Текст книги "Горящая колесница"

Автор книги: Миюки Миябэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Лицо приятное. Но вот настолько ли, чтобы под слоем косметики она превратилась в красавицу? Фотография старая, поэтому сказать трудно, но, во всяком случае, это не та броская красота, которой отмечено лицо поддельной Сёко.

– Я всего два или три раза встречал её в городе после отъезда в Токио. Ну, ещё на похоронах. Волосы она всегда носила одной и той же длины. А на похоронах была рыжая и с химической завивкой. Сказала, что перекрашиваться не хватило времени. Яркая, разговаривала громко – как будто настоящая Сии-тян запряталась куда-то внутрь. А то, что снаружи, просто показное.

Хомма мысленно подретушировал изображение в соответствии с описанием Тамоцу. «Просто показное»?

– А вы знали, что одно время у Сёко были большие неприятности, что её осаждали кредиторы?

Супруги кивнули. Икуми сказала:

– Я узнала от Тамоцу, когда мы стали встречаться.

– А я давно знал. Наши с Сёко матери ходили делать завивку к одной и той же парикмахерше, поэтому я и знал. Тётушке вроде бы даже полицию приходилось вызывать, так допекали – я и сказал, чтобы ко мне обращалась, если опять придут сборщики долгов.

– Тётушка – это мать Сёко?

– Ну да. Я ведь её хорошо знал.

– Говорят, что даже после того, как Сёко переехала в Токио и стала работать, всё равно летом и на Новый год обязательно приезжала. Это верно?

Тамоцу помолчал в раздумье:

– Ну, как вам сказать… Были, пожалуй, годы, когда она и не приезжала.

– А встречи одноклассников у вас бывают?

– Бывают, но в выпускном классе средней школы мы с Сёко были в параллельных.

– Вот как…

– Но всё равно, когда одноклассники соберутся, много чего услышишь. Так я узнал, например, что Сии-тян в Токио стала работать в баре, – с горечью сказал Тамоцу, закусив губу. – Один из наших работает в Токио, вот он и рассказал, что зашёл в дешёвое кабаре в Сибуя, а там Сии-тян, мол, выходит к гостям в ажурных чулках…

– В Сибуя? Ну так он соврал. Она в Сибуя и не работала.

– А где она работала?

– В баре «Голд», это в третьем квартале Синдзюку, ну и в Синбаси, в закусочной «Лахаина». В «Голд» я пока что не ходил, а в «Лахаина» зашёл. Не такое уж это дешёвое место, и никто там не заставляет девушек надевать ажурные чулки.

– Решил блеснуть, вот и приврал, – заметила Икуми.

– А ваши друзья и одноклассники знали про долги Сёко, про то, как она мучается?

– Конечно знали. Такие слухи моментально разносятся.

– Ну а про то, как она вышла из этого положения?

Тамоцу покачал головой:

– Как на самом деле было – не знали. Как это говорится: банк… – что?

– Банкротство, личное банкротство.

– Ага, вот-вот. Да я и сам, пока вы, Хомма-сан, не рассказали, ничего такого не знал. Тётушка объясняла, будто бы ей ничего другого не оставалось, как просить в долг у родни, и боссы из ссудной кассы всё уладили. Точно, так она и говорила.

«Ясно, – подумал Хомма, – банкротство кажется людям чем-то ужасным». Даже мать Сёко скрывала тот факт, что дочь объявлена банкротом.

– И что же, соседи и теперь продолжают так думать?

Парень кивнул:

– А что ещё в голову придёт? Но люди говорили, что как-то это всё странно. Не было у Сэкинэ-сан такой родни, чтобы дала в долг. По крайней мере, не в нашем городе.

– Всех это, похоже, озадачило. Ну, что никто больше не являлся к ней требовать долги, – добавила Икуми.

– И потому, что в голове у вас засел этот вопрос, – медленно начал Хомма, – вы тоже, когда Тосико Сэкинэ погибла такой смертью, начали подозревать Сёко.

Тамоцу не сводил глаз с жены, как будто хотел прочесть у неё на лице, что же он сам об этом думает, – так сказать, удостовериться. Потом наконец сознался:

– Да, так и есть. Решил, что раз ей по-прежнему нужны были деньги, так, может, она думала заполучить страховку. – Парень опустил голову.

– Ведь всё-таки двадцать миллионов иен, так передавали, – пояснила Икуми.

Хомма усмехнулся:

– На самом деле два миллиона.

– Да неужели?

– Именно так. Дешёвая была страховка.

– А что же наплели в десять раз больше?

– Так ведь слухи.

– Тамоцу-тян, это тебе кто сказал – про стоимость страховки?

Парень мотнул головой:

– Не помню…

– На похоронах вы не пробовали спросить у самой Сёко, что стало с долгом?

– Трудно же о таком спрашивать!

– Да уж, наверное.

– Что бы ни было, но тогда казалось, что Сии-тян раздавлена смертью матери, и говорить о деньгах как-то…

– Но всё-таки из головы не выходила где-то в глубине засевшая мысль, что убийцей матери могла быть она – да?

Это был уже жёсткий метод допроса, но Тамоцу не рассердился. Кажется, вина всё ещё тяготила его.

– …Да.

– А вот Сакаи-сан, или как зовут этого детектива, не рассказывал вам, есть ли у неё алиби?

– Кажется, полиция это выясняла, но вроде бы точно установить не удалось.

«Ах вот оно что! – Хомма решил это приберечь на будущее в качестве аргумента. – А вдруг полиция просто не докопалась до истины?»

– А после похорон вы решили поехать к ней в Кавагути из-за того, что вас мучило это подозрение?

Ответила вместо мужа Икуми, от которой он, по-видимому, ничего не таил:

– Ну конечно, потому он специально и поехал.

– Но оказалось, что она скрылась в неизвестном направлении, и он подумал, что сбежала.

– Да.

– Ну, трудно ведь поверить, когда такое случается…

– Немудрено, мне и самому до сих пор не верится.

Хомма достал фотографию женщины, которая называла себя именем Сёко, и показал Икуми:

– Вы не припоминаете, когда-нибудь видели её?

Икуми взяла фотографию в руки.

– Когда Тосико Сэкинэ упала с лестницы, вы случайно проходили мимо и вызвали машину «скорой помощи». А потом в толпе зевак ваше внимание привлекла некая подозрительная женщина в тёмных очках – так и было?

Не сводя глаз с фотографии, Икуми кивнула.

– А если попробовать сравнить ту женщину с фотографией – не видите сходства?

Икуми впилась взглядом в фотографию. В тесном помещении всё замерло. Но тут из-за раздвижной перегородки послышался бодрый голос официанта, который передавал на кухню заказ.

Наконец, всё ещё сосредоточенно хмуря брови, Икуми покачала головой:

– Эту женщину я не знаю. Никогда её не видела. Я не могу точно ответить, она ли была там той ночью. Не знаю, что же зря говорить… Ведь два года прошло, и видела-то я её мельком.

– Но всё-таки как тебе кажется? – настаивал Тамоцу.

– Я не знаю. Нельзя говорить наобум!

Хомма кивнул:

– Это верно. Спасибо.

Он и не ждал, что всё будет просто: раз – и готово. Эта Икуми не из тех, что легко поддаются эмоциям. Но его заботило ещё кое-что.

– Вы хорошо помните обстоятельства того, как Тосико Сэкинэ упала с лестницы?

Икуми съёжилась, словно ей стало холодно:

– Да, помню. Я в тот вечер возвращалась с работы. Я подрабатывала тогда в одном из кафе в здании вокзала. Иногда мне давали с собой оставшиеся нераспроданными пирожные, и в тот вечер тоже. Так вот, когда после этого происшествия я добралась домой и открыла коробочку, все пирожные были всмятку. Я от ужаса так вопила, что эта коробка у меня болталась во все стороны, а не то и вовсе выпала из рук.

– Не хотелось бы вас возвращать к неприятным воспоминаниям, но всё-таки: а Тосико-сан кричала во время падения?

Икуми молча покачала головой:

– Об этом меня и полиция спрашивала, но я не слышала крика. Вдруг, прямо у меня на глазах, она кувырком слетела с лестницы – и всё.

Хомма, поглаживая подбородок, думал, а Тамоцу заявил:

– Полиция потому и решила, что это самоубийство. И сейчас, наверное, считается, что тут на пятьдесят процентов есть вероятность самоубийства. Сакаи-сан, тот следователь, про которого я рассказывал, тоже так думает. Говорит, что, если у неё не было намерения покончить с жизнью, она не стала бы пьяная спускаться по этой лестнице. Ведь есть же лифт.

– Резонно.

– Но только если послушать посетителей этого бара, «Тагава», тётушка лифт не жаловала, говорила, что ей в лифте плохо становится, особенно после того, как выпьет сакэ. Вроде бы она всегда пользовалась лестницей – и поднималась, и спускалась пешком.

– Ну и ну…

– И всё равно Сакаи-сан настаивал на версии самоубийства. Мол, если бы это был несчастный случай или если бы кто-то её столкнул, она бы непременно закричала.

Хомма не считал, что это непременно так и есть. Если человека столкнули в момент, когда он испытал потрясение, когда он весь поглощён какой-то мыслью…

– Всё зависит от ситуации, и человек может издать только что-то вроде хрипа или стона. А там, вообще-то, тихо было?

Тамоцу рассмеялся:

– В «Тагава» есть караоке, а в соседнем заведении – танцзал, там постоянно гремит музыка. Я туда тоже как-то ходил – даже соседа по столику не расслышать.

Икуми была согласна с мужем:

– Верно. Ведь тогда тоже на мой крик выбежали только люди из соседних домов и ресторанчиков. А в «Тагава», пока не поднялся переполох, никто даже не шевельнулся.

– Тосико Сэкинэ часто ходила в бар «Тагава»?

– Похоже, что бывала время от времени.

– Регулярно?

– Да. Мне Сии-тян рассказывала, ещё когда она с матерью жила. У тётушки была единственная отдушина – сходить в бар и посидеть там за рюмочкой.

– По определённым дням?

– В субботу вечером. Ведь тётя Сэкинэ работала в школьной столовой. В субботу у неё был выходной.

Каждый субботний вечер. Если знать место, то можно затаиться где-нибудь поблизости… Убедиться, что подвыпившая Тосико вышла из бара, – и всего лишь толкнуть в спину.

Кажется, всё очень просто. Однако тому, кто замыслил убийство Тосико Сэкинэ, для исполнения плана нужно было бы прежде всего некоторое время понаблюдать за жертвой и узнать её привычки. Только тогда удалось бы выяснить, что она ходит в бар «Тагава». Понадобилось бы время и определённые усилия.

Итак, убийство, а убийца – женщина. Если это лже-Сёко, то она могла действовать и проще? Например, прикинуться торговым агентом и проникнуть в дом. Наверняка она не вызвала бы подозрений.

А вдруг ей откуда-то стало известно, что Тосико Сэкинэ ходит в бар «Тагава», и она нарочно приехала в Уцуномию, чтобы этим воспользоваться? Если так, то опасная крутая лестница оказалась весьма кстати.

Но как она могла узнать?

– Чем здесь сидеть и рассуждать, не лучше ли сходить в «Тагава», так мы скорее всё выясним, – заметил Тамоцу.

– А вы меня проводите?

– Конечно.

– И я тоже пойду! – заявила Икуми.

– Ты замёрзнешь.

– Да ну, я тепло одета! – И женщина выпятила подбородок.

И эти её слова, похоже, послужили паролем – Хомме, впрочем, недоступным. Тамоцу приосанился и поставил стакан:

– Хомма-сан, я хочу быть вашим помощником.

– Что?

– Хочу вам помогать – в поисках Сии-тян. Позвольте мне, пожалуйста. Я вас очень прошу!

В данном случае важнее, чего хочет его беременная жена. Хомма посмотрел на Икуми. Она с непреклонным видом поджала губки и кивнула:

– Да, позвольте ему, пожалуйста.

– А как же работа в мастерской?

– Возьму выходные. Уж это в моей власти.

– Но всё-таки…

– Нет проблем. Так решено? Вот и Икуми согласна. – Выпалив это, Тамоцу вскочил, готовый сорваться с места. Замёрз я, сейчас только в туалет сбегаю…

– Можно обо всём и не докладывать. – Смеясь, Икуми легонько шлёпнула прошмыгнувшего мимо мужа.

Когда они остались с Хоммой наедине, женщина аккуратно уселась на пятки, а потом вдруг ни с того ни с сего улыбнулась и заявила:

– Тамоцу-тян очень хороший!

– Ну да, – кивнул Хомма. – Простите, что втянул его во что-то подозрительное. То, что он сейчас сказал…

– Правильно сказал. – Она качала головой в такт словам, чтобы получилось убедительнее.

– Неправильно.

Икуми принялась сосредоточенно складывать лежавший на коленях носовой платок:

– Как-никак помогать следователю из Токио…

– Следователю в отставке, заметьте.

– Да, я знаю. Может, Тамоцу вам показался… Но он совсем не так прост! После того как вы приходили в мастерскую, он сразу позвонил тому полицейскому, Сакаи-сан, и попросил выяснить, служит ли в Центральном управлении токийской полиции некий Хомма.

– Да ну?

– Так что если он хочет помочь, то он всерьёз это говорит. Вести розыск вместе с господином Хоммой – это ведь… Здорово же!

– И вы действительно не против? Придётся брать отпуск в мастерской, а иной раз, может быть, и ночевать дома не удастся…

– Я правду говорю. Вы можете на него положиться.

Сделав глубокий вдох, Хомма отрезал:

– Не могу.

Икуми вскинула на него взгляд:

– Почему?

– Потому что не думаю, что вы действительно этого хотите. Потому что не хочу, чтобы между вами и вашим мужем пробежала тень. Я буду держать его в курсе, поэтому уговорите его, пусть сидит дома.

– Нет, так нельзя. Пожалуйста, доверьте ему дело.

– А вам разве не будет досадно?

– Ещё как досадно! – Голос Икуми зазвенел от волнения.

Хомма молча взглянул на неё и заметил, как дрожат круглые щёчки.

– Мне тяжело, но гораздо тяжелее смотреть, как он сидит дома и мучается, переживает из-за Сёко-сан!

– Ну, это вы преувеличиваете. Ничего такого нет.

– Почему вы так уверены? Ведь вы, господин следователь, совсем не знаете Тамоцу.

Она даже смутила его своим напором.

– Но ведь, как бы ни были дороги друзья детства, сейчас для Тамоцу важнее вы с Таро. Уж это-то я вижу.

– Верно, важнее. Он очень заботливый. Но ведь это совсем другое! В смысле – по-другому…

– Что – по-другому?

Голос Икуми стал совсем тихим.

– Хомма-сан, у вас есть друзья с самого детства?

– Есть, но теперь мы не так уж и близки.

– Тогда вы не поймёте.

– Но ведь и Тамоцу с Сёко, когда выросли, не были такими уж друзьями?

– И всё-таки они друг друга помнили. Тамоцу-тян всё время о ней беспокоился, о Сёко-сан. Она в Токио уехала, связалась со ссудными кассами, наделала долгов, пошла в бар работать, а он переживал из-за такой женщины. Потому что любил.

– Постойте-ка, вы сказали «любил», но это совершенно иное чувство, чем он испытывает к вам, ведь так?

– Иное, да. Потому я и говорю: пусть. Пусть для неё Тамоттян готов на всё, я согласна. Но это сейчас. Если на этом всему будет положен конец. А чтобы это тянулось я дальше – не хочу.

Икуми опустила голову. На тыльную сторону лежащей на коленях ладони упала слеза.

– Ну-ну, вам сейчас вредно волноваться!

Хомма попытался произнести это легко, но его собеседница даже не улыбнулась, она вовсе не собиралась менять тему разговора. Брови её всё ещё были насуплены.

– Меня Тамоттян зовёт просто: «Икуми», а Сёко для него – Сии-тян, – прошептала она скороговоркой. – Он всё время о ней думает, всегда её будет любить. Ведь у них общее детство и общие воспоминания. А мне и возразить нечего…

Глядя на Икуми, Хомма вспомнил вдруг лицо Икари, вспомнил его голос, когда он обращается к фотографии Тидзуко перед их домашним алтарём: «Тии-тян!»

– Ну, если бы он так любил её, он бы женился на ней, верно?

Икуми усмехнулась:

– Похоже, что Сёко-сан не прельщал такой жених, как Тамоцу. Но даже если это и не так, они были слишком близкие люди, чтобы пожениться.

«Слишком близкие, чтобы пожениться», – нечто похожее он тоже уже слышал от Икари.

– Детская дружба – это ведь совсем не то, что любовь или брак, я точно знаю. И к тому же…

– Что?

Икуми по-ребячески, ладошкой размазала слёзы по лицу:

– Он ведь очень виноват перед Сёко, и теперь его мучает совесть. Ведь он же заподозрил, что она сама убила мать. Понимаете? Вот поэтому…

– Чтобы изжить стыд?

– Да. Конечно, «изжить стыд» – это чересчур красиво сказано… Просто он делом хочет показать, что чувствует свою вину.

В голове у Хоммы слова Икуми и честное лицо Тамоцу слились в цельный образ.

– К тому же это ведь из-за того, что тётя Тосико Сэкинэ погибла такой смертью, мы с Тамоцу повстречались Это и послужило поводом для того, чтобы мы стали мужем и женой. Вы же понимаете, как для нас это важно. Поэтому дайте Тамоцу шанс, пусть наконец почувствует, что его совесть чиста…. А отпуск он может себе позволить: мы ведь и в свадебное путешествие не ездили, потому что, когда поженились, я была уже с пузом, на шестом месяце. – Наморщив носик, Икуми расхохоталась. – Вот и сегодня вечером он вернулся в шесть часов, а потом три часа со мной препирался обо всём этом. То, что он хочет вам помогать, он решил сразу после вашего ухода из мастерской, это точно. Он добрый и очень старательный. Я прошу вас, позвольте ему снять с души камень.

Хотя слёзы уже высохли, глаза Икуми ещё плакали. Конечно, ей было горько, но эта мудрая женщина понимала, что, покуда муж будет носить в себе этот груз, ей не одолеть образы прошлого из его воспоминаний.

«Сильная… – понял Хомма. – Интересно, эта сила была дана ей от природы?»

Решившись, он объявил:

– Когда с этим делом покончим, пусть покупает вам какой-нибудь роскошный, дорогущий подарок.

Икуми рассмеялась:

– Он нам дом построит. Земля есть уже. Я бы хотела жить в таком доме, – знаете, сейчас делают, чтобы в центре холл без второго этажа, потолок под самой кровлей?

– Да, здорово!

Наконец заскрипела раздвижная дверь – вернулся Тамоцу. Да что там, наверняка какое-то время стоял под дверью и слушал. Опустив голову, он смотрел себе под ноги.

– Ну что, Тамоттян, пошли? – окликнула его, поднимаясь, Икуми. Она обернулась к Хомме. – Да, вот ещё… Если Тамоттян окажется вам в этом деле полезным, ему могут от Полицейского управления дать почётную грамоту?

Тамоцу смутился:

– Вот дурочка, ну что ты говоришь!

– А что, разве плохо? Неужели не дадут? Хонда-старший очень любил вешать на стенку почётные грамоты. Только вот Тамоттян ни одной не заслужил, пока что у него есть только диплом за отсутствие пропусков занятий во втором классе средней школы – такие всем дают.

Наконец-то атмосфера потеплела, и Хомма от души расхохотался:

– О грамоте похлопочу!

17

На такси они подъехали к тому самому дому, но, поскольку Тамоцу предупредил, что с ногой, как у Хоммы, «по ступенькам не полезешь», злосчастную лестницу прежде всего обошли кругом и посмотрели на неё снизу. Уже этого хватило, чтобы понять, что к чему.

Бетонные ступени нависали сверху почти под прямым углом, создавалась иллюзия того, что они вот-вот тебя раздавят, подобно горному оползню. При этом света почти не было, под ногами – темнота. Перила, вообще-то, были, но крутые ступени к тому же оказались и узкими, так что даже трезвому человеку стоило лишь чуть-чуть оступиться, чтобы потерять равновесие и лететь кувырком до самого низа.

– Такая лестница – готовое орудие убийства, правда? – пробормотала Икуми, зябко поёживаясь. – Мне ещё до этого случая всякий раз, когда мимо проходила, вспоминался «Изгоняющий дьявола»…

– Что это – «Изгоняющий…»?

– А, вы кино не смотрите… – разочарованно протянула женщина.

С торца здания незаметно притулился допотопный лифт, на нём они поднялись на третий этаж. Два нижних этажа дома занимал банк, там этот лифт не останавливался. На полу в кабине постелен был дешёвенький красный ковролин, стены – сплошь исписаны.

Наконец со страшным скрипом, содрогаясь, лифт до брался до третьего этажа. «Если бы не нога, быстрее был бы подняться пешком», – подумал Хомма.

В «Тагава» их уже ждали. Какой-то пожилой человек, завидев Тамоцу, поднялся из-за столика у окна, который стоял как бы «в нише», отделённой от зала ширмами. Это был следователь полицейского управления Уцуномии по имени Сакаи. Быстро же Тамоцу сумел всё организовать!

Когда Хомме случалось по делам выезжать в провинцию, среди местных полицейских ему попадались люди, которые из необъяснимого пиетета перед токийским следователем лебезили и раболепствовали, однако были и такие, кто, наоборот, строптиво пытался ни в чём не уступать и даже верховодить столичной штучкой. К счастью, следователь Сакаи не принадлежал ни к одному, ни к другому типу. Но связано это было не столько с его характером, сколько с внутренней свободой человека, которому, как он выражался, «ещё два месяца – и отставка по выслуге лет». Скорее это следовало бы назвать не свободой, а смирением.

– В общих чертах мне Хонда-кун рассказал про ваше расследование. Закручено лихо…

Все полицейские делятся на два типа. Одни ни за что не допустят, чтобы где-нибудь в баре догадались про их службу, другие же прямо и открыто об этом заявляют (разумеется, при условии, что место выбрано с умом). Детектив Сакаи принадлежал к последним, а бар «Тагава», похоже, был его «околотком». Под рукой у него стояла бутылочка с тёплым сакэ местного производства, и он его смаковал, развалившись в свободной, непринуждённой позе. Ни робости, ни смущения в его голосе не чувствовалось.

– Прежде всего о том, было ли что-то подозрительное в несчастном случае со смертельным исходом, который произошёл с Тосико Сэкинэ. Вас ведь это интересует больше всего?

– Да, именно. Возможна ли версия убийства?

Детектив Сакаи улыбнулся, по лицу побежали мелкие морщинки. Это что же – его метод воздействия на подозреваемого? Никаких угроз: дружески похлопывать человека по плечу, а потом и расколоть…

– Ну, оснований предполагать убийство нет никаких. Это я вам говорю определённо.

– А всё-таки… – начал Тамоцу, придвинувшись к Сакаи поближе.

Следователь попытался его урезонить:

– Я тебе уже говорил не раз: никто не толкал Тосико Сэкинэ с лестницы – это невозможно!

– Невозможно? – переспросил Хомма. – Вы имеете в виду, что этого в принципе нельзя было осуществить? Не то, что убийства не было, поскольку потерпевшая, падая, не издала ни звука?

– Говорю же: убийство нельзя было осуществить! Давайте-ка выйдем отсюда. Так вы скорее поймёте.

Икуми они оставили в зале – холодно да и опасно, – а сами втроём вышли на открытую галерею, тянувшуюся по всему этажу. Эта галерея шириной около метра представляла собой что-то вроде бетонного козырька. Ветер продувал её насквозь. Бетонный навес над головой был изнанкой выдававшейся крыши самого здания.

За спиной у них была дверь бара «Тагава», справа лифт, а слева та самая лестница. Всего на этаже три заведения, бар «Тагава» в центре. Таким образом, справа расположен вход в ещё один бар, а слева – дверь закусочной, из которой, по словам Тамоцу, всегда доносится громкая музыка, поскольку у них танцуют.

Никаких других дверей больше не было видно. Ни подсобки, ни туалета…

– Ну, убедились? – спросил Сакаи не без самодовольства, направляясь в сторону лестницы. – Негде тут спрятаться, и бежать преступнику некуда. Если бы существовал злоумышленник, столкнувший с лестницы Тосико Сэкинэ, у него было бы два способа скрыться с места преступления. Первый – это бежать, спустившись на лифте или по лестнице, второй – как ни в чём не бывало зайти в любое заведение по соседству и сделать вид, что ничего особенного не произошло.

– И оба способа требуют недюжинного проворства и умения притворяться, – пробормотал Хомма.

Сакаи так и лучился улыбкой:

– Так я же говорил! Не под силу это обычному человеку!

Все трое стояли на верхней площадке лестницы. Ближе всего к краю – Сакаи, Тамоцу – позади всех.

На втором этаже тоже была маленькая площадка, не больше половины татами. Передышку можно было сделать только там, а дальше тянулись узкие бетонные ступени и под ними жертву ожидал жёсткий серый дорожный асфальт. Если долго смотреть вниз, тянет бросить что-нибудь. Возникает какая-то оптическая иллюзия, и тебя охватывает такой ужас, что стоит чуть податься вперёд – и сердце выскакивает из груди.

– После того как Тосико-сан упала, с лестницы никто не спускался. Таковы показания твоей жены, Тамоттян. И на верхней площадке лестницы никого не было. Правда, существовала ещё одна возможность: спуститься до площадки на втором этаже, а там уйти через коридоры закрытого уже банка. При этом человек должен был бы бежать очень быстро. Мы эту возможность тоже проверили. Но ведь подумайте сами: это же банк! Кроме сотрудников, никто и не знает, как устроены у них эти входы и выходы, – с жаром убеждал собеседников Сакаи.

Тамоцу молча скрёб затылок.

– А лифт? – спросил Хомма, не сумев при этом удержаться от язвительной улыбки. Взглянув на Сакаи, он заметил, что тот тоже усмехнулся.

– Вы про эту старую развалину?

– Ну да.

– Тосико-сан скатилась с лестницы, Икуми-тян увидела это и закричала, сразу сбежался народ – каким нужно быть артистом, чтобы успеть спуститься на лифте и сбежать, никому не попавшись на глаза! А ведь на улице были и прохожие.

– Ну а если юркнуть в один из ресторанчиков и притвориться обычным клиентом? – Хоть и без прежнего напора, Тамоцу всё ещё стоял на своём.

Следователь Сакаи вальяжно качнул головой в одну, потом в другую сторону:

– В том-то и дело – не сходится. Ни в «Тагава», ни в закусочной ближе к лифту, ни в той, что у лестницы, – он указал на дверь шумной закусочной с танцами, – никто не отлучался и не приходил в момент падения Тосико-сан – таковы показания свидетелей. В каждом из этих заведений есть и туалет, и телефон. Посетителям ни к чему ходить туда-сюда.

Тамоцу взглянул на грубую, но с виду тяжёлую и надёжную дверь закусочной:

– Неужели в таком шуме можно уследить за тем, кто приходит и кто уходит? Сакаи-сан, ведь, когда ваши люди вели там опрос свидетелей, им чего только не наговорили – верно?

Парень, оказывается, был в курсе мельчайших подробностей этого дела, но Сакаи уговаривал его, как капризного ребёнка:

– Всё правильно. Но, Тамоцу-тян, если бы в этой закусочной сидел преступник, столкнувший Тосико-сан, то как бы он проследил, что она выходит из бара «Тагава»? Самое надёжное было бы поджидать всё это время на галерее, но на такого подозрительного человека приходящие и уходящие клиенты обратили бы внимание, и, если бы такое было, кто-нибудь бы непременно запомнил. А раз этого нет и преступник сидел в закусочной, то тогда он не мог бы знать, что Тосико-сан вышла из бара и, громко распевая, шагает по галерее. Ведь внутри ничего не слышно!

Похоже, что до Тамоцу наконец-то дошло. По лицу моментально стало видно, как он замёрз. Он засунул обе руки в карманы.

– Ну а как обстоит дело с алиби её дочери, Сёко Сэкинэ? – спросил Хомма.

– Вообще-то, алиби подтвердилось. Смерть Тосико-сан наступила приблизительно в одиннадцать часов вечера, в это время её дочь находилась на работе, в баре. Есть показания коллег. День был субботний, но бар открыт и в субботу.

– Да, но ведь существует масса уловок, чтобы сфабриковать алиби…

Услышав эту реплику Тамоцу, запущенную в качестве «пробного шара», Хомма и Сакаи невольно переглянулись. Хотя оба промолчали, парень не мог не заметить улыбок на их лицах.

– Тамоттян, дорогой мой, это тебе не кино, не детектив с саспенсом, – сказал Сакаи.

На первый взгляд всё выглядит иначе, но в действительности алиби является веским аргументом не столько для обычных людей, сколько для полиции. Как бы подозрительно ни вёл себя человек, наличие алиби вынуждает следствие исключить его из числа подозреваемых. Начинают искать «настоящего преступника» в другом месте. Но обычные люди мыслят на удивление косно, и если уж запало им в голову, что «такой-то вёл себя подозрительно», они будут с лёгким сердцем твердить, что «алиби, ясное дело, можно как-нибудь организовать». Человек, которого однажды несправедливо обвинили, даже после повторного расследования и судебного оправдания по-прежнему остаётся преступником для соседей и родственников, окружающие его сторонятся. Таковы уж особенности людской психологии. Вот и с научной экспертизой то же самое. Следователь вынужден менять объект подозрения на основании каких-то мельчайших особенностей состава крови, а обычные люди твердят: «Разве можно полагаться на такие пустяки?» – и версия рушится. Вот и Тамоцу: с того момента, как его осенило: «А не Сии-тян ли это сделала?» – он попал в ловушку и перестал видеть что-либо дальше своего носа. По сравнению с такой сомнительной вещью, как алиби, для него гораздо весомее тот факт, что у Сии-тян были проблемы с долгами. Вот почему он всё время об этом думал, страдал и отправился наконец в её квартиру в Кавагути. Он до сегодняшнего дня её подозревал и мучился.

– Ну, пошли, что ли, обратно, а то вдруг там к Икуми пьяный привяжется…

Вняв увещеваниям Сакаи, Тамоцу поплёлся обратно в бар «Тагава». Ночной ветер задувал даже сюда, на такую высоту, – Хомма уже не чувствовал своих ушей, так они замёрзли.

– Теперь я понимаю, почему не было версии убийства, – сказал он.

Хомма с самого начала не предполагал, что Сёко Сэкинэ убила свою мать. Проблема по-прежнему была в другой Сёко.

– Кажется, вы приберегли напоследок что-то ещё? – Следователь Сакаи, похоже, видел его насквозь.

– Да, есть кое-какие личные соображения. Пожалуйста, не держите обиды, но…

– О чём речь! Я ведь тоже всего лишь изложил свои выводы.

– Я слышал от Тамоцу Хонды… Это правда, что вы считаете случай с Тосико Сэкинэ самоубийством?

Сакаи кивнул, да так решительно, что подбородок коснулся шеи. От холодного ветра на глазах у него выступили слёзы.

– Мы ведь расспрашивали женщин, с которыми она работала в школьной столовой, и таких же, как она, постоянных посетителей бара. – Следователь взглянул на серую лестницу, вертикально уходящую вниз. – Тосико-сан один раз, говорят, уже падала с этой лестницы. Ещё до того, как погибла. Гораздо раньше, приблизительно за месяц до происшествия. Тогда она просто села, проехала четыре или пять ступенек, и на том обошлось.

– Кто-то видел это?

– Да. Тогда она, конечно, испугалась и закричала. Человек, который в это время входил в бар, бросился к ней на помощь. – Сакаи отвёл взгляд от лестницы и посмотрел Хомме в глаза. – Тогда Тосико-сан сказала этому человеку так: «Отсюда, оказывается, можно свалиться – и конец!»

Налетел новый порыв ветра, и даже зубы заныли от холода.

– Она тогда была изрядно пьяна, поэтому тот человек на лестнице не принял её слова всерьёз. Но когда я попробовал поговорить с пожилыми женщинами с её работы, они рассказали, что Тосико-сан совсем отчаялась и время от времени высказывала внушающие тревогу мысли, вроде того что ничего хорошего её не ждёт и лучше уж умереть.

– Потеряла надежду…

– Думаю, что правильнее сказать – устала жить в постоянной тревоге. За дочкой бежит дурная слава из-за долгов, и, хотя ей уже к тридцати, она так и не смогла прибиться к постоянному месту. Болтаться по второразрядным закусочным – разве это надёжный заработок? А мать не вечно же будет в добром здравии…

– Когда Тосико Сэкинэ умерла, ей сколько было?

– Пятьдесят девять лет. Если смотреть только на возраст, то это не так и много. Но всё равно, наверное, здоровье уже было не то – сегодня одно, завтра другое… Я-то это хорошо понимаю. – Вероятно, непроизвольно, но Сакаи при этом завёл правую руку за спину и потёр поясницу. – Годы идут, а дальше что? Накоплений нет, и как быть, когда не сможешь больше работать? Всё это, видно и довело её до отчаяния. Я думаю, что, если это чувство становится сильней и сильней, человек может решиться на самоубийство.

– Но завещания-то нет.

На самом деле самоубийцы на удивление часто не оставляют завещания. Хомме это было хорошо известно, но он всё-таки спросил.