Текст книги "Эротизм без берегов"

Автор книги: Моника Спивак

Соавторы: Сергей Ушакин,Юрий Левинг,Александр Лавров,Ольга Матич,Маргарита Павлова,Евгений Берштейн,Дмитрий Токарев,Джон Малмстад,Эрик Найман,Татьяна Мисникевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Когда это он говорит с внутренней радостью – я ему верю, это показатель его правды. Ложь его всегда сопровождается темнотой, дьявольщиной. Я знаю, когда он с чем, с радостью или нет. И отчего бесконечны перспективы и отчего осадок. Во многом верю, как себе, во многом вижу отражение себя до тонкости. Он не «мужчина», несмотря на всю силу своей «плоти». Он такая же «девушка» (вы смешные, что меня не знаете), и девочка и мальчик. Милая, это я тебе пишу, как себе. Им – не надо. Они от меня далекои не верят, будто я младенец. Только я к ним хочу, а они ко мне не хотят. Не надо им читать, что я пишу. Я так прошу. <…>

1908

18 января.

<…> О Боре пока не пишу. На его лекции были о искусстве будущего [900]900
  15 января 1908 г. в зале Тенишевского училища А. Белый прочел лекцию «Искусство наших дней».


[Закрыть]. Мне Любу жалко, потому что она одна. Борина любовь не совсем здешняя, берет Любу хорошую, а дурную высокомерно презирает. Может быть, Люба в себе свою гнусность и презирает так же, но из гордости нарочно ее усиливает. Скажешь – не интересно, психология. Надо, по-моему, не принимая гнусность, как-то изживать-то ее вместе, в трудности быть вместе. Хотя не смею ничего утверждать, потому что не знаю, как быть реально.Я думаю, что те, кто любят, и могут только искать путей друг к другу. А что Люба Борю любит – это я знаю. Может ему делать всякие пакости – из гордости. И себя в гнуснейшем виде ему показывать. Свободу хочет себе для себя взять. Не смотрю на нее с «нашей точки зрения», то есть для чего ей свобода и т. д. Просто такой человек. И душа человеческая. На нее какие-то надежды ты возложила. Это ни к чему. Не знаю тут, пока больна – ужасна.

Получила твое письмо днем, в час. У меня был Боря. Он вам не пишет оттого, что должен был бы писать о себе в связи с Любой, а это невозможно, потому что сложно и он боится всяких химер, на расстоянии возникающих. Он ничего теперь, сильнее, проще и спокойнее. Уедет сегодня 18 января в пятницу, вернется еще 25-го, еще лекцию читать будет [901]901
  25 января 1908 г. в зале Тенишевского училища А. Белый прочел лекцию «Ф. Ницше и предвестники современности», в этот же день он уехал в Москву.


[Закрыть]. Бердяевым возмущается, говорит, что он не имеет права писать о том, о чем пишете вы. И о декадентстве тоже. Был у Блоков вчера вечером, но Любу не видел, она спала. Говорит, Блок – растерянный, слабый и милый. Он его любит. <…>

2 февраля.

<…> Боря с Любой не кончил. И не кончит. Ты говоришь – как мне не надоело «подыгрывать» ему и Блокам. Очень ведь заманчиво, да и легко восстать и в одну линию все вытянуть – только, по-моему, в этом известная скудость, бедность взгляда получается. Припечатала, что знаешь. Конечно возмущение и стойкость – ненарушимая. Но как не заглянуть в человека, чтобы узнать – как ему-то быть с этим. Не я на его месте – а он на своем, если бы он взял истинный взгляд. Как иначе? Как ему по правде быть? Я утверждаю совершенно определенно, что Борю одного, вне его к Любе отношения брать нечего, потому что можно взять только пол-Бори. В жизни, в близости, в действии. Может быть, он ближе к вам, когда вдали, потому что ему-то кажется, что его дело соединенное связано с Любой (с его любовью к Любе). (Не люблю я эту отраву – 1–2–3. Он уж говорит о «чине 2». Зачем? Пусть сам называет, как думает.)

Не могу я отрицать Любу для него, с легким сердцем. Чую здесь Борину личность и ее храню. Он что-то об этом знает. Сам он делается тяжелее и лучше от всей этой трагедии и ближе к вам, потому что сам все серьезнее и серьезнее. Последний приезд сюда (2-я лекция о Ницше) он не видал Блоков совсем. Да, еще он был у Вячеслава Иванова. Там был Кузмин и еще две дамы с выразительными глазами. Спрашивали его испытательно, молится ли он и ненавидит ли Христа <так! – М.П.>. – Вообще давали понять, что у них что-то есть, какое-то действие. Боря замкнулся, чувствуя, что он что-то должен хранить, что он уже не за себя одного отвечает, и ничего не говорил. Вяч. Иванов при этом серьезен. И ониговорили, что у Бори очень трудный «путь». Ведь Серафима Павловна тоже раньше еще была у Вяч. Иванова – тот ее увлек к себе, и те же барышни (одна Герцык) были [902]902
  Имеются в виду: Евгения Казимировна Герцык (1878–1944) – критик и переводчица, входила в ближайшее окружение Вяч. Иванова; а также ее сестра Аделаида Казимировна Герцык (в замужестве Жуковская; 1874–1925) – писательница и переводчица.


[Закрыть], одна ее держала за руку, говорила, что любит, а когда Серафима Павловна сказала (кажется, на вопрос), что васлюбит, – барышня ее оттолкнула от себя. Ну вообще, что-то начинается, Боря говорил, что он чувствует себя как бы на допросе, как когда-то Волжский [903]903
  Александр Сергеевич Глинка-Волжский (наст. фам. – Глинка, псевд. – Волжский; 1878–1940) – критик, историк литературы; печатал статьи в журнале Мережковских «Новый путь» (1903–1904) и затем в «Вопросах жизни» (1905).


[Закрыть]у вас. Боже, какая карикатура – неужели что-нибудь подобное казалось в вас, как теперь в них!

Боря мне понравился. <…>

17 февраля.

<…> По-моему, с Борей так. Он Любу любит – соединил ее с самим собой, с самым для себя существенным. Люба, как мне кажется в глубине, еще, может быть, бессознательно тоже Борю одного любит. Она же говорит ему, что нет, и пока, кажется, все разорвали. Люба уехала на Кавказ [904]904
  В феврале 1908 г. Л. Д. Блок приняла участие в гастрольной поездке труппы Мейерхольда по южным и западным городам; по окончании поездки с мая по август 1908 г. выступала в Боржоме и Тифлисе в труппе драматических артистов под управлением Р. А. Унгерна и Б. С. Неволина.


[Закрыть], Боря в Москве. Здесь после приезда не видались. Бори она боится, как свидетель своей сущности и ее отношения к нему, и, как бесноватая, прячется, комедианничает < так!>. Весь плюс, все хорошее для нее добродетелью представляется, а грехнечто привлекательное, и как бы соблазнительное. Просто не жила и разобраться ни в чем не может. Кроме того, я думаю, у нее жажда дела – она и кинулась в драматическое искусство с жаром. Может быть, желание честолюбивое, потому что она жила до сих пор то в виде некрасивой дочери знаменитого Менделеева, то в виде Прекрасной Дамы, то в виде жены знаменитого Блока. То, наконец, предлагает быть возлюбленной знаменитого Андрея Белого. Человеку надо самому себя сначала найти, быть собой, вырасти, быть чем-нибудь. (Я по разным отрывкам разговора с ней это заключаю, о желании быть самой собой.) Какой-то личностью сначала. Хоть дурной, да право иметь перед собой, во-первых,и уже перед другими, во-вторых.

Всякий подобный бунт приветствую в женщине – ибо в этом мудрость будущего. Сама женщина за себя должна встать: не даваться на уничтожение. В ней мудрость будущего. А я все яснее убеждаюсь, что понятие о личности мужской ум не вмещает. Оттого и Димочка не понимает, когда я борюсь за себя с Карташевым. А корень здесь все один. Вот, копни, например, Успенского, – думаешь, идеалист? Не тут-то было. Были мы у него с Натой, поразговаривала я с ним. Гнусно говорил, с презрением, с пренебрежением, и главное – сам не замечает, полная невинность. Вывод из его слов: «Женщина создана для того, чтоб помогать жить мужчине». «Без женского начала(Прекрасная дама), конечно, творчества мужского как бы не было. Но ведь и, может быть, без какой-нибудь бациллы мира бы не было» (слова Успенского). Пока это только «начало», символизуемое < так!> в духах и романсах, пока это возбудитель творчества мужчин как личностей в жизни. – О, признаем, а воплощение «начала» есть баба, дура. Даже ты низведена (носительница его идеалов) в низшие существа, ты тоже – бацилла, возбуждающая егодушу, сама по себе без мужчины ты ничто. <…>

Кузнечик женился. И ужасно трусливо себя вел все время. Хотел тайно, накануне свадьбы была у него Серафима Павловна, и их всех Ната случайно встретила. Нагнала, поздоровалась. Сказала только, нагоняя: «А, голубчик, вот где ты!» – и потом пошла с Серафимой Павловной, им надо было всего два шага пройти вместе. А завтра-то, в день свадьбы, другое происшествие: я была дома, Ната рассказывала: Ната видит из окна своей комнатки, что по двору мечется Евгений Иванов, растерянный, и входит к ней в мастерскую. Не знает – где, к Нате зашел случайно совершенно. Кузнечик звал его к себе в свидетели. Ната нарисовала ему план и сказала, как пройти. Пошел. Минуты через три является бледный, возмущенный. «Наплевать на них. Коли так. Есть у него – я ушел!»

Оказывается, Иванов вошел и невинно стал рассказывать, что если бы не Наталья Николаевна, то он бы не нашел дороги. Кузнечик выпучил глаза испуганно. «Как! Наталья Николаевна знает когда? И где?!» Тут братья какие-то; Иванов возмутился, что такая боязнь близких людей, пошлость какая-то, будто соперница кислотой обольет, – оделся и ушел тут же, благо свидетель был вместо него.

После этого мы Кузнечику с Натой письмо написали и оставили ему, что не понимаем, отчего он таким зайцем себя ведет, правда? И что в этом есть младенчество, и он выставляет себя в жалком виде, а нас в гнусном. Пусть знает. И где он и что с ним сейчас – не знаем. В мастерской своей по вечерам не бывает: темно. Не работает, видно. Просто он выдумывает предлоги оправдательные, чтобы к нам не ходить. Незачем ему,нечего с нами делать. Вырвался из-под влияния и как всякий слабый человек боится всяких соприкосновений: пусть уже разорвал и кончено, а то, пожалуй, опять поддался.

Серафиму Павловну давно не видала. Хотела Любу перед отъездом повидать – не застала дома. Писала ли тебе, что Боря прислал письмо, что сидит в Москве один затворнически. Очень ему печально, очевидно. Хочу вот тебе кончить и ему написать немножко.

<…>

Сергей Ушакин
Слова желания. Послесловие

Пройдя путем означающих, желание меняет свои акценты, переворачивается с ног на голову, приобретает глубочайшую двусмысленность.

Жак Лакан

если есть чего желать

значит будет о чем жалеть

если есть о чем жалеть

значит будет о чем вспомнить

если есть о чем вспомнить

значит не о чем было жалеть

если не о чем было жалеть

значит нечего было желать

Вера Павлова

В недавнем романе Л. Костюкова «Великая страна» в центре внимания оказывается история трансформации Давида Гуренко: «В конце девяносто седьмого Давид Гуренко сумел слегка подзаработать. Партнеры по бизнесу посоветовали ему немного расслабиться на Багамских островах. Там он сделал пластическую операцию на бровях и носу, а потом, поддавшись глупой рекламе, и переменил пол – на время, ради острых ощущений. После операции и адаптационного периода Дейла – так ее теперь звали, – выворачивая на хайвей, засмотрелась на собственную аккуратную американскую грудь и вмазалась в рекламный шит» [905]905
  Костюков Л.Великая страна. М., 2002. С. 9.


[Закрыть].

Последующая, пост-рекламная, жизнь Дейлы (сменившей имя на Мэгги) развивается в Америке, – до тех пор, пока в финале не звучит выстрел, за которым следует пробуждение: «Мэгги попыталась сообразить, что произошло. Для начала ей удалось идентифицировать запах капусты. По всему судя, она находилась в одной из московских больниц. Потом она пошевелила поочередно левой и правой рукой. Правая оказалась практически здорова. Мэгги выпростала ее из-под простыни и ощупала собственные щеки. На них кололась щетина. Тогда, собравшись с духом, Мэгги съездила рукой в собственную середину и, к своему ужасу, обнаружила там ненавистный мужской аппарат в его триединстве. Тут Мэгги сделала последний шаг в этом направлении и сформулировала источник слабого неприятного запаха: это было тело Давида Гуренко, куда она вновь угодила».

«Оставалось думать.

<…> …В этом неопрятном теле она чувствовала себя примерно как Штирлиц в эсэсовском мундире. Пару дней она не вылезала из ванной, пытаясь отбить собственный запах. Можно было брить ноги, наконец, снова отстричь лишнее. Но дело было не в теле» [906]906
  Костюков Л.Великая страна. Указ. изд. С. 255, 258.


[Закрыть].

В ответ на попытки друзей убедить ее/его в том, что «воспоминания» о смене страны/пола/имени («на время, ради острых ощущений») есть лишь фантазия, плод коматозного состояния, последовавшего за вполне заурядным столкновением с уличным фонарем на родине, «Мэгги прикинула, могла ли вместиться в коматозный месяц ее американская эпопея. М-да. Неужели глюк? Но ведь я жива. Я вижу небо. Я люблю и негодую. Моя память воспалена случившимся со мной – что мне до того, что вы в это не верите?» [907]907
  Там же. С. 259.


[Закрыть]

В романе Костюкова неспособность тела детерминировать желание во многом становится метафорой призрачности локализации, метафорой иллюзорности привязанности – к телу, имени, стране. Условность координат, их всеобщая изменяемость и подвижность оказывается преодоленной именно за счет способности видеть их временность. В ситуации, когда история становится фантомом, когда социальная неопределенность оказывается постоянным условием существования, идеяпола, точнее – идея возможной половой идентичности, становится тем фундаментом, который – несмотря на чужеродностьтела – способен произвести необходимый стабилизирующий эффект. Воспаленная память служит опорой, помогающей преодолеть противоречия реальности.

При всем своем гротеске и иронии «Великая страна» любопытным образом иллюстрирует общую идею о том, что пол остается тем условным, но необходимым допущением, тем эфемерным онтологическим крючком, на который впоследствии вешается картина мира. Роман хорошо иллюстрирует и еще один момент: возврат-к-основам-через-их-отрицание оставляет после себя определенное ощущение недоумения, определенное чувство замешательства, определенную реакцию дистанцированности в отношении любых нормативных систем координат. Когда нет возможности изменить ситуацию, то «остается думать», точнее: «жить дальше – в чужом теле, в непонятной стране, не родив ребенка…» [908]908
  Там же. С. 255, 263.


[Закрыть]. Жить, осознавая наличие зазора между собой и теми формами, которые жизнь вынуждена принимать.

Это ощущение принципиального разрыва между телом, идентичностью и социальным контекстом, эта идея принципиального несовпадения, принципиальной одномоментности параллельного существования в нескольких несовпадающих плоскостях, разумеется, не только удел современной художественной литературы. Тексты, подобные «Великой стране», во многом стали закономерным итогом, естественным результатом, так сказать, «переводом» на язык сюжетных формул и клише, основной идеи обществоведческих дискуссий прошедшего века об отсутствии «главного», «данного», «изначально присущего» стержня, способного свести воедино разрозненные элементы жизни человека. Утратив свою интерпретационную силу, базовые «истины» обнажили вполне очевидную ситуацию, хорошо сформулированную Ж. Лаканом:

«Положа руку на сердце и оставив в стороне выдумки, нельзя не признать, что нет ничего более знакомого нам, нежели ясное ощущение, что поступки наши не только в мотивах своих ни с чем не сообразны, но и в глубине своей не мотивированы вовсе и от нас самих принципиально отчуждены» [909]909
  Лакан Ж.Семинары. Кн. 5. Образование бессознательного (1957/1958) / Пер. А. Черноглазова. М., 2002. С. 53.


[Закрыть].

Признание закономерности отсутствия фундаментальноймотивации, стремление примириться с логикой несообразностипоступков – «Неужели глюк? Но ведь я жива!» – во многом связаны с общей попыткой сместить акценты аналитики общественного развития с глубиныпроцессов производства на поверхностьпроцессов потребления, попыткой, характерной для самых разных областей знания – от политической экономии до анализа культуры. Напомню, например, что в 1979 г., шесть лет спустя после того, как американский социолог Д. Белл громко заявил о том, что «обществу производства» товаров неумолимо приходит на смену «постиндустриапьное общество», основанное на оказании/потреблении услуг, и потому – на неизбежной «игре между индивидами» [910]910
  Bell D.The coming of post-industrial society: a venture in social forecasting. New York, 1973. P. 127.


[Закрыть], французский философ Ж. Бодрийяр опубликовал небольшую книгу манифестов под названием «Соблазн». И хотя риторика и формы аргументации Бодрийяра не имели ничего общею с политико-экономической футурологией Белла, выводы исследователей сводились, в общем, к одному и тому же: к возрастающей роли условностив жизни современного общества, к той самой «игре между индивидами», которая, сохраняя ощущение ирреальности и видимости происходящего ( «неужели глюк?»), тем не менее позволяет испытывать удовольствие от ее процесса ( «я люблю и негодую»).

В отличие от Белла, основным объектом своего анализа Бодрийяр выбрал не столько особенности циркуляции капитала, сколько особенности циркуляции желания в «обществе услуг», точнее – постепенное вымывание желания, постепенную подмену желания соблазном. Как отмечал философ: «Для соблазна желание – миф. Если желание есть воля к власти и обладанию, то соблазн выставляет против нее равносильную, но симулированную волю к власти: хитросплетением видимостей возбуждает он эту гипотетическую силу желания и тем же оружием изгоняет… Обольстительница… выживает… как раз потому, что остается вне психологии, вне смысла, вне желания. Людей больше всего убивает и грузит смысл, который они придают своим поступкам, – обольстительница же не вкладывает никакого смысла в то, что делает, и не взваливает на себя бремя желания. Даже если она пытается объяснить свои действия теми или иными причинами и мотивами, с сознанием вины либо цинично, – все это лишь очередная ловушка…» [911]911
  Бодрийяр Ж.Соблазн / Пер. с франц. А. Гараджи. М., 2000. С. 157, 158–159.


[Закрыть].

Лишенный отягчающего груза глубинных мотиваций, находящийся за пределами поля запретов и санкций, соблазн – в отличие от желания – сиюминутен и контекстуален, провоцируя «внезапный порыв», «временное помутнение», «сиюминутный сбой», «столкновение» отлаженной машины повседневного поведения с очередным «рекламным шитом». Не имея собственной «индустрии производства», собственного, так сказать, базиса,соблазн целиком вторичен, паразитируя на сложившихся знаках и ритуалах. Не скрывая (и не открывая) своей сущности, соблазн нацелен лишь на то, чтобы вызвать ответ, отзыв, иными словами, отклонение ( «на время») от уже сложившейся траектории..

Как неоднократно отмечает Бодрийяр, было бы ошибочно отождествлять соблазн с операцией противостояния или противопоставления, которая молчаливо указывает на наличие иной – автономной или альтернативной – системы ценностей и цен. Скорее соблазн призван обозначить то одномоментное присутствие «проверки» и «пробы», «дознания наделе» и «прельщения», которые так удачно сплавились в русском слове «искушение» [912]912
  «Искушение… – состояние искушаемого, само дело, предмет, чем искушают или что искушает; пора, время, срок, когда кто искушается; испытания, дознание наделе, соблазн, прельщение. Искус – опыт, проба, попытка». См. подробнее: Даль В. И.Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1999. Т. 2. С. 52; Фасмер М.Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М., 2003. Т. 2. С. 431–432.


[Закрыть]. Речь, таким образом, идет о соблазне как закономерном продукте самой системы нормативных координат, (вера в) устойчивость существования которой и обеспечивается синонимичностью «дознания» и «прельщения». Или, чуть в другой форме – речь идет об эффекте стабильности системы, достигнутом при помощи семантико-морального сращивания «испытания» и «совращения», которое сопровождается его одномоментным выведением за рамки допустимых явлений. Вопрос в том, что происходит, когда « испытание– как-совращение»становится естественной частью открытого функционирования системы?

Система нормативных координат в данном случае – это, разумеется, система полового деления, т. е. система распределения власти и желания, обусловленная половым различием. И бодрийяровская экономика соблазна, основанная на циркуляции видимостей и симуляции обмена, есть определенная реакция на ситуацию, в которой стабильность полового различия утрачена, точнее – на ситуацию, в которой симуляция и видимость этой стабильности становятся основной формой реализации пола: «Нет на сегодня менее надежной вещи, чем пол – при всей раскрепощенности сексуального дискурса… Стадия освобождения пола есть также стадия его индетерминации. Нет больше никакой нехватки, никаких запретов, никаких ограничений: утрата всякого референциального принципа…» [913]913
  Бодрийяр Ж.Соблазн. Указ. изд. С. 31.


[Закрыть].

Попытка Бодрийяра заменить в «Соблазне» онтологию пола прагматикой даже не полового поведения —т. е. цепи последовательных действий и поступков, – а прагматикой полового актаважна с точки зрения той взаимосвязи, которую философ видит между индетерминацией, т. е. неопределенностью и неопределимостью, пола, с одной стороны, и желанием, с другой. Соблазн возникает в ответ на желание желать. Видимостьполового различия логически завершается половым безразличием: «музыки не надо, есть граммофон», как писал, – правда, по другому поводу – В. Розанов [914]914
  Розанов В. В.Мимолетное // Розанов В. В. Собр. соч. / Под общей ред. А. Н. Николюкина. М., 1994. С. 14.


[Закрыть].

При всей своей (риторической) привлекательности радикализм подобных стремлений преодолеть логику производства – будь то производство товаров (Белл) или производство желания (Бодрийяр) – при помощи потребления услуг/фантазий во многом все-таки остался утопическим. И «Великая страна» Костюкова – лишь один из примеров отрицания подобного отрицания. Есть и более существенные: глобализация экономического развития последней четверти века, например, убедительно показала, что доминирование «общества услуг» становится возможной не столько в силу исчезновенияи вымываниясобственно промышленности, сколько за счет нового разделения труда, связанного с изменением традиционной географической или социальной локализации промышленности [915]915
  См., например: Salzinger L.A maid by any other name: the transformation of «dirty work» by Central American immigrants // Ethnography unbound: power and resistance in the modern metropolis / Eds. by M. Burawoy et al. Berkeley, 1991; Millennial capitalism and the culture of neoliberalism / Eds. By J. Comaroff and J. Comaroff. Durham, 2001; Hardt М., Negri A.Empire. Cambridge, 2000; Coronil F.The magical state: nature, money, and modernity in Venezuela Chicago, 1997; Globalization / Ed. by A. Appadurai. Durham, 2001.


[Закрыть]. В свою очередь, многочисленные социальные движения, строящиеся на базе той или иной половой идентичности, еще раз подтвердили определенную преждевременность тезиса о том, что пол – как механизм идентификации – утратил свою смыслообразующую функцию [916]916
  Politics of sexuality: identity, gender, citizenship / Eds. by T. Carver, V. Mottier. London, 1998; Identity politics in the women’s movement / Ed by B. Ryan. New York, 2001; Rimmerman C. A.From identity to politics: the lesbian and gay movements in the United States. Philadelphia, 2002; Bayard de Volo L.Mothers of heroes and martyrs: gender identity politics in Nicaragua 1979–1999. Baltimore, 2001; Brown W.States of injury: power and freedom in late modernity. Princeton, 1995.


[Закрыть]. Судя по всему, «освобождение пола» привело не столько в тупик его индетерминации, о котором говорил Бодрийяр, сколько к приватизации форм его проявления. Итогом подобной «либерализации» нередко становится вполне традиционное стремление совместить логику тела с логикой желания, стремление добиться гомологии «анатомического» и «социального», «природного» и «биографического» [917]917
  См., например: Здравомыслова E., Темкина А.Российская трансформация и сексуальная жизнь // В поисках сексуальности: Сб. статей / Под ред. Е. Здравомысловой и А. Темкиной. СПб., 2002. С. 9.


[Закрыть]. Вопреки Бодрийяру, объектом симуляции в контексте данной пост-постиндустриальной «либерализации» оказывается не столько желание, сколько само тело: «анатомия» и «природа» прочно обрели статус фантазий и условностей.

Конечно, важность модели желания, озвученной Бодрийяром, заключается не в степени ее соответствия реальным практикам реальных людей. Ее значимость, скорее, – в той системе аргументации, в той логике интерпретации, которая позволила определенным образом завершить многолетнюю историю аналитики желания, начатую З. Фрейдом. Целенаправленная локализация желания в сфере знаков, предпринятая Бодрийяром, последовательное вскрытие символической – т. е. замещающей, отсылающей, демонстрирующей отсутствие – природы желания, во многом возможны как последствие той изначальной – фрейдовской – аналитической процедуры, в ходе которой монолит «полового влечения»превратился в своеобразный треугольник отношений. «Половой инстинкт» оказался сложной психосоциальной конструкцией, сводящей воедино объектжелания ( кто/что?), цельжелания ( зачем?) и социальные нормы,регулирующие процесс реализации желания ( как?) [918]918
  Фрейд З.Три статьи по теории сексуальности // Фрейд З. Основной инстинкт / Сост., предисл. П. С. Гуревича. М., 1997. С. 15–122. См. подробнее: Ушакин С.Поле пола: в центре и по краям // Вопросы философии. 1999. № 5. С. 71–85.


[Закрыть]. Расщепление этого треугольника, автономизация его «сторон», собственно, и определили суть попыток понять и условия возникновения желания ( почему!), и формы его проявления.

Аналитическая модель Фрейда, обозначив векторы ( кто? что? – зачем? как?), вектором которых является желание, в течение длительного времени ограничивалась проблематикой объективизациижелания, то есть особенностями конструирования того выбора, того репертуара «объектов», которые придавали желанию нормативную устойчивость, выступая его своеобразным материальным «якорем». Собственно, попытки классического фрейдизма поставить под сомнение традиционную типологию «здоровых» и «нездоровых» желаний и есть не что иное, как подробная критика перечня возможных «отклонений в отношении сексуального объекта» [919]919
  Фрейд З.Три статьи по теории сексуальности… Указ. изд. С. 19 (курсив мой. – С.У.).


[Закрыть].

Несмотря на предпринятое Фрейдом и его последователями расширение диапазона возможных «объектов желания» и демонстрацию исторической обусловленности ограничивающих «норм», доказательство того, что направленностьжелания – его «прямолинейность» или «отклоненность» – есть лишь следствие сложившихся социальных и исторических возможностей, молчаливо оставляло в тени общую предпосылку о том, что целью желания является его удовлетворение, – или путем «обладания» тем или иным объектом, или в процессе «снятия напряжения» с помощью этого объекта. Этнография сексуальных и дискурсивных практик, осуществленная позднее М. Фуко, в значительной степени позволила не только акцентировать историзм отношений между объектомжелания и господствующей нормой,но и обратить внимание на роль объектав производстве удовольствия.Генеалогия практик «использованияудовольствий» дала возможность вывести проблематику желания за пределы дихотомии «наказание/поощрение» и обратиться к технологии производства эмоций,цементирующих привязанность к тому или иному объекту: структурное место «нормы» заняло «удовольствие» [920]920
  См., например: Appadurai A.Consumption, duration and history // Appadurai A. Modernity at large: cultural dimensions of globalization. Minneapolis, 2000. P. 66–88; Gay P.Pleasure wars. The bourgeois experience: Victoria to Freud. New York, 1998.


[Закрыть].

Переход от социальной критики сексуальных нормативов к эстетико-этическим аспектам сексуального удовольствия, предложенный М. Фуко, однако, не изменил материальной, так сказать, заинтересованности объектной модели желания. Хотя выбор «человека желающего» [921]921
  Фуко М.Использование удовольствий. Введение // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности / Пер. С. Табачниковой. М., 1996. С. 273.


[Закрыть]значительно расширился, суть желания совпала с бесконечными попытками добиться безупречной хореографии предметов и людей, вовлеченных в поле сексуальных практик [922]922
  См., например: Stoler A. L.Race and the education of desire: Foucault’s History of Sexuality and the colonial order of things. Durham, 1995; Sexual knowledge, sexual science: The history of attitudes to sexuality / Eds. by R. Porter, M. Teich. Cambridge, 1994; Boscagli M.Eye on the flesh: fashions of masculinity on the early twentieth century. New York, 1996.


[Закрыть]. Желание оказалось желанием стиля– то есть желанием тщательно организованного – упорядоченного и дисциплинированного – распределения поступков и вещейво времени и пространстве [923]923
  Подробнее см.: Foucault M.The use of pleasure. History of sexuality. Vol. 2. New York, 1990; см. также: Certeau M. de, Giard L., Mayol P.The practice of everyday life. Vol. 2. Minneapolis, 1998; Bourdieu P.Distinction: a social critique of the judgment of taste. Cambridge, 1984.


[Закрыть].

Материализм объектной модели желанияво многом удалось преодолеть представителям иного направления, сфокусировавшегося не столько на ориентациижелания, сколько на самой возможности его артикуляции.Работы Ж. Лакана и Ю. Кристевой продемонстрировали, как под воздействием языка – понятого и как система различий, и как совокупность речевых практик – происходит «постоянная подтасовка, а то и полная перелицовка» человеческого желания означающим [924]924
  Лакан Ж.Семинары. Кн. 5… Указ. изд. С. 292.


[Закрыть].

Потребность сформулировать желание с помощью усвоенных означающих – т. е. необходимость вписатьжелание в доступные и понятные структуры знаков, слов и предложений, – как и любой акт фильтрации, с неизбежностью устанавливает барьер, проводит черту между тем, что поддается выражению, и тем, что остается вне его. Этот процесс вынужденной дифференциации между выражаемыми выраженным [925]925
  См.: Kristeva J.Revolution in poetic language. New York, 1984. Ch.l; Kristeva J.New maladies of the soul. New York, 1995. P. 103–114.


[Закрыть], между «руслом смысла» и «руслом знака» [926]926
  Лакан Ж.Телевидение. М., 2000. С. 17.


[Закрыть], не только совпадает с процессом отчуждения желания означающим, но и с процессом осознания принципиальной невозможности желания иметь собственноежелание. Поскольку сформулированное желание есть повторение выученных слов, которые человек находит «готовыми», постольку желание есть всегда «желание Другого» [927]927
  Лакан Ж.Семинары. Кн. 5… Указ. изд. С. 468.


[Закрыть]. Именно эта «заимствованная» природа желания позволила Лакану сделать следующий логический шаг и заявить об «эксцентричностижелания по отношению к любому удовлетворению», о «блуждании желания»,связанном с (не)возможностью успеха в поиске адекватной формы его выражения и соответственно удовлетворения. Желание в итоге оказывается родственным страданию [928]928
  Там же. С. 393.


[Закрыть].

Двусмысленность идеи о «желании как желании Другого»,неоднократно подчеркиваемая Лаканом, отражает структурную двусмысленность самого означающего. Придавая желанию форму знака, означающее встраивает его в цепочкуозначающих и тем самым задает траекторию скольжения вдоль этой цепи – от одного объекта желания к другому,условно говоря: от смены страны – к смене формы бровей, носа, пола и имени (у Давида Гуренко). Скольжение это, однако, имеет и еще один аспект – желание Другогостановится поиском, обращением, апелляцией к той инстанции («Другой»), которая своим ответом способна проявить смыслэтого скольжения: так «глюк» обретает значение в контексте «воспаленной памяти». Или, в формулировке Лакана: «…на подступах субъекта к собственному желанию посредником его выступает Другой. Другой как место речи, как тот, кому желание адресуется, становится также и местом, где желанию предстоит открыться, где должен быть открыт подходящий способ его сформулировать» [929]929
  Лакан Ж.Семинары. Кн. 5… Указ. изд. С. 470.


[Закрыть].

Логика «соблазна» Бодрийяра – как и логика «глюка» Костюкова – показывает, что происходит с желанием, когда подобное герменевтическое посредничество Другого оказывается невостребованным, когда надежды, связанные с поиском истины по ту сторонупринципа наслаждения (Фрейд), знания (Фуко) или языка (Лакан), утрачены, и Другой, с его набором метафизического и аналитического инструментария, воспринимается как неотъемлемая часть все той же системы знаков, как ее закономерный продукт [930]930
  Подробнее см.: Усманова А.Репрезентация как присвоение: к проблеме существования Другого в дискурсе // Топос. 2001. № 1 (4). С. 50–66.


[Закрыть]. Уточняя известную фразу Достоевского, Лакан так суммировал суть этой ситуации: «…если Бог умер, не позволено уже ничего…» [931]931
  Лакан Ж.Семинары. Кн. 5… Указ. изд. С. 575. Ср. у Л. Шестова:
  «Идея хаоса пугает людей, ибо почему-то предполагается, что при хаосе, при отсутствии порядка, нельзя жить. Иначе говоря, на место хаоса подставляется не совсем, с нашей точки зрения, удачный космос, то есть все же некоторый порядок, исключающий возможность жизни…. Хаос вовсе не есть ограниченная возможность, а есть нечто прямо противоположное: т. е. возможность неограниченная».
(Шестов Л. Дерзновения и покорности // Шестов Л. Сочинения: В 2 т. М., 1993. Т. 2. С. 233)

[Закрыть]. Устранение конечной инстанции, таким образом, ведет не столько к снятию запретов, ограничивавших выбор, сколько к устранению самого принципа различения, наделяющего объекты неравной притягательностью, принципа, позволявшего провести черту между желанием и его удовлетворением, между реальностью и имитацией. С(т)имулируемое инъекциями соблазна или фантазма, желание желатьстановится естественным условием существования в ситуации, когда проблема выбора – это не столько проблема морали, сколько вопрос о стиле жизни [932]932
  См.: Жижек С.Страсти реального, страсти видимости // Жижек С. Добро пожаловать в пустыню Реального / Пер. А. Смирного. М., 2002. С. 17–18.


[Закрыть].

* * *

Этот краткий обзор интерпретационных моделей желания – от «объектов желания» к «желанию Другого», а от него – к «желанию желать» [933]933
  Подробнее на эту тему см.: Лакан Ж.Семинары. Кн. 2: «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа. (1954/1955) / Пер. С. Черноглазова. М., 1999. С. 249–394; Butler J.The subject of desire: Hegelian reflections in twentieth-century France. New York, 1999; Copjec J.Read my desire: Lacan against the historicists. Cambridge, 1994; Fetman S.Jacques Lacan and the adventure of insight: psychoanalysis in contemporary culture. Cambridge, 1987; Kristeva J.Desire in language: a semiotic approach to literature and art. New York, 1980; Gaze and voice as love objects / Eds. by R. Salecl, S. Žižek. Durham, 1996; Žižek S.Looking awry: An introduction to Jacques Lacan through popular culture. Cambridge, 1991; Žižek S.Organs without bodies: on Deleuze and consequences. New York, 2004.


[Закрыть]– позволяет увидеть в материалах, собранных в данном сборнике, не только особенности текстуализации желания на рубеже XIX–XX вв. Демонстрируя набор дискурсивных практик, с помощью которых артикулировался разрыв между желанием и доступными формами его выражения, – то есть тот репертуар символических средств, благодаря которому репрезентировалась неспособность желания уместиться в пределах знаковой системы, – статьи и публикации, представленные в этой книге, дают также возможность понять, из каких элементов и в каких ситуациях возникали те самые модели желания, которые впоследствии обрели стройность аналитических схем.

Не менее важным является и еще один аспект: несмотря на сугубо историческую ориентированность, сборник является своеобразной метафорой, своеобразным зеркальным отражением нынешнегорубежа веков, с не меньшей силой проявившего все ту же озабоченность и все то же неиссякающее стремление «решить» «половой вопрос» [934]934
  См., например: Батлер Дж.Психика власти. Теории субъекции / Пер. З. Баблояна. Харьков; СПб., 2002; Потолок пола: Сб. статей / Под ред. Т. Барчуновой. Новосибирск, 1998; Женщина не существует: современные исследования полового различия / Под ред. И. Аристарховой. Сыктывкар, 1999; Женщина и визуальные знаки / Под общей ред. А. Альчук. М., 2000; Ярская-Смирнова Е.Одежда для Адама и Евы: очерки гендерных исследований. М., 2001; Забужко О.Полевые исследования украинского секса. М., 2001; Гендерный конфликт и его репрезентация в культуре: Мужчина глазами женщин. Екатеринбург, 2001; Гендерные истории Восточной Европы / Под ред. Е. Гаповой, А. Усмановой, А. Пето. Минск, 2002; О муже(N)ственности: Сб. статей / Сост. С. Ушакин. М., 2002; В поисках сексуальности: Сб. статей / Под ред. Е. Здравомысловой, А. Темкиной. СПб., 2002; Кон И.Мужское тело в истории культуры. М., 2004.


[Закрыть]. Вполне следуя логике фрейдовского «вынужденного повторения» [935]935
  Фрейд З.По ту сторону принципа наслаждения // Фрейд З. Основной инстинкт… Указ. изд. С. 204.


[Закрыть], этот исторический параллелизм – не только воспоминание, но и репродукция, вынуждающая вновь и вновь переживать драму невозможности «окончательно определиться» с сутью тех базовых характеристик, которые составляют идентичность человека.

Безусловно, это повторениево многом отражает сходство социальных ситуаций, сходство, вызванное стремительными изменениями привычного социального контекста. Результатом таких перемен нередко становится то, что американская исследовательница К. Силверман, теоретик кино, называет «символической травмой» [936]936
  Silverman К.Male subjectivity at the margins. New York, 1992. P. 55.


[Закрыть], т. е. неспособностью существующей системы норм, установок и ожиданий ( Символический порядок) локализовать человека в обществе, придать смысл и значение его существованию с помощью общепризнанных символических форм [937]937
  Goux J.-J.Symbolic economies after Marx and Freud / Trans, by J. Gage. Ithaca, 1990; дискуссию о роли символического порядка в постсоветской ситуации см.: Oushakine S.In the state of post-soviet aphasia: Symbolic development in contemporary Russia // Europe-Asia Studies. 2000. Vol. 52 (6).


[Закрыть]. Существенным в данном случае, однако, является не столько сам «апофеоз беспочвенности», сколько его последствия, связанные с необходимостью фундаментальной «ресубъектификации и реструктуризации» человека [938]938
  Rauch A.Post-traumatic hermeneutic: Melancholia in the wake of trauma // Diacritics. 1998. Vol. 28. № 4. P. 113.


[Закрыть], с необходимостью формировать привычки сосуществованияс «полнейшим внутренним хаосом» [939]939
  Шестов Л.Апофеоз беспочвенности. М., 2000. С. 10.


[Закрыть], независимо от того, был ли этот хаос вызван «преодолением самоочевидностей», о котором, например, не уставал повторять в начале XX в. Лев Шестов [940]940
  Шестов Л.Преодоление самоочевидностей: (К столетию со дня рождения Ф. М. Достоевского) // Шестов Л. Сочинения… Указ. изд. Т. 2. С. 25–97.


[Закрыть], или он стал отражением «травматической дизориентации <…>, вызванной дезинтеграцией „реально существующего социализма“» в конце [941]941
  Žižek S.Tarrying with the negative: Kant, Hegel, and the critique of ideology. Durham, 1993. P. 232.


[Закрыть].

Как демонстрируют статьи сборника, попытки определить собственную местоположенность в меняющихся условиях нередко начинались именно со стремления понять новое содержание пола. И вряд ли случайным является то, что вопросы пола, полового влечения и отношений между полами в рассматриваемый период зачастую поднимались в контексте «кризиса», ассоциируясь с символами смерти и трагедии. Онтологизация пола нередко становилась следствием онтологизации желания; соответственно и «ключи счастья» находились прежде всего в разнообразных версиях избавления от «тирании» влечения.