы, что я тебя жду.

– Сказать-то я сказал, только ты не такая уж важная птица. Земфира ответила: «Ничего, подождет».

Мое сердце вновь защемило. Зря, конечно, я ругал Темырцы. Я бы и сам помог Земфире, если бы она попросила. Впрочем, мы с Темырцы никогда не ругаемся. И Земфира знает о нашей дружбе и старается поддерживать хорошие отношения с Темырцы. И в то же время она меня как бы поддразнивает. Мол, твой лучший друг и для меня тоже что-нибудь да значит. Вот я разговариваю с ним, и меня никто ни в чем не упрекнет, потому что все знают, что между нами только дружеские отношения. А вот если бы я разговаривала с тобой, как с Темырцы позволяю себе разговаривать, многие бы институтские языки зашевелились. И вообще, ничего с тобой не случится, если немного поревнуешь.

Так повелось, что, когда Земфира заходит в общежитие, мы как бы случайно оказываемся втроем. Втроем потому, что остаться наедине со мной Земфира не решается. Несколько раз Темырцы пытался улизнуть, чтобы оставить нас, но это ему никогда не удавалось. Земфира тут же начинает торопиться, ей, оказывается, позарез нужно уйти.

Мы с Темырцы пошли в общежитие. У дверей две старушки продавали пучки зеленого лука. Мне вспомнился наш огород. Когда наступала весна, под нашей мелкой яблоней первым появлялся лук. И еще крапива. Крапива росла возле плетня. Обедал я всегда на огороде. Возьмешь чурек, соль и молоденький лучок и ешь в свое удовольствие. А то еще сорвешь листочки молодой крапивы, помнешь их в ладонях, посыплешь солью – тоже замечательная еда!

Мы купили с Темырцы по пучку лука.

– А если тебе, Казбек, неожиданно придется идти на свидание?

И вдруг мы остановились точно вкопанные.

– Ведь ты только что в институте была! – удивленно воскликнул Темырцы, увидев Земфиру.

– То, что я была в институте, ты знаешь, а вот что ехала с тобой в одном трамвае, ты не заметил…

Этими словами она, конечно, не Темырцы, а меня уколола. Но нарочно не назвала меня. Не хочет подпускать меня ближе. Боится. А ведь зря боится.

Земфира задержалась в общежитии до вечера. Девушки хотели было проводить ее до трамвая, но мы с Темырцы были уже начеку. А когда до дома Земфиры оставалось два квартала, Темырцы оставил нас вдвоем. По какому-то важному делу ему срочно надо было навестить односельчанина. Не было у него, конечно, никакого «важного дела», это мы отлично понимали, только вида не подали.

Мы свернули к бульвару, и тут я заметил, что на скамейке под деревьями сидят парень и девушка. Свет фонаря падал прямо на них. Видно было, как они целовались. Я незаметно глянул на Земфиру. Она даже не заметила парочку. Я тут же свернул в сторону, чтобы не мешать им. Нельзя мешать влюбленным.

Мы миновали сквер, и только тогда я вздохнул полной грудью. Хорошо, что Земфира ничего не заметила. Иначе я чувствовал бы себя так, словно во всем виноват.

XXXIX

Раньше я перед поездкой в село заглядывал на базар. Первым долгом покупал мясо. А теперь я беру суп для охотников. Большие консервные банки! Прочитай на этикетке, как его приготовить, и принимайся за дело. Вначале я попробовал этот охотничий суп сам. Мне он понравился. Понравился суп Бади и Дунетхан. Может быть, потому им суп понравился, что его можно приготовить быстро.

Как только я сдал первый экзамен, я тотчас же решил навестить сестер.

На попутной машине добрался до села. Только ступил на родную землю, как встретил свою первую учительницу Фатиму. Фатима обняла меня, как мать.

– Казбек, ты лучший из моих маленьких детей, – сказала она. – Только я давно тебя не видела.

Фатиму я часто вспоминал. Да и как мне забыть ее мягкое, доброе сердце. Но так случилось, что после, окончания школы я еще ни разу не навестил ее.

Дзыцца, помню, тоже любила Фатиму. Однажды Дзыцца превратилась – в кого бы вы думали – в инспектора! Тогда я учился в четвертом классе. Она пришла к нам на урок географии. Хорошо, что в тот день Фатима не вызвала меня к карте, а то я не смог бы связать и двух слов.

В тот день она вызвала Темиркана.

– Какие деревья растут в тайге?

Темиркан долго молчал. Потом начал медленно:

– В тайге растут…

Фатима одобрительно кивнула головой.

Но ученик, как заведенный, повторил эти слова несколько раз, напомнив мне поломанную пластинку, которую крутили на патефоне. Ее в какой-то момент заедало, и певец, как попугай, повторял одни и те же слова до той поры, пока не переставят иголку.

Так и не смог ответить Темиркан на вопрос: какие деревья можно встретить в тайге.

Вообще за четыре года я не услышал от учительницы ни одного окрика, ни одного резкого слова. Ее не боялись, ее любили. И если на уроках географии кто-нибудь увлекался разговорами, Фатима замолкала. И словно по команде замолкали все, а Фатима, выдержав паузу, продолжала урок.

Я рассказал Фатиме про свое житье-бытье, а потом мы вместе с ней вспомнили одноклассников. Совсем недавно я покинул школу, а кажется, будто те времена скрылись в дальней дымке.

Едва заговоришь о школе, как вспоминаются различные истории.

Кажется, я учился в четвертом классе, когда мать послала меня на почту за пенсией. Она сказала, что эти деньги будут платить нашей семье до тех пор, пока мой отец не вернется с фронта. Я был маленьким, но уже тогда знал, что война окончилась. Однако отец не возвращался.

Помню, когда хоронили мать, кто-то предложил поставить на ее могиле надгробие и отцу. Но Алмахшит всех остановил:

– Не надо этого делать. Мы не знаем, жив он или мертв…

Никто ему не возразил.

Так вот, мать послала меня на почту за пенсией. Я гордился тем, что она поручила мне ответственное дело. Одно только меня беспокоило. Мне сказали, что придется расписываться за то, что я получил деньги. Я тогда думал, что подпись может поставить только образованный человек. Ведь мне еще никогда не приходилось расписываться.

На почте мне быстро отсчитали семьдесят два рубля. Я спрятал деньги в карман и хотел было пойти домой, как женщина-кассир сказала:

– Деньги счет любят. Поэтому посчитай их.

Я вытащил деньги из кармана и принялся их пересчитывать.

– Ну, сколько там получилось?

– Семьдесят два рубля.

– Очень хорошо, – похвалила меня женщина-кассир и, положив передо мной лист бумаги, сказала:

– Распишись вот здесь.

У меня сердце екнуло. Я не знал, что делать, и повернулся к двери, словно там было спасение. И вот тут на почту пришла Фатима. Она спасла меня от позора.

Она сразу же поняла, в чем дело, и сказала мне:

– Поставь подпись здесь.

Я взял ручку с пером, обмакнул ее в чернильницу, но никак не решался расписаться.

– Казбек, – сказала Фатима, – напиши «Таучелов». У тебя хорошая фамилия, и твой отец был достойным человеком…

– Что нового в городе? – спросила меня Фатима.

Я пожал плечами:

– Все нормально.

– То, что человек видит каждый день, ему уже не кажется удивительным. Так я говорю? – спросила Фатима. – А для нас, тех кто живет в селе, все в городе удивительно.

Неужели всего за год я уже стал городским? Даже Фатима записала меня в городские.

– Хорошо, что я тебя встретила, – сказала Фатима. – Один из моих учеников – он как раз живет на вашей улице, должен летом догнать товарищей. Мне бы хотелось, чтобы ему помогла Дунетхан. А ты как думаешь?

Дунетхан перешла уже в девятый класс, а Бади – в седьмой. Просьба Фатимы, конечно, обрадовала меня.

– Если она сможет помочь, – сказал я, – она должна это сделать. Люди должны помогать друг другу, тем более соседи. Нам же помогают соседи!

– Молодец, Казбек. Ты все правильно понял. Я бы и сама позанималась с этим учеником. Но мне надо съездить за сыном и привезти его сюда.

Я знал, как живет Фатима. В селе все знают друг о друге. У Фатимы муж не вернулся с фронта. Остался сын, но его взяли к себе бабушка и дедушка – родители отца. «Пусть он поживет у нас, – сказали они, – а когда подрастет, заберешь его».

– Я так боюсь, что мальчик совсем отвыкнет от меня, – сказала она, и я увидел ее грустные глаза.

Да как она его до сих пор не взяла к себе? Как же такая добрая женщина, как Фатима, могла жить вдали от сына? Я лишь подумал об этом, но Фатима прочитала мои мысли.

– У них был один сын, и тот погиб. Если бы я забрала у них еще и внука, то они умерли бы от одиночества.

Я слышал, что сама Фатима рано осиротела. Она долгие годы жила с отцом. А два года назад и его не стало.

Я и раньше знал, что Фатима очень хорошо относится ко мне. Но сейчас она говорила со мной не как с бывшим учеником. Она обращалась ко мне, как к взрослому человеку.

Я хотел пригласить Фатиму в дом, но она сказала, что зайдет В другой раз. Может быть, это и к лучшему, иначе мне пришлось бы краснеть. Из-за своей бедности. А впрочем, стыдиться своей бедности, сказал кто-то, значит на самом деле быть самым бедным на земле человеком. И все-таки я считал, что нужна особая смелость, чтобы пригласить учительницу в свой дом. Каждый гость почетен, а учительница – вдвойне!

Помню, я пришел когда-то к Фатиме и застал ее за обедом. Она сидела за столом и ела. Это очень удивило меня. Какой все-таки я был глупый! Почему я считал, что учительница не должна есть?

У ворот нашего дома Фатима поговорила с Дунетхан, дала ей тетради, книги и распрощалась с нами.

Когда я вошел в дом, сестры встали передо мной и хором сказали:

– У нас есть новость!

– Рассказывайте быстрее, а то только я привожу вам новости.

– Мы собрали деньги на часы.

– На какие часы?

– На ручные – быстро выпалила Бади.

Оказывается, они копили деньги всю зиму, а летом продавали на базаре черешню и вот собрали деньги на подарок.

– Только часы ты купишь сам. – Дунетхан подбежала к кровати, сунула руку под матрац и извлекла пачку денег. – Мы же знаем, что у твоих друзей есть часы, а у тебя нет.

Я хотел было отругать сестер, но осекся. Я видел, как светились их глаза…

Конечно, хорошо, что они никому ничего не рассказывали, не то нашлись бы в селе и такие, кому бы история с часами не понравилась. А кто-нибудь может подумать, что я сам заставил их сделать мне подарок.

Деньги я взял и торжественно пообещал купить в городе самые лучшие часы. А потом строго сказал сестрам:

– В следующий раз в подобных случаях вы должны спросить у меня если не разрешения, то хотя бы совета.

X

Сдан последний экзамен, я собрал вещи, попрощался с товарищами. Хотел попрощаться и с Земфирой, но нигде не нашел ее. Пошел к дому, где она жила, побродил вокруг тополя, старого моего знакомого. Посмотрел на часы, которые висели, как и прежде, на столбе, сверил их со своими часами и тут обнаружил, что до отхода поезда времени осталось в обрез.

Что ж, как ни жаль, но придется отложить свидание до осени!

Как быстро промелькнул год! Первый курс института остался позади.

Теперь до сентября я буду в родном селе.

Когда я вернулся домой, то оказалось, что наступил черед нашей семьи пасти скот. Я решил, что у Бади найдутся и другие дела, тем более что мне не стоит забывать крестьянский труд.

Раньше я мог легко определить полдень и без часов: телеграфный столб отбрасывал в это время самую короткую тень. В пасмурную же погоду я узнавал время по гудкам Ардонского консервного завода. Теперь мне не надо следить за тенью или прислушиваться к гудкам. У меня есть часы.

Телята улеглись под деревьями и отдыхают. Я смотрю на степь и стараюсь ни о чем не думать. Как хорошо снова очутиться в родном селе!

– Казбек, – услышал я голос Бади. – Алмахшит тебя зовет!

– Где он?

– Только что приехал.

Мы отправились домой вместе с Бади. С телятами ничего не случится.

– Ну как, горожанин? – встретил меня Алмахшит. – По-моему, ты даже вырос.

Раньше я бросился бы ему на шею, но теперь только крепко пожал руку. Какой все же он высокий, Алмахшит!

– Как закончил учебу?

– Пока только первый курс позади.

– За первым и второй пройдет. Недаром говорят: жизнь – это лестница. Одни по ней вверх шагают, другие – вниз.

Алмахшит привез девочкам кулек с конфетами и два маленьких красивых платочка.

– Эти платочки вам Нана прислала, – сказал он. – Вот у вас радость. Все вы продвинулись по ступенькам жизни. Я рад за вас. Вы поступили правильно, что остались вместе. Если бы разбрелись по сторонам, никто бы от этого не выиграл. Отец и мать ваши достойными людьми были. Об отце говорили, что он нашел бы след кошки даже на поверхности моря.

Алмахшит задумался на минуту и рассказал историю, о которой мы раньше не слышали.

– Однажды пропали ваши свиньи. Как в воду канули. Стало ясно, что их украли. Тогда отец пошел в степь, чтобы прочитать следы. Он нашел колею и пошел по ней. След привел его к берегу реки, и там на льду он обнаружил прирезанных свиней. Отец пошел по колее дальше, и след привел его к дому вора. Отец был храбрым человеком и никого не боялся. Жаль, что он не вернулся с войны. Ну, а ваша мать так и осталась вдовой. Трудно ей жилось, но люди завидовали ей. Она была замечательной женщиной. И вы должны помнить своих родителей. Вы должны вырасти достойными людьми. Кто смолоду познает трудности, тот одержит победу и не сломается.

После обеда присмотреть за телятами пошла Бади, а мы с Алмахшитом решили обсудить дела. Мы не заметили, как наступил вечер.

Сноп света из комнаты падал в коридор. Через открытую дверь я увидел яблоню. Она стоит посреди двора, и мне кажется, что, когда на нее падает свет, она приобретает необыкновенный вид. Мне кажется, что яблоня прячет от нас какую-то тайну.

Где-то неподалеку шумит река, а ветер доносит отзвуки песни из соседнего села. С детства я слышу в вечерней тишине эти песни, будто прилетают они не из соседнего села, а из дальнего далека.

– Хорошо поют, – говорит Алмахшит. – Мне кажется, что до войны они пели более веселые песни. Но даже война не ожесточила души людей…

Песня и жизнь похожи друг на друга. Горе не может убить песню. В песне продолжается жизнь. Песня, едва умолкнув, снова возрождается в человеке и летит, словно на крыльях, из соседнего села к нам, от нас через реку дальше и дальше. Наверное, она мчится, как птица над рекой, и вместе с ней стремится к морю…