Текст книги "Горящая колесница"

Автор книги: Миюки Миябэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

– Вот именно!

Хомма задумался, а потом произнёс:

– Значит, у мужа тоже не было могилы. Они не могли себе этого позволить, не хватало средств.

Тамоцу кивнул:

– Да, это правда. Муж тёти Сэкинэ был третьим сыном в большой семье, поэтому ему полагалось самому позаботиться о месте на кладбище. Но он умер молодым, когда Сёко ещё была малышкой. На могилу денег не было, вот и…

– О-хо-хо… – вздохнул Исака, – наверное, она просила родных помочь сделать мужу могилу. Скорее всего, она обратилась к семье старшего брата своего мужа. Но с ней обошлись холодно, отказали. Ведь так было?

– Да, верно. Поэтому ничего другого не оставалось, как поместить урну с прахом в буддийский храм, там она и хранилась всё это время. Это делается, надо только платить храму за поминальные службы – не то раз в десять лет, не то раз в пять лет.

В последнее время нередко приходится слышать, что кладбищ не хватает, поскольку цена на землю непомерно высока.

– Вот оно что! Значит, поэтому прах Сэкинэ-сан поместили в храм – туда же, где хранились останки её мужа!

– Да. Сии-тян очень переживала, говорила, что надо скорее сделать родителям могилу, чтобы души их упокоились с миром. Это мать рассказывала. А кто-то, мол, на это заметил: «Смотри, с такими мечтаниями опять долгов не наделай!» Сии-тян расплакалась…

Тамоцу поведал это с горечью. Наверняка если бы он сам был там, то заступился бы.

В этом Исака был с ним солидарен:

– Да уж, лучше бы так-то не говорить человеку…

– А больше ничего не можешь добавить? Кроме твоей матери, никто не встречал эту женщину?

Парень покачал головой:

– Нет, к сожалению. Вот и Мията-сан из парикмахерской тоже сокрушалась, что больше ничего не выяснила…

Однако Хомма считал, что им несказанно повезло. Ведь убийства и кражи происходят с молниеносной быстротой, и даже свидетели тех поразительных случаев, которые потом становятся легендой, не могут подчас дать чётких показаний. А здесь ничего даже и не случилось, просто людей спросили, не встречали ли они молодую женщину, самую обычную, – ну, может быть, немного выделяющуюся красивыми чертами лица. Разве можно было надеяться… И то, что отыскался свидетель, – это редкая удача, а всё благодаря парикмахерской, тому самому «Салону Л’Ореаль».

Сёко Сэкинэ и Кёко Синдзё. Эти две женщины, которых ничто, кроме базы данных «Розовой линии», не связывало, снова оказались рядом, теперь уже в другом месте.

И где – на родине Сёко! В день поминальной службы по её матери!

– По правде говоря, имя женщины, которую мы разыскиваем, теперь известно, – медленно произнёс Хомма, всё ещё пытаясь осмыслить новые факты, о которых сообщил Тамоцу.

У парня перехватило дыхание, лицо его мгновенно приобрело ожесточённое выражение. То, что было лишь версией, оказалось явью, и женщина, назвавшая себя именем Сёко, была не привидение, она была живая, настоящая. Может быть, в глубине души Тамоцу боялся в этом удостовериться.

– И кто она такая? – Нет, не имя он хотел знать в первую очередь. – Кто она? Она знакомая Сии-тян? Сии-тян дружила с ней?

То, чего он всей душой не желал, первым слетело языка. Если бы эта женщина была подругой Сёко, если бы Сёко ей доверяла, насколько же нестерпимо это было бы для Тамоцу! Он едва ли сумел бы сдержать гнев. Вот почему он в первую очередь предположил самое дурное.

– Нет, совсем посторонний человек.

Тамоцу с сосредоточенным лицом выслушал рассказ Хоммы. Иногда он опускал голову и кусал губы. Наверное, так ему было проще справляться с собой.

Когда Хомма закончил рассказ, на некоторое время повисло молчание. Исака стал убирать кофейные чашки, – видно, ему необходимо было чем-то заняться.

– Непостижимо, никогда бы не поверил, – проговорил наконец Тамоцу.

– Ведь Сии-тян жила скромно, верно?

– Верно. Поэтому она пыталась как-то поднять себе настроение, хотя бы бельё красивое купить… Я-то это хорошо понимаю. У нас теперь много денег уходит на ребёнка, и Икуми редко покупает себе одежду. Она тоже говорит: Пусть хоть бельишко будет новенькое…

– Сёко-сан всегда вовремя оплачивала покупки, заказанные через «Розовую линию». Она перечисляла деньги через почтовое отделение. Говорят, она была образцовым клиентом.

– Образцовый клиент… – пробормотал Тамоцу и умолк. Под столом его чёрные от въевшегося в суставы мазута кулаки крепко сжались, готовые раздавить всё, что оказалось бы в их власти. Парень жаждал обрести противника, на которого он мог бы их обрушить. Хомма вдруг впервые это осознал.

Ну а сам он – зачем разыскивает Кёко Синдзё? Просто привычка? Или так уж сложились обстоятельства: сначала пожалел Курисаку, а потом… А может, это любопытство?

Да, пожалуй – с некоторой натяжкой можно сказать, что да, последнее. Любопытство. Он хотел бы её увидеть, эту Кёко Синдзё. А ещё он хотел бы услышать – услышать её голос.

Он хотел бы услышать, что она ответит, когда её спросит, зачем она это сделала.

Хомма уговорил Тамоцу, который остановился в гостинице, переселиться к ним в Мидзумото, причём в тот же вечер. Пока тот ездил за вещами, Хомма привёл в порядок все свои записи и материалы расследования.

Что касается случаев обнаружения неопознанных расчленённых человеческих останков (они обсуждали эту возможность в разговоре с Икари), то после того, как Хомма с утра и до самого обеда проторчал в библиотеке, стало ясно: копий газетной подшивки всё же недостаточно. На этот раз надо было обращаться к специалисту, и Хомма позвонил одному журнальному репортёру, который в прошлом был ему кое-чем обязан.

– В связке с вами, господин Хомма, мне уже случалось напасть на эксклюзивный материал, – ответил репортёр и тут же стал приставать с расспросами, зачем понадобились данные о расчленённых останках.

Хомма довольно бесцеремонно его осадил, но журналист, усмехнувшись, всё-таки согласился помочь:

– Ладно, принимаю предложение. Если вы дадите мне пару деньков, я смогу пошарить в базе данных. Токио и ближайшие префектуры – верно?

– Да. Постойте-ка… Ещё префектуры Яманаси, Нагано и Ниигата, – добавил Хомма.

Он и сам не смог бы объяснить, почему расширил район поиска, но кто знает… Ведь Кёко Синдзё очень осмотрительна. Возможно, она не жалела ног и забралась в самую глушь, чтобы спрятать останки.

После этого Хомма проверил в газетах за соответствующие числа, не было ли информации о несчастном случае – падении с лестницы Тосико Сэкинэ. Эти заметки оказалось на удивление просто найти: из трёх общенациональных газет две про это напечатали. Публикации были в один абзац, но с изложением всех фактов. Сняв копии, Хомма покинул библиотеку.

Опираясь на то, что ему стало известно к настоящему моменту, он попытался выстроить версию, главной подозреваемой была Кёко Синдзё.

Итак, по какой-то причине (скорее всего, чтобы скрыться от преследования) она нуждалась в новых документах. Поступила ли она в «Розовую линию» именно с этой целью или, наоборот, уже после того, как начала там работать поняла, как можно без особого труда украсть чужое имя – пока неясно. Но скорее – первое.

Далее, каким образом ей удалось похитить данные из базы «Розовой линии», которая так тщательно охраняет персональную информацию, касающуюся клиентов? Это тоже пока не ясно. Однако можно допустить, что она использовала для этого Катасэ. Возможно, этим объясняется его необычное поведение.

Во всяком случае, Кёко имела в своём распоряжении данные многих клиентов, но выбрала Сёко Сэкинэ, поскольку по ряду условий она подходила больше других. Назвавшись именем Сёко Сэкинэ в окошке соответствующего районного муниципалитета, она сообщила её персональные данные, похищенные из компьютерной базы, и таким образом смогла заполучить копии регистрационного свидетельства и выписки из посемейного реестра.

После этого Кёко убила мать Сёко Сэкинэ, её единственную родственницу.

Факт убийства, впрочем, пока ещё остаётся под вопросом. По мнению следователя Сакаи, обстоятельства смерти Тосико Сэкинэ позволяют с большой долей вероятности допустить несчастный случай или самоубийство. Однако…

У Хоммы были на этот счёт свои предположения. А что, если в тот вечер, двадцать пятого ноября, Кёко Синдзё под благовидным предлогом выманила Тосико из бара?

«Выманила» – это в переносном смысле, а на самом деле просто назначила встречу. Скажем, где-то недалеко от бара «Тагава». Если известно время встречи, то можно приблизительно вычислить, когда человек выйдет из бара.

После этого она действовала именно таким способом, который следователь Сакаи при недавнем совместном осмотре места преступления счёл неосуществимым. (Мол, если поджидать жертву в таком шумном месте, как закусочная, то пусть даже Тосико вышла бы на балкон, распевая песни, всё равно этого было бы не услышать.)

Но если же время назначено, то всё осуществимо.

Кёко сидела в закусочной по соседству с баром «Тагава». В тот момент, когда Тосико-сан должна была выйти из бара, «Тагава», Кёко тоже вышла на балкон и поджидала её. Подкараулив момент, она столкнула старушку с лестницы, а сама кинулась назад в закусочную. В шумной закусочной, да ещё при наличии танцплощадки, вряд ли можно следить за тем, как входят и выходят посетители.

Предлог для того, чтобы выманить Тосико, следовало придумать совсем простой. Ни в коем случае ничто не должно было заставить Тосико насторожиться, чтобы она вдруг не передумала: мол, не пойду сегодня в «Тагава», лучше дома посижу. Скажем, токийская приятельница Сёко хочет, по её просьбе, кое-что передать матери. В Уцуномию она приезжает поздно вечером, не одна, поэтому времени у неё мало, – может быть, можно встретиться где-нибудь в удобном месте, это не займёт и пяти минут… Что-нибудь в таком роде.

Вот так Кёко устранила Тосико.

Но следует принять во внимание и то, что Сёко Сэкинэ, хоть и жила одна, при всём своём одиночестве могла всё же иметь подруг, поклонников, возлюбленного. А кроме того, если следовать выдвинутой версии, получается, что Кёко заранее должна была знать о том, что одиноко живущая в Уцуномии мать Сёко ходит в бар «Тагава», а также о том, что в этом заведении есть крутая лестница.

Разумеется, подобных сведений не было в базе данных «Розовой линии». Именно поэтому, чтобы получить такого рода информацию, Кёко Синдзё должна была в какой-то мере сблизиться с Сёко Сэкинэ, и, вероятно, она это осуществила в действительности.

Значит, далее Хомма должен отыскать следы этого сближения.

Кёко убила Сёко Сэкинэ, расчленила и уничтожила тело, присвоила себе имя и персональные данные. В качестве Сёко она покинула «Кооператив Кавагути», самовольно оставила работу в баре «Лахаина» и бесследно исчезла. Затем она устроилась на работу в «Офисное оборудование Имаи». Сняла квартиру в квартале Хонан, завела отдельный посемейный реестр и прописалась по новому адресу. Что касается медицинском страховки, пенсионных отчислений и общегражданского социального страхования, то ей удалось совершить все необходимые формальности, но вот трудовая страховка… Обнаружить в квартире полис на имя Сёко Сэкинэ она не сумела. Пришлось сказать на биржу труда, что она впервые нанимается на работу, и ей выписали новое удостоверение.

Потом она познакомилась с Курисакой, и они обручились.

Подозрительно только одно: почему Кёко, превратившаяся в Сёко Сэкинэ, не завела ни одной кредитной карточки до тех пор, пока Курисака не уговорил её сделать это накануне свадьбы. Если бы она завела на пробу хоть одну карточку, то узнала бы о банкротстве Сёко, о котором прежде не подозревала.

Неужели Кёко Синдзё ненавидела кредитки?

Такие люди встречаются, хоть и редко. Не то они боятся, что начнут сорить деньгами, не то видят что-то ненормальное в том, чтобы «жить в кредит». Примерно такие у них доводы. Редкость, конечно, но в общем ничего неестественного в этом нет.

Однако есть ещё одно обстоятельство – наличие того самого поляроидного фото, которое стало единственной зацепкой, позволившей установить личность Кёко.

Зачем она сделала эту фотографию? Почему так бережно хранила её? Может быть, с ней были связаны какие-то дорогие сердцу воспоминания?

Но если так, то это должны быть воспоминания Кёко Синдзё? Той самой Кёко Синдзё, с которой она порвала, которую уничтожила.

Непонятно. По этому поводу никаких предположений так и не возникло. Хомма закрыл свою записную книжку.

После четырёх вернулся домой Сатору, но тут же буркнул:

– Мы с Каттяном договорились… – и снова ушёл.

Когда Исака принялся готовить ужин и в кухне заклубился пар, вернулся Тамоцу с маленькой дорожной сумкой в руке. Вот тут и зазвонил телефон:

– Здесь проживает господин Хомма?

Это был директор компании «Офисное оборудование Имаи». Сказал, что звонит из офиса. Мол, беспокоится, как идёт дело, нашлась ли Сёко Сэкинэ.

Хомма не собирался пока что рассказывать ему всю правду, да и смысла не было.

– Пока не нашли, – только и ответил он, на что директор на другом конце провода вздохнул:

– Миттян тоже очень беспокоится. Да, вот ещё, она кое-что хотела сказать… Я ей дам трубку;

Послышался тоненький голосок:

– Алло? Хомма-сан? Я насчёт того, как называется родственник, если это ребёнок двоюродного брата жены.

– Неужели вы выяснили?

– Нет, не выяснила. – В её голосе звучало искреннее сожаление.

– Нет? Ну, я предполагал, что это нелегко. И вы всё это время выясняли?

– Я с такими делами плохо справляюсь…

– Ну, с этим никто не справился бы.

Миттян немножко приободрилась:

– А Сэкинэ-сан ещё не вернулась?

– Наверное, ей трудно теперь вернуться.

– Курисака-сан в полном отчаянии, да?

– Ну, может быть, для него это будет хорошим уроком.

– А я кое-что вспомнила. Эти двое ведь однажды поссорились!

– Поссорились?

– Да, вот именно! Из-за обручального кольца. Сэкинэ-сан хотела просто колечко, которое ей понравилось, хоть камень и не соответствовал её дню рождения, а Курисака-сан не соглашался. Он говорил, что надо либо камень, соответствующий дню рождения, либо бриллиант, а иначе это не настоящее обручальное кольцо.

«Что ж, похоже на Курисаку, с его упрямством», – горько усмехнулся Хомма, и тут его вдруг осенило:

– Миттян, значит, Сэкинэ-сан говорила, что у неё есть любимый камень? Она мечтала получить только его, хоть он и не соответствовал дню рождения?

– Да-да! Поэтому была ссора.

Прикрыв рукой телефонную трубку, Хомма обернулся к Исаке, который хлопотал на кухне:

– Исака-сан, вы разбираетесь в драгоценных камнях? Знаете, для какого месяца какой камень?

Исака, с половником в руке, захлопал глазами:

– Ну… Как… Знаю то, что и все…

Однако на свой вопрос Хомма получил ответ. После этого он закричал в трубку:

– Миттян, ведь камнем Сэкинэ-сан был сапфир, верно? Его в конце концов она и получила, да?

– Да. Это камень тех, кто рождён в сентябре.

– А если я попробую угадать камень, о котором Сэкинэ-сан мечтала и из-за которого случилась эта ссора?

– А вы разве знаете?

– Я знаю! – произнёс Хомма, чувствуя, как его распирает от гордости, что, вообще-то, было ему не свойственно. – Изумруд, не так ли?

– Вот это да! – закричала Миттян. – Как это вы догадались? Сэкинэ-сан так хотела изумруд! Она говорила, что зелёный цвет ей очень нравится, к тому же этот камень высоко ценится за редкость.

Хомма засмеялся и что-то пробурчал в ответ. «Вся причина в том, что изумруд – майский камень. Кёко Синдзё родилась в мае и хотела, чтобы кольцо было с еёкамнем. Настоящееобручальное кольцо!»

Из трубки послышался голос Миттян:

– Хомма-сан, когда госпожа Сэкинэ вернётся, передайте ей, пожалуйста, что мы беспокоились о ней – и начальник, и я. Скажите, что мы её очень ждём.

Хомма пообещал, а когда повесил трубку, то впервые на мгновение подумал о Кёко Синдзё с осуждением: они-то ведь действительно ждут её!

В это время раздался страшный грохот, который донёсся из прихожей. Это со всего маха хлопнула входная дверь.

В изумлении Хомма и сидевший рядом с ним Тамоцу дружно бросились в коридор.

Это был Сатору. Распахнув шкафчик, он достал металлическую бейсбольную биту, с которой они с отцом иногда тренировались. Из шкафчика выкатились мячи, посыпались стопки старых газет. Расшвыривая всё это ногами, топча и пиная, сын с битой в руке выскочил назад в прихожую.

– Сатору, ты чего? Зачем тебе бита? – заорал Хомма, но мальчишка, не слушая, понёсся прочь.

– Я его остановлю!

Вместо Хоммы, которому было бы не угнаться за сыном, вслед ринулся Тамоцу – видимо, почувствовал, что случилось что-то неординарное. За ним, придерживая края фартука, бежал Исака. В конце коридора Тамоцу схватил Сатору за руки, но тот продолжал вырываться. Всё лицо его было в слезах и в грязи. Подоспевшие Исака и Хомма переглянулись. Локти и колени мальчика были все в ссадинах, гольфы сползли, и на голени красовался свежий, расплывающийся прямо на глазах синяк.

– Послушай, наконец! Я же сказал: прекрати! Да не маши ты этим! Хватит, ну!

Стоило Тамоцу вынуть из рук Сатору биту, как тот, словно капризный малыш, сел на корточки и съёжился.

– Подрался? – склонился над ним Хомма. – Если подрался, так что же за битой пришёл? Так только трусы поступают. Зачем ты потащил с собой эту штуковину?

Сын плакал и даже не прикрывал лицо руками. Между всхлипываниями он старался что-то выговорить в своё оправдание, но получалось только:

– Скле… Скле…

– Склероз? – точно попугаи, хором повторили Хомма с Исакой.

– Склероз? – изумился Тамоцу.

– Это собака, – отозвался Хомма. – С ним что-то случилось? Ты его нашёл?

Зубы Сатору заскрипели.

– Он погиб!

– Погиб?..

– Это из класса… Тадзаки, гад. Он Склероза… убил! Говорит: выкинул…

– Что ты говоришь-то? – У Исаки сорвался голос. – Это правда? Сатору-тян!

– Правда! Всё-таки мы узнали…

– Поэтому ты подрался?

– Угу, – раздался откуда-то сверху чей-то голос.

Хомма поднял глаза и увидел Каттяна. Это был крупный, толстый мальчишка, но отделали его не хуже, чем Сатору. Лицо – полосатое от грязи и слёз, а на щеке большой порез.

– Гад Тадзаки убил и выкинул нашего Склероза. Мы, как нас дядя Икари научил… Сле-сле-следствие… Вот он и испугался…

– Неправда! – рыдал Сатору. – Он бы сам нам сказал… Даже если бы его не припёрли… Он ведь хвалился!

– Почему он убил собаку? – Исака всё ещё комкал фартук. Даже его круглые щёчки выражали гнев.

– Потому что держать животных в квартире нельзя нарушение правил.

– Но за это же не убивают!

– Он го-го-гово… гово… – От слёз Сатору стал заикаться. – Говорил, раз нарушаете – можно убить, другим будет пример…

– Зверство, – бросил Тамоцу. – И ты с ним дрался? Тогда я на твоей стороне.

Однако ни Сатору, ни Каттян, похоже, уже не хотели больше воевать. Каттян плюхнулся рядом с Сатору и, сидя на корточках, буркнул себе под нос:

– Он сказал: раз хотите собаку, купите особняк.

– Особняк?

– Такой, как у них, свой дом…

– В собственном доме – собаку можно. А когда бедняки из многоэтажек держат псов – это наглость. Неуважение к хозяевам особняков.

Выпалив всё это, Сатору и Каттян заревели в голос. Стоявшие над ними Хомма и Исака снова переглянулись. Сказать тут было нечего.

– Да что же это такое… – пробормотал Тамоцу.

Из-под ноги у него, дребезжа, покатилась железная бита.

21

Наступил следующий день, и Хомма встретился с женщиной, которая приютила у себя Сёко, когда та не могла больше оставаться в апартаментах «Касл», поскольку давно уже не платила за квартиру. Как раз в это время Сёко обратилась к адвокату Мидзогути и начала процедуру банкротства.

Женщину звали Фумиэ Мияги. Сотрудница адвокатской конторы Саваки отрекомендовала её как коллегу Сёко по работе в баре «Голд», однако при встрече истинная ночная профессия этой женщины так и била в глаза: длинные ногти, вызывающе открытые босоножки, духи с тяжёлым ароматом при полном отсутствии косметики и причёски (волосы просто стянуты каким-то тюрбаном).

На вид лет тридцать пять, тридцать шесть. Днём, когда Хомма разговаривал с ней по телефону, он по голосу – не то низкому, не то хриплому – предположил, что женщине уже за сорок. При желании в этом голосе можно было услышать интимные нотки, но кому-то её тон показался бы грубоватым и бесцеремонным.

Хомма, Тамоцу и Фумиэ втроём пришли в только что открывшееся кафе недалеко от квартиры женщины в районе Сибуя. Время ланча недавно закончилось, и кафе пустовало.

– В дневное время сидеть на виду у самого окна – просто мука, спасибо, что хоть столик в углу… Я тоже волновалась за Сёко-тян, потому что она как-то внезапно исчезла. Но я подумала, что она, может быть, нашла приличного человека, потому и не стала её разыскивать.

Пуская дымок сигареты «Сэвен стар», Фумиэ пожала плечами, обтянутыми джемпером причудливого покроя. Хомма дал волю воображению и живо представил, как она могла бы, засунув руку под свитер, расстегнуть замочек, другой рукой освободить бретельки, а потом вытянуть лифчик из рукава.

– И что, действительно никто не знает, куда она делась? Она исчезла, никого не предупредив?

– Да, похоже на то. Вы когда последний раз её видели?

Фумиэ покачала головой:

– С тех пор как вы мне позвонили, я всё время об этом думала… Может, на позапрошлый Новый год… Не помню точно.

Женщина некоторое время внимательно разглядывала фотографию Кёко Синдзё, которую положил перед ней Хомма. За это время её сигарета истлела до самого фильтра. Она смяла окурок, не обращая внимания на пепельницу, и наконец произнесла:

– Я её не знаю. Никогда не видела.

– И в баре она не бывала?

– Нет. Красивая женщина – я бы запомнила. В баре «Голд» работало всего пять девушек. Это только говорится: «бар», а на самом деле у нас местечко не многим лучше чем «клуб интимных прикосновений». И помещение гораздо просторнее, чем в обычном баре.

– Ну а если она приходила как посетительница?

Фумиэ закурила новую сигарету и вместе с дымом выдохнула смешок:

– Не такое у нас место, чтобы женщина могла прийти одна. Да и компаниями не ходят. В женском путеводителе «Ханако» нас нет.

Тамоцу смутился и отвёл взгляд. Фумиэ с любопытством покосилась на него.

– А как Сёко-сан относилась к работе?

– Старалась изо всех сил, – сразу же отозвалась Фумиэ.

– Ради денег?

– Ну разумеется. Сборщики долгов ведь даже в бар вламывались. Хорошо ещё, что она не связывалась со ссудными кассами, которые под крышей у бандитов. Я даже одно время уговаривала её бежать, а то ведь и в бордель могли отправить…

– Говорят, что она задолжала кредитным фондам и ссудным кассам больше десяти миллионов иен. Вы знали?

Фумиэ решительно кивнула:

– Дурочка она. Поверить в какие-то кусочки пластика!

Тамоцу поднял голову:

– Я её хорошо знаю, у неё было достаточно здравого смысла.

Фумиэ, склонив голову набок, испытующе на него посмотрела:

– Так вы, значит, знакомы с ней с детства? А вы знаете, что Сёко приехала в Токио, потому что не хотела оставаться в родном городе? Она сама говорила.

Хомма взглянул на Тамоцу. Парень не шевелился, словно у него затекла шея. Фумиэ повернулась к Хомме:

– Трудно жилось, отца рано потеряла и ничего хорошего не видела – вот что она говорила. Да ещё домовладелец её мать обхаживал…

– Домовладелец? Это вы про хозяина «Виллы Аканэ»?

– Ну, уж как их дом назывался, я не знаю. Не помню. Но мать её до самой смерти так в этом доме и жила.

Значит, «Вилла Аканэ». Теперь ясно. Ясно, почему Тосико Сэкинэ жила в этом доме десять лет, словно приросла к нему.

– Я, вообще-то, знал… Не от самой Сии-тян, а так, сплетни слышал… – проговорил, запинаясь, Тамоцу.

– В таких делах разве важно, правда или нет, доказано или нет… Сплетен вполне достаточно, – хмыкнула Фумиэ.

– Так вот почему… – Хомма посмотрел на Тамоцу, – вот почему жена домохозяина была против того, чтобы отпевание и поминки по Тосико-сан устраивали в её квартире?

– Да.

Фумиэ отхлебнула кофе и, не церемонясь, звякнула чашкой о блюдце:

– Мы говорили об этом с Сёко-тян… В общем, она стремилась уехать прочь из родных мест, чтобы почувствовать себя свободной и начать новую жизнь. Но у неё это не получилось: жизнь не так-то легко переменить.

– В лучшую сторону нелегко, – вставил Хомма.

– Вот именно! – усмехнулась Фумиэ. – Сёко рассказывала, что в компании, где она начинала, ей очень быстро стало понятно: красивая жизнь офисных барышень – это сон, грёзы. Зарплата маленькая, в общежитии сплошное притеснение.

– Это вы про «Торговую корпорацию Касаи»? – уточнил Хомма. – Я там как раз сегодня утром был…

«Сама Фумиэ, если она продолжает работать в баре «Голд», до обеда, должно быть, отсыпалась», – подумал Хомма. Но и он только напрасно натрудил ногу, отправившись в «Касаи». Сотрудник отдела кадров попался нелюбезный, разговаривал высокомерно. Там у них, видимо, работники подолгу не задерживаются, поэтому он заявил, что неизвестно, сохранилось ли личное дело, а если даже сохранилось, быстро навести справки не удастся.

Разумеется, он не отнёсся с должным вниманием ни к фотографии Кёко Синдзё, ни ко всему остальному. Хомма был уверен, что Кёко положила глаз на Сёко Сэкинэ, когда уже работала в «Розовой линии», то есть после июля 1988 года. Он съездил в «Касаи» просто для очистки совести, и всё равно это оставило тяжёлый осадок.

Между тем Фумиэ продолжала свой рассказ:

– Названия компании она мне не говорила, но вроде бы действительно что-то связанное с торговлей. Во всяком случае, фирма какая-то неказистая. И в общежитии, она говорила, обстановка нищенская. Но стоило ей решиться махнуть на это рукой и уйти из общежития, как она стала нуждаться всё больше и больше. Прожить было тяжело. И неудивительно. Квартплата ведь в этих её апартаментах была сумасшедшая!

– Я-то думаю, что это и толкнуло её начать «жить в кредит».

Фумиэ заглянула в свою пачку с сигаретами с таким видом, словно пересчитывала, сколько штук там ещё осталось. Вытащив одну, она не спешила её закурить – просто ей, видно, так было легче подбирать слова.

– Почему девочка уверовала во все эти кредиты… Да потому, что они позволяли ей погрузиться в мир иллюзий.

– Мир иллюзий?

– Ну а как ещё назвать? Конечно… – Фумиэ развела руками, – денег нет, образования нет. Да и откуда? Способностей особых ведь тоже нет. Личико… Да уж не такое и красивое, чтобы прокормиться только за счёт внешности… А головка не такая уж сообразительная. В третьесортной компании она занималась никчёмной бумажной работой. Однако в душе и такие люди мечтают о красивой жизни, как у богачей. Они видят её по телевизору, читают о ней в журналах, в книжках. Раньше-то всё мечтами и заканчивалось. Конечно, кто-то изо всех сил старался осуществить мечты. Одним удавалось выбиться в люди, другие катились по наклонной, пока их не хватали за руку да не заламывали руки за спину. Но раньше всё было проще. Как ни ухищряйся, выбор невелик: либо своими силами сделать мечты явью, либо примириться с тем, что имеешь. Верно ведь?

Тамоцу промолчал, а Хомма закивал, желая поскорее услышать продолжение.

– А теперь ведь по-другому стало! Мечту осуществить нельзя, а примириться с этим горько. Зато можно внушить себе, что мечта осуществилась. Можно жить, погрузившись в этот гипноз. Правильно? Способов для этого теперь много. Сёко пошла по пути, который требует денежных затрат: покупала вещи, ездила путешествовать. А на этом пути как раз и поджидают людей ссудные кассы да кредитные фонды, они с радостью ссужают всех без разбора.

– А ещё какие есть пути?

Фумиэ засмеялась:

– Ну, из того, что мне знакомо… Вот, пожалуйста: одна моя подруга свихнулась на пластических операциях. Раз десять уже подправляла своё лицо. Думает, что безупречная внешность, прекрасная маска, гарантирует счастливую жизнь, усыпанную розами. Но только счастье, которого она ждала, не наступило и после пластических операций. Она-то надеялась, что появится богатый и образованный мужчина класса люкс, который назовёт её своей принцессой. Она так всё себя и переделывает, операция за операцией. Может, так выйдет? Может – так? По этой же причине женщины сходят с ума из-за диет.

Тамоцу слушал, широко раскрыв глаза. Хомма припомнил слова его жены Икуми: «Тамоттян счастливчик. Ему этого не понять».

А Фумиэ, словно прочитав его мысли, продолжала:

– Это и про мужчин тоже. Среди них, может быть, таких людей даже больше, чем среди женщин. Они изо всех сил учатся, чтобы поступить в хороший университет, чтобы работать в хорошей компании – верно? Но ведь и это заблуждение. Так что же смеяться над женщинами, которые помешались на похудении? Заблуждение-то общее!

Хомме вдруг вспомнилось ещё кое-что. Саваки из конторы адвоката Мидзогути рассказала ему, что скандал вокруг ссудных касс, случившийся в начале 1980-х, возник из-за всеобщего стремления приобрести собственный дом, из-за ипотеки с грабительскими процентами.

Разве это было не иллюзией? Ведь им всем говорили: «Если у вас будет свой дом, будет и счастье. Будете наслаждаться жизнью».

– Раньше ведь любой и каждый не имел свободных денег, чтобы лелеять свои иллюзии. То, на что можно было бы потратить деньги, не отличалось разнообразием. Немногочисленны были и сеятели иллюзий. К примеру, не было косметических салонов, клиник пластической хирургии, эффективных подготовительных курсов для абитуриентов, журнальных каталогов, где как на подбор – только товары самых известных фирм. – Сигарету свою Фумиэ так и не закурила, забыла про неё. – Теперь всё есть. Угодно вам помечтать – очень даже просто. Только деньги нужны. Те, у кого средства есть, их и используют. А у кого нет, кто добывает деньги с помощью кредитных фирм, – с теми случается то же, что с Сёко. Я ведь говорила ей. Ты, говорю, брала взаймы, чтобы держаться на плаву, но при этом делала покупки, баловала себя да ещё и радовалась, потому что думала, что мечта сбылась, роскошная жизнь налицо, раз имеешь дорогие вещи.

– А она что отвечала?

– Говорила, мол, да, всё верно.

– Что-то я… не пойму никак. – Тамоцу вытер пот со лба. – Мне кажется, что, может, я и сам такой же?

Фумиэ улыбнулась:

– Разумеется, и я тоже такая. Речь лишь о том, чтобы знать предел.

– Извините за такой вопрос, а вы давно работаете в этом клубе «Голд»?

– Лет семь или восемь, – ответила Фумиэ. – Я прогорела с одним заведением. Мы занимались этим вместе с мужем, но, как только всё пошло наперекосяк, он сбежал. Однако, в отличие от Сёко, я не банкрот. Назначили арбитраж, и ничего страшного… Я и сейчас ещё продолжаю выплачивать долг. – Она закурила, и снова вместе с дымом сигареты вырвался ироничный смешок. – Муж мне однажды рассказал кое-что. Я тогда ещё подумала: ловко плетёт! Вот вы – знаете, почему змея сбрасывает кожу?

– А что – она сбрасывает?

– Ну, она же меняет кожу! Это, говорят, стоит змеям больших усилий – вылезти из своей шкуры. Сколько нужно энергии! Но всё равно они это делают. Знаете зачем?