Текст книги "Во власти тьмы (ЛП)"

Автор книги: Моника Корвин

Соавторы: Джей Эл Бек
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

ВО ВЛАСТИ ТЬМЫ
Серия «Криминальный Клан Доубек», книга 3

Перевод: Джелато с шоколадом

Редактура: Samesta

Вычитка: Персефона

1

КАЙ

Тут тихо и темно. Блядь, меня уже долгие годы не окружало столько безмолвия. В ушах почти звенит. Каждый удар сердца пульсирует в этом звуке, пока я не делаю глубокий вдох и медленно не выдыхаю. Я не в первый раз оказываюсь загнанным в угол, и явно не в последний.

Моя клетка сооружена из крепкого толстого бетона, и отсюда никак не выбраться, пока меня не освободят. Поэтому я жду. Адриан и Валентина не дадут мне сгнить здесь. Я сделал многое ради них и доверяю им свою жизнь.

Засохшая кровь покрывает коркой челюсть, но я не трачу выделенное мне мизерное количество воды, чтобы смыть её. Костяшки ушиблены из-за сопротивления ублюдкам, но я не особо что-то мог сделать, пока чьё-то колено вжималось мне в спину, когда они избивали меня до синяков ради ответов.

Я изгибаю губы в улыбке. Им ни за что на свете не удастся выудить из меня ответы. Этого они не понимают.

Я скребу засохшую кровь, от которой просыпается зуд, тыльной стороной руки. Вероятнее всего, это единственное место на моем теле, где нет синяков.

Когда я занял место друга на плахе, совет пообещал милосердие, и я полагаю, что мгновенно не пустить мне пулю в голову после признания было их формой поблажки. Этим людям не было знакомо понятие милосердия.

И когда я выберусь из этой клетки, я не выкажу его им.

По моей оценке, пусть и затуманенной, прошла неделя. Встревожен я бываю только в короткий промежуток времени, когда они вытаскивают меня из клетки, поливают водой из шланга, пичкают виагрой и пристёгивают к изголовью кровати председательницы. Она ещё отвратительнее, чем я думал. Хуже того, она полагает, что все хотят её. Даже когда я под веществами и привязан, она думает, что это соблазнение, а не изнасилование.

Когда выберусь отсюда, я заставлю её поплатиться за это и то, что председательница организовала против Андреа. Нападение на неё могла санкционировать только Генриетта, как она просила её называть, пока скакала на моём члене без моего грёбаного разрешения.

Я закрываю глаза и зажмуриваюсь, чтобы мог сказать себе, что, по крайней мере, тьма – это мой выбор. Благодаря этому я справляюсь со всем. Хватаю какую-то часть и делаю её своей. Я выберусь отсюда и сделаю то же самое.

Роуз всплывает в голове, как это всегда происходит, и я чувствую, как успокаиваюсь и дыхание становится глубже. Я научился этому трюку, когда впервые привёл её в мою квартиру за пределами пентхауса. Если я спокоен, спокойна и она. Если она спокойна, тогда всё не идёт кувырком, и мне не приходится укачивать плачущую кричащую девушку дольше, чем может выдержать моё здравомыслие.

Адриан предупредил, чтобы я не прикасался к ней, и по большей части мне удавалось держать своё слово. Если мне приходилось дотрагиваться до Роуз, то это было ради медицинской помощи или утешения, и не более. Даже если я думал об этом.

В коридоре раздаётся звук. Проблема с бетоном заключается в том, что от него исходит громкое эхо, а у меня великолепный слух. Это не похоже ни на стук высоких каблуков, спасибо, блядь, который бы оповестил, что председательница просила привести меня вновь, ни на тяжёлый барабанный низкий звук шагов охраны, разносившийся перед моей клеткой последние два часа.

Я думаю, сейчас ночь. По крайней мере, так кажется по прохладе, царившей в воздухе. На мне нет одежды помимо чистых боксеров, которые они дали сегодня утром, после того как Генриетта закончила использовать меня. Теперь труднее различать время. Охранники меняются сменами каждые восемь часов, и четверо постоянно вертятся у моей клетки, если судить по их походке. Одного я зову толстячком из-за его тяжёлых топающих шагов, другого – хромым из-за медлительности шага на каждом повороте. Третьего – прыгуном, поскольку он бегает в коридоре из стороны в сторону, двигаясь быстро, словно пытается тренироваться во время каждой смены. Последний – самый злобный, и называю его просто ублюдком. У него обычные шаги, по крайней мере, для него, но его кулаки грубее других, и он не боится бить меня.

Мне кажется… Генриетта спала с ним, прежде чем решила подняться на уровень выше.

Я вновь фокусируюсь на шагах, но теперь они исходят от нескольких человек. Походку одного из них я узнаю где угодно. Я слышал эти шаги на протяжении многих лет в коридорах пентхауса.

Я подтягиваю ноги, чтобы скрыть наготу, и обхватываю колени руками, чтобы Адриан не увидел синяки.

Дверь открывается настежь, но входит не Адриан, а Валентина. Ах. Она бледная, крошечная, и обычно я не слышу её приближения, пока Валентина не начинает злиться.

Она шагает в клетку с Адрианом на хвосте. Охранник закрывает дверь за ними.

– Аккуратнее, ― предупреждаю я. ― Они могут не дать вам уйти вновь, раз уж вы теперь здесь.

Адриан вытаскивает телефон из кармана и включает фонарик, чтобы нам было видно друг друга.

– Здесь помойная яма. Они не знают, что бетон не подходит для клеток? Его чертовски трудно обогревать.

По мне проходит волна дрожи, словно в подтверждение его слов, но это больше из-за адреналина от встречи с ними, чем из-за прохлады в воздухе.

– Что вы здесь делаете? Тот эфир должен был дать вам время убраться как можно дальше.

Адриан фыркает и зарывается свободной рукой в карман.

– Ты правда думал, что я вот так просто оставлю тебя здесь?

Я указываю на его жену.

– Ради защиты Валентины и ребёнка? Конечно, я так думал. ― Может, Адриан издевается надо мной за неповиновение его приказам и за то, что я пришёл за ним, даже когда он подчёркнуто запретил это. ― И я чертовски уверен, ты думал, что не окажешься настолько туп, чтобы привезти Валентину обратно сюда, ни при каких обстоятельствах.

Адриан смело смотрит мне в глаза и пожимает плечами.

– Кажется, я ни в чём не могу ей отказать. За прошедшую неделю её единственной просьбой было лишь прийти сюда и забрать тебя. Учитывая, что я тоже хочу вытащить тебя из этого свинарника, я также был настроен сделать это.

Яркий свет нарастает в моей груди.

– Мы уходим?

– Пока нет, ― говорит Валентина, сокращая дистанцию между нами. Я смотрю на неё, мы почти одного роста, когда я сижу на скамейке, а она стоит на ногах.

Валентина резко замахивается и даёт мне сильную пощёчину. Она едва задевает моё ухо, вызывая звон в нём.

Я хватаюсь за лицо и смотрю в её сторону.

– Что за чёрт? Меня недостаточно избили по-твоему?

– Следи за своим тоном, ― шипит Адриан, шагая к Валентине, чтобы обхватить её руки и притянуть назад на несколько шагов.

– Почему ты не сказал, что Роуз была жива? ― требует она со сжатыми по бокам кулаками.

Я смотрю поверх её плеча на Адриана и отвечаю.

– А ты как думаешь? Мне так было приказано. Это единственная причина моих действий.

Она подчёркнуто обводит комнату рукой, отбрасывая тени на фоне света от фонарика.

– Ты не слушаешься приказов, когда тебе это удобно, а я спасла тебе жизнь, или ты забыл?

Вина. Ещё один старый друг угрожает задушить меня, но я затыкаю это вновь.

– Я придерживался своего решения держать её существование в секрете. С семьёй Сэла и твоим отцом это было небезопасно ни для тебя, ни для неё. К тому же, ей по-прежнему требуется существенная психологическая помощь. Роуз трудно разобраться во всём, позволять прикасаться к себе и даже выходить на улицу. И есть ещё одна значительная причина, из-за которой я тебе не сказал.

Валентина в гневе обхватывает руками стройные бёдра, её локоны кружатся у лица.

– Да?

– Она не хочет видеть тебя. Мы говорили об этом, и она конкретно сказала мне, что не хочет тебя видеть.

Валентина издаёт возглас и отступает на шаг, ударяясь о грудь Адриана, от моего признания. Он тут же вовлекает её в объятия, свет опускается вниз, освещая пол. Он может защитить её от определённого рода вещей, и правда не одна из них.

Я жду, когда Валентина возьмёт себя в руки, молясь, чтобы это произошло как можно скорее, поскольку я хочу выбраться из этой помойки прежде, чем вернётся Генриетта и они узнают, что она делала со мной.

– Это всё? ― шепчет она. ― Или есть ещё какие-то секреты, которые мне стоит знать? Другая ложь, которую ты припрятал в рукаве, чтобы устроить мне засаду?

Я качаю головой.

– Нет. Мне было поручено отвезти её в безопасное место и оберегать, и именно это я продолжал делать.

Валентина замирает, её тело становится каменным.

– О боже, всё это время она была там одна, и ты не мог навестить её. Что если Роуз поранилась или у неё закончилась еда?..

– Я внедрил систему. Уборщица Паркер приходит каждую неделю и приносит всё необходимое, на случай если у меня не получится навестить её. Не волнуйся. Я знаю, как заботиться и прятать людей.

Что-то в лице Валентины говорит, что это нисколько её не успокоило.

– Я хочу увидеться с ней. Я хочу забрать её и привезти домой.

Я смотрю Адриану в глаза поверх её плеча.

– Это разумно? Она никак не связана со всем этим делом касательно совета. Насколько я могу судить, мир позабыл о её существовании. Не будет ли лучше оставить всё как есть, чем ставить ещё и её под прицел совета?

Валентина выглядит так, словно хочет поспорить, но через какое-то время она опускает подбородок и качает головой.

– Наверное, ты прав. Нам стоит обезопасить Роуз и защитить, пока всё это не уляжется, и тогда мы сможем привезти её домой, как она того заслуживает.

Адриан потирает её руки, чтобы успокоить.

Крошечная часть меня завидует этому успокаивающему жесту, нежному прикосновению человеческой связи, который предназначен для исцеления, а не вреда. Кажется, мне суждено лишь получать удар за ударом.

Валентина поворачивается в его объятиях и обнимает Адриана за шею. Я даю им мгновение, даже если мысленно подгоняю вытащить меня к черту отсюда.

Когда Адриан отпускает Валентину, она вновь смотрит на меня.

– Тот эфир взбесил наших наиболее ярых сторонников. Они требуют повторного заседания, и ты вроде как временно освобождён, пока тебя не подвергнут повторному суду за твои… преступления. Мы забираем тебя домой.

Я поднимаюсь на ноги и держу руки опущенными, чтобы она не увидела ничего такого, за что Адриан может убить меня позже. Валентина поднимает взгляд к потолку, когда понимает, что на мне только нижнее белье.

– Они держали тебя в таком виде?

– Это не имеет значения. ― Я устремляюсь к двери. ― Давайте уйдём прежде, чем они успеют передумать и запрут нас всех.

Адриан стучит по двери клетки, и она открывается, показывая охранника. Толстячок, я бы сказал, судя по его виду.

Охранник отходит в сторону, и Адриан вторгается в его личное пространство.

– Одежду. Сейчас же. Я не выведу его отсюда в таком виде.

С другого конца коридора раздаётся голос.

– О, но он так чудесно выглядит в этом. Я решила, что это станет его униформой.

Холодок пробегает по моей спине, и я зажмуриваюсь. Я надеялся, что председательница не появится, но почему бы ей не прийти, когда она может ткнуть меня лицом в содеянное ею.

Генриетта подходит ближе и проводит ладонью по моей руке.

– Нам было так весело вместе, но, кажется, тебе придётся уйти на какое-то время. Не волнуйся, вскоре мы встретимся вновь.

Я в одной секунде от того, чтобы схватить её и впечатать лицом в стену, когда Валентина с ухмылкой спихивает руку председательницы с меня.

– Не волнуйся, вскоре мы тоже встретимся вновь.

2

РОУЗ

Сегодня среда? Я изучаю период на настенном календаре, начиная с большого чёрного икса поверх крайней даты, когда здесь появлялся Кай. Он приходил в одно и то же время каждую неделю, но теперь прибавился еще один икс на календаре, а он так и не пришел. Никто не навещал меня за исключением уборщицы, Паркер, которая приходит в дни, отмеченные красным иксом. Сегодня ― день красного икса, а это означает, что сегодня среда.

Я чешу голову, после чего собираю грязные волосы в неопрятный пучок. Они сильно отросли и выглядят отвратительно, но здесь некому их подстричь, поэтому я просто мою их, когда вспоминаю, а в остальное время просто собираю.

Не то чтобы кто-то мог увидеть меня и заметить тот факт, что мои светлые волосы, когда-то окрашенные моей красной кровью на протяжении недель, грязные или как следует не уложены. Черт, я, по сути, живу в оверсайз-свитерах, которые Кай дал мне, когда привел сюда несколько месяцев назад. Прежде они пахли им. Теперь от этого запаха мало что осталось.

Я вновь смотрю на красный икс и оглядываюсь на часы на маленькой плите. Такое ощущение, что зеленые числа смотрят на меня в ответ. Хорошо, вероятно, пора принять мои лекарства.

Аптечка на стойке. Неделями Кай выделял мне их по порции за раз, но теперь я делаю это сама. Во всяком случае благодаря этому мне есть чем заняться. Хоть я и рада, что в безопасности и что Кай заботится о моем здоровье, мне охренеть как скучно.

Конечно, в гостиной есть телевизор с большим экраном, также тут есть целая комната, битком набитая книгами, но это не значит, что я не устала от одиночества. Только вот от мысли о встрече с другими людьми у меня немеют пальцы, и паника сдавливает грудь.

Я смотрю на маленькую прихожую, которая ведет к двери, словно если я продолжу смотреть на нее, возможно, кто-то волшебным образом появится и уведет меня. Приятно было бы обновить обстановку, ― говоря не о людях, а о другом месте. Повидать что-нибудь новое. Даже в те дни, когда приходит Кай, я становлюсь нервной, потею, не могу думать и говорить внятно. Теряю дар речи из-за мужчины. Как низко я пала за эти несколько коротких месяцев, которые ощущаются как долгие годы.

Я чувствую себя гораздо старше своих двадцати трех лет. Полагаю, попытка убийства может повлиять так на девушку.

Я откидываю крышку контейнера для таблеток и вынимаю четверть порции лекарств. Кай всегда заполняет мои рецепты, и я не знаю, является ли это вообще законным. Думаю, когда дело касается него, это неважно.

Я беру бутылку воды возле раковины и закидываю таблетки в рот, делая большой глоток воды, чтобы запить их. Затем я споласкиваю горькое послевкусие пластика и ставлю другую бутылку с водой.

Ага… по-прежнему охренеть как скучно.

Уверена, Паркер скоро придет, но она отказывается говорить со мной. И в редких случаях, когда она говорит со мной, то это лишь для того, чтобы узнать мои предпочтения в уборке и стирке. По этим вопросам мне нечего сказать. По крайней мере, теперь.

Замок дребезжит в двери, и ключи стучат о твердую сталь. Я замираю. Сердце подпрыгивает, вставая комом в горле.

Паркер заходит и закрывает длинную серию высокотехнологических замков на двери. Мне требуется мгновение, чтобы медленно, сантиметр за сантиметром, расслабить мышцы, как вновь и вновь советует мне делать мой онлайн-психолог.

Паркер ― маленькая женщина. Ей должно быть где-то за сорок, но в ее черных волосах присутствует несколько прядей седины. Она низкая, но большинство женщин низкие по сравнению с моим ста семидесяти двухсантиметровым ростом. Она даже ниже моей кузины, Валентины, которая просто крошечная. Паркер коротко кивает, ставит сумки с покупками на стойку и направляется к задним спальням. Она всегда начинает с задней части квартиры и движется к передней, убираясь по направлению к двери.

Я отодвигаю деревянный стул и начинаю выкладывать покупки. Это меньшее, что я могу сделать, поскольку благодаря ей мне не нужно драить за собой унитаз.

Так как только я живу здесь, покупок по минимуму. Достаточно, чтобы я продержалась с сегодняшнего дня вплоть до возвращения Паркер на следующей неделе. Немного продуктов, лапши и обычной еды, которую я могу приготовить или съесть сырой в зависимости от настроения.

После я складываю мусор в многоразовый пакет и оставляю его у двери, чтобы Паркер забрала его домой, и тут до меня доходит, что она может знать, почему Кай не появился на этой неделе. Он ее босс, но в то же время я его… даже не знаю на самом деле… поэтому в любом случае кто-то должен что-нибудь сказать мне. Изменения в рутине заставляют меня нервничать и дергаться. Две новые черты, появившиеся во мне после нападения. Две новые черты, которые я ненавижу.

У меня уходит мгновение, чтобы собрать самообладание в кулак и обогнуть угол в поисках Паркер. Она забрасывает мои вещи в стирку, когда я замечаю ее и останавливаюсь рядом. Паркер награждает меня быстрым взглядом, но ничего не говорит, чтобы подтолкнуть меня подойти ближе.

– Эм… Паркер… прошу прощения, – пытаюсь я.

Она опускает свои руки и смотрит на меня напрямую достаточно твердо, чтобы мне захотелось сделать шаг назад и ретироваться от интенсивности ее взгляда.

– Да, мисс Смит.

Конечно, она думает, что меня зовут Джейн Смит. Можно подумать, что кто-то настолько умный как Кай придумал бы имя для прикрытия получше. Но я сомневаюсь, что Паркер нужно знать больше, поскольку она не произносит мое имя чаще раза в месяц.

Согласно беглому комментарию Паркер, когда она впервые пришла убираться, Кай ― мистер Смит, мой брат.

– Ты слышала что-нибудь в последнее время от мистера Смита?

Она сузила свои медово-карие глаза.

– Мистер Смит? Нет, я получила лишь оплату и список продуктов. Ничего больше.

Она вновь возвращается к стирке, как будто на этом разговор окончен, но это нельзя счесть за ответ. Это абсолютно ничего мне не говорит. И я начинаю уставать от людей, которые ничего мне не говорят.

Я следую за ней, топая ногами и чувствуя себя ребенком. Это неважно, поскольку здесь нет этому свидетелей за исключением Паркер, и она кристально ясно дала понять, что она не будет втягиваться со мной в спор.

Паркер начинает заправлять кровать, словно я не обошла ее и теперь не стою по другую сторону кровати, устремив на нее взгляд.

– Прошу прощения… – пытаюсь я.

Паркер ожидаемо игнорирует меня. Это нормально. Обычно она игнорирует меня, поэтому я прекратила пытаться взаимодействовать с ней, но и Кай никогда прежде не пропускал наших встреч, так что, возможно, нам всем нужно позволить нашим маленьким странностям одержать верх.

– Прошу прощения, – подстегиваю я вновь.

На этот раз Паркер окидывает меня взглядом, сжимая свой тонкий рот в линию.

– Да, мисс Смит? Могу я чем-то помочь?

Я закатываю глаза, желая встряхнуть ее. Паркер знает, что меня на самом деле зовут не мисс Смит? Я хочу сказать, ей без разницы, пока она получает регулярную оплату? Знает ли она, что за человек Кай? Говоря об этом, знаю ли я сама его? Я была заперта здесь на протяжении месяцев. Кай приходит и уходит, и во время его присутствия у нас случаются краткие разговоры, но мы никогда не вели долгих бесед, никогда не садились обсуждать будущее. Я не смогу оставаться здесь вечно, и я этого не хочу.

– Да, я хочу знать, слышала ли ты что-нибудь от мистера Смита в принципе. Мне очень срочно нужно связаться с ним, а у меня нет возможности сделать это здесь.

Это заявление снискивает еще один взгляд. Словно я говорю больше, чем она хочет слышать. Говорю больше, чем она хочет знать.

– Я не уверена, что вы имеете в виду, мисс Смит. Я получаю известия от мистера Смита, когда ему нужно сообщить мне что-нибудь особенное для списка покупок. В остальном, он посылает мне оплату каждую неделю, и за рамки этого наши разговоры не выходят. Боюсь, я не могу вам помочь.

Паркер встряхивает простыню так сильно, что краем почти задевает меня. Словно это точка в нашем разговоре.

Я мчусь в гостиную, чтобы еще раз взглянуть на календарь. Может, я все спутала. Это было бы не впервые. И лучше если я запуталась, чем если думать, что привычная рутина перевернулась вверх дном или что Кай, возможно, никогда не вернется, и я застряну здесь до конца своей жизни. Я аккуратно провожу пальцем по красному иксу, словно он может укусить меня, если я нажму слишком сильно. Я точно ничего не перепутала. Он уже должен был быть здесь.

Вместо того чтобы вновь последовать за Паркер, я занимаю свой обычный стул за кухонной стойкой бара. Я беру одно яблоко из миски, которую только что наполнила, соскальзываю со стула, мою фрукт, затем возвращаюсь. Пока я жую, раздумываю, что предприму, если Кай не появится на следующей неделе. Это определенно будет значить, что он открестился от меня. А что, если с ним что-то случилось? Это не приходило мне на ум, потому что Кай всегда кажется таким уверенным. Но теперь, когда я думаю об этом, что если он мертв? Тогда никто не заплатит Паркер, и я останусь здесь без еды и без возможности выбраться.

Я ощущаю, как закручивается спираль тревоги, как их называет мой психолог, и начинаю считать ощущения, чтобы попытаться избавиться от нее. Хруст яблока во рту, его вкус. Ноги на перекладинах стула. Холодный воздух из подвесного вентилятора на моих плечах. Слезы струятся по моим щекам, но я смахиваю их. Этого было достаточно, чтобы избавиться от нее, и я приканчиваю яблоко и бросаю сердцевину в мусорку под раковиной.

Боже, почему я себя так веду? Каждый раз, когда я слишком глубоко погружаюсь в свои чувства, меня настигает паническая атака. Какими бы ни были чувства. На самом деле, я могу чувствовать что-то без примеси паники только когда смотрю мыльные оперы по телевизору и позволяю себе выплакаться. Хилари не должна была умереть… и все же никакой панической атаки, лишь слезы, куча салфеток и теплое одеяло, которое я держу на спинке маленького дивана.

Меня вновь настигает мысль… что если Кай в беде? Что если ему нужна помощь? Мне никак ни с кем не связаться. Он достаточно давно дал мне одноразовый телефон, но это раскладушка, и в ней запрограммирован лишь его номер. Не говоря уже о том, что он лежит выключенный на дне моей тумбочки. Кай оговаривал, что его можно использовать только в экстренном случае, и вопрос о том, в порядке ли он, не соотносится с его толкованием экстренного случая.

Как минимум, может, стоит включить телефон на случай, если ему понадобится связаться со мной. Что если Кай уже пытался, а я сидела здесь и волновалась без причины?

Я мчусь в спальню, радуясь, что Паркер уже сменила постельное белье и переместилась в ванную. С минуту я ищу телефон, застрявший под парой книг. Я нажимаю кнопку включения и улыбаюсь, когда телефон начинает назойливо пикать, давая понять, что включается.

Как только загорается маленький индикатор, я открываю серебристый телефон и смотрю на экран. Никаких сообщений.

Вот дерьмо.

Я слышу, как Паркер шаркающей походкой выходит из ванной и возвращается на кухню. Что если она ― моя единственная возможность выбраться отсюда? Что если Кай не вернется и мне придется выбираться отсюда самой?

Я вбегаю на кухню, и Паркер опасливо смотрит на меня, когда берет мусор и свою сумочку.

– Подожди, Паркер, пожалуйста. Возьми меня с собой.

И в тот момент, когда я заканчиваю произносить эти слова, Кай входит на кухню с ключами в руке, смеряя меня взглядом, от которого леденеют мои кости.